3. РОМАН ”ВОСКРЕСЕНИЕ”
В АНГЛИЙСКОЙ КРИТИКЕ 900-Х ГОДОВ
С начала 1899 г. английские журналы и газеты неоднократно оповещали читателей о скором выходе нового романа Толстого1”Воскресение” было издано на английском языке в полном (без купюр и изменений) переводе Луизы Моод2. Его оценка в английской критике отличалась некоторыми особенностями, связанными как с общественной обстановкой, так и: с литературными традициями, вкусами и требованиями, предъявляемыми в это время в Англии к жанру романа.
”Воскресение” получило широкую известность в Англии на закате викторианской эпохи, в условиях относительной стабильности и классового мира, отличных от раздираемой политическими страстями Франции. Неудивительно, что оценка позднего творчества Толстого и его романа в английской критике была менее ”политизирована”. Прогрессивные английские журналисты и общественные деятели реже, чем французские, пытались опереться на Толстого как вдохновителя социальной борьбы за лучшее будущее. Консервативные литераторы, неудовлетворенные романом, тем не менее, в уважительном тоне писали о Толстом и его творчестве.
В то же время в Англии восприятие и оценка ”Воскресения” проходили в условиях резкого размежевания писателей и критиков. С одной стороны, на рубеже веков еще были живы традиции старой викторианской литературы. С другой — уже в 90-е годы назревал протест против приукрашивания ею действительности.
В эти годы многие английские писатели — Бернард Шоу и Самуэль Батлер, Томас Гарди и Вильям Моррисон, Джон Голсуорси, Оскар Уайльд и др. — подвергали критике разные стороны жизни общества, обнажали противоречия между ханжеской моралью респектабельных граждан и их поступками.
”Воскресение” было принято с восхищением как вдохновляющий пример бесстрашной правды в литературе. По мнению пропагандиста русской литературы Эдварда Гарнета, для англичан в романе Толстого оказалась особенно животрепещущей тема ”срывания масок”. «В наше время англосаксонский мир (Англия и Америка), — писал он Толстому, — довел лицемерие до тончайшего искусства, и жизнь этих народов — политическая, общественная и нравственная — вся основана исключительно на подавлении всякой правды, не льстящей национальному самомнению. Нравственный же смысл “Воскресения”, насколько мы его понимаем, состоит как раз в обратном. Его цель — разрушить фальшь нашего общества с его самодовольством, стремлением к автоматизму немедленному сокрытию всяких неприятных истин»3.
Приведем несколько выдержек из первых журнальных и газетных откликов на роман в Англии, свидетельствующих об энтузиазме, с каким было встречено здесь ”Воскресение”. Заметим, что большая часть этих откликов печаталась без подписей их авторов.
«“Воскресение” — это самая бескомпромиссная книга, когда-либо написанная» (Clarion. 1899. June 19).
«Новый роман Толстого “Воскресение” объявлен знающими судьями лучшим произведением за многие последние годы... Его литературная слава распространяется так быстро, что роман, наверное, превзойдет славу, завоеванную “Анной Карениной”» (Academy. 1899. June 10).
«“Воскресение” — самое потрясающее из его (Толстого. — В. Г.) произведений. Роман содержит много описаний, превосходящих в своем дерзком реализме Золя, Толстой непримирим в своей убежденности и обнажает страшную правду с мужественной откровенностью и неизменной отвагой» (Daily Telegraph. 1900. March 15).
”Толстой несомненно единственный великий христианский учитель наших дней. Кроме того, это беспощадный мыслитель, который видит человеческую комедию до конца и рисует ее с тонкостью и проницательностью, каких не достигал ни один древний или современный писатель” (Morning Leader. 1900. March 20).
”Достоинство этой книги — ее замечательная простота. Вас не оставляет потрясающее впечатление, что все описанное — правда, что герои — реальные люди, что их жизнь и судьба имеют глубокое значение для писателя и для вас. Книги, о которых можно это сказать, — редкое явление в любой литературе” (Westminster Gasette. 1900. March 22).
При знакомстве с первыми зарубежными откликами на роман прежде всего привлекают внимание статьи, авторы которых верно почувствовали художественную новизну ”Воскресения”, глубину и остроту его проблематики.
Одна из таких работ — вступительная статья к лондонскому изданию ”Воскресения” 1901 г. Она принадлежит перу известного исследователя творчества Толстого Элмера Моода и, кроме проницательного анализа романа, содержит критический обзор его первых изданий и переводов на иностранные языки. ”Непротивление злу насилием, правительство, закон, вопросы пола, милитаризм, смертная казнь, тюрьмы, роскошь, классовые различия, чиновничество, предрассудки, вегетарианство, социализм, земельный вопрос, анархизм, нигилизм и христианство, — пишет Э. Моод, — все это подвергнуто рассмотрению в романе, и чувства автора доведены до читатели с той силой, с какой их может передать только первоклассный художник”4.
