Конец века (варианты)

№ 1

Думаю, что ни такъ ярко проявившееся и угрожающее мiру могущество Японiи, ни разгромъ Россiи, ни желтая опасность, ни темъ менее внутреннее измененiе внутреннего устройства Россiи изъ деспотическаго, преобразующейся изъ самой деспотической страны, допустимъ, въ самую либерально-конституцiонно, даже соцiалистически устроенную республику, думаю, что все это и все те измененiя, которыя могутъ произойти во взаимныхъ отношенiяхъ государствъ, — пускай Россiя сделается федеральной республикой, пускай Японiя станетъ завоевательной державой, присоединить къ себе Сибирь и отниметъ у Европейскихъ державъ все Азiатскiя колонiи, пускай образуется панафриканское государство и завоюетъ все африканскiя колонiи, пускай Соединенные Штаты отнимутъ Канаду у Англiи и завоюютъ южныя республики, — все это и все те измененiя, которыя мы можемъ придумать въ пределахъ отношенiй государствъ между собою, все это, я думаю, также ничтожно передъ темъ, что совершается теперь, какъ ничтожно было во. время большой французской революцiи решенiе вопроса о томъ, кому должно принадлежать право на какой-нибудь немецкiй Липпе-Детмольдъ.

№ 2.

Думаю же я, что это совершилось и совершается теперь, во первыхъ, потому, что среди большихъ массъ рабочего народа нетъ больше никакой религiи какъ двигающей силы, есть только обычай. Известные обряды, потерявшiе двигательную руководящую силу, въ высшихъ же, образованныхъ сферахъ христiанскаго мiра всякая религiя, какъ таковая, считается излишнею, отжившимъ остаткомъ прежняго времени, и въ христiанскомъ мiре нетъ уже никакой духовной руководящей силы, кроме случайно всетаки носящихся неясныхъ христiанскихъ идеаловъ,[72] нетъ уже никакой духовной руководящей силы въ нравствеыныхъ и религiозныхъ вопросахъ, въ высшихъ же сферахъ образованныхъ людей ужъ начинаетъ проявляться формулированiе чего-то вроде религiи грубаго эгоизма. Это отсутствiе религiи, того свойства человеческой души, безъ котораго никогда не жило человечество, которое болезненно чувствуется всеми людьми нашего времени, есть одинъ ихъ признаковъ конца одного и начала новаго века. Другой признакъ есть то явное банкротство, къ которому пришла наша цивилизацiя съ своимъ научнымъ развитiемъ и техническими усовершенствованiями. Наука, такъ называемая позитивная (т. е. узкая, ограниченная), шла впередъ, все впередъ съ своими удивительными (большей частью забавными) открытiями и усовершенствованiями, и научные люди если и видели, что вопросы религiозные и нравственные оставались неразрешенные и жизнь людей, большой массы людей, не изменилась ни матерiально, ни духовно, утешали себя и другихъ темъ, что научный и умственный прогрессъ неизбежно приведетъ и къ нравственному и улучшитъ со временемъ жизнь людей, но время шло, и жизнь людей не улучшалась, и нравственное состоянiе людей становилось хуже и хуже. И наконецъ христiанское человечество съ своими техническими изобретенiями и научными открытiями пришло наконецъ къ войне всехъ противъ всехъ, личности противъ личности, капиталовъ противъ капиталовъ, торговли противъ торговли, сословiя противъ сословiя, народа противъ народа, государства противъ государства, расы противъ расы, привело человечество къ такому тупику, изъ котораго очевидно для всякаго человека, свободнаго отъ увлеченiя борьбы, что нетъ и не можетъ быть при продолженiи того же пути никакого выхода.

№ 3.

Главный признакъ всякой революцiи есть движете, волненiе. безпокойство, недовольство своимъ положенiемъ и желанiе измененiя его, охватывающее весь народъ, все сословiя. Таково теперь состоянiе всего русскаго народа. Одни действуютъ, борятся за удержанiе стараго, другiе стараются разрушить старое, установить новое, третьи, сами не зная, чего имъ нужно, рады случаю дать исходъ своей разрушительной энергiи, четвертые — преобладающее большинство — готовится и выжидаетъ.

Взрываютъ, режутъ, убиваютъ, раскидываютъ прокламацiи революцiонеры, разстреливаютъ, вешаютъ, заточаютъ, ссылаютъ правительственные деятели, составляютъ проэкты, съезжаются и сходятся на съезды, подаютъ петицiи, печатаютъ статьи и придумываютъ всякаго рода программы будущаго государственнаго устройства такъ называемые интеллигенты.

