VIII.
Я кончилъ о психическомъ анализе болезненныхъ и предсмертныхъ состоянiй; теперь обращусь къ описанiямъ сновиденiй, дремоты и полусна въ здоровомъ состоянiи и разныхъ фантазированiй на яву. Въ "Войне и Мире" есть несколько такихъ изображенiй, и все они хороши, хотя и въ разной степени.
Примеромъ последняго состоянiя (т. -е. фантазiи на яву) можетъ служить капитанъ Тушинъ на своей баттарее у Шёнграбена, когда онъ, совсемъ забывая объ опасности и увлеченный артиллерiйскою стрельбой, воображаетъ, что тамъ, "где дымятся непрiятельскiе выстрелы, кто-то невидимый куритъ трубку"... и т. д.; прозываетъ одну изъ своихъ пушекъ "Матвеевной" и восклицаетъ мысленно: "Ну, Матвеевна, матушка, не выдавай!"
Или еще: - "Ишъ задышала опять, задышала!" (про звукъ то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки, представлявшейся ему чьимъ-то дыханiемъ).
"Муравьями представлялись ему французы около своихъ орудiй". "Красавецъ и пьяница, первый нумеръ втораго орудiя, въ его мiре былъ дядя".
"Самъ онъ представлялся себе огромнаго роста, мощнымъ мужчиной, который обеими руками швырялъ французамъ ядра".
Примеромъ прекрасно изображеннаго, чистаго, настоящаго сновиденiя можетъ служитъ сонъ Николеньки Болконскаго (въ конце "Войны и Мира"):
"Николенька, только-что проснувшись въ холодномъ поту, съ широко раскрытыми глазами, сиделъ на своей постели и смотрелъ передъ собою. Страшный сонъ разбудилъ его. Онъ виделъ во сне себя и Пьера въ каскахъ, такихъ, которыя были нарисованы въ изданiи Плутарха. Они съ дядей Пьеромъ шли впереди огромнаго войска. Войско это было составлено изъ белыхъ, косыхъ линiй, наполнявшихъ воздухъ, подобно темъ паутинамъ, которыя летаютъ осенью и которыя Десаль (гувернеръ) называлъ le fil de la Vierge. Впереди была слава, такая же, какъ и эти нити, но только несколько плотнее. Они, - онъ и Пьеръ, - неслись легко и радостно все ближе и ближе къ цели. Вдругъ нити, которыя двигали ихъ, стали ослабевать, путаться; стало тяжело. И дядя Николай Ильичъ остановился передъ ними въ грозной и строгой позе.
"Это вы сделали? сказалъ онъ, указывая на поломанные сургучи и перья. Я любилъ васъ, но Аракчеевъ велелъ мне, и я убью перваго, кто двинется впередъ!"
"Николенька оглянулся на Пьера, но Пьера уже не было. Пьеръ былъ отецъ - князь Андрей, и отецъ не имелъ образа и формы, но онъ былъ, и, видя его, Николенька почувствовалъ слабость любви: онъ почувствовалъ себя безсильнымъ, безкостнымъ и жидкимъ. Отецъ ласкалъ и жалелъ его. Но дядя Николай Ильичъ все ближе и ближе надвигался на нихъ. Ужасъ охватилъ Николеньку, и онъ проснулся".
Первоначальная дремота засыпанiя овладеваетъ Петей Ростовымъ съ вечера передъ партизанскимъ нападенiемъ на французовъ и передъ его неожиданною для читателя смертыо.
странное состоянiе тела и духа очень правдиво представлено тамъ, где Пьера Безухова, уснувшаго после Бородина на постояломъ дворе, будитъ его берейторъ словами "запрягать надо". А онъ полуспитъ, полуслышитъ и, размышляя въ неоконченномъ сновиденiи о своей теофилантропiи, почти восклицаетъ: "да, да, не соединять, а сопрягать надо!"
Эти все три примера чисто-физiологическiе; и капитанъ Тушинъ на баттарее, и Петя, засыпающiй на телеге, и гр. Безухiй на постояломъ дворе - все трое здоровы, не ранены, не больны и не умираютъ. По-моему, сонъ Николеньки это - самое лучшее изо всего этого. - "Войско - паутина, слава - тоже паутина, только потолще". - Дети, и особенно дети впечатлительныя и образованныя, не только во сне, и на яву и въ полномъ здоровье, нередко бываютъ въ такомъ состоянiи полубреда и фантастическаго творчества, въ которое взрослые впадаютъ на яву только при исключительныхъ условiяхъ болезни, полупомешательства, поэтическаго (отчасти даже преднамереннаго) возбужденiя при сочиненiи стиховъ и т. п. - И у детей практическiй разумъ въ эти минуты бездействуетъ; ничто не сдерживаетъ безсознательнаго творчества ихъ духа; они тогда не стесняются, не стыдятся, и всякiй изъ насъ виделъ такихъ детей, которыя сочиняютъ при играхъ своихъ удивительныя вещи, - нередко до-нельзя остроумыыя и оригинальныя.
Понятенъ поэтому и правдивъ сонъ нежнаго и уже довольно начитаныаго Николеньки Болконскаго. Въ немъ рядомъ съ необычайно творческою фантазiей отразились ближайшiя, вчерашнiя впечатленiя: поломанные сургучи, споръ старшихъ объ Аракчееве; и вместе съ темъ отъ этого сна веетъ эпохой. - Плутархъ, каски древнiя, военная слава... Классическое тогда не "зубрили" насильно въ подлинникахъ для укрепленiя памяти и воли, но читали для своего удовольствiя и для развитiя чувства и ума, хотя бы и во французскихъ переводахъ. - Отъ этихъ касокъ Плутарха такъ же, какъ отъ фантастическихъ "сфинксовъ" въ полубреде раненаго кн. Андрея, - веетъ эпохой; въ этомъ, хорошемъ смысле - все это реальнее этого несноснаго ультра-натуралистическаго, но не натуральнаго "питити-ти-бумъ", на который я уже указывалъ. Сновиденiе Николеньки, сверхъ того, такъ же эфирно въ своей поэзiи, какъ и удивительный полубредъ его прекраснаго отца.
