ВАРИАНТЫ ИЗ РУКОПИСЕЙ «ЗАПИСОК МАРКЕРА».
* № 1 (I ред.).
[177] а все знай шары вынимаешь: 9 и ничего, 12 и 3, 24 и 3. — Привычка: другой разъ насилу ноги передвигаешь, въ голове какъ молотомъ стучитъ, а все считаешь. Ошибись только, особенно коли антересная партiя идетъ, такъ того и гляди, морду разобьютъ. — Ужъ пуще всего меня адъютантъ большой донимаютъ: играютъ до 2 часовъ, съ княземъ съ этимъ, денегъ въ лузу не кладутъ, и ужъ знаю, что ни у того, ни у другаго нетъ ни гроша, а все фарсятъ: «Идетъ уголъ отъ 25?» — «Идетъ». Все ведь только для тону, а ты зевни только или не скоро шара поставь, такъ тоже наровитъ въ морду заехать. — Только вотъ я себе съ машинкой кругъ бильярда похаживаю, гляжу новый баринъ какой то пришелъ и селъ себе на диванчикъ.
* № 2 (I ред).
Ужъ я посмотрелъ, какъ разъ они подле бильярдной комнату взяли да туда мамзель привезли — Эстерва, такъ звали ее. Ведь что же это за Эстерва была, прямо что Эстерва! Худая, носастая, пьяная. И что только въ ней господа находили. Ведь черезъ нея сколько прошло: Тулуповъ, Б. Овчинниковъ [?], К[нязь] Сургучинъ. Изъ-за нея, чисто изъ-за нея все промотали, изъ П[етербурга] бежали отъ долговъ. — Что француженка она что-ли, за то ей такая честь была, — да мало ли ихъ у насъ не емши пропадаютъ, или что на кiятре играла, Богъ ихъ знаетъ. Или что можетъ изъ того такъ на нее зарились, что ужъ разъ въ честь попала, стала [не въ][178]шелкахъ, такъ въ бархатахъ ходить, въ каретахъ ездить, ну и лестно, что [она], мылъ, у меня на содержанiи — слава пойдетъ. А я бы, наше дело холопское, такъ и полтины серебра за нее и то бы отъ нужды далъ. — Известно, господа чего не делаютъ, ужъ одно слово: господа! Вотъ привезли мамзель эту, пошли кутить, тутъ и бильярдную отперли, мамзель стала на бильярде играть, потомъ влезла на него и пошла плясать; такъ ведь какiя колены выделываетъ, что и смотреть гадко, да и смешно больно. К[озельскiй] около ней такъ вотъ и юлитъ, такъ и юлитъ. Какъ уехала она, ужъ онъ одинъ ходилъ, ходилъ по комнатамъ и все что-то бормочетъ по французски и руками такъ делаетъ. — Прiехалъ к[нязь], онъ ее провожалъ. Ст[ариковъ] прiехалъ, пошли толковать. <При мне К[озельскiй] сказалъ, что он никогда женщинъ не [имелъ].>
* № 3 (I ред.).
Такъ тутъ бильярдъ и загадилъ. Ужъ на другой день за сукно 80 р. заплатилъ. — Такъ вотъ съ этаго раза и сталъ онъ мамзелями заниматься. И Эстерву съ к[няземъ] какъ то сообща содержали; ужъ Богъ ихъ знаетъ, какiе у нихъ разсчеты были, только все вместе езжали. Ужъ сказано: господа чего не выдумаютъ.
* № 4 (I ред.).
Богъ далъ мне имя.[179] Я не могу гордиться своимъ именемъ, которое носили прежде люди стоявшiе высоко въ мненiи всехъ благородныхъ людей; я затаскалъ его по трактирамъ и дурнымъ домамъ. Ведь нетъ возможности заставить забыть Петрушку, что я игралъ съ нимъ на деньги, просилъ его играть, когда у меня ужъ небыло денегъ, и что остался ему долженъ. Ватяковъ никогда не забуде[тъ], что я просилъ его бить мои карты, когда не могъ платить уже, что онъ сказалъ мне: вы не деликатны, что я просилъ его тщетно играть на мои сани. Адоревъ никогда не забудетъ, что онъ сказалъ мне: несносный мальчишка! Что К[нязь] Калтыковъ не поклонился мне въ гостиной своей тетки. Амалiя, Эсмеральда, о ужасныя воспоминанiя, — никогда не забудутъ, что я целовалъ ихъ? — Пускай они забудутъ, они умрутъ, но все я не забуду. Б[оже], прости меня, я часто желаю, чтобы все они умерли, и тогда бы я могъ начать другую жизнь.
Богъ далъ мне богатство, вверилъ мне существов[анiе] 2000 людей. Что я сделалъ? я раззорилъ ихъ. Я передалъ ихъ Селезневу (1 неразобр.). И это сделалъ я, который отрокомъ такъ хорошо понималъ священную обязанность помещика.
Богъ далъ мне теплую [?] душу, полную благородныхъ чувствъ.