Русскiй рабочий же 100-миллiонный народъ ничего не высказываетъ ни печатно, ни устно, не собирается на съезды и собранiя, не делаетъ никакихъ плановъ, проэктовъ, а работаетъ, пашетъ, сеетъ, рубитъ, копаетъ, по своему молится и молчитъ, но чувствуетъ, сознаетъ и желаетъ и ждетъ одного и того же — свободы, истинной свободы, отсутствiя насилiя и начинаетъ понимать средства достиженiя этого. И вотъ этотъ то народъ произведетъ ту революцiю, которая подниметъ человечество на новую, высшую ступень сознанiя, ту самую, которая вызвана была христiанствомъ и къ которой два тысячелетiя величайшими страданiями и муками готовилось человечество.

Люди, такъ называемые образованные, пишущiе, печатающiе, читающiе, какъ въ Европе, такъ и Америке, такъ и въ особенности въ Россiи, думаютъ, что совершающаяся въ Россiи революцiя будетъ заключаться въ борьбахъ, въ стрельбахъ на улицахъ, въ баррикадахъ, захватахъ бастилiй, въ собранiяхъ, въ jeu de pommes, въ конвентахъ, речахъ, установленiи новаго правительства и т. п.

Даже нечто подобное уже и совершается по этой программе. Но все это смешная игра въ сравненiи съ той революцiей, которая готовится и отчасти совершается.

бы излечиться отъ холода хининомъ.[73] Мотивы, причины совершающейся въ Россiи революцiи, цели ея, выраженiе ея, способъ действiя совершенно иные, чемъ те, которые проявлялись до сихъ поръ въ большой французской революцiи и въ революцiи 30-го и 48 годовъ. Въ сущности оно и не можетъ быть иначе. Исторiя не повторяется. И смешно думать, что революцiя 1905—6 годовъ среди совершенно особеннаго отъ германскихъ и романскихъ народа можетъ и иметъ теже цели, какъ революцiи, бывшiя 100 летъ тому назадъ среди совершенно иного и духовнаго и матерьяльнаго склада народовъ.

Причины совершающейся въ Россiи революцiи есть грубый деспотизмъ правительства, доведшiй до нарушенiя того самаго духовнаго блага народа, для котораго дана и терпима была народомъ власть правительства.

Для того чтобы ясно понять значенiе русской революцiи, надо ясно понять основныя свойства большинства русскаго земледельческаго народа и особенности отношенiя этого народа къ той власти, которую онъ предоставлялъ правительству.

№ 4.

Происходящая теперь въ Россiи революцiя не есть ни политическая, ни исключительно русская революцiя, a революцiя религiозно-жизненная, всемiрная, гораздо более всемiрная, чемъ большая французская революцiя, внесшая новыя начала въ жизнь христiанскихъ народовъ и давшая имъ на много вековъ впередъ программу деятельности. Происходящая теперь въ Россiи революцiя дастъ человечеству еще гораздо более широкую и далекую программу и захватитъ въ свое влiянiе еще гораздо большее количество народовъ.

насилiя къ общенiю посредствомъ взаимнаго согласiя и убежденiя. Переворотъ въ отрицанiи законности насилiя.

№ 5.

Революцiя эта, я думаю, можетъ быть не исключительно русская революцiя, a революцiя всемiрная, даже гораздо более всемiрная, чемъ большая французская революцiя, давшая на многа вековъ впередъ христiанскимъ народамъ программу деятельности. Та революцiя, которая можетъ теперь произойти въ Россiи, когда она состоится, должна захватить, какъ я думаю, въ свое влiянiе еще гораздо большее количество народовъ и поставить передъ мiромъ еще гораздо более широкiя и далекiя задачи, такъ какъ смыслъ этой предстоящей мiру и могущей совершиться теперь въ Россiи революцiи есть тотъ возможный переворотъ, къ которому 2000 летъ готовилось человечество: замена насилiя свободнымъ разумнымъ согласiемъ.

№ 6.

Думаю, что начинающаяся теперь въ Россiи революцiя будетъ, также какъ большая французская революцiя, не только русская революцiя, но революцiя всемiрная, которая, также какъ большая французская революцiя, разрушитъ мешавшiе жить народамъ суеверiя и идолы и поставитъ на долгое время передъ народами идеалы жизни, къ которымъ они могутъ съ доверiемъ приближаться.

№ 7.

Народъ, то огромное большинство русскаго народа, которое превосходитъ въ сотни разъ городскiя сословiя, тотъ земледельческiй народъ, на чьихъ рукахъ зиждется жизнь всехъ остальныхъ сословiй, не делаетъ демонстрацiй, не собирается въ союзы, не бунтуетъ, a делаетъ свое серьезное, необходимое для жизни дело: пашетъ, сеетъ, копаетъ, рубитъ, строитъ, живетъ какъ будто по прежнему, но вместе съ темъ начинаетъ ту великую революцiю, которая должна сверху до основанiя изменить весь существующiи строй. Какъ набухшая река, которая весной начинаетъ подымать заковывающiй ее ледъ, хотя еще не прошла, но уже не та, какой она была зимой, такъ и русскiй земледельческiй народъ, хотя еще не тронулся, но уже не тотъ, какимъ былъ два года назадъ, и изредка поступками, не имеющими ничего общаго съ революцiонной деятельностью городскихъ сословiй, проявляетъ уже свою могучую деятельность.