"ожигъ-жигъ-жигъ!", на которое я уже горько жаловался. Ведь не похоже все-таки.
"запрягать" - "сопрягать") - это верно. Это во все времена и у всехъ людей возможно - полу-слышать, полу-нетъ чужiя слова и отвечать на нихъ съ просонья, иногда даже нечто безсмысленное.
У Пьера случайно, вследствiе предшествующихъ теченiй его сонныхъ мыслей, вышло нечто умное; но, во 1-хъ, такъ ли правильно текутъ мысли во сне? - И такъ ли хорошо помнятся мысли сна, какъ помнятся отрывочные его образы? Здесь у меня невольное сомненiе.
Остается капитанъ Тушинъ съ его "дымками", "трубкой" и "Матвеевной".
Тушинъ, конечно, сынъ или бедныхъ, или не очень бедныхъ, но весьма не тонкихъ тогдашнихъ дворянъ; воспитанiя " сероватаго"; однако - артиллеристъ " ученый", даже немного "вольтерьянецъ", и, судя и по внешнему виду, телосложенiя тонкаго, впечатлительнаго; вероятно, онъ отъ природы не лишенъ воображенiя. - Онъ храбръ и при этой храбрости, видимо, несколько мечтатель; а я уже говорилъ прежде, что воинственно настроенное воображенiе всегда утрояетъ природную храбрость. Игра воображенiя (игра, впрочемъ довольно простенькая: --трубка, Матвеевна) помогаетъ ему не думать о смерти и доводитъ до полнаго, героическаго самозабвенiя. Все это возможно, и все это прекрасно уже потому, что рисуетъ характеръ; а вотъ "сопрягать - запрягать" ничуть характера Пьера именно не рисуетъ; оно изображаетъ только довольно справедливо случайный физiологическiй фактъ. - Но ведь все случайное и все излишнее, къ делу главному не относящееся, - вековыя правила эстетики велятъ отбрасывать. - И я бы съ удовольствiемъ выбросилъ и это излишнее физiологическое наблюденiе.
"Войне и Мире" прекрасно; но я все настаиваю на томъ, что при разборе строгомъ мы найдемъ въ этого рода описанiяхъ "Войны и Мира" меньше той органической связи съ будущимъ действующихъ лицъ,-- связи, которая, при внимательномъ чтенiи подобныхъ же местъ въ "Анне Карениной", бросается въ глаза.
И, сверхъ того, для меня остается вопросомъ: могъ ли гр. Толстой вообразить внутреннiе процессы людей 12-го года такъ верно и точно, какъ онъ можетъ представлять себе эти самые процессы у своихъ современниковъ? Я спрашиваю: въ томъ ли стиле люди 12-го года мечтали, фантазировали и даже бредили и здоровые, и больные, какъ у гр. Толстого? - Не знаю, право: такъ ли это? - Не слишкомъ ли этотъ стиль во многихъ случаяхъ похожъ на психическiй стиль самого гр. Толстого, нашего чуть не до уродливости индивидуальнаго и генiальнаго, т. -е. исключительнаго современника?
Не знаю, правъ ли я въ моемъ инстинктивномъ сомненiи. Но знаю одно, что и при первомъ чтенiи въ 68 году я это не-веянiе вообще 12-мъ годомъ почувствовалъ, и даже тогда почувствовалъ такъ сильно, что въ первое время былъ очень недоволенъ "Войной и Миромъ" за многое, и, между прочимъ, за излишество психическаго анализа; "слишкомъ ужъ наше это время и нашъ современный умъ",-- думалъ я тогда. - Читалъ я съ увлеченiемъ, но, прочтя, усумнился и былъ долго недоволенъ. - Немного погодя я прочелъ статью Н. Н. Страхова въ "3аре", образумился и благодарилъ его даже за нее при свиданiи; благодарилъ за то, что онъ исправилъ мой одностороннiй взглядъ. Г. Страховъ смотрелъ больше на великое содержанiе, я--на слишкомъ современную форму: на всю совокупность техъ мелочей и оттенковъ, которые составляютъ этотъ стиль, или это "веянiе". - Съ техъ поръ (со времени добраго урока г. Страхова) я перечелъ "Войну и Миръ" несколько разъ, и могучiй духъ Толстого со всякимъ разомъ все больше и больше подчинялъ меня; но все-таки, его духъ, а не духъ эпохи. Я, какъ "упрямый Галилей", твержу про себя: прекрасно, но веетъ что-то не темъ! - Могу здесь повторить слова Бюффона: - "Le style--c'est l'homme!" (самъ Толстой). - Не могу сказать: "Le style c'est l'epoque! - A если вникнуть въ обе эти мысли, то пожалуй, что моя переделка--"lе style - c'est l'epoque" будетъ точнее и яснее, чемъ изреченiе Бюффона.
фантазiи и сны людей 12-го года такъ же легко и верно, какъ мечтанiя, фантазiи и сны своихъ современниковъ. Я люблю работу мысли; но мне кажется, что я еще больше люблю восхищаться, люблю адмирацiю. Однако, я хочу оправдывать и разумомъ это мое восхищенiе. - Безъ помощи разумныхъ оправданiй оно слабее и потому доставляетъ меньше наслажденiя.