Набеленая толстая Эсмеральда имела цветъ моей невинности. Уже я съ трудомъ нахожу въ своей душе благородное чувство. У меня есть сестра, братья, тетка, и все любятъ со мной[180] видаться иногда. Вспоминалъ я разъ въ два года о ихъ существованiи; да, и теперь я не могу думать о них, я такъ далекъ.
Богъ далъ мне умъ. Я сказалъ несколько остроумныхъ словъ, заставившихъ смеяться Эстерка, а Б[оже] м[ой], где эти мысли о Тебе, о В[ечности[?]], о б[удущей] ж[изни], которыя такъ живо и съ такой силой бывало наполняли мою душу и возносили къ Тебе. — Но какъ я былъ хорошъ, когда я былъ молодъ. Когда я подумаю о той неизмеримой пропасти, которая отделяетъ меня отъ того, что я былъ бы, ежели бы пошелъ по дороге, которую открылъ мой невинный свежiй умъ и детское чувство. Все это[181] я сказалъ себе 2 месяца тому назадъ после проигрыша. Тогда я верилъ въ перемену.[182] Я сказалъ себе: все, что есть у меня силы воли, я употреблю, чтобы выйдти изъ этой пагубной коллеи и я употребилъ все, что было во мне воли. Я сказалъ себе, что я убью себя, ежели не выйду изъ этой коллеи. — И я не могъ. Зачемъ не далъ мне Богъ воли, зачемъ далъ онъ мне чувство и разумъ? Я убью себя.
грязной сетью, изъ которой я не могу выпутаться и къ которой не могу привыкнуть. Хуже то, что я знаю, я все буду падать, я испыталъ это. Ежели бы я былъ тайной преступникъ, раскаянiе искупило-бы меня, ежели бы я былъ явной преступникъ, наказанiе искупило-бы его. Ежели бы я былъ несчастенъ, я бы могъ роптать.[183] Ежели бы я былъ обезчещенъ, я бы могъ возстановить свою честь, или подняться выше понятiя светской чести и презирать. Но я опутанъ, я падаю и чувствую свое паденiе. И нетъ мне спасенiя. Моральныя страданiя, которыя я испытываю, хуже всего, что можетъ вообразить человекъ. Ежели я стараюсь забыться, то после забытья раскаянiе еще сильнее и жезче; ежели я стараюсь опомниться, то я чувствую кроме раскаянiя невыносимый страхъ оставаться съ собой наедине [что] еще тяжеле раскаянiя. Въ физической боли есть моменты облегченiя; здесь нетъ минуты, где я [бы] потерялъ сознанiе своей погибели. Душа моя погибла, во мне осталось одно воспоминанiе о ней. — Всякая перемена была бы благо, — другой нетъ, кроме смерти. Ежели бы душа моя безъ посредства тела могла уничтожить себя, я 1000 разъ уже уничтожился-бы. — Но тело подло. Оно боится, оно торжествуетъ въ погибели души и не хочетъ потерять этаго наслажденiя, но душа возьметъ свое.
И что погубило меня? Была ли во мне какая-нибудь страсть, которая-бы извинила меня, которая бы оставила во мне сильное воспоминанiе? Нетъ ничего. Въ чемъ мои воспоминанiя? тузъ, жолтый въ середнiй, мелъ, папиросы, красныя, серень[кiя], радужныя бумажки, женщины, отвратительныя женщины во всей ихъ сладострастной гадости. Да, это самое тяжелое воспоминанiе. Никакой потерянной части души я не жалею такъ, какъ любви, къ которой я такъ способенъ. Боже мой, любилъ ли хоть одинъ ч[еловекъ] кого-нибудь такъ, какъ я любилъ, когда еще не зналъ женщинъ. —
Я думалъ, что близость смерти освежаетъ, возвышаетъ душу; 1/4 часа меня не будетъ, и ничего, я также вижу, также слышу, также думаю. Та же странная непоследовательность, шаткость и легкость въ мысляхъ, которая такъ противуположна тому единству ясности, к[акое] можетъ только воображать человекъ. Я сейчасъ за 5 м[инутъ] до смерти, потому что, какъ пробьетъ 8, я убью себя, такъ я сейчасъ пишу, думая вместе о томъ, что ожидаетъ меня тамъ, думаю о томъ, что Петрушке скучно, что никто не играетъ нынче. Непостижимое созданье человекъ, но для кого онъ непостижимо страненъ? Для самаго ли себя? Стало быть я понимаю себя, понимаю что-нибудь выше себя, въ сравненiи съ чемъ я непостижимъ и страненъ. Вотъ оно доказательство безсмертiя. Кто то вошелъ, я бы желалъ, чтобы это былъ Велтыковъ [?], ему будетъ больно смотреть на мой трупъ. Виноватъ ли я? Я дуренъ и старался быть хорошимъ, но не могъ, не могъ ни быть хорошимъ, и еще меньше могъ жить и знать, что я дурной. Я — бы умеръ все равно отъ самаго же себя, отъ моральныхъ страданiй. И теперь у меня седые волосы и чахотка. Отчего же было бы не грешно убить себя моральными страданiями, a грешно убить пулей. —
Я слыхалъ и читалъ, что самоубiйцы со страхомъ ожидаютъ решительной минуты. Я — напротивъ: я хладнокровно обдумываю, боюсь только ошибиться: не найти въ будущей жизни того, что я ожидаю. Но лучшее, что я могу ожидать, это чтобы за гробомъ не было меня, чтобы я могъ убить свою душу.
