Война и мир. Черновые редакции и варианты
Том III. Варианты из черновых автографов и копий.
К тому III, страница 8

№ 188 (рук. № 91. T. III, ч. 2, гл. XXX—XXXIV, XXXVIII).

Бородинское сражение происходило самым простым, первобытным образом. Начало сраженья ясно было видно с Шевардинского редута, на котором Наполеон слез с лошади. Для Наполеона с Шевардинского редута[1074] черта позиции русских ясно определилась дымами их орудий.[1075] Черта эта тянулась от Бородина влево через лощину на курганную батарею, с батареи на Семеновское, с Семеновского через овраг несколько вперед к флешам, находившимся почти у края леса, скрывавшего с этой стороны горизонт. На этом пространстве произошло главное действие сражения. Левее была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, направо за Утицей было столкновение Понятовского с Тучковым, не имевшее никакого влияния на ход сражения, но на этом поле между Бородиным и флешами у леса на открытом и видном с обеих [сторон] пространстве не более 1000 сажен, произошло главное действие сражения самым простым и первобытным образом.

Прежде всего открылась канонада с обеих сторон из 800 орудий и, как всегда бывает в подобных случаях, шум стрельбы одурманивал артиллеристов и было производимо больше шума, чем вреда друг другу. Торопились только стрелять, как можно скорее, не заботясь о цельности выстрелов, но народа так было много, что с одной и другой стороны, что и нецельные выстрелы попадали и били. Когда дым застлал уж почти всю местность, сливаясь с туманом, стоявшим в низах, так называемый вице-король, то есть Богарне,[1076] стоявший против Бородина, послал своих солдат в Бородино, на которое перед этим были нацелены десятки стрелявших пушек. Солдаты Богарне, подойдя к Бородину, стали стрелять в него и в видневшихся на дороге русских солдат и вошли в Бородино.[1077] Сквозь разрывы дыма на поляне Наполеону видно было, что французские войска вошли в Бородино. Это было первое действие сражения в 8-м часу. Вслед за тем с правой стороны тоже двинулись вперед солдаты корпуса Даву, дивизия Компана по краю леса, против русских флешей, дымивших на самом горизонте на горе своими выстрелами. Эти солдаты были видны до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Вышли ли они или не вышли на ту стороны оврага, нельзя было видеть, потому что вслед за тем, как они спустились в овраг, дымы выстрелов на флешах стали еще[1078] гуще, кроме гула орудий послышалась тррррр... веселая, сливающаяся трескотня ружей и дымы от ружейной и орудийной пальбы, слившись вместе, застелили всю местность подъема той стороны оврага. Сквозь дым видны были там[1079] черные отдельные фигуры людей и массы людей, но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские — ничего нельзя было разобрать.[1080]

Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеону. Он смотрел из-под руки, но ничего не мог разобрать. Дым стелился перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Место это было недалеко от Шевардинского редута, не больше версты. Слышны были иногда из-за выстрелов крики людей, которые что-то там делали, и опять нельзя было знать, что там делалось. Наполеон послал одного из ординарцев узнать о том, что там происходило, и, положив трубу на спину пажа, стал смотреть. В маленький круг трубы он видел[1081] дым и людей, иногда своих, иногда русских, но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом. Притом он с утра переменил уже 2-й платок и беспрестанно должен был сморкаться. Шальное ядро с своим зловещим, шипящим убыстряющимся свистом пролетело[1082] сбоку редута и шлепнулось во что-то. Как того и ждал Наполеон, хотя он не выказал ни малейшего внимания к ядру, как он и ждал этого, Бертье, Боссе и Рапп подошли к нему, почтительно напоминая об опасности. Наполеон посмотрел на них[1083] пристально и сошел с кургана, заложив руки назад, стал ходить взад и вперед, изредка вынимая руки из-за толстой спины и нежными пальцами доставая из жилетного кармана пастильку и кладя ее в рот.

Сойдя вниз, он послал еще адъютанта осведомиться о том, что там делается, с тем видом, с которым доктор щупает пульс больного, болезнь которого он не понимает. Изредка он останавливался, взглядывал на дым, прислушивался к выстрелам и опускал голову с тем видом, с которым доктор,[1084] дав больному лекарство, ожидает его действия.[1085] Видом своим он показывал, что ничто из того, что может произойти, не может быть для него неожиданно, что он знает всё, что делается во внутренности его пациента.

Он ничего не знал и не мог знать из того, что делалось, и насморк мучал его, и голова его была тяжела, но он не виноват был, что все окружающие смотрели на него, как на всеведущего бога — он не мог обмануть их ожидания.....

Не только с того места внизу, где, вглядываясь, стоял теперь Наполеон, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые генералы, но[1086] и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французы, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте, главном месте боя, в день 26 августа.

В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты — появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад. Но так как у французов на этом месте было 26 тысяч человек, а русских 18 тысяч человек, то последние убежали русские.[1087] Это случилось уже в 11-м часу. В то же время, когда Наполеон сошел под курган и послал 2-го адъютанта, к нему в 9-м часу прискакал первый посланный адъютант с бледным, испуганным лицом и объявил с прискорбием, что атака отбита и что Компан est blessé et mis hors de combat et le Prince d’Ekmull, то есть Даву, tué[1088] с[1089] почтительной покорностью судьбе сказал адъютант. Наполеон, нахмурившись и ни слова не сказав своему адъютанту, продолжал свою молчаливую прогулку, выдерживая вид глубокомысленного совещания с самим собой и олимпийского, всепредвидящего спокойствия.

Между тем известия, сообщаемые испуганным адъютантом, были совершенно несправедливы. Адъютант, въехав в область, захватываемую выстрелами русских, услыхав зловещий свист и удары[1090] и стоны раненых и увидав кровь и ужас на лицах солдат, не доехал до Даву, а обратился к первому бегущему офицеру, который сказал ему, что Даву убит и что атака отбита и что огонь русских ужасен.

— Убит?

— Je l’аi vu porté mort de mes propres yeux,[1091] — сказал офицер.[1092] Это известие было так же несправедливо, как известие о том, что атака[1093] французов отбита, было несправедливо, потому что сейчас после отъезда адъютанта французские новые солдаты опять вбежали на флеши, так было и несправедливо, что Даву убит. Он сидел на лошади и отдавал приказания[1094] своему адъютанту.

Пройдясь несколько раз, Наполеон остановился и кивнул[1095] к себе Раппа. Он решил вопрос. Мюрат займет место Даву, Рапп место Компана.[1096] Отдав эти приказания, он продолжал свою прогулку. Генералы свиты, поглядывая на поле сражения и шопотом указывая друг другу на движение войск, мелькавших в дыму, рассуждали о ходе[1097] сражения.

На том месте, где были флеши, шла та же трескотня ружей и гул пушек, только казалось,[1098] французы подвинулись вперед. Действительно, Мюрат и Даву распоряжались там, приказывая стрелять, а иногда верховым скакать против русских. Русские отодвинулись от флеш к Семеновской деревне и от Бородина к Горкам и оттуда стреляли в французов и изредка верхами скакали на них. Французы здесь справа подвинулись на полверсты вперед и слева в Бородине, но в середине всё оставалось так, как было сначала,[1099] т. е. в овраге, разделявшем курган от французов, сидели французы и русские и стреляли друг в друга из ружей, а через их головы стреляли друг против друга пушки.[1100] Но с тех пор, как французы подвинулись справа и слева,[1101] они нацелили свои орудия на середину, на курган и на войска, стоявшие кругом, и убивали много русских солдат.