№ 8.

Стариннаго христiанскаго духа русскiй человекъ всегда и предпочитаетъ и предпочтетъ подчиняться даже самому ничтожному, злому, несправедливому человеку, чемъ самому участвовать во власти, предпочитаетъ перенести несправедливость, чемъ совершить ее. Съ христiанской точки зренiя оно и не можетъ быть иначе. Этимъ объясняются иныя необъяснимыя событiя русской исторiи. Русскiй человекъ готовъ былъ нести скорее всякiя страданiя, чемъ стать распорядителемъ делъ зла, насилiя, братоубiйственной деятельности. Отъ этого то совершенно отличная въ русскихъ людяхъ отъ европейцевъ черта если не презренiя къ власти, то равнодушiе къ ней, нежеланiе участвовать въ ней.[74] Само собой разумеется, что и въ русскихъ людяхъ были люди не христiанскаго духа, тщеславные, честолюбивые, которые увлекались просто властью, но это были исключенiя; большинство истинно русскихъ людей, какъ прежде, такъ и теперь, предпочитаютъ лучше терпеть все зло дурныхъ властителей, чемъ участвовать въ немъ. И взглядъ этотъ для всякаго христiанина не можетъ не быть справедливымъ. Можно не думать объ этомъ и отрицать христiанство, но для думающаго человека и признающаго себя христiаниномъ не можетъ не быть очевидно въ духовно-нравственномъ отношенiи преимущество всякаго русскаго отрицавшего съ самаго начала жестокую безсмысленную Китайскую и Японскую войну и несущаго тяжесть последствiй войны, но не тяжесть укора совести за участiе въ вызове этой войны, передъ Англичаниномъ или Американцемъ, неизбежно участвовавшими въ затеянной войне съ Бурами, съ Испанцами, съ Тибетомъ.

которые заставляютъ людей предпочитать подчиненiе властвованiю. Границы эти преступаютъ тогда, когда власти принуждаютъ людей поступать противно тому христiанскому ученiю, во имя котораго они подчинились власти.

№ 9.

Можно не думать о требованiяхъ христiанства или вовсе отрицать его, но для думающаго человека и признающаго христiанство въ его истинномъ значенiи не можетъ не быть очевиднымъ, что гораздо легче нести всякiя страданiя, чемъ стать распорядителемъ дела насилiя, братоубiйства съ стоящими во главе правительства нерусскими людьми — немцами, которое не смотря на всю его жестокость, при Екатерине, Павле, Александре, Николае,[75] терпеливо переносить русскiй народъ. Какъ ни тяжело было матерiальное положенiе русскаго народа, онъ съ христiанской точки зренiя чувствовалъ себя чистымъ отъ всехъ греховъ насилiй, войнъ, совершавшихся при деспотическомъ правленiи Павловъ, Александровъ Николаевъ,[76] тогда какъ въ Англо-Китайской войне за право продажи опiума китайцамъ, въ жестокостяхъ совершаемыхъ надъ индейцами, въ войне съ Бурами, съ Тибетомъ, Американцевъ между Северомъ и Югомъ, въ войне съ Испанцами и во всехъ греховныхъ делахъ, совершаемыхъ конституцiонными державами, всякiй Англичанинъ, Американецъ чувствуетъ себя участникомъ.

Русскiй человекъ предоставляетъ власть правителямъ и не хочетъ участвовать въ ней, но подчиняется онъ власти не потому, что не можетъ не подчиняться, а потому, что самъ хочетъ этого для достиженiя своихъ духовныхъ целей. Когда же власть принуждаетъ людей поступать противно тому христiанскому ученiю, во имя котораго они подчинились власти, люди перестаютъ подчиняться. И вотъ въ этомъ то и состоитъ начинающаяся теперь русская революцiя.

№ 10.

Но если это такъ, то для чего же люди, считающiе власть зломъ; обрекли и обрекаютъ на зло своихъ братьевъ? — скажутъ на это. Ответъ на это тотъ, что люди, руководящiеся въ жизни христiанскими требованiями, не нуждаются въ насильнической власти, не учреждаютъ ее, но терпятъ ее, когда она возникаетъ какъ насилiе воровъ и грабителей, такъ же какъ и насилiя техъ, которые совершаютъ насилiя подъ предлогомъ прекращенiя насилiй воровъ и грабителей. Люди христiанскаго духа не имеютъ никакихъ средствъ остановить насилiе, какое бы оно ни было, — насилiе воровъ, грабителей, завоевателей, правителей. Одно, что могутъ сделать люди, желающiе не нарушать христiанской жизни, — это то, чтобы устраниться отъ всякаго насилiя, въ случае же невозможности устраненiя — терпеливо переносить его.