* № 5 (II ред.).
<Мне сказали, что смешно жить монахомъ, я отдалъ цветъ своей души — невинность — развратной женщине. Я целовалъ ее и ея руки. Меня оскорбили, я вызвалъ на дуэль. Мне сказали, что у меня нетъ совести, что я хочу красть, но это не стоило того, чтобы сердиться. Человекъ, который сказалъ мне это, самъ былъ подлецъ; стало-быть это ничего, темъ более, что онъ сказалъ мне: виноватъ. — Мне мало было этаго: — я думалъ, что я вполне удовлетворилъ требованiямъ благородства, что это забудется. (Какъ будто униженiе, подлость, зло забывается когда-нибудь. Ежели-бы умерла та продажная женщина, которую я целовалъ, люди, которые оскорбили меня и видели мое униженiе, — я часто желалъ этаго — разве оскорбленное чувство умретъ когда нибудь? Разве мало этаго постоянно грызущаго червя, чтобы желать уничтожиться, изчезнуть, пропасть.) — Мне мало было всего этаго — я продолжалъ жить, находилъ удовольствiе въ жизни.
Я дошелъ до того, что маркеръ оскорбилъ меня, и я унижался передъ нимъ. Тогда только я опомнился на минуту и увидалъ возможность другой жизни, исходъ изъ грязной ямы, въ которой я жилъ и искалъ счастья. —
Меня не остановила гибель лучшаго чувства души, любви, которую я растратилъ на развратную женщину, а грубость маркера. Доказательство, что нетъ ужъ во мне ничего благороднаго, остались подлость, тщеславiе. ―>
* № 6 (II ред.).
Мне остается пять минутъ до смерти, и вопросы о томъ, будетъ ли жизнь за гробомъ или нетъ и — съиграть-ли мне еще партiю съ Петрушкой? — съ одинаковою силою представляются моему уму... Непостижимое, неестественное созданiе — человекъ!.............
страданiями, а дурно убить пулей? Разве не все равно, и разве не могли моральныя страданiя дойдти до такой степени, что я не могъ не убить себя.
Во всякомъ страданiи есть моменты облегченiя; тутъ я никогда не терялъ сознанiя своей погибели. — Я страдаю безъостановочно, невыносимо. Ежели-бы душа могла безъ посредства тела уничтожить себя, я давно не существовалъ бы уже.
Я не чувствую ни малейшаго страха смерти, я боюсь только ошибиться, боюсь найдти будущую жизнь съ воспоминанiями и раскаянiемъ. — Ежели бы я зналъ, что вместе съ теломъ, я убиваю совсемъ, навсегда свою душу, рука бы моя не дрогнула. —
* № 7.
Когда я опомнился после тяжелой минуты униженiя, я пробовалъ опять ездить въ светъ, <куда меня принимали еще>. И никогда не забуду тяжелаго и вместе отраднаго впечатленiя, которое произвелъ на меня его ошибочный взглядъ на мое положенiе. Княгиня Ртищева сказала мне: тебя надо представить Графине В..... ты непременно будешь отъ нее безъ ума. И, надеюсь, она будетъ этому очень рада <иметь лишняго угодника такого какъ ты>, a ведь ничто такъ не формируетъ молодёжь... Князь Воротынцовъ спросилъ у меня, какъ вещь самую обыкновенную, хочу-ли я быть представленнымъ ко двору? — Они верно не могли вообразить, что человекъ, съ которымъ они говорили, существо уже сошедшее до последнихъ степеней низости, что для него больно и дико слушать такiя речи; однако ихъ слова подняли меня въ собственномъ мненiи. И что-жъ? сколько я не старался удержаться на этой высоте, я снова спускался въ грязную сферу, которая одна была уже моей сферой, въ которой мне было покойно, легко и свободно.
— Я пробовалъ распределенiе дня, какъ делывалъ въ старину; но ничто не занимало меня, и определенiя воли, основанныя на воспоминанiяхъ, а не на наклонностяхъ, были безсильны. — Я пробовалъ снова вести франклиновскiй журналъ пороковъ и каждый вечеръ разсматривать свои поступки и объяснять себе причины техъ, которые были дурны. «Тщеславiе, ленъ, тщеславiе».
Примечания
177. Абзац редактора.
178. В подлиннике: по
179. Зачеркнуто: богатство, молодость, умъ.
181. Вписано, но с дальнейшим не согласуется: говорилъ я себе несколько разъ и все тщетно
182. Зачеркнуто: я б въ деревне