Важнейшую заслугу русского писателя Э. Моод видел в обнажении порочности социальных, государственных и религиозных учреждений, ”почитаемых за священные, а это очень опасно”5. Чтобы еще более выразительно подчеркнуть разящую силу пера Толстого, критик привел образную характеристику романа, принадлежащую передовому общественному деятелю и журналисту Уильяму Томасу Стэду (давнему знакомому и корреспонденту Толстого).
”...Роман Толстого — гильза. Гений автора — взрывчатая сила, разбрасывающая идеи, как пули среди неприятеля”, — утверждал У. Т. Стэд6.
Среди первых английских работ о позднем творчестве Толстого и его ”Воскресении” исключительный интерес представляют статьи и книги прогрессивного английского общественного деятеля и историка, исследователя Толстого Джорджа Герберта Пэриса, до сих пор не подвергавшиеся анализу в нашей критике.
Важные особенности творчества Толстого критик объяснял связью русского писателя с крестьянством и нарастающим революционным движением в стране. В 1898 г. он издал книгу ”Толстой — великий мужик”, самим заглавием подчеркнув ее главный смысл, — связь Толстого в русским крестьянством, его социальными устремлениями, трудовой моралью и религией.
В Толстом-художнике и мыслителе — критик увидел ”черты хорошего русского крестьянина, поднявшегося до высот гения”, ”редкое соединение народной мудрости, вынесенной из столетий трудов и страданий”7”высшим накалом революционного движения, так называемого нигилизма, когда государственный террор спровоцировал отчаянную кампанию мести...”8.
В Толстом — авторе обличительных трактатов и романа ”Воскресение” критик видел подлинного революционера, ”могучего бунтаря с очень ясной позитивной верой”, ”Лютера и Руссо наших дней, возвестившего новую революцию политических и социальных отношений”9. Уже в те годы Дж. Пэрис считал ошибочным распространенное истолкование учения Толстого как проповеди смирения, пассивности и покорности. «Слово “непротивление” неудачно, — писал он. — Толстой очень далек от того, чтобы быть покорным... То, что он рекомендует, — не подчинение, а нравственное противление»10.
— обличителе и проповеднике Дж. Пэрис увидел главного вдохновителя мирного, однако революционного по своей сути, движения гражданского неповиновения, которое в конце концов должно привести народы к справедливому общественному устройству (нетрудно заметить, что Дж. Пэрис, так же, как многие французские критики-социалисты,
”политизировал” учение Толстого, переводя его воздействие в область организованной социальной борьбы, что не соответствовало взглядам писателя.
И все же вслед за Толстым английский критик предвидел то время, когда мирные методы — нравственное противление и гражданское неповиновение, воодушевив ”весь народ или большую его часть принесут поразительные результаты”, станут ”основой народного права”11.
В свете своей концепции позднего творчества Толстого Дж. Пэрис интерпретировал ”Воскресение” как произведение, заключающее ”нравственный динамит”, — призыв к гражданскому неповиновению. Пристально анализируя текст романа, критик сделал ряд интересных наблюдений, до сих пор не утративших своего значения. Так, важной чертой композиции ”Воскресения” он считал ”открытость”, ”перспективность”, обусловленную тем, что Толстой постоянно смотрел вперед и шел все дальше, утверждая свой метод радикального решения социальных проблем...
В те годы Дж. Пэрис был одним из немногих, кто обратил внимание на эволюцию взглядов главного героя романа под влиянием его общения с народом, в частности под влиянием решения Катюши Масловой построить свою жизнь независимо от него: ”Последняя романтическая идея его филантропического периода рушится, когда деревенская девушка Маслова отвергает предложение и находит сама свое спасение”, — справедливо писал критик12
Дж. Пэрис сделал ряд тонких наблюдений, касающихся метода и стиля писателя, обратив внимание, в частности, на своеобразие толстовского изображения человека: ”В произведениях Толстого нет героев в европейском понимании этого слова, нет тех, поражающих воображение личностей, которые прославили имя его северного современника Ибсена”, — заметил он13.
Наконец, в ”Воскресении” (так же, как десятилетие тому назад Достоевский в ”Анне Карениной”) Пэрис увидел не просто великое художественное творение, но ”факт общественного значения”, ”воплощение гения русского народа, которому суждено в будущей мировой истории сыграть роль, может быть, большую, чем та, о которой мечтают самые пылкие панслависты”14.