<Такъ что истинный христiанинъ, какъ по отношенiю къ частному человеку-грабителю, не можетъ поступить иначе, какъ такъ, какъ поступилъ у Гюго вымышленный епископъ съ Жанъ Вальжаномъ и какъ поступилъ съ воровкой невымышленный Сютаевъ, прибавивъ еще теплую одежду къ той, которую она унесла у него, и какъ много разъ поступали съ ворами христiанскаго духа люди. Такъ и по отношенiю насилiя правительствъ, требующихъ податей или службы, христiанинъ не можетъ поступить иначе, какъ такъ, чтобы пройти две версты съ темъ, кто требуетъ отъ тебя пройти съ нимъ одну>

могъ принимать въ ней участiе, чему хотятъ научить его либералы, или не могъ свергнуть ее, чему хотятъ научить его революцiонеры, а потому, что свободно всегда въ своемъ большинстве предпочитаетъ участiю въ насилiи подчиненiе ему. Но такъ какъ подчинялся и подчиняется народъ насилiю власти не по безсилiю (сила вся въ немъ), а свободно, для достиженiя цели свободной отъ греха власти жизни, то естественно, что можетъ онъ подчиняться только до техъ поръ, пока подчиненiе это достигаетъ той цели, ради которой онъ подчиняется, — возможности христiанской жизни. Когда же действiя власти принуждаютъ его къ иоступкамъ противнымъ христiанской жизни или лишаютъ его возможности вести таковую, то хотя онъ и можетъ еще некоторое время по инерцiи и производимому надъ нимъ внушенiю продолжать подчиняться власти, хотя она и нарушаетъ его требованiя христiанской жизни, но подчиненiе это неизбежно должно прекратиться, какъ только большинство народа пойметъ, что подчиненiе власти лишаетъ его того, во имя чего онъ подчинялся. И я думаю, что въ настоящую минуту отношенiе русскаго народа къ власти именно таково, что русскому народу становится или уже стало вполне ясно, что ему не зачемъ подчиняться власти. Онъ отдавалъ власть правительству для того, чтобы оно не мешало ему жить христiанской жизнью, а теперь именно эта власть прямо съ двухъ сторонъ лишаетъ его этой возможности, и потому онъ вынужденъ, не можетъ не перестать повиноваться. Въ этомъ начинающаяся теперь великая русская революцiя.

№ 11.

Вследствiи ли того, что большинство русскаго народа жило и живетъ земледельческой жизнью, въ которой легче осуществляется жизнь, согласная христiанскому ученiю, или отъ того, что русскiе, начавъ читать Евангелiе на понятномъ языке, на несколько сотъ летъ раньше другихъ народовъ и потому больше другихъ проникались его ученiемъ, среди русскаго народа, больше, чемъ среди какого-либо другого народа, было распространено не богословское христiанство, a христiанскiй духъ братства, равенства, любви, смиренiя, покорности воле Божьей. Какъ ни старалось правительство заслонить это христiанское мировоззренiе русского народа, православно-государственнымъ ученiемъ, христiанскiй духъ живъ и продолжаетъ жить во всемъ серомъ русскомъ рабочемъ народе въ огромномъ болышинстве его. Поддержанiю этого духа содействовали и содействуютъ подвижники-старцы въ монастыряхъ, странники строгой ЖИЗНИ, монахи и монашки православныхъ монастырей и въ особенности такъ называемые сектанты, почти все горячо верующiе въ христiанскую истину люди, несогласные съ существующимъ нехристiанскимъ устройствомъ жизни и отъискивающiе и устанавливающiе новые формы христiанской жизни.

№ 12.

Прежде бывшая насильственная власть правительства стала не только не нужна, но вредна для жизни общества. Какъ одновременно слабнетъ и распадается ненужная уже оболочка зерна и бухнетъ проростающее зерно, какъ при разросшейся живой изгороди становится ненужной, мешающей полусопревшая, оберегавшая изгородь деревянная ограда, такъ и при той революцiи, которая теперь должна совершиться въ Россiи, должны разрушиться государственныя насильническiя учрежденiя не силою, a неповиновенiемъ имъ вследствiи ихъ ненужности.

№ 13.

И потому все то, что делаютъ теперь, думая содействовать революцiи, все те городскiе, не земледельческiе классы, которые, подражая европейской революцiи, ходятъ съ знаменами по улицамъ, требуя разныхъ льготъ, собираются въ союзы, требуя правъ, учреждая и придумывая будущiя формы правленiя, не говоря уже о техъ несчастныхъ, заблудшихъ людяхъ, которые совершаютъ смертоубiйства, думая этимъ служить освобожденiю народа, — все эти люди не только не содействуютъ имеющей совершиться и совершающейся великой русской революцiи, но гораздо действительнее, чемъ правительство (они, сами не зная того, самые верные помощники правительства), вредятъ ей, останавливаютъ ея ходъ, тормозятъ ее и делаютъ все то, что должно погубить ее.

№ 14.