Все распоряжения о том, когда и куда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат стрелять, когда конных топтать русских пеших, — все эти распоряжения делали частные начальники, не спрашивая Наполеона, так как нельзя было знать, что нужно и что не нужно, и часто войска, стоявшие под ядрами, сами двигались вперед и назад, и тогда только ближние начальники говорили, что они это сами велели. Наполеон же ничего не знал и не мог знать из того, что делалось, и потому не мог распоряжаться, но так как он считался полководцем и руководителем сражения, то он там под курганом, то ходя и напевая что-то неясное, то сидя и как будто дремля, то молча, то разговаривая, делал вид, что всё делается по его распоряжению. В этот день это притворство — скорее приличия власти, которое он чувствовал себя неизбежно обязанным соблюдать, особенно тяготили его.[1102] Он беспрестанно кашлял, перхал, сморкался, голова его была тяжела и полна совсем других мыслей, чуждых войне и сражению. Но он должен был выслушивать донесения, большей частью ложные в ту минуту, когда они доходили до него, и делать распоряжения о том, чтобы сделали именно то, что уже делалось.

В 10 часов Рустан поднес ему приготовленный для него пунш. В ту минуту, как он пил его, ему привезли известие о том, что Рапп, с которым он пил пунш ночью, смертельно ранен. Он принял это известие, как и все другие, молча и спокойно.[1103]

Сражение находилось всё в том же положении с шахматной точки зрения. С[1104] левой стороны французы подвинулись до Бородина, но не могли пробиться дальше, с[1105] правой французы заняли флеши, но не могли итти дальше, в середине у Семеновского и у кургана русские стояли на тех же местах.

Гул орудий был тот же. Наполеон[1106] после пунша подозвал к себе Бертье и Коленкура и стал ходить с[1107] ними взад и вперед.

— Знаете ли вы, где я испытал самую большую опасность в моей жизни? — неожиданно сказал[1108] Наполеон и стал рассказывать подробности о том, как он, бывши в школе, купался и совсем было потонул, ежели бы его не вынесло на мель. Очевидно было, что Наполеон, несмотря на то, что гул орудий и трескотня ружей продолжались и сражение было во всем разгаре, Наполеон, очевидно, находил утешение в этом далеком детском воспоминании, отвлекавшем его от настоящего.

Адъютант[1109] Мюрата, красивый, с длинными, черными волосами (подражая своему генералу), щеголеватый офицер, подскакал к нему.

— Eh bien! Qu’est ce qu’il y a?[1110] — недовольно обратился к нему Наполеон,[1111] останавливаясь и вглядываясь в наружность этого адъютанта.

Адъютант передал просьбы Нея и Мюрата дать им подкрепления. Они обещались честью уничтожить русскую армию,[1112] ежели сейчас получат хоть две дивизии подкрепления.

— Подкрепления, — повторил он и молча прошелся опять, как бы вникая. —

— Dites au Roi de Naples qu’il n’est pas encore midi et que je ne vois pas encore clair sur mon échiquier, — сказал он. — Allez!...[1113]

Адъютант со вздохом поскакал опять туда, где убивали людей. Наполеон, отправив адъютанта, подозвал к себе Боссе и продолжал свой рассказ о случаях своей опасности жизни.

— Помните другой раз нашу охоту на кабана, — сказал он, — нас было три... . — Он остановился, потому что глаза всех были обращены на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к нему[1114] опять оттуда. Это был Бельяр. Он подтвердил то же, что сказал адъютант. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию. Наполеон отошел от него[1115] молча. Бельяр не громко, но оживленно, не слезая с лошади, говорил с генералами свиты, окружившими его.

— Вы очень пылки,[1116] Бельяр, — сказал Наполеон, слегка как бы улыбаясь. — Легко ошибиться в пылу огня, подите и посмотрите[1117] и тогда приезжайте ко мне.

Бельяр попробовал возражать, но скоро, пожав плечами, уехал.

Не успел еще Наполеон вновь начать разговор, как новый адъютант[1118] Нея скакал к нему.[1119] Адъютанты рады были скакать из feu d’enfer,[1120] как они говорили, который был там, под гору к Наполеону, где были приличные разговоры.

— Sire, le Prince,[1121]— начал адъютант. Наполеон сердито нахмурился и сказал:

— Знаю, просит подкрепления.

Адъютант подтвердил, что в этом состояло его поручение. Наполеон остановился, достал пастильку из жилетного кармана, пососал ее.[1122]

— Бертье, кого послать туда, как вы думаете? — обратился он [к] Бертье, к этому oison que j’ai fait aigle,[1123] как он называл.

— Sire,[1124] можно послать дивизию генерала Клапареда,[1125] — сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.

Наполеон[1126] утвердительно кивнул головой.[1127] Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. Наполеон смотрел ему вслед.

— Нет, — обратился он к Бертье, — я не могу послать Клапареда, пошлите дивизию Фриана, — сказал он.

Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда пошла дивизия Фриана и даже[1128] было очевидно неудобство и замедление в том, чтобы останавливать теперь Клапареда и посылать Фриана, приказание было с точностью исполнено, как исполняется приказание доктора, предписывающего прекратить приемы начинавшего действовать лекарства с тем, чтобы прописать свое, новое.

Адъютанты и ординарцы как самого императора, очень скоро возвращающиеся с поля сражения, так и посланные от маршалов, беспрестанно сменялись один другим, донося императору о положении дела.

Положение дела в 12-м часу было следующее: на правой стороне французы подвинулись на полверсту, и та каша, которая прежде происходила на флешах, теперь происходила в овраге перед Семеновским. Влево, где стоял корпус Нея, французы тоже несколько подвинулись. Еще левее против кургана в овраге французские стрелки выгнали стрелявших в них русских и против кургана справа столпились войска Нея, слева войска Богарне, вышедшие из Бородина (о том, что на кургане в одно время забежали войска Бонами, не было известно Наполеону, потому что забежавшие войска с генералом Бонами были большей частью убиты там русскими и скоро опять убежали с кургана).[1129]

Всё, казалось,[1130] должно бы было быть ясно на шахматной доске Наполеона. Русские[1131] налево от флеш до Семеновского уступили числу и силе, надо было послать куда-нибудь побольше солдат на русских и, судя по опыту[1132] сражений (которых было довольно у Наполеона), русские бы побежали, и сделалось бы то, что называется победой. Но Наполеон не посылал своих солдат никуда, а более 20 тысяч стояло у него нетронутого войска.

«Зачем, куда посылать их?[1133] и кто может предвидеть то, что выйдет из того, что я пошлю их», — думал он. Голова его была тяжела, кашель и насморк мучали его. Его знобило, и то странное чувство, похожее на ощущение сновидения, посещавшего его ночью при воспоминании о всех сражениях с самого Немана, опять охватило его. Он не слушал большую часть адъютантов, доносивших ему, но одного он долго подробно расспрашивал о том, много ли потерь у неприятеля убитыми и ранеными? Есть ли взятые пушки и знамена? Есть ли пленные? Адъютант отвечал, что не было ни пушек, ни знамен, ни пленных, как и не было их во всю кампанию.

Русские сдвинулись с прежних мест, но стали на другие, и огонь их точно так же ужасен, и беспрестанно они наступали и сбивали французов с занятых позиций.

