Д.
[РАЗГАР ВЕЛИКОЙ СЕВЕРНОЙ ВОЙНЫ.]
№ 24.
Въ 1708-мъ году <Святая> Пасха приходилась [4] Апреля. Весна была ранняя и дружная. <Въ неделю прошли реки и бугры> и на Страстной еще начали пахать, Ржи вскрылись изъ подъ снега зеленыя и ровныя безъ вымочекъ. Зазеленелась осенняя травкa, стала пробивать новая, скотину уже выпустили на выгоны, и мужики поехали пахать и свою и господскую и радовались на мягкую и разсыпчатую разделку земли подъ овсяный посевъ. Бабы и девки и на мужицкихъ и на барскихъ дворахъ, — развешивали по плетнямъ платье и мыли въ несбежавшей еще снеговой воде порты, холсты, кадушки, столы и лавки, готовясь къ празднику. Было тепло, светло, весело. Птица еще не разобралась по местамъ и все еще летела надъ полями, лесами и болотами. На выгоне кричали ягнята, въ поле ржали жеребята, отъискивая <запряженныхъ въ сохи> матокъ; чижи, жаворонки, щеглята, пеночки со свистомъ и песнями перелетали съ места на место. Бабочки желтыя и красныя порхали надъ зеленеющими травками, пчела шла на ракиту и носила уже поноску. Молодой народъ работалъ и веселился, старые люди и те выползли на солнышко и тоже, поминая старину, хлопотали по силе мочи. Если и было, <какъ всегда бываетъ> у людей, горе, болезни, немощь и смерть, ихъ не видно было, и въ поляхъ и въ деревне все были радостны и веселы.
Въ <самый> чистый четвергъ ввечеру вернулся домой въ Ясную Поляну молодой мужикъ Василiй, Меньшовской барщины, изъ Воздремы[224] подъ засекой. Онъ былъ тамъ въ работникахъ въ бондаряхъ и тамъ услыхалъ о прiезде Крапивенскаго воеводы съ наборщикомъ. Воевода съ наборщикомъ ехали забирать рекрутъ старыхъ наборовъ:
<послали собирать народъ>. Дядя Савелiй ходилъ на барской дворъ и узналъ, зачемъ прiехали. Онъ былъ сватъ Васильеву отцу Анисиму, велелъ Василью бежать домой и дать слухъ. Василiй, какъ былъ босикомъ, въ обедъ бросился бежать, да не дорогой, чтобъ не остановили, а пробежалъ задворками на пчельникъ, съ пчельника въ засеку, да засекой чертой къ Ясной Поляне. Прибежалъ онъ въ полдни. Дома никого не было, кроме бабъ. Мужики пахали. Онъ побежалъ въ поле, нашелъ своихъ у Чернаго верха. Отецъ его Анисимъ и братъ Семенъ пахали. Увидавъ Василья, все мужики, пахавшiе вблизи, побросали сохи и окружили Василья. Василiй разсказалъ, что виделъ и слышалъ. Василiй былъ[225] 21 года, года два женатый. <Детей у него еще не было.> Онъ былъ 2-й сынъ Анисима и любимый. Начальство и всегда было страшно мужикамъ, но теперь было особенно страшно. Съ 1705 по 1708 [годъ] было 5 наборовъ солдатъ и рабочихъ, и съ 5 наборовъ должно было сойти съ 23 дворовъ Ясной Поляны 6 человекъ, а изъ ихъ деревни поставили только 2-ихъ. Однаго двороваго поставила Бабоедиха, да однаго Василiй Лукичъ Карцовъ, а 4 были въ недоимке. Въ прошломъ году наезжалъ комисаръ, да Бабоедиха отдарила его и не поставила, съ Карцова не следовало, съ Абремовой взять было нечего, а съ Дурновской и Меньшовской тогда взяли двухъ, Сергея Лизунова, да Никифора, но одинъ Сергей ушелъ, и теперь были въ деревне; поэтому теперь и Меньшовскимъ и Дурновскимъ должно было придтись плохо. Расчитывали мужики, что беглыхъ возьмутъ, да за укрывательство передерутъ всехъ, да еще остальныхъ 4-хъ не изъ кого, какъ изъ нихъ возьмутъ.
— двое и Бабаедихиныхъ 8 сохъ. Мужики уткнули сохи, завернули лошадей, которые и борозды не дошли, и собрались все около Анисима.[226]
№ 25.
1.