Всякiй христiанинъ не могъ не знать и не чувствовать, что по исповедуемому имъ закону смиренiя, кротости, прощенiя, любви къ врагамъ онъ долженъ покоряться всякому насилiю, но не могъ самъ совершать насилiя и участвовать въ нихъ. Какимъ же образомъ большинство христiанъ было доведено до того, что совершились насилiя, убiйства христiанъ надъ христiанами, не считая такiя дела противными своему исповеданiю? Приведены къ этому христiане были целой системой религiозныхъ и правительственныхъ обмановъ. Однимъ изъ обмановъ было приписыванiе особеннаго, сверхъестественнаго религiознаго значенiя лицамъ, облеченнымъ властью. Такъ это было у Римлянъ, такъ это завелось и у христiанъ. Другими самыми действительными и вместе съ темъ самыми удивительными средствами обмана была присяга, т. е. клятва на томъ самомъ Евангелiи, въ которомъ запрещена клятва, въ повиновенiи правительству во всемъ (съ убiйствами включительно), что оно прикажетъ. Третьимъ обманомъ, включившимъ въ себя оба первыхъ и отчасти заменившихъ два первыхъ, было возведете понятiя государства въ нечто стоящее выше всякаго другого и, следовательно, божескаго закона. Когда первый обманъ помазанiя царей, святость ихъ личности и обязательность рабскаго повиновенiя ихъ священной особе стали ослабевать, народъ пересталъ верить въ нее, власть держалась на обмане клятвы, присяги. Когда сталъ понемногу обличаться и этотъ обманъ, крепнувшiй подъ защитой двухъ обмановъ, обманъ святости, величiя государства, отечества, народности, заменилъ первый.

внушало всемъ этимъ соединеннымъ людямъ выгоду и величiе этого соединенiя. И люди, воспитанные съ детства въ уваженiи и преданности къ искусственному соединенiю государства, Россiи, Францiи, Британiи, Австрiи, силой, удерживаемой въ этомъ соединенiи, гордились своей принадлежностью къ нему, считали служенiе этому соединенiю и повиноврнiе темъ или тому, кто стоялъ во главе этого соединенiя высшимъ закономъ. Происходилъ ложный кругъ: следствiе было причиной и причина следствiемъ. Понятiе отечества разрушало истинное христiанство, отсутствiе христiанства усиливало веру въ отечество.

И люди европейскаго мiра видятъ все бедственность своего положенiя, видятъ безвыходность того пути, по которому идутъ, но не могутъ решиться остановиться и вернуться назадъ, чтобы начать итти по верной дороге съ того места, съ котораго они сбились съ нея. Они видятъ бедственность своего положенiя, но не хотятъ вернуться, признать, что почти все, что они наделали и чемъ такъ гордятся, ненужное и вредное. Имъ хочется, не сбрасывая съ себя той тяжести, которая загубила ихъ, выбраться изъ той трясины, въ которой они завязли.

И потому ищутъ они спасенiя никакъ не въ сверженiи техъ идоловъ, которымъ покланяются, и не въ возстановленiи высшаго религiозного человеческаго закона, а одни въ колонiальной пошлине, другiе въ прiобретенiи рынковъ, то въ захвате чужихъ земель, третьи въ борьбе между собою и потому въ безумномъ милитаризме, четвертые, какъ последнее спасительное средство въ еще более безумномъ, чемъ милитаризму соцiализме, который, если бы когда-нибудь былъ осуществленъ, лишилъ бы ихъ последняго остатка свободы. Главное же — все ищутъ спасенiя въ суете, въ томъ зайце, какъ говорить Паскаль, который не нуженъ охотникамъ, но ловля котораго необходима ему для того, чтобы забыть очевидную бедственность своего положенiя.

Не видятъ же они того, что, казалось бы, такъ ясно должно бы представляться имъ, во 1-хъ, потому, что народы ихъ уже давно оторваны отъ земли и потому находятся въ полной зависимости отъ правительствъ, во вторыхъ, и главное, потому, что они, воображая устроить свою свободу, устроили себе такое правительство, въ которомъ они все участвуютъ, т. е. несутъ всю ответственность участiя въ правительстве, не пользуясь выгодами, въ 3-хъ, такъ много, съ такимъ усердiемъ и трудомъ наделано дурного и вреднаго, скрывающаго отъ нихъ истину и несовместимаго съ истиной то, что они называютъ истинной культурой, цивилизацiей, что имъ отказъ отъ всего того, что такъ долго составляло ихъ гордость, кажется имъ невозможнымъ самоубiйствомъ, и, въ 4-хъ, главное, потому, что то единственное могущее спасти ихъ религiозное ученiе такъ извращено, затоптано, загажено ими, что поставить въ основу своей жизни это религiозное учете представляется имъ совершеннымъ безумiемъ. И вотъ потому они придумываютъ все возможное для избавленiя себя отъ мучительнаго и угрожающаго еще худшими бедствiями положенiя, по только не то одно, что можетъ спасти ихъ.

