IX.
"Смерть Ивана Ильича"
Из числа последних произведений графа Толстого, собранных в XII томе его сочинений, произведением собственно беллетристическим можно назвать только один рассказ - "Смерть Ивана Ильича". Рассказ этот, впервые появившийся в настоящем издании, был встречен всеобщим интересом, показывающим, как много наше общество ждет еще от своего художника. И оно не обманулось в своих ожиданиях. Если "Смерть Ивана Ильича" ничего не прибавляет после "Войны и Мира" и "Анны Карениной" к характеристике художественного таланта графа Толстого, зато дает очень много для определения его миросозерцания. Рассказ этот связан теснейшим образом с процессом внутренней жизни нашего художника за последние годы и, очевидно, произведен теми же идеями и настроениями, которые нашли себе выражение в "Исповеди" и подобных ей морально-философских произведениях.
По неизменному закону природы, человек должен умереть. Эта неизбежность смерти придает особый смысл и значение всей его жизни. Мы сознаем жизнь, как что-то конечное, подлежащее необходимому уничтожению, поглощению чем-то бесконечным и неизвестным, и это сознание заставляет нас ценить жизнь и дорожить ею, как преходящим и невозвратимым благом. Мы естественно желаем воспользоваться им наилучшим образом. Но в чем эта наилучшая жизнь? Какую из тысячи предстоящих человеку возможностей должен избрать он, чтобы не погубить свою жизнь, не променять прекрасных даров ее на ничтожные, мелкие соблазны? Вот вечный вопрос человечества, и этот вопрос во всем его громадном значении встал перед нашим художником. "Смерть Ивана Ильича" есть ответ на этот вопрос. Но ответ этот не содержит в себе идеала человеческой жизни; мы не найдем в нем указания, как должен жить человек, но увидим, как в зеркале, ложь и ничтожность жизни современного человека, увидим его как жертву общественного заблуждения, до того помрачившего его сознание, что он всю жизнь гоняется за пустыми призраками счастья, за условными фикциями должного и уже не может понять истинной красоты жизни, не может желать еt действительных благ. Здесь автор говорит, как не должно жить. "Смерть Ивана Ильича" есть произведение чисто отрицательное.
В произведении этом граф Толстой изображает смерть человека, процесс его постепенного разрушения. Правда страданий, бессилия и грязи тела, правда душевных состояний, правда предсмертной агонии схвачена и передана художником с замечательным мастерством и тем беспощадным реализмом, примеров которого немного найдется даже в его творчестве. Но смерть привлекла внимание нашего художника не ради нее самой, а ради ее значения для жизни. Перед бесстрастным лицом смерти ложь ненужна, искусственные цели и удовольствия невозможны; прожитая жизнь проходит перед прояснившимся сознанием человека, и ему открывается ее действительное достоинство, истинное значение всех его желаний и действий. Поэтому смерть есть лучший показатель жизни: люди различной жизни различно умирают. Верующий умирает не так, как скептик; эгоист не так, как человек любящий; труженик не так, как праздный искатель наслаждений.
"но ужаснее его физических страданий были его нравственные страдания, и в этом было главное его мучение". Нравственные страдания его состояли в том, что во время болезни ему первый раз пришла в голову мысль, что вся его сознательная жизнь была "не то, что он погубил свою жизнь.
"Ему пришло в голову, что то, что ему представлялось прежде совершенной невозможностью, то, что он прожил свою жизнь не так, как должно было, - что это могла быть правда. Ему пришло в голову, что те его чуть заметные поползновения борьбы против того, что наивыше поставленными людьми считалось хорошим, поползновения чуть заметные, которые он тотчас же отгонял от себя, что они-то и могли быть настоящие, а остальное все могло быть не то. И его служба, и его устройство жизни, и его семья, и эти интересы общества и службы, все это могло быть не то". Сознание, что он жил не так, что он безвозвратно погубил все, что ему было дано, сознание ничтожности и ненужности всего пережитого причиняло ему страшную и все возрастающую боль. Он возненавидел окружающих его близких людей - жену, дочь, доктора, так как они напоминали ему обман, в котором прошла его жизнь. Чем ближе подходила смерть, тем ужаснее становилась мука, пока, наконец, она не превратилась в какую-то безобразную судорогу отчаяния, в какую-то непрерывную нравственную пытку. Нельзя читать без ужаса и отвращения последнюю страницу его жизни.