Первые английские рецензенты романа обратили внимание на некоторые характерные художественные приемы автора ”Воскресения”: приемы ”срывания масок”, контраста, усиливающего впечатление уродливости общественных отношений. Так, рецензент ”Athenaeum” в статье от 7 апреля 1900 г. как на пример высокого мастерства Толстого указал на контрастную сцену сопоставления гонимой по этапу измученной партии каторжан с разряженным семейством богачей, с раздражением взирающих на них из окна кареты.
Позднее Б. Шоу обратит внимание на тонкое мастерство Толстого-сатирика, достигающего осмеяния без нажима и гиперболизации.
”Судья является в суд в качестве орудия божественного правосудия и занимается тем, что посылает своих братьев на эшафот. Толстой не пытается исправить положение, но, не поводя бровью и не моргнув глазом, лишь упоминает, что перед тем, как покинуть комнату, судья делает гимнастику. Моментально этот судья шлепается в грязь вместе со своим горностаем и золотой цепью, что ставит его, а заодно и всех судей, в невыразимо смешное положение”15.
Интересно отметить, что в авторе ”Воскресения” некоторые английские критики видели художника, близкого английской реалистической традиции. Так, например, рецензенту ”Athenaeum”16 толстовский прием характеристики эпизодических персонажей с помощью одной зримой детали напомнил приемы Шекспира и Диккенса, а изображение тюремной жизни в ”Воскресении” — рассказ о лондонских тюрьмах в ”Амелии” Г. Филдинга, образы преступников и каторжан из романа Толстого показались сошедшими с полотен У. Хогарта.
Высоко оценив ”ювеналову силу” толстовских обличений, рецензент в то же время предсказывал отрицательную реакцию на роман части ”изнеженных европейских читателей”, которые ”отшатнутся от этой непривычно правдивой, беспощадной книги, проникнутой социалистической тенденцией”.
На рубеже веков некоторые английские литераторы (так же, как критики из других стран) увидели в ”Воскресении” роман итоговый не только для творчества Толстого, но для всей русской литературы XIX в., роман, в котором нашли особенно яркое выражение ее характерные черты. Не случайно в связи с анализом ”Воскресения” был вновь поднят вопрос об отличительных особенностях русской литературы в сравнении ее с западноевропейской. Сопоставив ”Преступление и наказание” и ”Воскресение” с произведениями современных английских писателей, критик Хевелок Эллис своеобразной чертой ”великих русских” назвал их ”предельную искренность”. Он писал: ”В отличие от английских романистов, они обнажают тайны собственной души с детским простодушием, не стыдясь того, что читатель может о них подумать”17”Воскресение”, Х. Эллис вновь, вслед за литераторами 80-х годов, с восхищением отметил ”подлинную человечность русских” в отличие от ”сентиментальности и филантропичности” многих английских авторов. Толстого и Достоевского, по его мнению, объединяют черты, свойственные всем русским гениям”, — сердечное отношение к беднякам, крестьянам, страждущим, нравственно падшим. ”Кажется, им никогда не приходило в голову, что где-то есть человек, которого можно не полюбить”, —писал критик”18.
Особенность русских романистов по сравнению с английскими Х. Эллис видел также в большей глубине и живости характеров героев: ”В то время, как современные английские писатели главное внимание уделяют развитию сюжета, их персонажи становятся марионетками”.
Заметим, что в марте 1899 г. в беседе с английским журналистом Р. Е. Лонгом Толстой высказал близкую мысль: ”Ваши авторы, как правило, кладут в основание своих произведений случай... наша литература, возможно, не столь увлекательна, но она стоит на более прочной основе”19.
Литературовед А. Т. Куиллер Куч проницательно оценил ”Воскресение” как новое художественное свидетельство достоинств и преимуществ русского реализма по сравнению с натурализмом. В февральском номере журнала ”Pall Mall Magazin” за 1901 г. он писал: ”Сказать, что Толстой и Тургенев спасли роман было бы неверно. Роман спас себя сам. Но эти писатели с большой силой перед всей Европой поддержали и показали истину, что литература должна заниматься явлениями духовными, сокровенными, глубокими... ...”
В 1914 г. вышла монография Э. Гарнета о жизни и творчестве Толстого, автору которой удалось глубже его предшественников проанализировать социально-критическое и нравственное содержание ”Воскресения”, убедительно сказать об его общечеловеческом значении.