№ 15.

Вы говорите, цивилизацiя великое благо. Прекрасно, я готовъ согласиться съ вами. Все прекрасно — и динамитъ, и телефоны, и электрическiе двигатели, и Лондонъ, и Парижъ.

цивилизацiя при этой моей жизни не нарушаетъ моихъ нравственныхъ требованiй, прибавить мне благо, я очень радъ и беру ее, но если, для того чтобы мне иметь паровой плугъ, нужно, чтобы былъ Нью-Іоркъ съ миллiонами изуродованныхъ людей, то я лучше останусь съ лопатой. Я и лопатой могу кормиться.

№ 16.

Революцiя, предстоящая русскому народу, должна состоять въ освобожденiи себя отъ повиновенiя насилiю. Русскiй народъ считалъ и считаетъ более нравственнымъ, более свойственнымъ человеческому достоинству подчиняться безъ борьбы насилiю, терпеть его, чемъ принимать участiе вънемъ. Но вследствiи неопределенности границы между подчиненiемъ насилiю, терпенiемъ его и повиновенiемъ ему, участiю въ немъ и вследствiи сложныхъ ухищренiй правительствъ (клятва, религiозное освященiе власти), старавшихся скрыть это различiе, русскiй народъ перешолъ границу подчиненiя насилiю, терпенiя его и сталъ повиноваться правительству, сталъ участникомъ его делъ насилiя. И зайдя въ этомъ повиновенiи такъ далеко, что нравственная жизнь стала для [него] невозможной, русскiй народъ долженъ понять различiе между подчпненiемъ и перенесенiемъ насилiя и повиновенiемъ ему, участiемъ въ немъ. И, понявъ это, долженъ, продолжая подчиняться насилiю и безъ борьбы [1 неразобр.], отказаться отъ повновенiя власти, приведшей его къ участiю въ грехе насилiя. Въ этомъ сущность предстоящей всемiрной революцiи, имеющей совершиться теперь въ Россiи. Скажутъ: различiе между подчиненiемъ и повиновенiемъ неопределенны, и трудно разграничить ихъ. Это несправедливо: пределы очень ясны для всякаго свободнаго отъ предвзятыхъ идей, суеверiй человека. Пределы эти весьма ясно определяются сейчасъ, теперь, въ настоящемъ положенiи русскихъ людей: идетъ война съ Японiей, предвидится миръ, который будетъ стоить русскимъ людямъ миллiарды рублей на контрибуцiю и на возобновленiе флота и армiи. Какъ должны отнестись къ этимъ явленiямъ люди, понимающiе различiе между подчиненiемъ и повиновенiемъ?

Вы требуете меня въ войско, я не повинуюсь, потому что считаю всякую войну, и эту въ особенности, греховнымъ деломъ, но вы силою берете меня, посылаете въ Харбинъ или еще куда. Я безъ борьбы подчиняюсь и терплю все, чемъ вы меня мучаете, но не повинуюсь ни до солдатства, ни будучи зачисленъ въ солдаты. Тоже и по отношенiю податей: вы Tpeбуетe съ меня денегъ на контрибуцiю, на вооруженiе, я не повинуюсь и не даю ихъ, но подчиняюсь безъ борьбы, когда вы обираете меня, отнимаете отъ меня плоды моихъ трудовъ. Тоже и во всехъ другихъ делахъ.

№ 17.

«Но если у насъ не будетъ царя, правительства, придутъ чужiе народы и завоюютъ насъ».

Какiе же это народы придутъ завоевать васъ, когда они узнаютъ, что вы живете на общей всемъ земле, не даете солдатъ и не воюете ни съ кемъ и не платите никакихъ податей, кроме техъ, какiя сами на себя накладываете для общественныхъ делъ? Если только вы станете жить такъ, чужiе народы не только не придутъ завоевывать васъ, но переймутъ ваше устройство и присоединятся къ вамъ.

№ 18.

Революцiя только тогда можетъ совершиться и только тогда благотворна, когда она разрываетъ те узы, которыя связываютъ людей, заставляя ихъ страдать, и когда, уничтожая идоловъ, которымъ прежде поклонялось человечество, приближаетъ человечество къ тому благу, къ которому оно всегда стремится. Узы, связывающiя теперь народы, это насилiе власти. Идолы, которымъ жертвуютъ теперь люди своимъ благомъ и свободой, — это идолы воображаемаго единаго государства — отечества. Благо, къ которому приближаетъ настоящая революцiя, — это благо истинной свободы и замена общенiя людей одного государства, поддерживаемаго насилiемъ, общенiемъ всемiрнымъ, основаннымъ на разумномъ согласiи.

№ 19.