"С этой минуты, пишет художник, начался тот три дня не перестававший крик, который так был ужасен, что нельзя было за двумя дверями без ужаса слышать его... Он понял, что он пропал, что возврата нет, что пришел конец, совсем конец, а сомнение так и не разрешено, так и остается сомнением.
"У! Уу! У!" кричал он на разныя интонации. Он начал кричать: "не хочу!" и так и продолжал кричать на букву "у".
Все три дня, в продолжение которых для него не было времени, он барахтался в том черном мешке, в который просовывала его невидимая, непреодолимая сила. Он бился, как бьется в руках палача приговоренный к смерти зная, что он не может спастись; и с каждой минутой он чувствовал, что, несмотря на все усилия борьбы, он ближе и ближе становился к тому, что ужасало его. Он чувствовал, что мученье его и в том, что он всовывается в эту черную дыру, и еще больше в том, что он не может пролезть в нее. Пролезть же ему мешает признанье того, что жизнь его была хорошая. Это-то оправдание своей жизни цепляло и не пускало его вперед и больше всего мучило его".
Но что же такое Иван Ильич? Какою жизнью заслужил он свою предсмертную муку? - Иван Ильич не был злой или бесчестный человек, не совершил ничего преступного или даже неприличного. Жизнь его была самая простая и обыкновенная - и самая ужасная, прибавляет автор. Он был сын петербургского чиновника, тайного советника Ильи Ефимовича Головина. Воспитывался в училище правоведения и здесь уже обнаружил присущие ему качества человека способного, веселого, добродушного и общительного, но в то же время строго исполняющего свой долг, которым он считал все то, что признавалось долгом наивысше поставленными людьми. В старших классах училища он отдавался чувственности, тщеславию и даже либеральности, но всегда только до известного предела, вследствие чего все эти увлечения молодости не оставили больших следов в его жизни. Выйдя из правоведения, он уехал в провинцию на место чиновника особых поручений при губернаторе. Здесь он сумел устроиться так же легко и приятно, как и в правоведении. "Он служил, делал карьеру и вместе с тем приятно и прилично веселился... Была (у него) и связь с одной из дам, навязавшейся щеголеватому правоведу; были и поездки в дальнюю улицу после ужина; было и подслуживанье начальнику и даже жене начальника; но все это носило на себе такой высокий тон порядочности, что все это не могло быть называемо дурными словами: все это подходило только под рубрику французского изречения: "il faut que jeunesse se passe".
Со введением судебной реформы Иван Ильич получил место судебного следователя и переехал в другой город. Здесь он зажил так же приятно, как прежде. Здесь же он встретил свою будущую жену, привлекательную, умную, блестящую девушку - Прасковью Федоровну. Она влюбилась в него и он женился на ней. "Сказать, что Иван Ильич женился потому", объясняет автор, "что он полюбил свою невесту и нашел в ней сочувствие своим взглядам на жизнь, было бы также несправедливо, как и сказать то, что он женился потому, что люди его общества одобряли эту партию. Иван Ильич женился по обоим соображениям: он делал приятное для себя, приобретая такую жену, и вместе с тем делал то, что наивысше поставленные люди считали правильным".
Брачная жизнь увлекла Ивана Ильича только на первое время, пока она увеличивала приятность жизни и не налагала особенных обязанностей. Но со времени беременности жены и затем рождения детей, когда Иван Ильич понял всю трудность и сложность семейных обязанностей, он, чтобы не нарушать приятности и приличия своей жизни, выработал к семье особенное отношение, которое оставляло свободною значительную часть его личности. В семейной жизни он искал удобств домашнего обеда, хозяйки, постели и того приличия внешних форм, которое требовалось общественным мнением. Он принимал от семьи и те удовольствия, которые иногда она доставляла ему; если же он встречал неприятности и поползновения на свою личность, то тотчас уходил в выгороженный им мир службы и в нем успокаивался.