Новизну художественной организации романа Э. Гарнет видел в том, что в нем ”сведена в единый художественный центр и выражена с высоким искусством и страстной искренностью” гуманистическая вера писателя в необходимость братского единения людей20. Сравнивая Толстого как художника-обличителя с Ювеналом, Гарнет обратил внимание на своеобразие метода русского писателя, направленного не столько против отдельных личностей, сколько против враждебного народу социального строя. Всей логикой развития повествования, утверждал автор статьи, Толстой подводит читателя к выводу о том, что ”общепринятая мораль в руках могущественного государства превратилась в сокрушительное орудие зла”, что ”главным преступником является не тот или иной послушный исполнитель, а само государство, постоянно фабрикующее преступников... ... обязательной военной службой... узаконенной коррупцией среди чиновников, высылкой в Сибирь цвета молодой интеллигенции...”21.
Завершая анализ романа, Э. Гарнет подчеркнул мысль о мировом, эпохальном значении этой ”истинно русской” книги, в ней он увидел ”высшее выражение общего гуманистического движения XIX века, предвестие перемен, медленно происходящих в умах европейцев в отношении к войне”22”Воскресение” было встречено и оценено по-разному. Если прогрессивные литераторы горячо одобряли роман, другие критики отнеслись к нему неоднозначно. Судя по многочисленным откликам, ”Воскресение” нередко рождало противоречивые чувства и оценки: восхищало, вызывало недовольство, раздражение, наконец, ”шокировало”.
Приведем выдержку из рецензии на роман от 13 марта 1900 г., напечатанной в газете ”Manchestter Guardian”, в которой уже подводились самые первые итоги оценки романа в английской прессе: «О “Воскресении” судили очень по-разному. Беспощадный реализм его разоблачений, направленных против ухищрений и условностей общества, прямота и суровость его моральных уроков превозносились с энтузиазмом, в то же время его постоянные поучения, его безжалостное описание людских пороков и общественного разложения, недостаток доброжелательности, даже понимания того, что перед ним грешники, испугало и оттолкнуло немало критиков».
Вместе с тем любопытно отметить, что в английской прессе, в отличие от прессы других стран, мы, за очень редкими исключениями, не встречаем однозначно отрицательных, ”ругательных” отзывов о романе. В полемике, разгоревшейся вокруг ”Воскресения”, были подняты многие существенные вопросы: о его месте в ряду других произведений писателя, об особенностях творческой манеры позднего Толстого, о ”влиянии мыслителя и проповедника на художника”, об общечеловеческом значении книги.
”Спор между различными точками зрения только начат, и голоса критиков так же различны, как изображенные в романе сцены”, — писала в марте 1900 г. газета ”Pal Mall”. Действительно, амплитуда в истолковании и оценке книги была огромной. От осознания ее новаторской сути и эпохального значения до полного непонимания идейного замысла писателя, брюзгливого неприятия всего, что отличает ”Воскресение” от традиционных западноевропейских романов.
Как было показано выше, прогрессивные литераторы чаще всего видели в ”Воскресении” вершину в творческом развитии писателя.
”Edinburgh Review”, не относя третий роман к лучшим созданиям Толстого, тем не менее утверждал, что он ”насыщен такой энергией, написан с такой силой, какой не найдешь более нигде в литературе”23. В отличие от этой точки зрения критик ”Bookman” обнаружил в ”Воскресении” ”признаки старения, угасания таланта гениального писателя” (статья от 10 апреля 1900 г.).
На рубеже веков предметом острой полемики стал вопрос об особенностях творческого метода позднего Толстого, о влиянии Толстого-обличителя и проповедника на художника.
Едва ли не все рецензенты признавали в ту пору, что ”Воскресение” проникнуто ярко выраженной авторской тенденцией, однако эта его особенность оценивалась по-разному. Э. Моод видел в тенденциозности органическую черту новаторского романа, писал о ”Воскресении” как ”могучем произведении пропагандистского искусства”, утверждал, что нравственно-обличительный пафос, его пронизывающий, увеличивает силу идейно-эмоционального воздействия романа24.
По мнению анонимного автора статьи, напечатанной в журнале ”Academy” 9 ноября 1899 г., Толстой достиг в своем третьем романе ”удивительного сплава”, гармонического соединения особенностей раннего и позднего творчества. «Мастерство повествования здесь так же полнокровно, как, например, в “Казаках”, но здесь же и голос Толстого-обличителя праздной жизни, кровавых эксцессов — всего того, что противоречит учению Христа... — В. Г.) становится объектом проповеди, но история героев воссоздана Толстым так живо и полнокровно, будто вовсе и не было моралистической установки»25.