Обыкновенно предполагаютъ, что общественный порядокъ и спокойствiе людей держится только на насилiи власти, но ведь это совершенно неправда. Утвержденiе это подобно тому, которое сделалъ бы здоровый человекъ прежняго поколенiя о томъ, что онъ чувствуетъ себя сильнымъ и здоровымъ только потому, что каждый годъ на молоду месяце выпускаетъ изъ себя несколько чашекъ крови. Онъ силенъ и здоровъ несмотря на то, что безъ надобности пускаетъ кровь. Такъ и люди живутъ въ кое какомъ очень сомнительномъ спокойствiи и порядке не потому, что повинуются насилiю, а несмотря на то, что терпятъ насилiе и повинуются ему.

№ 20.

Тоже, что при прекращенiи повиновенiя и разрушенiя существующаго порядка, основаннаго на насилiи, будутъ, могутъ быть безпорядки, буйства, насилiя, то это никакъ не доказываетъ того, что существующiй порядокъ былъ хорошъ. Революцiя состоитъ въ замене худшаго порядка лучшимъ. И замена эта не можетъ совершиться безъ внутренняго потрясенiя, но потрясенiя временнаго. Замена же дурного порядка лучшимъ есть неизбежный и благотворный шагъ впередъ человечества.

№ 21.

Ответить на этотъ вопросъ можно только темъ, что люди, отказавшiеся отъ насилiя и не повинующiеся насилiю, какъ и всегда все люди, будутъ находиться въ разныхъ степеняхъ признанiя истины и будутъ различно относиться къ совершаемымъ надъ ними насилiямъ. Будутъ такiе, которые, несмотря на признанiе незаконности насилiя, будутъ всетаки по слабости отдаваться старой привычке, въ некоторыхъ случаяхъ ограждать себя насилiемъ, будутъ, отдаваясь непосредственному животному чувству, отвечать насилiемъ на насилiе, будутъ и такiе, которые только въ редкихъ случаяхъ будутъ употреблять насилiе, для огражденiя себя и своихъ близкихъ, наконецъ и такiе, которые всегда будутъ переносить насилiе, никогда не совершая его. Трудно, чтобы люди, воспитанные въ строе, поддерживаемомъ насилiемъ, незаконностью, неразумностью насилiя, во всехъ случаяхъ воздерживались отъ насилiя.

Но если только и те, и другiе, и третьи, будутъ признавать незаконность, ненужность насилiя и не будутъ повиноваться власти, требующей насилiя, не будутъ признавать незаконной власти, то это одно признанiе въ корне отъ основанiя до вершины изменитъ весь строй теперешняго общества и, несомненно, никакъ не увеличитъ, a наверное уменьшить зло темъ, что будетъ называть зло зломъ, а не возвеличивать и обож[ествлять] его.

№ 22.

И люди христiане, продолжая жить по прежнему, не только не признали разумность и законность подчиненiя безъ борьбы и неразумность и незаконность повиновенiя насилiю, но какъ разъ обратно: признали неразумность и постыдность подчиненiя безъ борьбы и неразумность и законность повиновенiя. И, живя такъ, христiанскiе народы продолжали делать то, что делали нехристiанскiе и все больше и больше запутывались въ противоречiяхъ христiанства и насилiя. И дошли наконецъ до всехъ техъ ужасовъ и нелепостей, которые переживало и переживаетъ человечество: до военной власти главы христiанскаго мiра — папы, до благословенiя войны, до костровъ, виселицъ, электрической казни, до провозглашенiя братства или смерти, до христiанскихъ миллiардеровъ, не знающихъ, куда девать свои деньги, и миллiоновъ рабочихъ, не знающихъ, чемъ кормить свои семьи, до превращенiя христiанскихъ народовъ въ вражескiя войска, отдающiе все свои силы на вооруженiе другъ противъ друга и готовыхъ всякую минуту растерзать другъ друга.

№ 23.

Мы такъ привыкли къ тому рабскому состоянiю, въ которомъ находимся, что намъ кажется совершенно естественнымъ то, что должно бы повергнуть въ величайшее недоуменiе и удивленiе всякаго истинно свободнаго человека. Кто то такой, не Богъ, a человекъ, люди, велели, чтобъ я платилъ кому то каждый годъ столько то денегъ, чтобы, покупая железо, керосинъ, водку, сахаръ, я кому то за что то платилъ деньги, кто то велелъ, чтобы я на границе платилъ столько то денегъ за товаръ, который получу и который отвезу. Кто то велелъ, чтобы я сына своего отдалъ въ кемъ то устроенную школу и потомъ отдалъ бы его въ солдаты, и т. д. и т. д. Кто же этотъ кто то такой, котораго я долженъ слушаться? Въ однихъ местахъ мне говорятъ, что это царь и что поэтому я долженъ делать все то, что отъ меня хочетъ этотъ царь, котораго я не знаю, а можетъ быть, и знаю и презираю. Разве это не самое постыдное рабство, если я повинуюсь, да еще въ такихъ делахъ, которыя противны моей совести?

