[ПИСЬМО К НЕИЗВЕСТНОМУ О НЕМЕЦКИХ ШКОЛАХ.]
Любезный другъ!
Я теперь почти кончаю мое путешествiе по школамъ Европы — часть Германiи, Францiя, Англiя, Италiя, Бельгiя — уже осмотрены мною — и мне страшно дать не только тебе и педагогическому мiру — но страшно самому себе дать отчетъ въ томъ убежденiи, къ которому я приведенъ всемъ виденнымъ.[149] —
Heraus damit. Вотъ оно. Только мы русскiе варвары не знаемъ, колеблемся и ищемъ разрешенiя вопросовъ о будущности человека и лучшихъ путяхъ образованiя, въ Европе же это вопросы решенные; и что замечательнее всего, разрешенные на 1000 различныхъ ладовъ. Въ Европе знаютъ не только законы будущаго развитiя человечества, знаютъ пути, по которымъ оно пойдетъ, знаютъ, въ чемъ можетъ осуществиться счастье отдельной личности и целыхъ народовъ, знаютъ, въ чемъ должно состоять высшее гармоническое развитiе человека и какъ оно достигается. Знаютъ, какая наука и какое искуство более или менее полезны для известнаго субъекта. Мало того, какъ сложное вещество разложили душу человека на — память, умъ, чувства и т. д., и знаютъ, сколько какого упражненiя для какой части нужно. Знаютъ, какая поэзiя лучше всехъ. Мало того, верятъ и знаютъ, какая вера самая лучшая. — Все у нихъ предусмотрено, на развитiе человеческой природы во все стороны поставлены готовыя, неизменныя формы.[150] И это совсемъ не шутка, не парадоксъ, не иронiя, а фактъ, въ которомъ нельзя не убедиться человеку свободному, съ целью поученiя наблюдающему школы одну за другою, какъ я это делалъ, хоть бы въ одной Германiи, хоть бы въ одномъ городе Франкфурте на М[айне]. —
— одну общую всемъ, неизменную черту определенности вы находите во всехъ этихъ школахъ. — Положимъ, въ первоначальной протестан[т]ской школе вы находите, что учитель имеетъ предписанiе не только насчетъ той последовательности предметовъ, которую онъ долженъ принять, числа часовъ, которые онъ долженъ посвятить молитве, каждому предмету, и каждому упражненiю, но вы видите, что даже те руководства, т. е. прiемы, которые онъ можетъ употреблять, определены и назначены впередъ. Мало того, самъ учитель образованъ въ известной школе, семинарiи, такъ что только эти известные прiемы понятны для него. — Вы начинаете разбирать эти предписанiя и утвержденныя руководства и находите для обученiя чтенiю и письму иногда методу складовъ, иногда новую Lauti[e]r-methode,[151] для обученiя катехизиса и священной исторiи заучиванье наизусть, для исторiи и географiи заучиванье именъ и сокращенiя, уничтожающiя смыслъ, для обученiя математики упражненiя, направленныя преимущественно на самыя действiя съ отвлеченными числами, а не на переведенiе чиселъ взятыхъ въ действительности въ отвлеченныя величины и т. д. Однимъ словомъ, вы находите недостатки (такъ вамъ кажется) и въ самомъ преподаванiи и въ последовательности его. — Но вы не верите своему сужденiю. Вы говорите себе, что la critique est aisé[e] mais l’art est difficile,[152] что прiемы эти, руководства могутъ быть далеки отъ совершенства, но все же быть наилучшими возможными. Что они могутъ казаться несовершенными въ теорiи, но оправдываться въ практике, результатами на учащихся. Вы обращаетесь къ учащимся, чтобы подтвердить свои сомненiя, и хотите проследить за процессомъ восприниманiя этаго преподаванiя. Но здесь[153] вамъ трудно сразу понять эти результаты. Организацiя школы такова, что результаты ученiя скрыты отъ учителя. Сто, двести мальчиковъ въ известный часъ входятъ, совершаютъ молитву, садятся по лавкамъ и все двести начинаютъ делать одно и тоже. Мальчикъ нетолько не можетъ выразить въ школе того, что ему понятно или непонятно, прiятно или не прiятно то или другое, но онъ не можетъ выразить словомъ то, что онъ знаетъ или не знаетъ то или другое, или что ему[154] хочется. Все разнообразiе его мысли во время класса подведено къ выраженiямъ «могу» — «хочу», которыя онъ передаетъ подъятiемъ руки.
Итакъ, во время чтенiя учителя вы не можете[155] следить за воспринятiемъ преподаваемаго. Все, что вы видите, это скучающiя лица детей, насильно вогнанныхъ въ училище, нетерпеливо ожидающихъ[156] звонка и вместе съ темъ со страхомъ ожидающихъ вопроса учителя, делаемаго для того, чтобы противъ воли принуждать детей следить за преподаванiемъ. Здесь ничего ни под[т]верждаетъ ни разрушаетъ ваши сомненiя. Вы прибегаете къ другому способу — вопросовъ — и задачъ математическихъ и сочиненiй. Но ежели вы при этомъ поручите веденiе вопросовъ учителю, то результаты ваши будутъ о[157]
Примечания
Среди рукописей Толстого сохранился небольшой отрывок, написанный им в форме письма к неизвестному лицу. Отрывок этот, как по своему содержанию, так и по стилю, и даже по внешнему виду, свидетельствует о том, что автор задумал его именно как статью«Люцерн» был задуман им в форме письма, воображаемым адресатом которого должен был быть В. П. Боткин.[494] Большая статья «О народном образовании», напечатанная в журнале «Отечественные записки», была задумана Толстым в форме письма к председателю Московского комитета грамотности И. Н. Шатилову.[495] К произведениям эпистолярного рода могут быть отнесены и «письма к редакторам», которыми пользовался Толстой неоднократно: таково, напр.; его известное письмо о Самарском голоде 1873 года.[496]
Время написания этого отрывка довольно точно датируется благодаря указаниям самого автора, который в первых же строках говорит о том, что он «почти кончает» «свое путешествие по школам Европы». Таким образом можно предполагать, что этот отрывок относится ко времени пребывания Толстого в Веймаре, где он провел полторы недели весною 1861 года (от 13 до 18 апреля нов. ст.), интересуясь преимущественно делом народного образования, именно, постановкой школьного дела в Германии. Судя по записям его Дневника, Толстой посещал здесь городские народные школы, знакомился с постановкой дела в детских садах по системе Фрёбеля и беседовал с местными немецкими педагогами. Отсюда Толстой, через Дрезден и Берлин, где он провел только по одному дню, выехал на родину.
Повидимому, именно во время этого довольно длительного пребывания в Веймаре у Толстого явилась мысль — подвести некоторые итоги, вынесенные им из наблюдений над жизнью европейских и в частности — немецких школ, и изложить их в форме письма, адресованного к лицу, интересующемуся делом народного образования. Из числа знакомых Толстого таким лицом был Б. Н. Чичерин, с которым он находился в дружеской переписке, особенно оживившейся в 1861 году, когда интересы Толстого сосредоточились преимущественно на вопросах школьного дела. К этому году относятся 3 письма Толстого (прочие не сохранились) и 13 писем Чичерина.[497]
Следует, однако, заметить, что сам Толстой прекрасно сознавал то различие в складе ума и характера, которое существовало между ним и Чичериным и по необходимости приводило к охлаждению их дружеских отношений. Это охлаждение особенно резко выразилось в его письме к Чичерину от 18 апреля 1861 г. из Дрездена, в котором Толстой, раздраженный некоторыми выражениями в письмах Чичерина,[498] ставил вопрос об их дальнейших взаимных отношениях. «Мы играли в дружбу. ». Впрочем, письмо это не было отправлено по адресу и осталось в бумагах Толстого. Переписка между ними продолжалась некоторое время и после этого письма. Так, осенью того же 1861 года Толстой обратился к Чичерину с просьбой прислать ему подходящих молодых студентов, в качестве учителей для деревенских школ Крапивенского уезда, которыми Толстой заведовал в качестве мирового посредника.[499]
Отрывок, автограф Толстого, занимает двойной лист писчей бумаги, in folio; всего исписано 31/2 страницы. Бумага необычного, немного укороченного формата, довольно плотная, но не глазированная; фабричного клейма и водяных знаков нет. На этой же бумаге написан один из отрывков Толстого из народного быта: «Все говорят: не делись...» (см. том 7, стр. 358). Текст написан с левой стороны листа, согнутого пополам; другая половина оставлена для полей. Почерк довольно мелкий, но аккуратный и разборчивый. Помарок и вставок сравнительно немного. Начало: «Любезный друг! Я теперь почти кончаю...» Текст обрывается на полуслове: «то результаты ваши будут...»
(Папка XVIII).
Часть отрывка была уже опубликована H. Н. Гусевым в его книге: «Толстой в молодости», Труды Толстовского Музея. М. 1927, стр. 380. Полностью печатается впервые.
Сноски
149. Зачеркнуто: Я не могу высказать прямо это убежденiе, ты бы засмеялся и пересталъ читать дальше. Я долженъ приготовить тебя. — Началъ я свое путешествiе съ деревенскихъ школъ въ Германiи. Въ Насаускомъ, въ Дармштатскомъ, въ Саксенъ-Мейнингенскомъ, где особенно славятся школы, я нашелъ везде одно и тоже съ малыми измененiями. Вотъ
151. [звуковой метод.]
152. [критика легка, но искусство трудно.]
153. Переделано и зачеркнуто: вы ничего не увидите
154. После: что ему начато слово: начат но осталось не законченным и по недосмотру не зачеркнуто.
156. В подлиннике: ожидающаго
157. Фраза не закончена.