В противоположность этому мнению многие писатели и критики разной идейной ориентации (в том числе прогрессивные), отмечали элементы дидактики в третьей части ”Воскресения”, недостаточную художественную убедительность его последних сцен. В то же время нельзя не заметить, что популярная в те годы версия о ”смерти Толстого-художника под влиянием мыслителя и проповедника” оказала влияние на восприятие романа частью читателей и критиков (не только английских). Не так уж редко современники писателя открывали эту книгу с убеждением в том, что в ней Толстой — гениальный художник ”подавлен возвышенным реформатором и глашатаем мира” (как писал рецензент ”Bookman” в апреле 1900 г.). Такой, заведомо предвзятый подход мешал объективности восприятия романа, вел к непомерному преувеличению в нем роли ”нравоучительности”, принижению реализма великой книги. Так, упомянутый выше рецензент ”Bookman”, высоко оценив ”чудесную художественность” писателя в ”правдивых, мастерских характеристиках персонажей, в сценах крестьянской жизни, высшего петербургского света, изображении суда, тем не менее утверждал, что роман этот «пропаганда в той же мере, в какой “Царство божие внутри Вас”».
Ярким примером такого подхода может служить вступительная статья Герберта Уэллса к ”Воскресению”, написанная в 1928 г.26, в пору, когда английский писатель изменил свое прежнее, сочувственное отношение к учению Толстого и, видимо, в связи с этим решил пересмотреть свою прежнюю, очень высокую оценку ”Воскресения” как ”одного из самых замечательных, самых всеобъемлющих романов, какие доводилось прочесть”27.
”губительного влияния” Толстого-проповедника на художника. Предвзято подойдя к ”Воскресению”, он ”сразу же после окончания суда над Масловой перестал верить в подлинность героев романа”, решив, что ”сюжет подгоняется к данной ситуации”, а Нехлюдов уже во второй части ”все более уподобляется бесплотному духу”. Пытаясь заново оценить ”Воскресение”, английский писатель обошел его социальное и нравственное содержание, сведя значение романов Толстого к ”изумительному обилию увиденных в самоё жизни фактов”28.
В начале века английские сторонники теории ”двух Толстых” не раз делали попытки анализировать ”Воскресение”, отделив ”великого художника” от ”плохого мыслителя”. Известный критик Э. Госсе в 1908 г. писал: ”Единственный путь, по которому надо идти, изучая творчество Толстого, — отказ от рассмотрения философских и этических взглядов, им проповедуемых в последнюю четверть века”29. Исследуя произведения Толстого, Госсе предлагал в каждом из них выделять ”лучшие, истинно художественные сцены”, отделяя их от тех, в которых проявились ”гражданские, философские и юридические искания писателя”. Излишне доказывать, что такой метод исследования с самого начала был направлен на формальный анализ искусства Толстого в полном отказе от оценки социально-нравственного содержания его произведений. Следуя избранному методу, Э. Госсе свел художественное значение ”Воскресения” к мастерскому изображению характеров главных героев, ”описанию пасхальной всенощной — этой жемчужины первых страниц романа”, а также к тем главам, в которых, по выражению критика, Толстой ”был способен сопротивляться поползновениям к алогичной сатире”30.
Так же, как Э. Госсе, рецензент журнала ”Literature” упрекал автора ”Воскресения” в художественной односторонности, в ложном убеждении, будто задача писателя не в том, чтобы красиво рассказывать изящные истории, а в том, чтобы выносить приговор”.
Рецензентам, ставившим в упрек Толстому серьезность общественно-нравственной проблематики романа, возражал автор статьи в ”Westminster Gasette” (от 23 марта 1900 г.): ”Было бы поверхностным непониманием утверждать, как это делают некоторые критики, что роман испорчен напряженными нравственными исканиями писателя. Литературные каноны так же неприложимы к Толстому и его творчеству, как и другие человеческие условности”.
”Воскресения”? Как следует понимать авторскую позицию, отношение Толстого к изображаемым героям? Как было показано выше, прогрессивные литераторы прежде всего подчеркивали обличительный пафос автора, сравнивая перо создателя ”Воскресения” с грозным оружием, разящим врага. По мнению обозревателя ”New Castle Chronicle”, в творце ”Воскресения” как бы слились воедино голос Эмиля Золя и грозного пророка Исайи (статья от 27 мая 1899 г.). Критик Э. Госсе осуждал автора ”Воскресения” за его ”излишнюю суровость”, ”нетерпимость” к порокам и недостаткам людей, способность ”все понять, но... ничего не простить, удивительную в художнике, тонком знатоке души человеческой”31.