Да, это было, как во сне, когда человек размахнулся с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить врага, и ударил врага,[1134] и рука его, бессильная и мягкая, как тряпка, едва дотронулась до него. Опять то же и то же, что было с начала кампании. Войска были те же, генералы те же, он сам был тот же. Он это знал. Он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее в войне, чем прежде,[1135] даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом, но страшный размах руки падал волшебно-бессильно. Теперь, после двух-трех распоряжений, двух-трех фраз не скакали, как прежде, с поздравлениями маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux des drapeaux et d’aigles ennemis[1136] и пушки и обозы, и не просили только позволения пускать кавалерию для преследования. Не было тех веселых, самоуверенных лиц, не было той своей уверенности,[1137] которая бывала под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и т. д. и т. д.

Кто не видал тех счастливых игроков в апогее их счастия, которые в банке или на рулетке кидают свое золото нечаянно, невольно, и каждый оборот колеса подтверждает их успех, и которые не только сами, но и те, которые держат им 1/10, твердо убеждены, что они выигрывают только потому, что они умеют играть, и кто не видал их же, обдумывающих каждый шаг, соображающих всякую случайность и тем вернее проигрывающих, чем больше они соображают.[1138]

Его знобило, он надел сюртук и, мрачно насупившись, сел на стул.

Проголодавшийся с утра M-r de Beausset подошел к нему и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.

— Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой.

Наполеон молча отрицательно покачал головой.

Полагая, что отрицание относилось к победе, а не к завтраку, M-r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.

— Allez vous promener,[1139] — сказал Наполеон.

Через 10 минут, однако, Наполеон встал и велел себе подать кусок хлеба, который он съел, запивая шамбертоном.[1140]

— Подать мне лошадь,[1141] — вдруг говорит Наполеон, видимо желая преодолеть чувство апатии, давящее его. Он[1142] сел на лошадь, отдал несколько приказаний[1143] о исполнении того, что уже делалось и, окруженный конной гвардией и[1144] свитой,[1145] поехал вперед на поле сражения с намерением нанести этот последний удар русским. Но в это время послышались крики и стрельба[1146] на большой Смоленской дороге.[1147] Там задвигались обозы,[1148] прискакавший адъютант донес, что русские нападают на левый фланг французов.

Наполеон выехал с твердой решимостью нанести последний удар, но теперь вдруг ему приходят бесчисленное количество соображений, одно правдоподобнее другого. Под Аустерлицем ему не приходили в голову никакие случайности, кроме как те, которые он задумал,[1149] и те, которые совершились. Он твердо верил, что будет именно то, что он предпринял, что русские спустятся с Праценских высот и он атакует их центр и прорвет. Он не думал, что русские могут прорвать также его центр, могут откинуть его левое крыло и зайти ему в тыл. Он знал, что будет успех, и обдумал все случайности успеха, и действительность оправдала его. Но теперь он обдумывал слишком многое, бесчисленное количество случайностей представлялись ему, и все были возможны. Русские могли напасть на левый фланг, русские могли отбить его и закинуть за Колочу. Его могло убить шальное ядро и мало ли что могло быть.....

На поле лежали убитые, и раненые стонали, и испуганные и притворные лица окружали его, и те же звуки ядер, прежде возбудительно действовавшие на него, тот же дым, неясность, сознание необходимости делать распоряжения, тяготили его. Впереди те же движущиеся массы в полосах дыма, и трескотня ружей, и гул орудий. Наполеон остановил лошадь и опустил голову. Он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, тогда как он одно желал теперь — уйти от этого дела[1150] и быть свободным. И тут всякую минуту прискакивали к нему с вопросами и донесениями, и та внешняя сторона человека, которая действует, часто независимо от душевной стороны, отвечала на эти вопросы и поддерживала свое значение. Он всё отдавал приказания и делал вид, что он руководит сражением.

На курганный редут были направлены с 3-х сторон французские пушки, русские не успевали относить убитых и раненых, и на место убитых не успевали приходить живые. Французские солдаты пешие пошли к этому кургану, слева и справа поскакали конные, и на этом месте произошло то же, что в 10 часов на флешах,[1151] несколько раз мешались русские с французами, убегали то те, то другие, наскакивали и проскакивали то за русскими французские конные, то за французами русские конные, и, наконец, прежде ушли[1152] те, которых было меньше — русские, но они не убежали и не разбежались, а отошли назад на 400 сажен к Князькову[1153] и оттуда так же стреляли в французов[1154] и иногда надвигались на них, заставляя их бежать, и потом сами бежали.

К Наполеону прискакали с известием, что редут взят и что ежели он даст гвардию, то победа будет полная.

— Победа! — сказал Наполеон.[1155]

Он поговорил с Бертье и Бельяром, советуясь о том, дать гвардию или нет. Все отсоветывали ему. Он отошел от них и громко сказал:

— А 800 lieux de France je ne ferai démolir ma gadre,[1156] — сказал он и,[1157] повернув лошадь, поехал назад к Шевардину.

Историки говорят, что сражение было выиграно и что Наполеону стоило дать свою гвардию, чтобы разом покончить кампанию. Рассуждать о том, хорошо или дурно сделал Наполеон, не дав гвардию, всё равно, что рассуждать о том, хорошо или дурно сделал Пугачев, напиваясь пьян в Оренбурге. Он не мог поступать иначе.

Другие историки говорят, что Наполеон не выиграл сражения потому, что у него был насморк. Вольтер давно сказал, шутя, что Варфоломеевская ночь произошла от того, что у Лудовика XIII был запор. Как шутка, это очень мило, но неужели могли бы люди жить на свете с сознанием того, что судьбы их и государств зависят от простуды и желудка Наполеона и Лудовика XIII? Ежели бы не было запора у Лудовика XIII и насморка у Наполеона, и тот и другой поступили бы иначе, это несомненно. Но из этого только следует то, что расположение духа и насморк, бывший причиной ему, были не случайные явления, а должны были быть, что Наполеон должен был простудиться 26 числа, что и то его движение, когда он, в поту, вышел из палатки и простудился, было не произвольно, а неизбежно, как и каждый его поступок, и что события, совершающиеся для большого количества людей, в особенности такие, в которых люди отступают от разума, как война, убийство друг друга, что эти события не произвольны, а предопределены, и что менее всех свободны в этих событиях те, которые думают руководить ими.

Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы, с известием о смерти и ранах 20 генералов и сознанием этой бессильности своей прежде грозной руки, произвели уничтожающее впечатление на Наполеона. Желтый, опухший, тяжелый, с мутными глазами, красным носом[1158] и охриплым голосом, он сидел на складном стуле под курганом у Шевардина,[1159] прислушиваясь к звукам пальбы и ожидая конца того дела,[1160] которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Одно, чего он желал теперь, было: отдых, спокойствие и[1161] свобода, но этого не дано было ему.[1162]

Адъютант приехал сказать, что русские всё так же стоят.

— Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят.[1163]

— Ah, ils en veulent encore,[1164] — сказал Наполеон охриплым голосом.

— Sire,[1165] — повторил нерасслышавший адъютант.

— Ils en veulent encore, — прохрипел Наполеон осиплым горлом, — donnez leur-en.[1166]

И без его приказания делалось то, чего он не хотел, но что он сказал только потому, что думал, что от него этого требовали его окружающие.[1167]

И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть[1168] этого[1169] человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершившегося; но и никогда до конца жизни уж он не мог понимать ни добра, ни красоты, ни истины,[1170] ни значения своих поступков. Они были слишком ужасны для того, чтобы он мог понимать их. Они были слишком[1171] противуположны[1172] правде и добру, и потому человек этот, не в силах отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, должен был отречься от правды и добра, и он, как безумный, до конца жизни [?] носился в своих составленных испуганным воображением ложных образах и понятиях, чуждых добру и истине.

Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал только, сколько приходится русских на одного француза и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось 5 русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a été superbe,[1173] потому что на нем было 50 тысяч трупов, но и на острове Святой Элены, в тиши уединения, где он[1174] говорил, что он намерен был посвятить свои досуги для изложения истины, он,[1175] чувствуя, что ему надо было оправдываться,[1176] писал, говоря о значении этой войны: 229, Memoriale de St. Hélène, 133.

Говоря о[1177] зле, произведенном войной, он думал оправдываться, объявив в 18 бюллетене, что французы потеряли 2500 убитыми, и верил в это и подтверждал в изгнании, что бюллетени его были все справедливы. И на острове Св. Элены, оправдываясь в зле войны, он писал: [1178] 230.

Он утешал себя, что все [?] были не французы, а он сам был француз столько же, сколько пьемонтец.[1179]

И это говорил человек,[1180] не бывший сумашедшим, а человек, способный верно судить других[1181] и обстоятельства, касавшиеся его деятельности.

Новая глава

[1182]Вернувшись от князя Андрея в Горки к Борису под впечатлением нового открывшегося ему взгляда на войну вообще и на настоящую войну в особенности, Пьер не принял участия ни в игре, ни в ужине, ни в остроумных разговорах, которые вели в эту ночь накануне сражения собравшиеся в избе у Бориса самые блестящие штабные молодые люди. Смутно представлявшиеся ему весь этот день вопросы теперь вполне определились, но самый вопрос оставался столь же неразрешим. Русские, все русские, настоящие русские — не эти господа, которые по-французски лопотали около него теперь — а русские: князь Андрей, ополченец, приговаривающий «чистое дело марш», старый солдат, крестившийся на икону, все русские были готовы убивать, быть убитыми, потому что они оскорблены тем самым оскорблением, от которого дрожала губа князя Андрея и которое Пьер чувствовал и в своей душе. Это было понятно. Но неразрешимый вопрос, представлявшийся Пьеру, состоял в том: что привело русских в это противучеловеческое состояние? Что? Воля одного человека, воля Бонапарта? Этого героя, которым когда-то в юности своей так восторгался Безухов, читая его подвиги и приказы в Италии и Египте. Как же мог бог, Великий Архитектон, допустить, чтобы человек был причиной такого огромного зла? Или он есть орудие бога, испытующего человечество, он — антихрист, зверь, глаголящий велика и хульна, и тогда я могу быть такое же орудие бога и мне предназначено положить предел ему. Или он — человек (это предположение более очевидно казалось Пьеру после его разговора с князем Андреем), но тогда я, как человек, всей силой души ненавижу его и сделаю всё от меня зависящее, чтобы уничтожить его. С этими мыслями Пьер заснул за перегородкой, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его.

Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, было уже 7 часов, стекла дребезжали в маленьких окнах избы. Берейтор стоял, расталкивая его, и в избе уже никого не было. Сражение уже давно началось. Когда Пьер, протирая из-под очков слипавшиеся [глаза], вышел поспешно на улицу, гул орудий оглушил его. На том месте, где он ездил вчера, везде был дым. По улице скакали[1183] адъютант с казаком, за три дома на кургане, откуда Пьер вчера смотрел на поле сражения, стояла толпа людей в блестящих мундирах. Это был Кутузов со свитой.[1184] Когда Пьер влез на курган по ступенькам, которые были сделаны на нем, он увидал толстую спину Кутузова, сидевшего на лавке, и его седой затылок, утопавший в плечи. Он передал трубу, которую держал.

— Поезжай, голубчик, посмотри, что там можно сделать, — сказал он высокому, красивому генералу.

Кутузов сидел несколько впереди у пушки,[1185] позади его и по всей батарее стояли группами генералы, офицеры, глядя вперед и влево и негромко разговаривая. Некоторые шутили, и один молодой человек засмеялся. Услыхав этот смех, Пьер решил, что он поедет с посланным генералом, который сходил под лестницу, и, не отвечая на приветствия, с которыми к нему обратились некоторые, он повернул назад и побежал вниз.

Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак, кончая: выскакал вперед солдат, где было просторнее близко к печатному тексту. T. III, ч. 2, конец гл. XXXначало XXXI.]

Пьер не умел ездить верхом и[1186] боялся упасть. Теперь же он, кроме лошади, горячившейся и шарахающейся от[1187] штыков и выстрелов, боялся так сильно того, чтобы ему не помешать этим солдатам, очевидно чем-то занятым, что он и не слышал звука пуль, визжавших со всех сторон, звука ядер, взрывавших землю, и лопавшихся гранат и не видел падавших людей вокруг него. Ежели он и видел, то он не понимал, отчего они падали. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками за Бородиным и который в первом действии сражения, заняв Бородино, атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что на мосту этом в дыму что-то делали солдаты, но он никак не думал, что тут-то и было поле сражения.

— Что ездит этот перед линией, этот-то? — крикнули на него набежавшие солдаты.

— Влево, вправо возьми, — кричали ему, и он видел, что солдаты прикладывались, и вокруг него со всех сторон затрещали ружейные выстрелы. Вправо по лощине ехало несколько офицеров. Пьер подскакал к ним и в одном из них с радостью узнал знакомого человека — адъютанта генерала Раевского.

— Эге-ге, граф, — сказал ому адъютант, — вы, видно, не робкого десятка. Этих птичек любите — какова жарня?

— Да, да, — отвечал Пьер, не понимая того, что ему говорил адъютант.

Адъютант был прислан сюда своим генералом, чтобы узнать, что делалось в Бородине, и, дождавшись того, что французов прогнали за реку и зажгли мост, он хотел ехать назад на курган. В том месте, где он стоял теперь с Пьером, беспрестанно визжали пули и били ядра, и про это-то намекал адъютант.

— Что же это было? — спрашивал Пьер. Адъютант объяснил ему значение того, что было, и пригласил его ехать с собой на батарею Раевского, ежели он хочет видеть жарню на левом фланге.

— А у нас на батарее еще сносно, — сказал адъютант.

Только возвращаясь назад по той дороге, по которой он скакал между солдатами, Пьер увидал в первый раз убитых и раненых, которых: иных несли, иных вели под руки, иных ворочали солдаты и ополченцы.

Тут только Пьер понял всю ту опасность, в которой он находился, и на него нашел ужас смерти. Всё у него в глазах вдруг померкло.[1188]

Он ничего ясно не видел. Всё представлялось ему как бы сквозь туман дыма и крови, главное крови, и он ничего не слышал, кроме пальбы и стона.

— Что ж, едете со мной или в Горки? — сказал адъютант.

— Да, я с вами, — сказал Пьер.

опять оживился. Лошадь его отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.

— Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф?

— Нет, ничего, но что она прыгает очень, — с недоумением сказал Пьер.

