РАБСТВО НАШЕГО ВРЕМЕНИ
№ 1 (рук. № 32).
К ГЛАВЕ VI
Заблуждение состоит в том, что при действительном улучшении теперешнего положения рабочих и тем более при переходе орудий производства в собственность рабочих, производиться будут совсем другие предметы, чем теперь, и совсем другим способом, потому что совсем другие будут потребности людей и совсем иначе захотят работать люди. При обобществлении орудий труда должен произойти такой переворот в направлении труда, т. е. чтò будут производить, и в способе производства, который нам теперь трудно себе представить.
№ 2 (рук. № 17).
К ГЛАВЕ VIII
<Нет рабства, т. е. принадлежности определенных людей определенным людям. Это определенное рабство имело свои ужасные безнравственные условия, и эти условия уничтожены, — это правда, но сущность рабства, т. е. принадлежность всего труда и даже всей внешней жизни одних людей другим осталась та же. Точно так же не только капиталист фабрикант, землевладелец, но всякий человек, принадлежащий к сословию господ, тот, который не имеет надобности продавать физический труд, есть рабовладелец и всякий человек, находящийся в необходимости продавать свой физический труд для пропитания себя и семьи, есть раб всех господ. Прежде были рабовладельцы определенных рабов. Теперь рабовладельцы — одно сословие господ, другое сословие — рабочий народ.
Говорят: это не рабы, а свободные люди, которые находят выгодным для себя работать в известных условиях, известное время. Эти самые люди могут улучшить свое положение и стать тем, что вы называете господами. И потом есть люди из господ, работающие по 10, 12 часов, и люди из народа, ничего не делающие.
Всё это правда.
Есть переходные положения между господами и рабами, есть люди наполовину господа, наполовину рабы — прислуга, прикащики и т. п., и есть люди временно рабы, переходящие в господа, всё это есть, но то, что есть, есть промежуточные люди, не исключает того, что есть резкое деление на рабов и господ, как не исключает то, что есть сумерки и рассвет, того, что есть резкое деление между днем и ночью. Господа — это те, которым чистят сапоги, которым говорят вы, у которых чистые бесполезные руки и которые большую часть времени ничего не делают. Рабы — это все те, которые чистят сапоги, выносят нечистоты, которым говорят ты, у которых грязные мозолистые руки, всегда работающие.
Суждение о том, что теперешнее положение рабочих, так называемый салариат, есть тоже рабство, хотя и признается некоторыми, признается не как действительность, а как некоторого рода метафора, большинством же вовсе не сознается и не признается.
А между тем то, что в нашем европейском мире все люди разделяются на малое число господ и большое число рабов, есть самая простая и очевидная истина, которую мы часто не видим оттого, что мы слишком привыкли считать рабством только ту форму его, которая была недавно уничтожена, новую же форму, заменившую старую, мы не признаем рабством, не видя в ней тех же черт личного произвола одного определенного лица над другими определенными лицами.
Но стоит нам вдуматься в сущность того, что составляет рабство, и в то положение, в котором находится среди нас рабочий народ по отношению к властвующим, достаточным классам, чтобы убедиться, что рабство не переставало существовать и только изменило свою форму, сделавшись из личного безличным, т. е.>
Сущность рабства есть то, что одни люди отдают весь труд всей своей жизни другим людям — господам. Господа же употребляют этот труд по своему произволу.
В этом рабство, и потому положение всех рабочих в нашем обществе есть положение рабское, с тою только разницею от прежнего рабства, что прежде были определенные рабы известных господ, которые властью правительства принуждались к полному повиновению известным господам, теперь же рабы суть те люди, которые, будучи правительством лишены имущества, постоянно держатся в необходимости продавать труд всей своей жизни тем, которые владеют имуществом, ограждаемым правительством.
<Вот эта-то истина должна прежде всего войти в сознание человечества, для того чтобы могло совершиться освобождение рабочего сословия.>
Сходство между положением общества перед освобождением крестьян и рабов в том, что также большинством не сознается незаконность положения, что малая часть видит эту незаконность, считает невозможным исправить ее сейчас, а успокаивает себя теориями о том, что это сделается само собою, и малая часть людей, которые считаются безумными, хотят сейчас же изменить положение. Так было прежде, так и теперь. Но разница в том, что теперь вопрос поставлен гораздо глубже и сложнее, радикальнее, и потому решение гораздо труднее и должно встретить еще больше препятствий.
Прежде вопрос был в том, как отменить одну из явно возмутительных форм насилия, и это легко могло быть сделано правительственной властью, теперь вопрос о том, как уничтожить пользование одними людьми трудом других, пользование, основанное на неравномерном распределении собственности.
№ 3 (рук. № 22).
А между тем то, что в наше время и при нашем устройстве есть рабы и рабовладельцы, не может быть никакого сомнения. Люди, которые идут на работы, явно губящие их жизнь, и всю жизнь работающие чужую, противную и не нужную им, но нужную их хозяевам работу, могут делать это только потому, что они рабы тех, которые их заставляют так работать. Люди же, которые могут заставлять других людей для своей выгоды и удобства по своему произволу работать не нужную рабам и губительную для их жизни работу, — это несомненно рабовладельцы.
Рабы — это все те, которые нуждаются в продаже своего телесного труда и потому каждый день работают от утра до вечера, это те, которые живут или в казармах, или по домам, сами готовя себе еду, обмывая и очищая себя, те, у которых с черными ногтями мозолистые руки и которых называют черным народом и которые сами себя так называют в противуположность господ, которых они сами считают совершенно отличными существами. Рабовладельцы же это все те люди, которые не нуждаются в продаже своего физического труда и ничего не работают руками, кроме гимнастики для здоровья, большей частью ничего не работают даже и головой, а только развлекаются удовольствиями, это те, которые живут в просторных квартирах, едят пищу, приготовленную прислугой, и сами не чистят своих жилищ и одежд, заставляя делать это прислугу, это те, у кого белые, мягкие руки, это те, которых называют господами и которые сами себя считают вправе пользоваться трудом черного народа.
№ 4 (рук. № 28).
<Рассмотрим для примера два рода рабов из тех самых, положение которых резче других поразило меня и которые представляют два различных характерных типа рабов: одни — железнодорожные грузчики, другие — женщины на ткацкой фабрике.> Если грузчики под угрозой лишения заработка покоряются требованиям надсмотрщиков, отрывающих их от обеда, сна, заставляющих перекатывать вагоны и делать всё то, что понадобится или захочется распорядителям, то разве это не полное рабство, хотя закон и не признает их рабами? И если на шелковой фабрике все женщины находятся в такой полной зависимости от хозяина, директора, смотрителя работ, что самая редкая из них может сохранить свою честь под давлением угрозы лишения заработка и приманкой увеличения его, то [разве] это не такие же невольницы, какими были крепостные?
<Рабство состоит в том, что всякий рабочий, продавший свой труд, отдается весь во власть хозяев, которым он продается.>
Различие от прежнего рабства только то, что, во 1-х, теперешний раб может (и то не всегда, а при весьма затруднительных условиях) перейти от одного рабовладельца к другому, вроде того, как это делалось за 50 лет тому назад в Юрьев день, и, во 2-х, то, что раб не числится по закону принадлежащим рабовладельцу, хотя в действительности он вполне, иногда больше, чем прежде, принадлежит ему.
№ 5 (рук. № 8).
<Нежные, либеральные люди, особенно склонные к тому, чтобы не видеть этого общего рабства рабочего сословия, обыкновенно источник всего зла видят в неорганизованности труда, в жестокости капиталистов, заводчиков, фабрикантов, в синдикатах и т. п., а между тем, стоит только не закрывать глаза на то, что есть, чтобы видеть, что источник зла есть рабство, которое проявляется не в одних фабриках и заводах, а во всей жизни нашего общества, и что если видеть источник зла в отношении господ к народу, то виноваты все нерабочие люди: чиновники, ученые, художники, фабриканты, так же как капиталисты.>
№ 6 (рук. № 45).
Положение крепостных в Европе в 18-м столетии представлялось людям того времени не рабством, а только естественным и неизбежным устройством жизни. Точно так же и по отношению к невольничеству: нужны были руки <в Америку> на плантации в колониях, и из Африки привозили для этого негров, и это казалось не рабством, а средством обработки сахарных плантаций. <Это был тот период рабства, во время которого оно не сознается.>
Рабство было, но не сознавалось как нечто установленное, а признавалось экономической формой жизни, без которой нельзя было быть и об изменении которой никто поэтому и не думал. Только к концу 18-го столетия люди Европы понемногу стали понимать, что положение рабочих не хорошо, не согласно с их мировоззрением, и началась работа, которая кончилась освобождением крепостных, в Европе раньше, у нас позже. Но уничтожение крепостничества и невольничества было уничтожением одной из форм рабства, заменившегося денежным рабством. Вот такое же, еще не вполне сознаваемое нашим обществом рабство существует среди нас теперь. До первой четверти нынешнего XIX столетия никому в голову не приходило, чтобы то положение, в котором находились рабочие в Европе, было рабство, и чтобы надо было изменить это, казавшееся естественным экономическое положение. Рабство было только в России и невольничество в Америке. И это осуждалось, положение же европейских рабочих считалось вполне нормальным. Но в середине столетия, в особенности после освобождения рабов в России и Америке, стали чаще и чаще слышаться голоса, признававшие положение рабочих неестественным, несправедливым и подлежащим изменению. И теперь, как я думаю, положение рабочих нашего времени начинает представляться уже большинству людей таким же неестественным и подлежащим изменению, каким представлялось старое рабство в конце XVIII столетия.
Теперь уже ясно видно всем людям, не одуренным научными теориями, что существующий порядок вещей не есть нечто неизбежное, стихийное, неизменное и что бедствия рабочих происходят не от какого-либо сложного социологического закона, а от самой простой, знакомой нам причины — от того, что мы владеем рабами и не хотим отказаться от выгоды своего положения.
№ 7 (рук. № 86).
«Mit der Entwicklung der kapitalistischen Production während der Manufakturperiode hatte die öffentliche Meinung von Europa den letzten Rest von Schamgefühl und Gewissen eingebüsst. Die Nationen renommierten zynisch mit jeder Infamie, die ein Mittel zu Kapitalakkumulation». («С развитием капиталистического производства во время промышленного периода общественное мнение Европы потеряло последний остаток стыда и совести. Нации стали цинически хвалиться всякою мерзостью, которая была средством для капиталистического накопления».) Капиталистическое же накопление было не что иное, как всё более и более утверждающееся рабство. Так это было 50 лет тому назад. Полстолетия жизни среди всё растущей безумной жестокости и роскоши рабовладельцев и приниженности и озлобленности рабов довело наше общество до последней степени развращения и отупения.
№ 8 (рук. № 28).
К ГЛАВЕ X.
Собственность есть в самом общем определении: известное отношение людей к предметам, т. е. произведениям человеческого труда — такое отношение, при котором всеми людьми или людьми одного и того же общества признается за каким-нибудь одним лицом или некоторыми лицами право пользования на произведенные предметы. Таково право собственности без ограждения его. Если один человек вспахал землю, посеял на ней зерно и собрал урожай и никто из сограждан его не пользовался прежде этой землей и не нуждается в ней, то урожай этого человека признается его собственностью, точно то же по отношению человека, который сделает сети и наловит рыбы, или срубит лес и построит дом, или выкопает золото или брилианты. Все предметы эти будут, до тех пор пока другие не предъявляют на эти предметы своих прав, собственностью того, кто произвел их или обменял на другие предметы прямой меной или посредством денег, и не будут нуждаться в ограждении. Но как только другие люди предъявят свои права к этим предметам, свое участие в производстве их, так предметы эти уже перестают быть свободной собственностью, и принадлежность их тому или другому лицу уже не считается несомненной, а подлежит разбирательству и решению общества или его представителей. Урожай принадлежал тому, кто произвел его, только до тех пор, пока никто не заявляет того, что он нуждался в земле, на которой он был произведен, и содействовал его произведению; но если эта земля была нужна другим для посева, сенокоса, пастьбища, и они помогали посевщику и заявляют об этом, так урожай уже не может весь принадлежать сеявшему, и если в обществе есть суд, суд этот должен решить, какая доля принадлежит ответчику и какая истцам. Точно то же с рыбной ловлей и с лесом. Нет того производства, которое не нуждалось бы в пользовании общественным достоянием и в участии других людей, и как только общество или люди этого общества предъявляют свои права, так собственность уже перестает быть безусловною. Такова настоящая свободная собственность, и такая собственность не есть фикция, а есть очень определенное и распространенное явление, без которого не могло жить человечество. Право собственности всех тех людей, которые живут в равных условиях, всегда признается ими между собой и не нуждается в ограждении насилием. Земледельцы признают без ограждения насилием друг за другом право собственности на свои дома, поля, огороды, домашних животных и не покушаются на собственность один другого.
Люди не могли бы общаться между собой, если бы среди них не было сознания справедливости принадлежности предметов, с одной стороны, выработанных самими людьми, с другой стороны, необходимых для их существования. Ни одному нормальному человеку нашего мира не придет в голову отнять у другого выкормленную им скотину или у небогатого человека его пищу или одежду. Отнимут это у него только два сорта людей: разбойники, которых не удерживает законное ограждение, и те самые люди, которые ограждают насилием собственность. Они, во имя этой ограждаемой собственности, отнимут у человека произведенное им и у бедного его последний кусок хлеба и последнюю одежду. Такова естественная, настоящая собственность, и такая собственность не может быть причиною рабства.
не имеют никакого участия, и не то, что необходимо для существования человека, а то, что в данный момент признается собственностью известных лиц и всякое покушение на что наказывается насилием, лишением свободы, побоями, казнями.
Правительства охраняют не собственность, a status quo общественного устройства. Начали же охранять это status quo правительства с древнейших времен, тогда, когда этот status quo был очевидной несправедливостью, возникшей из завоеваний, и потому эта несправедливость в продолжение веков не только не уменьшалась, но значительно увеличилась. Сначала правительства ограждали status quo, при котором одни люди владели другими, потом то, что одни владели всеми землями, потом — что те, которые успели завладеть капиталами, благодаря основным незаконностям, захватили все орудия труда и все средства существования народа, и правительство продолжает ограждать собственность.
<Причина основная есть законодательство, ограждающее несправедливость «священного права собственности».>
Все правительства ограждают священные права собственности. Но если есть какая-либо собственность и какая-либо собственность может называться священной, то это собственность своей жизни, своего труда. Какую же собственность ограждают все правительства, называя ее священной? Собственность, которую охраняют правительства, не есть собственность жизни, собственность труда, т. е. то, что никто не может отнять у другого человека — его жизни и его труда. Напротив, все правительства сохраняют награбленные произведения чужих жизней и чужого труда. Человек, грабящий труд рабочих, отдающий им 1/3, а 2/3 берущий себе, будет пользоваться помощью правительства, его насилием, для того, чтобы заставить рабочего продолжать отдавать свой труд неработающему, и не примет просьбы рабочего о том, чтобы поддержать его требования о возвращении ему хотя 1/100 обманул крестьян в пору нужды — требования податей и нанял за бесценок на свою работу. Если крестьянин не исполнит работы, правительство отнимает у крестьянина последнее. Если же крестьянин пустил лошадь, на которой он работал, в луга, его сажают в тюрьму. Существующий порядок с своими землями, отнятыми у рабочих и во власти дармоедов, с своими орудиями производства и огромными капиталами и товарами в одних руках, с своими насилиями податей прямых, на таможнях и с своими усмирениями стачек, есть постоянная вопиющая экономическая несправедливость, есть поощрение плутов, разбойников, бессовестных и угнетение тружеников, и правительство насилием поддерживает это положение, считая его законным и незаконным всякое нарушение этой незаконности — нарушением священного права собственности.