Однако уже в 1899 г., сразу же после выхода ”Воскресения”, в английской критике было дано иное, прямо противоположное истолкование авторской позиции и идейного пафоса романа. ”Негодование не родилось в душе Толстого. В ней лишь глубокое, всеобъемлющее сострадание. Он не осуждает. Все человеческое стонет под тем же ярмом греха, законов и силы”, — писал в апреле 1900 г. рецензент ”Bookman”, возражая против сравнения Толстого с грозным библейским пророком Исайей.
Напомним, что через 10 лет сходное истолкование авторской позиции в ”Воскресении” даст Р. Роллан в книге ”Жизнь Толстого”, о нем речь шла в первом разделе нашей статьи. Вряд ли стоит доказывать, что обе эти полярно не схожие интерпретации страдают односторонностью. Негодование и жалость, гнев и сострадание — сплав противоречивых чувств входит в диалектически сложное отношение писателя к своим героям — людям света, вершителям правосудия и высшей государственной власти.
”Широкий и свободный” роман Толстого по своей проблематике и художественной структуре существенным образом отличался от классического европейского романа, тем более от английского романа викторианской эпохи, в центре которого добродетельный герой, неукоснительно идущий к браку, к достижению ”своего английского счастья — баронетства и имения”32”Воскресение” в соответствии с устоявшимися канонами, неизменно упрекали Толстого в ”нарушении” законов и требований ”романного жанра”.
Характерное для ”Воскресения” соединение романического сюжета с разнообразной социально-нравственной проблематикой не только не было понято английской викторианской критикой, но неизменно подвергалось осуждению.
Так, рецензент журнала ”Literature” (статья от 7 апреля 1900 г.), высоко оценив художественную силу многих страниц романа, в то же время утверждал, что ”картина испорчена беспощадностью кисти писателя”, ”мрачной завесой, нависающей над романом”, подробностями, введенными лишь для того, чтобы ”увеличить наше представление о страданиях преступников и осужденных...”.
В сатире, ”слишком язвительной и ненатуральной”, отсутствии светлых умиротворяющих картин видел главный недостаток романа рецензент ”Edinbourgh Review”, в целом положительно его оценивший. Не удовлетворяли критиков и далекие от благонравия главные герои ”Воскресения”. Джон Колеман Кенворти, автор монографии о жизни и творчестве Толстого, сетовал на то, что образ Нехлюдова не соответствует ”эталону” положительного героя, ”сохранившего чистоту в браке, правдивый взгляд на окружающих и самого себя”, и сокрушался по поводу того, что на огромных просторах России Толстой не нашел ”подлинных героев”, которых читатель мог бы полюбить33.
”Критика догматического христианства не вызывает растерянности ни у одного издателя”, — писал в упомянутой статье рецензент ”Edinburgh Review”. С другой стороны, только в викторианской критике, известной своими пуританскими традициями, запретом на изображение ”любовных сцен”, прозвучал упрек автору ”Воскресения” в недостатке ”благопристойности”, ”откровенности” в изображении любви. Так, автор статьи в ”Literature” от 7 апреля 1900 г. сетовал на то, что ”непривычно-откровенная манера, в которой написан роман, сужает круг читателей, ограничивая его пределами курительной комнаты, не допуская чтения книги за столом гостиной”34. (Во времена королевы Виктории курительные комнаты были местом уединения мужчин.)
Однако нельзя не отметить, что эти абсурдные нападки на роман неизменно парировались представителями прогрессивной критики. Сразу же после выхода ”Воскресения” одновременно несколько литераторов вступили в спор с рецензентами, сблизившими ”беспощадную и откровенную” манеру Толстого с манерой главы французского натурализма Эмиля Золя. В частности, рецензент ”Weekly time and Echo” в статье от 2 марта 1900 г. писал о существенном отличии между описанием публичного дома в романе Толстого, ”где нет ничего лишнего”, и ”возбуждающими чувственность” сценами в романах Золя.
Любопытны некоторые замечания, вызванные не столько идейной ориентацией рецензентов, сколько их индивидуальным вкусом. Так, например, автору статьи в ”Edinburgh Review” (1901. July) показался назойливым толстовский прием повторения портретной детали. ”Косящие глаза Масловой, — писал он, — так настойчиво ее характеризуют, что наконец начинает казаться, что бедное создание смотрит одновременно в разные стороны. Не будь доброжелательных иллюстраций Л. Пастернака, на нее было бы невозможно смотреть”. Тот же рецензент, не оценив глубины и благородства внутреннего мира Катюши, счел ”неубедительным”, ”слишком утонченным” для женщины, погрязшей в пороке, ее отказ от предложения Нехлюдова жениться на ней.