— Э! да она ранена, — сказал адъютант. — Правая передняя выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, — сказал адъютант, улыбаясь.[1190]

Подъехав к оврагу у кургана, Пьер и адъютант слезли и пешком вошли на батарею.[1191]

Большую часть сражения от 8 часов и до полудня Пьер провел на этой батарее, то есть на том месте на кургане (тоже старинном, как и курган Горок, насыпном), где с трех сторон было окопано канавами и где стояло десять беспрестанно стрелявших пушек,[1192] высунутых в отверстия валов, около которых было несколько человек офицеров и человек 80 солдат, беспрестанно заряжавших, стрелявших,[1193] накатывавших опять на места отскакивавшие пушки и сбегавших вниз за зарядами. С обеих сторон кургана стояли и лежали пехотные солдаты и стояли еще пушки, беспрестанно стрелявшие вперед через овраг на ту сторону, где был неприятель. Позади кургана тоже стояли и лежали пехотные солдаты с красными воротниками, еще позади этих солдат в лощине стояли ряды кирасиров или кавалергардов, передние ряды которых только видны были. Офицеры-кавалеристы беспрестанно выезжали[1194] из лощины, приглядывались к тому, что делалось, и уезжали назад. Красивый, черноволосый, плотный генерал (это был Раевский), окруженный свитой,[1195] проехал верхом по линии пехотных солдат,[1196] остановился справа от кургана, слез с лошади и пешком вошел на курган, недовольно и строго взглянул на невоенную фигуру Пьера, бросившуюся ему в глаза, и с кургана посмотрел[1197] в трубу и из-под руки на дымящееся впереди выстрелами и блестящее штыками поле и,[1198] что-то сказав генералу, шедшему за ним, сошел вниз.

Пьер был введен на курган знакомым адъютантом и представлен ширококостому, плоскому артиллерийскому подполковнику, распоряжавшемуся тут, и с той поры, усевшись[1199] на туре, по совету артиллерийского подполковника, в конце канавы, окапывающей батарею, под защитой валов,[1200] смотрел на то, что делалось вокруг него. Знакомого адъютанта он не видал больше, и, как узнал после того вскоре, после того[1201] ему оторвало руку, и он на другой день умер в Можайске.

Первое время на курган[1202] не попадали ядра и гранаты: они летали через, с боков,[1203] но из-за гула наших выстрелов, особенно крайнего орудия, недалеко от которого сидел Пьер, заглушали эти звуки, и Пьер[1204] видал тут только, как в рядах солдат изредка происходила местами суетня, выбегали из-под оврага, изгибаясь, ополченцы и с чем-то уходили назад. Легко бы было догадаться, что это были убитые и раненые, но Пьер не знал этого и не видал. Всё его внимание было обращено вперед, несколько левее, на Шевардинской курган, перед которым видны были за дымом французские войска, блестевшие штыками, и на курган с большим дубом, у которого, как ему сказали, стоит сам Наполеон, и главное налево на флеши, где шла перекатная пальба ружей и пушек, изредка слышны были дальние крики и где,[1205] очевидно, происходило что-то страшное.

Чувство ужаса, испытанное Пьером в то время, как он увидал на дороге к Горкам убитых и раненых, прошло тогда очень скоро, но оно оставило в нем глубокий след, прорезало в его чувстве глубокую колею, в которую он каждую секунду чувствовал себя готовым скатиться. И [от] этого он, невольно боясь за себя, отворачивался от убитых и раненых и не видал их. — Но, кроме этого сознания близости к чувству ужаса, еще другие мысли сильно занимали Пьера. После того, как ему указали большой дуб и сказали, что там[1206] находится Наполеон, Пьер беспрестанно взглядывал туда, и ему еще с большей силой, под влиянием только что испытанного им ужаса, приходил всё тот же вопрос о том, кто и что был этот человек? Что он думает и чувствует? И как Провидение может допустить одному человеку делать столько зла другим людям?

В продолжение более двух часов Пьер оставался всё на том же месте и под влиянием[1207] тех же чувств. Всё, [что] он видел перед собой, было всё то же. Слева у леса на флешах колебание далеких масс людей, изредка блестевших в дыму штыками, поправее и дальше дуб на кургане, у которого должен был стоять этот человек или антихрист, впереди перед собой опять в дыму лощина, по которой перебегают, перестреливаясь, стрелки, позади еще войска, правее Бородино с белой церковью и оттуда опять дымы пушек и направо красивая панорама ущелий и гор, впереди та же панорама, по которой вьется Смоленская дорога до Колоцкого монастыря, на который он любовался накануне.

— Носилки, — вдруг послышался голос офицера близко подле него. — Что стали? Носилки.[1208]

«Зачем это носилки? — подумал Пьер. — Вероятно, носить заряды», сказал он себе, старательно глядя в противуположную сторону от той, где говорили голоса. Он мельком видел, однако, как прошли ополченцы на батарею и понесли что-то. Ему особенно интересно казалось теперь то, что делалось на флешах, и он засматривал туда, но и налево от кургана внизу, в пехотных рядах, через которые он смотрел, точно так же требовали носилки, и то там, то здесь сбиралась кучка. Он опустил глаза, чтоб не видать: с раскинутыми руками и ногами и с чем-то красным набок лежал убитый под самым валом батареи.

— О-ох, — послышалось сзади в двух шагах, и солдат артиллерист, как бы спеша, побежал и упал. Один за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь слышал одни эти звуки, беспрестанные то [с одной], то с другой стороны, и он слышал их, несмотря на [то], что, кроме этих звуков, звуки наших выстрелов и лопанья гранат еще больше усилились. Лежавшие ряды солдат направо встали и побежали вперед с криком. Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик и в то же мгновение шлепнуло что-то и завизжал солдат. Пьер подбежал к этому солдату и, увидав дергавшийся кровяной остаток ноги, сам не помня куда и зачем, побежал вниз прочь из батареи. Одно, другое, третье ядро перелетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьеру вспомнилось, что адъютант сказал ему, что на редуте безопаснее, остановился в нерешительности, идти или[1209] ему назад, или вперед. Он соскочил в ту колею ужаса, которой он боялся, и[1210] вполне[1211] покорился ей. Он[1212] пошел назад, навстречу ему несли раненых, опять раздумал и побежал под гору[1213] к зеленым ящикам. Вдруг страшный[1214] толчок откинул его назад на землю. В то же мгновение блеск большого огня осветил его и раздался в ушах его оглушающий, зазвеневший в ушах гром.

Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было, только валялись зеленые, обожженные доски на выжженной траве и тряпки, и лошадь, трепля оглоблями, проскакала от него, а другая так же, как и он, лежала на земле, пронзительно визжала.

Это было в 12-м часу, после занятия французами флешей, открытый[1215] больше чем 100 пушек огонь против курганного редута и войск, стоявших[1216] около него, перед началом наступления. Французы, глядя на курган, окопанный валом, полагали, что это было сильное укрепление, тогда как в нем только кое-как были поставлены 10 полевых пушек, и потому, что курган был цел, они всю силу своего огня из 100 орудий обратили на курган. Через 10 минут[1217] 80 пушек были разбиты, валы низко[1218] сбиты ядрами, и большая половина артиллеристов, бывших на кургане, побиты. Всё это продолжалось только 10 минут, но когда Пьер встал и увидал, что он цел, ему показалось, что прошло уже более двух часов. Встав, он побежал назад на батарею на то самое место, где он сидел. Ему казалось, что там только безопасно. Между тем на батарее уже никого не было, кроме убитых и раненых, и человек десяти солдат, которые заряжали еще оставшиеся пушки.[1219]

[Далее от слов: В то время, как Пьер входил в окоп, кончая: весело и бурно бежали на батарею близко к печатному тексту. , ч. 2, гл. XXXII.]

(Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастию возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган георгиевские кресты, бывшие у него в кармане, не соображая того, что такой поступок не мог, во-первых, [быть] никем замечен, а, во-вторых, породил бы только насмешки, ежели бы был совершен и замечен.)

Пьер дал им дорогу и по скату видел выскочившего из амбразуры и убегающего с другими французами своего пленного или того, который его взял в плен, француза.[1220]

С батарей вели пленных, в том числе раненого генерала, которого окружили офицеры и к которому подошел Раевский.