Всего этого требуетъ человекъ, котораго выбралъ тотъ человекъ, котораго я выбиралъ. И тотъ, котораго я выбиралъ, и тотъ котораго тотъ выбиралъ, — все они люди, человеки, подверженные соблазнамъ, слабостямъ, и я долженъ только верить, что я хочу всего того, что они мне велятъ. Едва ли это не еще худшее рабство, худшее потому, что съ обманомъ.

Главное же — мне нетъ никакой надобности повиноваться никому. Я могу согласиться съ товарищемъ, съ товарищами и исполнять то, что мы решили. Если же я не согласенъ, я не буду исполнять. Они могутъ заставить меня, но я не хочу и не вижу нужды повиноваться кому бы то ни было. Не вижу нужды повиноваться кому бы то ни было, главное, потому, что если только я признаю, что я долженъ и буду всегда повиноваться не себе, а другому, я лишаюсь своего главнаго человеческаго свойства, и я могу быть принужденъ делать то, что противъ моей совести, признаваемому мной высшему закону. Такъ что повиновенiе другому, повиновенiе власти есть всегда отреченiе отъ своего человеческаго достоинства, есть отреченiе отъ высшаго закона, отъ Бога. Такъ что смыслъ революцiи, предстоящей теперь человечеству, есть возстановленiе утраченнаго людьми христiанскаго мира человеческаго достоинства и признанiя какого-либо единаго высшего закона.

Отъ этого то я и думаю, что революцiя, которая предстоитъ намъ, есть самый великiй переворотъ, который на нашей исторической памяти переживало человечество.

№ 24.

«Пока развитое меньшинство, поглощая жизнь поколенiй, едва догадывалось, отчего ему такъ ловко жить; пока — говорить Герценъ полстолетiя тому назадъ — большинство, работая день и ночь, не совсемъ догадывалось, что вся выгода работы для другихъ, и те и другiе считали это естественнымъ порядкомъ, мiръ антропофагiи могъ держаться. Люди часто принимаютъ предразсудокъ, привычку за истину, — и тогда она ихъ не теснитъ; но когда они однажды поняли, что ихъ истина вздоръ, дело кончено, тогда только силою можно заставить делать то, что человекъ считаетъ нелепымъ». И большинство народа начинаетъ догадываться, что то, что такъ высоко ценится теми, кому оно выгодно, есть только признакъ порабощенiя большинства народа.

№ 25.

ужасное суеверiе необходимости и святости этихъ идоловъ всеми силами поддерживаютъ правящiе классы, такъ какъ все ихъ благосостоянiе, возможность порабощать народы, жизнь его трудами — основаны на этомъ ужасномъ суеверiи.

№ 26.

Какъ будутъ жить безъ государства и правительства? Да точно такъ, какъ живутъ люди теперь, только безъ всехъ техъ золъ, которые несутъ люди теперь отъ государственной власти. Говорятъ, люди передерутся безъ этой власти. Но это неправда: люди живутъ мирно не потому, что есть власть, а потому, что они все знаютъ, что выгоднее такъ жить. И люди, особенно люди, живущiе земледельческой жизнью, живутъ поколенiями безъ надобности въ какомъ бы то ни было начальстве. Если же среди нихъ являются разбойники, воры, то никакое правительство никогда не уничтожало разбойниковъ и воровъ. Они есть при всякомъ правительстве. И удерживаютъ людей — все это знаютъ — не войска, жандармы и суды, а добрые нравы.

А ничто не развращаетъ такъ добрые нравы, какъ войско, жандармы и суды.

№ 27.

«Но люди не могутъ отказаться отъ техъ благъ, которыя прiобретаются более щирокимъ общенiемъ, чемъ мiрскiя сходки, обслуживающiя только вопросы деревни, — скажутъ на это. — Людямъ нужна заводская промышленность, и пути сообщенiя, и почты и телеграфы, и учебныя заведенiя, и библiотеки». Но почему же предполагать, что все те необходимыя для людей соединенiя, какъ промышленныя заведенiя, пути сообщенiя, просветительныя учрежденiя, не могутъ иначе возникнуть, какъ только посредствомъ государственнаго насилiя?

Люди могутъ и безъ правительственнаго насилiя, какъ они это и теперь делаютъ, вступать въ необходимыя для нихъ соединенiя и безъ насилiя, по добровольному соглашенiю, установлять все те учрежденiя, которыя нужны имъ, какъ торговыя, промышленныя, художественныя, научныя, международныя соединенiя. И добровольно сложившiеся такiя соединенiя будутъ исполнять, какъ это и происходитъ во многихъ делахъ и теперь, все то, даже и гораздо больше того, что исполняютъ правительственныя учрежденiя, съ той только разницей, что соединенiя насильническiя, возникшiя изъ сложной игры насилiя,[77] держатся только до техъ поръ, пока держится насилiе, и распадается, какъ только оно прекращается.

поръ, пока они нужны и удовлетворяютъ желанiямъ соединившихся.

Сноски