Особенно частыми, традиционными для английской критики были упреки в композиционной рыхлости ”Воскресения”, неумении писателя строить роман ”в соответствии с законами жанра”.
”Анны Карениной” он видел великого художника, равного которому нет во всей европейской литературе. С другой, противореча собственной оценке, утверждал, что роман ”Анна Каренина” не следует рассматривать как произведение искусства, а просто как ”кусок жизни”, потому что «в нем автор “ничего не комбинировал” и не придумывал»35. Своей броской метафорой критик стремился одновременно подчеркнуть изумительную жизненность произведения и недостаток мастерства Толстого-романиста.
Вслед за М. Арнольдом резко осуждали Толстого за ”пренебрежение к экономии в архитектуре”, за стремление ”жертвовать красотой” во имя исчерпывающего изображения жизни Генри Джеймс и Джордж Мур36.
После выхода в свет ”Воскресения” традиционные нападки на Толстого-романиста возобновились с новой силой. Чаще всего рецензенты, крайне узко определив тему романа (как ”историю нравственного возрождения мужчины и женщины”), упрекали автора за ”отступление от темы”, ими же сформулированной. ”В то время как читатель томится неизвестностью, желая узнать о судьбе Масловой, его угощают главами, написанными с дидактической целью”, — писал 3 мая 1900 г. рецензент ”Nation”. В статьях критиков-викторианцев, как правило, сочеталось осуждение композиционного строя романа и ”мрачных картин жизни”, в нем нарисованных.
Рецензент той же ”Nation” был убежден, что ”мрачные, отталкивающие картины, обличающие русскую тиранию и государственную несправедливость, — отвратительные сами по себе”, являются лишними в романе, так как нарушают художественное единство и отвлекают от главной темы нравственного возрождения героев. ”Мы не можем изменить жизнь русского общества, не можем улучшить тюрем, поэтому давайте пропустим ужасающие картины безнадежной нищеты”, — рекомендовал он английским читателям.
”гармоничный роман”, подобный ”Мадам Бовари” (1857) Г. Флобера. ”Блестящему мастерству Толстого в изображении характеров” он противопоставлял его ”неумение организовать художественный материал в единое целое”37.
Позднее Джон Голсуорси в статье ”Силуэты шести писателей” будет горячо оспаривать мнение о ”плохой организации” романов Толстого, настаивая на том, что каждая его страница ”удивительно содержательна”, не растянута и не утомляет читателей, ”создавая непосредственное впечатление действительной жизни”38.
В числе других прогрессивных критиков особенно горячо и убедительно полемизировал с консервативными рецензентами романа Дж. Пэрис. Прежде всего, он утверждал, что подвергать новаторское произведение Толстого традиционному разбору, какому подвергаются обычные романы, ”просто абсурдно”. Возражая критикам ”Воскресения”, он доказывал, что художественная, драматическая сила этой великой книги ”обусловлена не заранее ограниченным сюжетом, но прежде всего великой нравственной идеей, его пронизывающей, жизненным правдоподобием индивидуальных характеров, эпизодами, захватывающими внимание и вызывающими насмешки мелкотравчатых рецензентов”39.
Характерно, что главную причину недовольства романом критиков-викторианцев Дж. Пэрис видел в их традиционном ханжестве, ”нежелании знать и говорить правду”. ”Идеи, характеры, эпизоды романа слишком реальны, жизненны для драгоценного английского самодовольства”, — писал критик40, убежденный, что даже в основе сугубо эстетической негативной оценки ”Воскресения” лежит все та же боязнь правды. Именно поэтому претенциозное сравнение искусства создателя ”Воскресения” с ”разбитой и вновь склеенной вазой, пригодной только для музея”, напомнило ему другие случаи осуждения романа, когда лектор лондонского ”Литературного общества” назвал автора ”Воскресения” ”разгребателем мусора”, а лондонские книгопродавцы бойкотировали книгу в своих лавках41.
”Воскресению” явилось для Дж. Периса ”лакмусовой бумажкой”, определившей нравственное состояние общества: ”Привыкнув судить о книге, мы неожиданно обнаруживаем, что это она нас судит”, — утверждал он42.
Творчество позднего Толстого, проникнутое, по словам Бернарда Шоу, ”свирепым презрением” к уродливым социальным отношениям, к ”бессмысленной, праздной, чванливой жизни”, не только восхищало английских писателей-реалистов, но и воодушевляло бесстрашием в постановке главных социальных проблем, учило нравственной чуткости к болям и бедствиям народа, уважению к людям труда, служило высшим образцом и примером реалистического искусства.
Британские критики не раз отмечали влияние Толстого на творчество английских писателей конца XIX — начала XX в. Уже Э. Гарнет, Д. Фелпс, П. Х. Джонсон писали о влиянии Толстого на Дж. Голсуорси. Впоследствии этот вопрос неоднократно привлекал внимание зарубежных и советских исследователей. В частности, внимание критики привлек роман Д. Голсуорси ”Остров фарисеев”, написанный в начале 900-х годов, видимо, под впечатлением от чтения ”Воскресения”43.
В основе сюжета ”Острова фарисеев” — углубляющийся конфликт молодого богатого буржуа Шелтона с его невестой, ее респектабельным семейством, всем привилегированным высшим обществом. По своему характеру и взглядам Шелтон во многом отличается от Нехлюдова. Однако так же, как герой Толстого, он идет по пути прозрения, все яснее сознавая фарисейство, ложь и бездушие, царящие в буржуазном мире, все с большим негодованием и болью узнавая о бедствиях народа, язвах и пороках общества. В художественной структуре романа Д. Голсуорси так же, как в ”Воскресении”, первостепенную роль играет прием контрастного сопоставления жизни ”верхов” и ”низов” (богатой и красивой жизни элиты и лондонских трущоб). Но, как справедливо заметила Т. Л. Мотылева, в противоположность Толстому Д. Голсуорси никогда не рисует быт господствующих классов ”непосредственно с точки зрения народа”, и «конфликт, на котором строится повествование в ”Острове фарисеев”, не достигает толстовской остроты»44.
Так же и в своем следующем романе ”Братство” (1909) Д. Голсуорси развивал мотивы, близкие автору ”Воскресения”: тему поисков людьми из высшего общества путей к осмысленной, истинно человеческой жизни, решения трудных социальных проблем.
”Воскресения” на английскую литературу тех лет. Вопрос этот мало изучен и требует дальнейших конкретных изысканий.
Примечания
1 Academy. 1899. March 11, Apr. 8, May 20, June 3.
2 Resurrection / Transl. by L. Maude L.; Henderson, 1899.
3 Цит. по кн.: Полн. собр. соч.: В 90 т. (Юбил. изд.). М.; Л., 1933. Т. 72. С. 398.
4 Resurrection / Transl. by Mr L. Maude with an account by A. Maude of «How Tolstoy wrote “Resurrection”». L., 1901. P. 6.
5 Ibid. P. 5.
6 Ibid. P. 6.
7 The life and teaching of Leo Tolstoy. L., 1901. P. 23, 26.
8 Ibid. P. 14.
9 Ibid. P. 2.
10 Ibid. P. 25.
11
12 Ibid. P. 17.
13 Perris G. H. Leo Tolstoy as writer // Chesterton G. R., Perris G. H., Garnette E. Leo Tolstoy. L., 1903. P. 23.
14 Perris G. H.
15 Шоу Б. Толстой — трагик или комедиограф? // Яснополянский сборник: Статьи и материалы. Тула, 1960. С. 187.
16 Athenaeum. 1900. Apr. 7.
17 Ellis H.
18 Ibid.
19 Лит. наследство. Т. 75, кн. 2. M., 1965. С. 114.
20 Garnette E. Tolstoy: His life and writings. L., 1914. P. 89.
21
22 Ibid. P. 91.
23 Edinburgh Review. 1901. N 397. P. 70.
24 ”Resurrection” / Transl. by Mr A. Maude. P. 5.
25 Academy. 1899. Nov. 9.
26 Tolstoy Century Edition: Introduction // Resurrection: A novel by Leo Tolstoy. L., 1928. Vol. 19. P. VII—X.
27
28 Уэллс Г. ”Воскресение”: Вступ. ст. // Там же. С. 152, 153.
29
30 Ibid. P. 275.
31 Ibid. P. 282—283.
32 См.: Полн. собр. соч. М.; Л., 1934. Т. 18. С. 107. В гл. 29 первой части ”Анны Карениной” Толстой тонко иронизировал над заурядным английским романом с его узкой тематикой.
33 Kenworthy J. C. Tolstoy, his life and his works. L., 1902. P. 195.
34 На рубеже веков: Очерки английской литературы. М., 1978. С. 8.
35 Arnold M.
36 James H.
37 Gosse E.
38 Голсуорси Дж. Собр. соч.: В 16 т. M., 1961. T. 16. С. 403.
39
40 Perris G. H. Leo Tolstoy as writer. P. 21.
41 Ibid. P. 23.
42 The life and teaching of Leo Tolstoy. P. 20.
43 Мотылева Т. О мировом значении Толстого. М., 1957. С. 523—526;
44 Мотылева Т. Указ. соч. С. 523.