На батарею ввезли свежие орудия, стали убирать раненых и убитых, и огонь сравнительно затих.

Пьер так нравственно устал, столько он видел ужасов, что ему казалось, сражение продолжается более двух суток, что ему казалось теперь сражение наверное конченным. Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко и[1221] точно так же налево кипело что-то в дыму и гуле выстрелов и точно так же у Шевардина стояла кучка народа, в которой был Наполеон, тот человек, который, по мнению Пьера, был виною всех совершенных ужасов.

«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали», думал Пьер, со всех сторон видя движущиеся носилки и, как пятна на поле, оставшиеся трупы.

Пьер сошел с кургана и пошел отыскивать своего берейтора. Но не успел он найти его, как вдруг сзади разразилась еще сильнейшая стрельба, чем прежде, опять одно за другим и по два вместе полетели ядра, залопались гранаты и застонали убиваемые и изувечиваемые люди.

№ 189 (рук. № 91. T. III, ч. 2, гл. XXX—XXXI).[1222]

<В два часа он едет смотреть поле. Le champ de bataille est superbe.[1224] Он едет через трупы и смотрит на них.[1225] Он смотрит на русских — они стоят. Стреляйте, говорит он. Батареи и так стреляют и стреляют до тех пор, пока устали артиллеристы, тогда все перестают и гениальное сражение кончено>.[1226]

Вправо показался дымок, и густой, звучный одинокий выстрел пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут; Наполеон слез с лошади и, отойдя несколько, стал смотреть на французские войска.

2-й, 3-й выстрел, заколебался воздух; 4-й, 5-й раздались близко и торжественно где-то справа,[1227] и как будто от этого выстрела всё зашевелилось, проскакали верховые, а также как будто от этих выстрелов мерно задвигались солдаты, заслоняя батареи. Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой. Уж нельзя было ни считать, ни слышать их отдельно. Уж слышались не выстрелы, а с грохотом и громом катились со всех сторон громадные колесницы, вместо пыли распространяя голубоватый дым вокруг себя. Только изредка вырывались более резкие звуки из-за равномерного гула, как будто встряхивало что-то эти невидимые колесницы.[1228]

Утро было свежее и серое, солнце еще не[1229] выходило из-за тучи на востоке горизонта, но было светло и в низах колыхался туман, на вершинах дым от выстрелов. Игра началась, и Наполеон сошел с Шевардинского кургана к низу и как бы углубился в созерцание своей шахматной доски. Игра началась.[1230]

<Выехав из Псарева и проехав около версты по направлению к нашему правому флангу от левого, ему встретились две дороги. Одна была впереди по направлению к выстрелам (к батарее Раевского); другая — вперед, к Горкам, к тому кургану, на котором он был вчера и на котором находился Кутузов со штабом, как ему сказали.

>роги: одна вела мимо заборов и кустов прямо в Горки; другая опять налево к Бородину, проходя совершенно позади батареи Раевского. Пьер поехал по этой дороге. Не доезжая до Бородина, шагах в 200 на берегу Колочи Пьер услыхал ружейную стрельбу и крики ура. Несколько человек проскакало, обгоняя его, и позади его бежала пехота на выстрелы.

Лошадь Pierr’а стала горячиться, настороживать уши и торопиться. С Pierr’ом сделалось то же самое. Гул орудий, торопливые движения лошади, теснота полка, в который он заехал, и главное, все эти лица, строгие, задумчивые, — всё слилось для него в одно общее впечатление поспешности и страха. Он спрашивал у всех, где Бенигсен, но никто не отвечал ему, все были заняты своим делом, которого не видно было, но присутствие которого видел Pierre.

— И что ездит тут в белой шляпе, — услыхал он голос позади себя.

— Поезжайте, куда вам надо, а здесь не толкайтесь, — крикнул ему кто-то.[1231] Но только что он выехал из одного полка, как попал в другой, и опять кто-то крикнул ему: «Что ездить перед линией».[1232]

Пьер выехал в сторону из полка и увидал наконец сражение — то, что он желал видеть. Впереди его были[1233] Бородино, теперь занятое уже французами. Французы, уже выбив наших из Бородина, прошли его и столпились на мосту на Колоче и по сю сторону моста[1234] и стреляли в наших из ружей и из пушек. Русские стояли уже перед Бородиным. Наш полк шел на мосту. Офицер или генерал ехал впереди. Все закричали, стали стрелять. Французы убежали за мост и наши заняли его.[1235]

И опять везде он видел те же озабоченные занятые лица каким-то невидимым, но важным делом.

Один Pierre был без дела и без места.

Дым и гул выстрелов всё усиливались. Летали над ним ядра, но Pierre не замечал, он не знал этого звука и был так встревожен, что не был в силах отдать себе отчет о причинах разнообразия звуков. Он[1237] смотрел вопросительно на всех. «Неужели они теперь не бросят всё это, не поймут то, что они делают, и не разойдутся?» Но они не только не расходились, но, казалось, были чем-то оживлены и счастливы и не видели убитых и раненых, а Пьер видит их одних.

Французы вступили в Бородино. Стрелки их рассыпались у[1238] реки и перестреливались с нашими.[1239] Их батареи беспрестанно стреляли и били наших людей. Всё это продолжалось более часа. Слева слышалась страшная стрельба. Но Пьер не думал, чтобы там было то же, что здесь. Ему казалось, что здесь было всё сражение, потому что он был здесь и потому что больше тех ужасов, которые он видел здесь, он не мог себе представить. Весь интерес его от позиций и распоряжений и тонкостей стратегических вдруг перешел совершенно на другое, не столько вследствие разговора с кн. Андреем, [но] вследствие того жалобного писка, который он услыхал подле себя, когда подле него ядром разбило ноги солдату, весь интерес его перешел на раненых и на вопрос о том: неужели это будет еще продолжаться. Неужели они не образумятся.

и упрека тем, что заехал сюда без дела этот толстый человек в белой шляпе.[1240]

Знакомый ему кн. Шаховской подъехал к нему верхом, и на нем было то же выражение.

— Вы как здесь, граф? — сказал он и тотчас же начал рассказывать, как было дело; как гвардейские егеря совсем оконфузились и побежали. А что здесь их выбить одну минуту и что только бы велели и дали бы еще 3 бат[алиона], сейчас <их можно выбить из Бородина. Пьер слушал его, но с удивлением, вопросительно смотрел на него.

«Неужели ваше? неужели — но то, что вы делаете?

Неужели вы не опомнитесь, не устали от этой крови и страданий» говорил его взгляд, и Шаховской понял, вероятно, этот взгляд, отвернулся от него и поехал дальше.

— Вы куда? — спросил Пьер.[1241]

— На левый фланг. Там жарня страшная идет...

— Неужели? — сказал Пьер.

— Разве не слышите? Поедемте к Раевскому, там всё видно. — Пьер поехал с ним. Он не верил, чтобы когда-нибудь кто-нибудь [видел] ужаснее того, что он видел, а между тем дело в Бородине и на мосту Колочи — пустая схватка, не имевшая никакого значения в сражении и относившаяся по потере как 1 к 50 к тому, что происходило на левом фланге, откуда перекатываясь слышалась неумолкаемая канонада, где решалась судьба сражения>.[1242]

Было 9 часов утра. Прошло уже три часа с начала сражения, и всё та же страшная, неумолкаемая стрельба продолжала раздаваться по всему полю. Пьер, слезши с лошади, сидел на откосе высокого кургана б[атареи] Р[аевского] и смотрел на то, что делалось перед ним всё с тем же недоумением и вопросами, которые не разрешились для него: «Зачем они это делают? И как они не устанут?»