По мере усложнения семейной жизни новыми обязанностями воспитания детей, Иван Ильич все больше и больше удалялся от нее и уходил в службу. Он сделался честолюбив и его служебное положение перестало удовлетворять его. После семнадцати лет службы, он был всего прокурором окружного суда. Важнейшим интересом его жизни сделалось повышение по службе, главным делом - та политика отношений с выше-поставленными людьми, которая способна была поднять его на желаемую ступень. На этом поприще Ивану Ильичу пришлось испытать и обидные неудачи, и неожиданный успех. Он ждал места председателя в одном из университетских городов, но место это успел получить другой. При следующем назначении, Ивана Ильича опять обошли. Раздраженный, обиженный, стесненный в средствах, Иван Ильич решил уже бросить службу по судебному ведомству и перейти в какое-нибудь другое, когда неожиданная перемена лиц наверху вытащила и его. Он получил место члена судебной палаты. Этот успех осчастливил Ивана Ильича. В планах и предположениях новой жизни он вполне сошелся с женою, и семейный мир дополнил его довольство. Он уехал в новый город принимать должность и устраивать квартиру. На это устройство он положил много труда и забот, стараясь сделать все так, как это бывает у богатых людей. Устроив все, он вызвал жену и детей и снова начал свою приличную и приятную жизнь. Он искал и умел находить удовольствия в жизни. "Радости служебные были радости самолюбия, радости общественные были радости тщеславия; но настоящие радости Ивана Ильича были радости игры в винт". Были, конечно, и неприятности. Неприятны были ссоры с женою, по прежнему случавшиеся между ними, неприятно было всякое разрушение заботливо созданной обстановки, всякое пятно на скатерти или штофе, всякий полом мебели или порча посуды. Жизнь Ивана Ильича сложилась, вообще говоря, согласно его желаниям и стремлениям. Для полноты комфорта не доставало разве одной комнаты, до полного удовлетворения не хватало разве рублей 500 в год...
на голову, нежданно-негаданно, от причины пустой и глупой: устраивая квартиру, он упал как-то с лестницы и ударился боком о раму. И из этого ушиба, в то время, когда Иван Ильич забыл уже и думать о нем, развилась болезнь, приведшая его к смерти.
такого, что собственною силою и значением своим могло бы удовлетворить духовную личность человека, воспоминание о чем могло бы успокоить его перед смертью. Его жизнь была непрерывным стремлением к целям искусственным и ничтожным, суетным служением жестокому и скудному Молоху, способному поглотить всю жизнь, но бессильному дать своим поклонникам хотя бы одну истинную, человеческую радость. Он никогда не жил прекрасными, благими силами души, данными человеку природою, но довольствовался их жалкими суррогатами. Вместо правды - в его жизни приличие, вместо любви - чувственность, вместо содействия человеческому добру - честолюбие и корыстолюбие, вместо высоких наслаждений красотою мира и человека - ничтожные удовольствия... Отвратительною кажется нам эта пустая жизнь выморочного себялюбия, жизнь, в которой нет ничего искупающего ее постоянную пошлость и мелочность, в которой высшею радостью человека становится игра в винт, и нам делается понятным, что нет человека, которого подобная жизнь могла бы удовлетворить. Не удовлетворяет она и Ивана Ильича. И когда перед смертью она встала перед ним во всем своем содержании, он пришел в ужас от сознания чего-то лучшего в жизни, что он променял на свои жалкие дела.
