Фальшивый купон (варианты)

№ 1.

<Махинъ былъ прежнiй товаршцъ; его выгнали изъ гимназiи въ прошломъ году за кутежи и нехорошiя дела. Тогда Митя былъ съ нимъ друженъ и теперь видалъ его, несмотря на то, что родители запрещали ему съ нимъ видеться. Теперь Митя решилъ итти къ нему именно потому, что приказанiй отца, который его считаетъ мошенникомъ, онъ не хотелъ соблюдать, и потому, что Махинъ знаетъ, какъ добыть денегъ и где заложить часы и, кроме того, Махинъ придумаетъ что-нибудь. Съ темъ чтобы Махинъ что-нибудь придумалъ,> Митя досталъ изъ стола купонъ и мелочь и наделъ пальто и пошелъ къ Махину.

№ 2.

Все, что узналъ Петръ Николаичъ объ лошадяхъ, было то, что была найдена шкура съ саврасаго мерина, которую Петръ Николаичъ призналъ за шкуру Красавчика, и это еще больше раздражило Петра Николаича. Онъ не могъ теперь безъ злобы видеть мужиковъ и говорить про нихъ.

Не могъ Петръ Николаичъ и простить земскому начальнику того, что онъ не обвинилъ Прокофiя. На суде онъ, какъ свидетель, настаивалъ, но земскiй начальникъ не могъ обвинить Прокофiя, и Петръ Николаичъ возненавиделъ и земскаго начальника и, встретившись съ нимъ черезъ две недели въ дворянскомъ собранiи, высказалъ ему свое неудовольствiе такъ грубо, что земскiй начальникъ, человекъ очень вспыльчивый, съ своей стороны наговорилъ ему много непрiятностей, въ томъ числе самое казавшееся обиднымъ Петру Николаичу слово, что его шляхетскiй гоноръ напрасно такъ возмущается.

Вследъ зa этимъ на выборахъ Петръ Николаичъ положилъ земскому начальнику налево, а когда на земскомъ собранiи шло дело о передаче земскихъ школъ духовенству, Петръ Николаичъ неожиданно перешелъ на сторону консерваторовъ и своимъ голосомъ решилъ въ пользу приходскихъ школъ. Когда предводитель — либералъ сталъ спрашивать его, зачемъ онъ поступилъ такъ, онъ объявилъ, что не намеренъ быть на одной стороне съ крамольникомъ, какъ земскiй начальникъ.

— Какой же онъ крамольникъ? — спросилъ предводитель.

— Какъ же, когда они получаютъ запрещенные листки и раздаютъ ихъ.

— Да это не онъ, а сынъ.

— Разве не все равно?..

Случилось вскоре после этого, что у земскаго начальника, у котораго былъ сынъ студентъ, сделали обыскъ и нашли революцiонные листки. Студента арестовали и посадили въ тюрьму.

Семья земскаго начальника была убеждена, что это все было по доносу этого мерзкаго полячишки, и ненависть между двумя семьями дошла до последней степени.

Дочь земскаго начальника — курсистка решила, что при теперешнемъ общественномъ строе нельзя жить, и вместе съ пятью студентами и тремя товарками составили заговоръ измененiя существующаго правленiя, при чемъ допускали необходимость жертвъ. У нихъ были две партiи: одни говорили, что можно и должно убивать, если нужно, a другiе говорили, что нельзя. Заговоръ открыли и несчастную чахоточную Людмилу посадили въ домъ предварительнаго заключенiя.

№ 3.

и собирался работать съ нимъ вместе, когда выйдетъ. Въ одномъ онъ не согласился съ Николаевымъ. Николаевъ говорилъ, что убивать нехорошо, на душе нехорошо бываетъ, а Степанъ говорилъ, что ничего, убивать все одно какъ теленка или курицу. Все равно помретъ.

Николаевъ открылъ ему, что онъ бежитъ, и просилъ его выплатать пробой той камеры, въ которой сиделъ. Вместе бежать нельзя, и Николаевъ советовалъ Степану бежать изъ Серпухова и разсказалъ, какъ это сделать.

И Степанъ, разспросивъ подробно, какъ надо делать и где найти Николаева, ждалъ, когда ихъ прогонятъ въ Серпуховъ.

№ 4.

Степанъ исполнилъ все, какъ сказалъ Николаевъ, и бежалъ изъ Серпухова. Острогъ совсемъ озлобилъ, озверилъ его. Онъ бежалъ безъ денегъ, безъ одежи. Онъ попросился ночевать къ леснику-сторожу. Ночью убилъ сторожа и жену, взялъ одежу и денегъ 2 р. 70 и билетъ. За ночь прошелъ 30 верстъ и очутился въ другомъ уезде, тамъ, где обещалъ сойтись съ Николаевымъ. Николаевъ, узнавъ про его дела, не захотелъ съ нимъ быть. Тогда Степанъ[47] ушелъ и сталъ ходить одинъ. Онъ загубилъ 12 душъ, когда попался.

Последнее убiйство его было въ уездномъ городе. Онъ забрался ночью, убилъ старика, его сына, девочку и, услыхавъ, что въ чулане ворочаются, зашелъ туда. Тамъ лежала женщина. Она смотрела на Степана не испуганными, но кроткими глазами и крестилась.

— Жаль мне тебя, — сказала она.

— Ну, разговаривать съ вами, — сказалъ Степанъ и полоснулъ ее ножомъ по горлу. Она не противилась и только прижала руку къ груди.

Обобравъ, что нужно было, Степанъ ушелъ и усталый легъ въ канаву.

№ 5.

Все помещики были ему незнакомы. Сошелся онъ здесь невольно только съ семействомъ[48] одновладельца села Максима Петровича Иванова. Максимъ Петровичъ былъ человекъ мрачный, скучный и непрiятный. <Женился на богатой помещице, промоталъ ея состоянiе, овдовелъ и жилъ съ свояченицей Марiей Семеновной, у которой оставалось еще состоянiе и которая жалела племянниковъ и отдавала все, что имела, и весь свой трудъ этимъ племянникамъ. Это была старая, сморщенная 50-летняя девица, тихая, кроткая, всегда деятельная и спокойная. Она не только заботилась о племянникахъ, но и все бедные въ деревне были ей какъ дети; она ухаживала за больными, отдавала все, что позволялъ ей отдавать ея зять, и народъ зналъ и любилъ ее. Съ ней сошелся и Петръ Николаичъ и его жена, полюбившая соседку. Марiя Семеновна, узнавъ, зачемъ прiехалъ Петръ Николаичъ, очень отговаривала его настаивать на требованiяхъ помещиковъ отъ крестьянъ: «они хороши, только упрямы, и не уступятъ».

— Знаю, какiе они хорошiе, — отвечалъ Петръ Николаичъ и строго взялся зa дело.>

вышелъ къ нимъ съ ружьемъ. Мужики стали кричать, наступать на него, онъ ударилъ одного. Толпа надвинулась, сделалась свалка, ружье выстрелило. Убило одного старика. Все набросились на Петра Николаича, смяли его и съ крикомъ начали бить его. <Марiя Семеновна изъ своего дома услыхала это и бросилась къ мужикамъ. Портной кроилъ у нея и, узнавъ, въ чемъ дело, удерживалъ ее, говоря, что теперь убьютъ ее мужики.

— Пускай убьютъ. Что вы делаете, что вы делаете! — кричала она, пробиваясь сквозь толпу. Но ее отвели насильно.

— Тебе тутъ не место, Семениха, — сказалъ ей старикъ.

— Не пущу, — кричала она и рвалась въ толпу.

Ее помяли, но Петра Николаича убили до смерти и стащили его тело въ оврагъ и тамъ бросили. Прiехалъ судъ, забрали мужиковъ, стали допрашивать и главныхъ виновниковъ посадили въ острогъ.

«они, какъ когда скотина зыкается, они ошалели, они не хотели. Ихъ нечистый попуталъ». Судьи не слушали ее, смеялись надъ ней, но портной, котораго тоже допрашивали, который прожилъ 1 1/2 месяца у Марiи Семеновны, видя ея жизнь, сталъ задумываться.>

Сноски