— перекатной стрельбой, влево виднелось Бородино, при слиянии двух рек. Там-то и стреляли. Но влево через седло к деревне Семеновской дым и грохот и движение войск не переставали.

Там, очевидно, шло всё сражение. Впереди Семеновского во французской линии был виден курган с большим дубом. Это был Шевардинский редут, и на нем был Наполеон. Впереди Семеновского были видны флеши Багратиона и на них, несмотря на то, что в батарею Раевского били ядра и свои стреляли, туда все и смотрели. Раза два Пьер видел и слышал, были толки смотревших, что наши выбиты, и опять взяли флеши, но всё это не интересовало его, он смотрел в дыму на остающиеся пятна (раненые) и удивлялся, как они не оставят этого, не ужаснутся, но никто не ужасался. Прискакавший оттуда адъютант радовался. На батарее Раевского завтракали. Так прошло два часа, и после многих споров все решили на батарее, что наши отбиты.[1243] «И какое дело, какая разница, что отбиты или нет», — думал Пьер. И все, казалось, так думали. Несколько раз Пьер пытался ехать смотреть раненых [с] того места, но ужас раненых и смерти возвращали его. Ему казалось, что на батарее его не убьют. Он сам стал завтракать, а ему казалось, что все успокоились. Но нет, когда он встал, всё было то же и не только то же, но все на батарее стали говорить, что идет колонна против них и стали указывать ее себе... Огонь усилился. «Не может быть», думал Пьер на приближающуюся колонну. Но она приблизилась, стала стрелять. Испуг выразился на лицах, и после дыма увидали, что французы бегут. Наши раненые стонали, и на поле лежала ночь. «Ну, теперь кончено», думал Пьер, слезши с лошади. Но теперь только начиналось. Опять начали стрелять, двигаться, носить раненых и из-за дыма пушек на бруствере показались французы и все побежали назад. Пьер поскакал[1244] к тому месту, где были Горки, но навстречу ему двигалась рысью кавалерия, и опять сердитый голос закричал на него: «И чего вертятся тут. С дороги!»

Pierre остановился, изыскивая место, куда бежать, и, потерявшись, не узнавая, где были свои, где неприятель, поскакал опять назад.

Пули, которых он прежде не замечал, засвистали вокруг него, на него нашел ужас, еще сильнейший, чем прежде.

Pierre так был уверен, что каждая пуля, каждое ядро попадет в него.

«Сюда, сюда, пожалуйста», — кричал берейтор, но Пьер не слыхал его.

Вдруг на него наскакали наши кавалеристы, возвращавшиеся из атаки, его лошадь поскакала с ними. Он не помнил, долго ли он скакал, но когда лошадь его остановилась, он заметил, что звуков пуль уже не было вокруг него и что он весь дрожал и зубы его щелкали друг об друга. Вокруг него слезали с лошадей уланы. Один улан, с кровью на спине, в двух шагах от Pierr’а упал с лошади, и лошадь, фыркнув, отбежала от него. Лица всех этих людей были страшные. Пуль не слышно было, но над головами еще летали ядра. Pierre содрогался от звука каждого ядра: каждое ему казалось направленным в его голову.[1245]

Всё для Пьера казалось конченным, но тут толпа людей бежала ему навстречу с большим, толстым генералом, и всё обращалось опять на редут.

Ура, ура, — слышалось там. (Это Ермолов отбил редут.) «Теперь кончено», думал Пьер.[1246] Но было только 11 часов, и далеко не было кончено. Всё та же стрельба слышалась, те же стоны раненых, те же окровавленные трупы, снова били друг в друга, еще и еще.[1247] Все, казалось, разделяли чувства Пьера — все устали. На всех лицах, вместо прежнего оживления, была усталость и даже отвращение. Но все стреляли, все убивали.[1248] Пьер слез с лошади и сел.[1249]

1074. Зач.: позиция русских была

1075. Позиция

1076. Зачеркнуто: пошел с своим

Зач.: В Бородине были

1078. Зач.: чаще

Зач.: двигающиеся или стоящие — нельзя разобрать

1080. Зач.:

1081. Зач.: людей

1082. куда-то

1083. Зач.: заду[мчиво?]

Зач.: прописав

1085. Зач.:

1086. Зач.: даже и

1087. Но

1088. [ранен и вышел из боя, а принц Экмюльский... убит,]

1089. Зачеркнуто: вздохом

1090. Зач.: увидав раненых

1091. [Я видел собственными глазами, как его несли мертвым,]

Зач.: С этим известием он ду[мал]

1093. Зач.: была

Зач.: для дви[жения]

1095. Зач.:

1096. Зач.: Наполеон подошел к приготовленному складному стулу и сел, задумавшись, на него. Вместо зач. вписан дальнейший текст до конца абзаца.

Зач.: дела.

1098. Зач.:

1099. Зачеркнуто: только

1100. Только

1101. Зач.: больше

Зач.: Ему было тяжело и скучно. Насморк его тяготил его и надписаны след. пять слов.

1103. Он послал адъютанта к пасынку узнать, что у него делается, и с приказа[нием] <неск.>. После пунша он опять вошел на курган и приказал Богарне атаковать редут <Об этом Спрашивая об этом самом, через несколько минут прискакал адъютант от Богарне. Направо, там, где были флеши, дыма было меньше, и Наполеон ничего не мог <разглядеть> видеть, кроме сталкива[ющегося] войска его; русские же были на той стороне возвышения. Вместо зач. на полях вписан текст следующего абзаца.

1104. крайнего (левой исправлено из: левого) фланга

1105. крайнего

1106. Зачеркнуто: сошел под гору и стал

1107. Зач.: Бертье и надписано ними

Зач.: <ему> он

1109. Зач.: и вписано, кончая: щеголеватый офицер,

1110. Ну, что еще?

Далее вписано окончание фразы.

1112. Окончание фразы вписано.

1113. Скажите Неаполитанскому королю, что еще нет полдня и что я еще недостаточно ясно вижу положение шахмат... Ступайте!..

След. два слова вписаны позднее.

1115. Далее до конца абзаца вписано позднее.

1116.

1117. Зачеркнуто: еще

1118. Зач.:

1119. Далее до конца абзаца вписано позднее.

1120. адского огня,

1121. Государь, герцог,

След. абзац вписан позднее.

1123. гусенку, которого я сделал орлом,

1124. Государь, Зачеркнуто:

1125. До конца абзаца вписано позднее.

1126. Зач.:

1127. Зач.: Получив приказание,

1128. ско[рее]

1129. Зачеркнуто: Налево Богарне стоял в Бородине, <выдвинув> выслав свои войска вперед перед курган[ом] и ожидая приказаний.

След. четыре слова вписаны позднее.

1131. Зач.: везде

В рукописи: опыты

1133. Зач.:

1134. Зач.: но

1135. След. четырнадцать слов вписаны позднее.

1137. Зачеркнуто: не было

1138. Мысли, приходившие ночью в голову Наполеону, опять приходили ему теперь. Он думал и о истощении армии, и о безумии своего предприятия, и мог выгнать из головы эти мысли только тем, чтобы думать о другом, и он невольно это делал.

1139. [Убирайтесь прочь,]

1140. Зач.: <Однако> Я не покорюсь этому волшебному чувству сно[видения]

1141. Зачеркнуто: сказал

1142. разговаривает. Вместо зач. вписаны след. пять слов.