Мы сказали уже, что "Смерть Ивана Ильича" есть произведение отрицательное, и сила отрицания в нем такова, что, прочтя его, вы страшно чувствуете ложность изображаемой жизни, чувствуете, что так жить нельзя, не должно и не стСит. Это впечатление рассказа неотразимо, этот смысл его не подлежит сомнению и не вызывает разногласия; но значение рассматриваемого произведения зависит от степени всеобщности или исключительности раскрываемой им жизни - и в этом пункте мнения значительно расходятся. Нам приходилось слышать по поводу разбираемого рассказа, что граф Толстой сузил значение своей отрицательной идеи, представив в Иване Ильиче какое-то нравственно убогое, обиженное судьбою существо. Это, говорят, своего рода Акакий Акакиевич, личность жалкая, униженная природой и не имеющая никаких прав представлять в себе жизнь нашего общества. Убожество и ничтожность его жизни не смутят никого из этого общества, потому что всякий невольно почувствует свое превосходство над Иваном Ильичем, неизбежно заметит, что уровень его личного достоинства несравненно выше, чем тот, до которого упал этот жалкий чиновник - Иван Ильич...
В этом мнении мы можем видеть только самообольщение. Человеку нашего общества не хочется признать себя в том беспощадном зеркале, которое поднес ему художник, и он утверждает, что оно изображает не его, а каких-то других людей. С точки зрения нравственного достоинства, со стороны способности своей удовлетворить духовные потребности человека, жизнь Ивана Ильича действительно ничем не выше жизни Акакия Акакиевича. Но чем же выше в этом отношении жизнь нашего культурного общества? В чем нравственное содержание его жизни, какие духовные стремления присущи ему, в каком типе находит оно свое настоящее выражение? В нашем обществе есть несомненно живые струи: есть проблески духовных потребностей, есть искание правды жизни, но все эти струи текут прочь от преобладающего, установившегося и окрепшего русла нашей культурной жизни; все потребности духа, все искания правды отрывают лишь немногие единицы от массы нашего общества, покорной известному, традиционному порядку жизни. Все это отщепенцы и протестанты общества, уходящие от него то в мистицизм, то в трудовую народную жизнь, то в скептическое, угрюмое одиночество. Отделите их - и вы получите то ядро культурного общества, достойным представителем которого является Иван Ильич. Один больше успел по службе, другой больше страсти вложил в свои отношения к женщине, третий добился большого богатства, - в этом разнообразие бесконечное; но дух их жизни, ее внутренний смысл, тот тон, который делает музыку жизни, - у всех один и тот же. И это тот же тон, которым звучит небольшая история жизни и смерти Ивана Ильича.
Рассматриваемое произведение не имеет, конечно, универсального значения. Это не жизнь и не смерть человека вообще. Не имеет оно также значения национального: Иван Ильич не представитель русского народа, не выразитель русской души. Значение его определяется тою сферою современного человечества, которую мы называем культурным классом: Иван Ильич - это художественное обобщение жизни этого класса; это образ, в котором выразилось все типическое из внутреннего, духовного содержания этой жизни.
Подведем теперь итог всему сказанному о художественных произведениях нашего писателя.
Граф Толстой долго работал в литературе и написал очень много. Несмотря на эту продолжительность его творческой деятельности и на разнообразие затронутых им мотивов, художественный мир его созданий представляется органически единым. Миросозерцание автора, одевшееся в художественные образы, в своих существенных чертах осталось и в последних его произведениях таким же, каким обрисовалось в первых. С самого начала своей литературной деятельности он выступил бесстрашным и неутомимым искателем истины человеческой жизни, и та же задача светила ему и в его последних созданиях. Творчество графа Толстого всегда тяготело к одному центру, двигалось и развивалось одним основным интересом - интересом к человеческой личности. Что такое человеческая личность по ее внутреннему содержанию? Какие потенции даны ей природою? Как может жить человек на земле и насколько открытые ему возможности хороши или дурны, насколько они могут удовлетворить человека, составить его счастье? - вот вопросы, формирующие творческие замыслы нашего художника, составляющие неизменную основу всех его произведений. Доискиваясь ответа на эти вопросы, он проявил ту смелость и требовательность духа, ту ясность и трезвость мысли, которые не позволили ему удовлетвориться обманами, как бы ни был высок их авторитет у человечества, но заставили идти до конца во всех исследованиях жизни, раскрывая всю ее правду. В нем с необычайною силою сказались те свойства и стремления духа, которые создали реалистическое направление в искусстве. В качестве смелого и последовательного реалиста, он разоблачил немало человеческих обманов, разрушил много кумиров. Здесь, на почве искусственных, аффектированных идеалов, он является первый раз отрицателем.
Но какую же идею принес он в своем реализме, каким чувством ответил на добытую правду жизни?
найти себе удовлетворение только в созданиях строгого, классического искусства и, воспитавшись на его образцах, выносили глубокое разочарование из всех столкновений с действительностью природы и человека. Они искали чистых идеалов красоты, ума, страсти, величия; действительность же - в силу ее необходимых законов - предлагала им смешение красоты с безобразием, ума с пошлостью, страсти с мелочными заботами повседневности, величия с ничтожеством. И они с грустным презрением смотрели на землю и на земной удел человека. В своем творчестве они часто спускались на землю, изображали ее правду, но изображали зло, саркастически, изображали затем, чтобы осмеять или оплакать ее, чтобы презрением к ней выразить горький протест гордого и свободного духом человека против его мелкого земного жребия. Это - истинные представители пессимизма. Таковы Байрон, Гейне, Альфред де Мюссе, таков отчасти наш Тургенев. Но не таков граф Толстой. Он умеет любить действительность такою, как она есть; в его сердце живет какое-то иное чувство, открывающее ему глубокий смысл жизни и заставляющее его не только мириться с ними, но и находить для них высшее оправдание. Ни один из героев его не представляется нам безусловно красивым, благородным, самоотверженным или сильным, но многих из них мы не можем не любить за то человечески-прекрасное, что показал нам в них автор. Вспомним еще раз Пьера Безухова, Андрея Болконскаго, Наташу, Левина. Все они в высшей степени жизненны и правдивы, все они несовершенны, но в то же время все они - прекрасны. Создав эти образы, граф Толстой дал новое содержание прекрасному. Поэты-пессимисты отрицают действительную жизнь во имя несбыточных грез и желаний человека; граф Толстой отрицает эти красивые фантазии во имя жизни. Он не раз изображал полное несогласие жизни с этими фантастическими идеалами, но для него жизнь всегда была дороже этого увлекательного бреда, и во всех их коллизиях виноватою он считал не ее - за то, что она оказалась бессильною выполнить мечту человека, но самого человека - за то, что он привязал свое счастье к неосуществимому идеалу. Приведя жизнь к правде, очистив ее от условных воззрений, граф Толстой видит в ней не только зло и страдание, не только убожество и животность. Он находит в ней несомненные блага, умеет понять их действительное достоинство и умеет сделать их предметом истинной поэзии. Поэзия его не есть, конечно, восторженная молитва страстного поклонника благ жизни, - она вся проникнута спокойным и несколько созерцательным настроением, но это спокойствие - плод мужественного и глубокого чувства установившейся личности, смирившейся перед необходимостями природы, перед своим земным жребием и убедившейся в том, что жребий этот далеко не так скуден, как представляли себе его поэты-пессимисты, что, заключив человека в огромную тюрьму его земной жизни, природа дала ему - на радость и утешение - много своих прекрасных и разнообразных даров и что то, чего не поместила она в стенах этой тюрьмы, останется для него навсегда недоступным.
но он знает также, что человек не может жить только мотивами добра, что плохо умеет он пользоваться открытым ему счастьем; он видит массу зла и заблуждений, видит, как часто человек ошибочно строит здание своей жизни. Все построение современных культурных обществ он считает основанным на лжи, на забвении естественных потребностей духовной природы человека. Здесь во второй раз он является отрицателем: он отрицает современную действительность, но отрицает ее во имя тех благ человеческого добра и естественного счастья, которыя возможны для человека и которые не находят себе удовлетворения в жизни современных обществ.