Помню, один умный человек из народа сказал мне, говоря про царствующую несправедливость: «Всё оттого, сказал он, что правительство прежде ограбило народ, отняло землю, подати, произведения труда, а потом установило законы, что нельзя грабить. Оно прежде, чем само грабить, установило бы эти законы».
Более полстолетия тому назад Прудон сказал: la propriété c’est le vol,[287] и все почувствовали ужас при этом произнесении всеми сознаваемой и скрываемой истины. Первое время о ней помнили, но вступили в свои права паучьи науки и своей паутиной закрыли, затемнили эту истину. Но истина от этого тем не менее осталась истиной, с небольшим прибавлением о том, что кража и грабеж есть не сама собственность, а ограждение ее.
печать законности на то, что захвачено насилием или обманом, хитростью, которые всегда пристраиваются к насилию. Захвачена земля у тех, кто работает на ней, и собственность земли считается законною; отбираются и требуются подати, и это требование считается законным; захватываются сами рабы и то, что произвели рабы, [и это] считается законной собственностью. А как скоро есть незаконное насилие земли, податей, имущества, так неизбежно рядом с этим есть люди, пользующиеся нуждой тех, у которых отнята земля, отняты подати и которым нужны предметы, находящиеся во власти других. Является, кроме прямых насильников, около них армия мошенников, приобретения которых все признаются законными и поддерживаются насилием. И является рабство, только тем отличающееся от прежнего, что прежнее было прямое, теперешнее же передаточное вроде электродвигателя, который невидим, потому что работает вдали от того места, где он производит свое действие.
№ 9 (рук. № 34).
права взаимного выбора супругов, рода занятий, места жительства, исповедания веры, не нуждаются в ограждении насилием именно потому, что они прирожденные и признаются всеми. Каждый человек, нарушая такое право по отношению к другому, скорее не только понимает, но чувствует, что этим нарушением он лишает себя возможности пользоваться этим правом.
№ 10 (рук. № 43).
К ГЛАВЕ XI
<Если в прежнее время, когда одни люди завоевывали других и убивали, били, брали дани и заставляли на себя работать, насилие было очевидно, потому что насилие повторялось постоянно, если же теперь, когда отбирают только произведения труда рабочих, в виде податей, и не дают им пользоваться землею и теми предметами, которые им нужны, насилие более скрыто, то это не изменяет сущности самого рабства. Точно так же, как и тогда, раб находится в полной власти рабовладельца и, точно так же, как и тогда, в случае его неповиновения, выступает то же грубое насилие, убийство, побои, заключение в тюрьму. Разница только в том, что теперь, кроме прямых насильников и рабовладельцев, правительства с войском и всякими чиновниками, есть еще большое количество посредствующих рабовладельцев: землевладельцы, капиталисты, заводчики, члены компаний и еще более отдаленные от прямого насилия, но столь же могущественные, как и первые, — банкиры, торговцы, их агенты и вся армия ученых, художников, духовенства.>
Теперешнее рабство в сравнении с тем, которое было прежде, подобно фабрике, движимой электродвигателем, находящимся вдали от того места, где он производит свое действие. Но удаление и невидимость двигателя от того места, где он производит свое действие, никак не может и не должно вводить людей в тот обман, что двигателя нет и что двигается всё само собой. Существует рабство, как и прежнее рабство, и держится оно на том же самом, на чем держалось прежнее и держится всякое рабство — на насилии, на том, что, если рабы не захотят исполнять волю хозяев, то их принудят к этому убийством, побоями, лишением свободы. Если же насилие это с убийством, лишениями свободы, побоями, подавляется теперь реже, то происходит это оттого, что рабы знают, что, как только они попытаются освободиться от своего рабства, явятся эти вооруженные люди и будут убивать, бить, сажать в тюрьмы.
Встарину завоеватель прямо, непосредственно заставлял рабов работать на себя и за неисполнение сам мучал, лишал свободы и убивал своих рабов. Если теперь капиталисты заставляют рабов работать на себя и платить себе дани не тем, что они сами прямо мучают, лишают свободы, убивают рабочих, а тем, что правительство, с которым капиталисты всегда в сделке, делает это через своих агентов, чтобы поддержать узаконения, заставляющие рабочих отдаться в волю капиталистов, то рабство всё такое же рабство и основано на том же насилии: на побоях, лишении свободы, убийстве. Рабство нового времени мало заметно нам, во 1-х, потому, что главные двигатели рабства: побои, лишения свободы, убийства, употребляются те же только во времена стачек и так называемых бунтов, а, во 2-х, потому, что насилие нового времени совершается не непосредственно, а через передачу, как через передачу действует на фабрике механический двигатель, стоящий в другом помещении.
№ 12 (рук. № 31).
Говорят, что закон одинаково ограждает как обладателя фабрики капиталиста, так и фабричного рабочего. Но разница в том, что у фабриканта и капиталиста ограждаются его несправедливо отнятые у рабочего миллионы, а у рабочего ничего нет, так что нечего и ограждать. Правда, что закон равен для того и другого. Но они-то не равны.
Равенство капиталиста и рабочего такое же, как равенство двух борцов, из которых мы одному свяжем руки, а другому дадим оружие в руки: в процессе же борьбы будем строго соблюдать равные для того и другого условия.
К ГЛАВЕ XIII
Все правительства заботятся об общественной пользе и ограждают священные права собственности.
<Но общественная польза не может состоять в том, чтобы, отбирая последнее у бедных рабочих, вынуждать их продаваться в рабство, и если есть какая-либо собственность и какая-либо собственность может называться священною, то это для каждого человека собственность своей жизни, своего труда.
Правительства, под видом общественной пользы, отнимая у нищего, отдают отнятое богатому и, под видом охранения произведений труда, охраняют награбленные произведения чужого труда, признавая их собственностью тех, которые их ограбили или наследовали от грабителей.>
Люди правительства могут непроизводительно, праздно, вредно — на войны, на безумную роскошь — растратить собранные с рабочих миллионы, и это считается вполне законным, рабочий же, взявший в долг деньги на пропитание или орудия труда и не заплативший в срок, лишается необходимого имущества и дома.
Всё в продолжение десятков лет награбленное фабрикантом имущество, возникшее из обмана рабочих, будет считаться вполне законно и будет ограждаться правительством; попытка же рабочего, заражающегося чахоткой, уйти с фабрики до срока контракта, будет преследоваться правительством, как незаконный поступок, и наказываться.
Деятельность чиновника, получающего десятки тысяч и ничего не делающего, считается вполне законною, — нищая же вдова, для прокормления детей торгующая без патента вином, контрабандист или уклоняющийся от платежей — судятся, как преступники.
Купец — рядом мошенничеств скупил хлеб у крестьян, давимых податями, — во время голода не отдает его ниже, а втрое больше покупной цены, и его деятельность законна, и правительство ограждает его собственность; если же голодный похитит пуд этой муки — его сажают в тюрьму. Землевладелец, в пору требования податей подрядивший для своих полей будущую работу крестьян вдвое дешевле, чем она стоит, будет пользоваться помощью правительства для требования исполнения крестьянином всего того, что он был вынужден обещать во время нужды, хотя бы исполнение этих требований раззорило его. Если же крестьянин пустил лошадь в луга или собрал вязанку сучьев — его сажают в тюрьму.
— чиновник же, землевладелец, ростовщик, фабрикант, не переставая обманывающие и грабящие народ, во всех своих столкновениях рабочими всегда пользуются покровительством и охранением закона.
Сноски