1143. След. шесть слов вписаны позднее.

Зач.: адъютантами

1145. Зач.:

1146. Слова: и стрельба вписаны позднее.

Зач.: Виднелись бегущие и вписаны след. два слова.

1148. и узнается, что казаки наскакали на французов и испугали их. Вместо зач. вписано окончание фразы.

1149. След. четыре слова вписаны позднее.

Зач.: и предоставить его самому себе: Вместо зач. вписаны след. три слова.

1151. рус[ские], путаница

1152. Слово: ушли убежали

1153. В рукописи: Князьково

Конец абзаца вписан позднее.

1155. Зач.: полная. — А пленные? — Пленных не было.

1156. За 3200 верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию,

1157. Зач.: продолжал ходить, сморкаясь и кашляя. вписан на полях дальнейший текст, кончая: думают руководить ими.

1158.

1159. Зачеркнуто: и ужасался тому делу, которое он видел и вписан позднее конец фразы.

Зач.: которое он видел

1161. Зач.:

1162. Зач.: Всякую минуту к нему прискакивали адъютанты с вопросами и донесениями. Пленных и трофеев не было. Огонь был страшный.

— Что ж русские? Что же они в [?] отступлении? бегут? — спросил он.

— Нет, стоят, — отвечал адъютант.

Текст след. абзацапозднейшая вставка.

1163. Он не мог быть справедлив и добр.

Отчего насморк у него, а не у Рустана.

1164. Ах, они еще захотели. Далее, кончая словами: озднейшая вставка.

1165. Ваше величество,

1166. Еще хочется, ну и задайте им.

1167. В 1816 на острове Св. Элены Наполеон писал следующее:

1168. Слова: и совесть

1169. Зач.: бедного

1170. Далее, правды и добра, и он позднейшая вставка.

1171. Зач.:

1172. В рукописи далее: бы

1173. поле сражения было великолепно,

1174. он повторено два раза.

1175. Зач.: писал, что он чувствовал

Зач.: и вот как он оправдывался. Говоря

1177. Зач.: том

Зач.: и в душе

1179. Текст след. абзацапозднейшая вставка на полях.

1180. Зачеркнуто: не глупый

Зач.: обладавший даром

1182. Зач.: Пьер

Зач.: два

1184. Зачеркнуто: Kyтy[зов]

В рукописи: и пушки

1186. Зач.:

1187. Зач.: солдат

1188. как будто сделалось затмение.

1189. Слово: стояла стояли и далее зач.: войска

1190. Пьеру приятно было знать, что

1191. На полях: Ядро в то время, как взял в плен.

— человек.

Страх Пьера всё время влиял.

1192. След. четыре слова — позднейшая вставка.

1193. — позднейшая вставка.

1194. Зачеркнуто: на

1195. Зач.: Далее слово: проехал исправлено из: проезжал

Зач.: и спускался книзу, к кавалеристам. Один раз он Над зач. вписаны след. восемь слов.

1197.

1198. Зач.: отдал приказание

1199. позади

1200. Зач.: сидел

Зач.: как адъютант оставил Пьера

1202. Слово: исправлено из: кургане Далее зач.: было не опасно, <редкие> ни одно ядро не попало в него больше, в продолжение более получаса. Ядра и гранаты

Зач.: и нередко

1204. Зачеркнуто: Вместо зач. вписан позднее дальнейший текст, кончая: стоит сам Наполеон,

1205. Зач.: Над зачеркнутым позднее вписаны след. четыре слова.

1206. Зач.: вероятно

Исправлено из: того же чувства страха перед собой и

1208. Зач.:

1209. Так в рукописи.

1210. Зачеркнуто:

1211. Зач.: чувство

1212.

1213. Зач.: У самого

1214. огонь, гром и

1215. Зач.: с французской батареи

Зачеркнуто: против

1217. Зач.: все

Зач.: ссыпаны

1219. Зач.: Надписано над зач. и вновь зач.: 10 французов, которые с генералом Бонами влезли на батарею

1220. След. абзац вписан позднее.

Зач.: под курганом Шевардина

1222. Переработанная копия.

На полях: <Пьер видит: 1) оживление, потом 2) твердость, потом 3) усталость, потом 4) омерзение и 5) отчаяние.>

Зачеркнут текст копии с первого автографа: В 6 часов было светло. Утро было серое. «Может быть, и вовсе не начнут, может быть, этого не будет», думал Pierre, подвигаясь по дороге. 117.) Далее зач. вписанное над текстом копии: Пьер еще спал, когда раздался первый пушечный выстрел с правой французской батареи.

1224. Поле сражения великолепно.

Зач.: возвращаясь с поля.

1226. Далее текст правленной копии.

Зач. вписанное поверх строк: Князь Андрей был за сараем и приказывал что-то, берейтор подвел лошадь. Пьер дрожащими руками взялся за гриву, влезая <и поехал к Горкам> на лошадь.

1228. Далее зач. текст копии со слов: кончая: Вот оно, — сказал один офицер (см. вариант № 180, стр. 117—118) и вписан новый текст, бежала пехота на выстрелы.

1229. Зачеркнуто: вставало, но было

На полях конспект дальнейшего описания Бородинского сражения: Едет из Псарева направо, берет дорогу влево на Раевского батарею в Горки <и смотрит с кургана налево>. Видит раненых. Неужели не устоим? и нападает на <бегство егерей из Бородина>. Стрельба на мосту Колочи. Бородино занято. Оживленный офицер. Мы отобьем. Неужели не устоим. Раненые. Не устоим. Тоже на волоске. Всё ждет, что скажут устали и что на волоске. И вот все стоят. — Нет. Pierre [встречает] знакомого. На Раевского батарею, оттуда смотрит на Семеновское.

Бой на-перестрелку. Атака <Нея>. Евгений Богарне, Бонами (бегут). Ермолов и Барклай. Толпы бегут. <Пьер.> Впереди Пьер затесался в кавалерию. Лошадь убита, на другую <к Кутузову в Горки>. (Неужели еще и еще). Да, еще. <Едет>. И я еще. Встречает кн. Андрея (кн. Андрей). Пьер ездит. — Устали. Только Кутузов не устал. Он осаживает н[емца] В[ольцогена]. Но все позади устали.

1231. Восторг.

1232. Далее, кончая словами: Пьер увидал раненых и убитых

1233. Зачеркнуто: спуск к реке, на реке был мост и на мосту

1234. мосту

1235. Зач.: Был

1236. В Горки. Далее текст копии, кончая: разнообразия звуков. Он

1237. бесцельная поспешность всё больше и больше овладевают им (см. вариант №180, стр. 119) и вписан дальнейший текст, кончая: Неужели они не образумятся.

1238. моста

1239. Зач.: Прошло

Далее вписано над строкой и на полях, кончая словами: где решалось дело сражения, вместо зачеркнутого текста копии, кончающегося словами: в Бородине, откуда он выехал, тоже началась стрельба и канонада

1241. Зачеркнуто: К Раевскому

1242.

1243. Зачеркнуто: И никто

1244. , возвращающий к исправленной копии.

1245. Далее текст копии, кончая словами: которое отделяло в Бородинском сражении первую линию от резервов, — текст следующего абзаца.

1246. Зачеркнуто: Он въехал

1247. в задних рядах

1248. Зач.: Нет, я

Далее вновь текст копии с первого черновика, начиная со слов: Вдруг сзади стрельба и канонада усилились до отчаянности, кончая словами: сказал еще кн. Андрей, не зная, зачем он говорил это вариант № 190.

Разделы сайта: