[НЕЧАЯННО.]
Онъ вернулся въ шестомъ часу утра. И прошелъ по привычке въ уборную, но вместо того, чтобы раздеваться, селъ — упалъ въ кресло, уронивъ руки на колени, и сиделъ такъ неподвижно минутъ пять или десять, или часъ. — Онъ не помнилъ.
— Семерка червей. — Бита! — И онъ увидалъ его ужасную непоколебимую морду, но все-таки просвечивающую самодовольствомъ.
— Ахъ чортъ! — громко проговорилъ онъ.
За дверью зашевелилось. И въ ночномъ чепце и ночной съ прошивкой сорочке, въ зеленыхъ бархатныхъ туфляхъ — вышла его жена, красивая энергическая брюнетка съ блестящими глазами.
— Что съ тобой? — сказала она просто, но, взглянувъ на его лицо, вскрикнула то же самое. — Что съ тобой? Миша! Что съ тобой?
— Со мной то, что я пропалъ.
— Игралъ?
— Да.
— Ну и что?
— Что? — съ какпмъ-то злорадствомъ повторилъ онъ. — То, что я погибъ! — И онъ всхлипнулъ, удерживая слезы.
— Сколько разъ я просила, умоляла.
Ей жалко было его, но жалче было себя и за то, что будетъ нужда, и за то, что она не спала всю ночь, мучаясь и дожидаясь его. «Ужъ пять часовъ», подумала она, взглянувъ на часы, лежавшiе на столике. — Ахъ мучитель. Сколько?
Онъ взмахнулъ обеими руками мимо ушей.
— Все! Не все, но больше всего, все свое, все казенное. Бейте меня. Делайте со мной, что хотите. Я погибъ. — И онъ закрылъ лицо руками. — Ничего больше не знаю!
Миша! Миша, послушай. Пожалей меня, я ведь тоже человекъ, я не спала всю ночь. Тебя ждала, мучалась, и вотъ награда. Скажи по крайней мере, что? Сколько?
— Столько, что не могу, не можетъ никто заплатить. Все шестнадцать тысячъ. Все кончено. Убежать, но какъ?
Онъ взглянулъ на нее и чего никакъ не ожидалъ, она привлекала его къ себе. «Какъ она хороша», подумалъ онъ и взялъ ее за руку. Она оттолкнула его.
— Миша, да говори же толкомъ, какъ же ты это могъ?
— Надеялся отъиграться. — Онъ досталъ портсигаръ и жадно сталъ курить. — Да, разумеется. Я мерзавецъ, я не стою тебя. Брось меня. Прости въ последнiй разъ, и я уйду, исчезну. Катя. Я не могъ, не могъ. Я былъ какъ во сне, нечаянно. — Онъ поморщился. — Но что же делать. Все равно погибъ. Но ты прости. — Онъ опять хотелъ обнять ее, но она сердито отстранилась.
— Ахъ эти жалкiе мужчины. Храбрятся, пока все хорошо, а какъ плохо, такъ отчаянiе и никуда не годятся.
Она села на другую сторону туалетнаго столика.
— Разскажи порядкомъ.
Онъ говорилъ, что решилъ покончить съ собой, но она видела, что онъ ничего не решилъ, а былъ въ отчаянiи и готовъ былъ на все. Она выслушала его, и когда онъ кончилъ:
— Все это глупо, гадко: нечаянно проиграть деньги нельзя. Это какое-то кретинство.
— Ругай, что хочешь делай со мной. —
— Да я не ругать хочу, а хочу спасти тебя, какъ всегда спасала, какъ ты ни гадокъ и жалокъ мне.
— Бей, бей. Недолго уже...
— Такъ вотъ слушай. По-моему какъ ни мерзко, безжалостно мучать меня. Я больна — нынче еще принимала... и вдругъ этотъ сюрпризъ. И эта безпомощность. Ты говоришь, что делать? Делать очень просто что. Сейчасъ же, теперь 6 часовъ, поезжай къ Фриму и разскажи ему. 27
— Разве Фримъ пожалеетъ. Ему нельзя разсказать.
— Какъ, однако, ты глупъ. Неужели я буду советовать тебе разсказать директору банка, что ты доверенныя тебе деньги проигралъ въ... Разскажи ему, что ты ехалъ на Николаевский вокзалъ... Нетъ. Сейчасъ поезжай въ полицiю. Нетъ не сейчасъ, а утромъ въ 10 часовъ. Ты шелъ по Нечаевскому переулку, на тебя набросились двое. Одинъ съ бородой, другой почти мальчикъ съ браунингомъ и отняли деньги. И тотчасъ же къ Фриму. То же самое.
— Да, но ведь... — Онъ опять закурилъ папиросу. — Ведь они могутъ узнать отъ Некраскова.
— Я пойду къ Некраскову. И скажу ему. Я сделаю.
Миша началъ успокаиваться и въ 8 часовъ утра заснулъ какъ мертвый. Въ 10 она разбудила его.
Это происходило рано поутру въ верхнемъ этаже. Въ нижнемъ же этаже въ семействе Островскихъ въ шесть часовъ вечера происходило следующее. Только что кончили обедать. И молодая мать, княгиня Островская, подозвала лакея, обнесшаго уже всехъ пирожнымъ, апельсиннымъ желе, спросила чистую тарелку и, положивъ на нее порцiю желе, обратилась къ своимъ детямъ, ихъ было двое: старшiй, мальчикъ семи летъ, Вока, девочка четырехъ съ половиной Таничка. Оба были очень красивыя дети: Вока серьезный, здоровый, степенный мальчикъ, съ прелестной улыбкой, выставлявшей разрозненные, меняющiеся зубы, и черноглазая, быстрая, энергическая Таничка, болтливая, забавная хохотунья, всегда веселая и со всеми ласковая.
— Дети, кто снесетъ няне пирожное?
— Я, — проговорилъ Вока.
— Я, я, я, я, я, я, — прокричала Таничка и ужъ сорвалась со стула.
— Нетъ, кто первый сказалъ. Вока. Бери, — сказалъ отецъ, всегда баловавшiй Таничку и потому всегда бывшiй радъ случаю выказать свою безпристрастность. — А ты, Таничка, уступи брату, — сказалъ онъ любимице.
— Воке уступить я всегда рада. Вока, бери, иди. Для Воки мне ничего не жалко.
Обыкновенно дети благодарили за обедъ. И родители пили кофе и дожидались Воки. Но его что-то долго не было.
— Таничка, сбегай въ детскую, посмотри, отчего Вока долго не идетъ.
Таничка соскочила со стула, зацепила ложку, уронила, подняла, положила на край стола, она опять упала, опять подняла и съ хохотомъ, семеня своими обтянутыми чулками сытыми ножками, полетела въ коридоръ и въ детскую, позади которой была нянина комната. Она было пробежала детскую, но вдругъ позади себя услыхала всхлипыванiе. Она оглянулась. Вока стоялъ подле своей кровати и, глядя на игрушечную лошадь, держалъ въ руке тарелку, и горько плакалъ. На тарелке ничего не было.
— Вока, что ты? Вока, а пирожное?
— Я—я—я нечаянно съелъ дорогой. Я не пойду... никуда... не пойду. Я, Таня... я право нечаянно... я все съелъ... сначала немного, a потомъ все съелъ.
— Ну что же делать?
— Я нечаянно...
— Вока, вотъ что. Ты не плачь, а пойди къ няне и скажи ей, что ты нечаянно, и попроси прощенья, а завтра мы ей свое отдадимъ. Она добрая.
Рыданiя Воки прекратились, онъ вытиралъ слезы и ладонями и противной стороной ручекъ.
— А какъ же я скажу? — проговорилъ онъ дрожащимъ голосомъ.
— Ну, пойдемъ вместе.
И они пошли и вернулись счастливые и веселые. И счастливые и веселые были и няня и родители, когда няня, смеясь и умиляясь, разсказала имъ всю исторiю.
Примечания
«В Детскую мудрость, как нечаянно пирожное съел и не знал, что делать, и как научили покаяться» (см. т. 58, стр. 61). Из этой записи видно, что первоначально Толстой имел в виду только этот сюжет (без параллели) и думал обработать его для «Детской мудрости». 12 июня Толстой поехал к В. Г. Черткову в Мещерское и там 20 июня написал весь рассказ. В своем Дневнике 20 июня Толстой отметил: «И написалъ Детскую мудрость» (см. т. 58, стр. 67). Поехавший с ним вместе В. Ф. Булгаков записал в своем дневнике 20 июня 1910 г.: «С утра Л. Н. очень веселый и оживленный. Вдруг утром усиленно пишет. Александра Львовна вошла на цыпочках, положила для поправок на стол вновь переписанное письмо славянскому съезду. Он — ни звука. Пишет сам на листках бумаги. Потом приходит к ней на балкон, вручает рукопись — оказывается написал рассказ — и декламирует:
Сочинитель сочинял,
А в углу сундук стоял.
Сочинитель не видал,
Спотыкнулся и упал. 483
». (В. Булгаков, «Лев Толстой в последний год его жизни, изд. «Задруга». М. 1918, стр. 237). В тот же день вечером Толстой прочитал свой новый рассказ вслух.
21 июня Булгаков записал в дневнике: «По одному случайному поводу тут же он сказал о вчерашнем рассказе, где, между прочим, изображается муж, возвратившийся домой в отчаянии после крупного проигрыша в карты: — Я хотел представить, — особенно на это я не хотел налегать, — что в отчаянии он хочет сначала забыться удовлетворением половой похоти, а когда жена его оттолкнула, то папироской...» (там же, стр. 241).
22 июня Толстой получил из Ясной поляны две телеграммы, сообщавшие о нервном состоянии Софьи Андреевны; на другой день он поехал в Ясную поляну.
27 июня в дневнике А. Б. Гольденвейзера записано следующее: «Пришел Илья Васильевич и сказал, что Л. Н. зовет Александру Львовну. Она вернулась от Льва Николаевича с листочком в руке и рассказала следующее: Л. Н. во втором маленьком рассказе, который он написал у Чертковых, описывая в начале наружность дамы (несимпатичной), описал ее так, что можно предположить внешнее сходство с Софьей Андреевной. Между тем Софья Андреевна спрашивала его, где эти рассказы. Л. Н. сказал, что они у него, и она сказала, что их нужно взять непременно с собой. 484 Тогда Л. Н. спохватился, что она может обернуть это на себя, взял листок, изменил описание наружности дамы и просил поскорее переписать и заменить этот листок переписанным. Варвара Михайловна [Феокритова] стала переписывать. Я попросил списать себе это изменение. Александра Львовна сказала: — Вы записываете? Так возьмите себе этот листок совсем. Можете его приклеить к своим запискам» (А. Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», т. II, стр. 78). Снимок с этого листка (машинной копии) приложен к дневнику Гольденвейзера. На нем слова «энергическая брюнетка» и «блестящими» зачеркнуты и рукой Толстого вписано: после слова «жена» — «не высокая полная», после слова «красивая» (вместо «энергическая брюнетка») — «блондинка», а вместо слова «блестящими» — «нежно ласковыми голубыми».
Рассказ «Нечаянно» появился в печати после смерти Толстого, — в № 87 газеты «Речь» от 30 марта 1911 г.
В Рукописном отделении ГТМ (AЧ, папка 139) имеется первый автограф рассказа «Нечаянно». Он содержит 5 листов разной величины и качества: л. 1 — отрезок (в 1/8 л.), текст на обороте линованной и заполненной рукой В. Г. Черткова (карандашом) бумаги («Правда, что любовь сама по себе уже есть проявление бога во мне» и пр.); л. 2 — почтовой клетчатой бумаги (текст на обеих сторонах); л. 3 — обыкновенной почтовой бумаги (текст на обеих сторонах); л. 4 — линованной писчей бумаги в 1/4 л. (текст на обеих сторонах); л. 5 — обыкновенной почтовой бумаги (текст на обеих сторонах). Заглавия нет.
Кроме автографа, имеется еще машинописная копия с него, содержащая 6 листов обыкновенной писчей бумаги 4°. Поправки рукой Толстого на лл. 5 и 6. Рукопись хранится в Рукописном отделении Института русской литературы.
Сноски
27. Зачеркнуто: (Фримъ — это директоръ банка, въ которомъ служилъ Миша).
«Моих литературных и нравственных скитальчествах» Ап. Григорьева приводятся две строки, которые его отец вынес из Благородного пансиона:
Танцовальщик танцовал,
484. На другой день Толстой вместе с Софьей Андреевной собирался поехать к сыну Сергею Львовичу.