въ самое бурное время царствованiя Петра 1-го, мало въ чемъ была похожа на теперешнюю Ясную Поляну. Только бугры, лощины остались на старыхъ местахъ, а то все переменилось. Даже и две речки — Ясенка и Воронка, которыя протекаютъ по земле Ясной Поляны, и те переменились — где переменили теченье, где обмелели, а где выбили бучилы, где было мелко, и везде обеднели водой. Где были леса, стали поля, где было не пахано, все теперь разодрано, давно выпахано и опять заброшено. Заповедная казенная засека, которая на полкруга окружаетъ землю Ясной Поляны, теперь вся порублена. Осталось мелколесье тамъ, где были нетронутые засечные леса, только заруба вилась по краямъ, чтобы не давать ходу Татарамъ. Где теперь три дороги перерезаютъ землю Ясной Поляны, одна старая, обрезанная на 30 саженъ и усаженная ветлами по плану Аракчеева, другая — Каменная, построенная прямее на моей памяти, 3-я — железная, Московско-Курская, отъ которой не переставая почти доносятся до меня свистки, шумъ колесъ и вонючiй дымъ каменнаго угля, — тамъ прежде, за 170 летъ, была только одна Кiевская дорога и та не деланная, a проезжанная и, смотря по времени года, переменявшаяся, особенно по засеке, которая не была еще прорублена, по которой прокладывали дорогу, то въ одномъ, то въ другомъ месте. — Народъ переменился еще больше, чемъ произрастенiя земли, воды и дороги. Теперь я одинъ помещикъ, у меня каменные дома, пруды, сады; деревня, въ которой считается 290 душъ мужчинъ и женщинъ, вся вытянута въ одну слободу по большой, <старой> Кiевской дороге. Тогда въ той же деревне было 137 душъ,[228] 5-ть помещиковъ, и у двухъ помещиковъ свои дворы были <не лучше теперешняго хорошаго мужицкаго> и стояли дворы эти въ середине своихъ мужиковъ, и деревня была не на томъ месте, где теперь, <барскiй дворъ былъ пустырь, а где теперь деревня, было поле> a крестьянскiе и помещичьи дворы какъ разселились, кто где селъ, такъ и сидели на томъ месте надъ прудомъ <подъ лесомъ, где стоятъ старые две сосны>, которое теперь называется селищами и на которомъ, съ техъ поръ, какъ я себя помню, 40 летъ сеютъ безъ навоза и где на моей памяти находили въ земле кубышки съ мелкими серебрянными деньгами. Теперь у мужиковъ каменныя и деревянныя, въ две связи, избы, есть крытыя въ зачесъ и все почти белыя, и живутъ мужики малыми семьями, тогда избы были маленькiя 6, 7 аршинъ съ сенцами и клетью, все топились по черному, а семьи были большiя по 20 и больше душъ въ одномъ дворе. Племянники жили съ дядями, братья двоюродные не делились. Помещики не позволяли делиться, а сгоняли въ одинъ дворъ какъ можно больше народа. Старые помещики и ихъ прикащики и старосты говаривали, что мужиковъ надо какъ пчелиные рои сажать по крупнее. Пускай ссорятся и дерутся промежъ себя, а все какъ большая семья, что большой рой, всегда противъ малой семьи заберетъ силу и есть съ чего потянуть, да и для роя посуда одна. Кроме того и подати тогда и солдатчину, которую только стали отбывать, раскладывали еще не по душамъ, a по дворамъ. Теперь мужики ходятъ въ сапогахъ, картузахъ, и бабы въ ситцахъ и плисахъ, тогда кроме самодельныхъ рубахъ, кафтановъ и шубъ другихъ не знали. Мужики носили летомъ только шляпы черепениками,[229] а зимой треухи и малахаи. Шубы шили безъ сборокъ, а съ двумя костышками на спине. <Лыко свое не переводилось,> онучи были черные, лапти липовые. Бабы носили кики деревянныя съ назатыльниками и съ бисерными подвесками. Вместо серегъ носили пушки гусиные, занавески и рубахи шитые шерстями на плечахъ. —
Заработки теперь у мужиковъ везде, и на дорогахъ, и въ Туле, и у помещиковъ; и у всякаго беднаго мужика въ году перейдетъ черезъ руки рублей 50 серебромъ, а у богатаго 200 и 300; тогда заработковъ за деньги нигде никакихъ не было. Все занимались землею, лесомъ въ засеке, и только и деньги бывали, когда продастъ мужикъ на базаре въ Туле овцу, корову, лошадь, хлеба или меду, у кого были пчелы. И у кого деньги были рублей 50, тотъ считался богачомъ и зарывалъ деньги въ землю. Теперь въ Казенной засеке разделены леса по участкамъ, просеки поделаны и караулъ строгiй, такъ что не только лесомъ, но и за орехи и за грыбы бабъ ловятъ и штрафы съ нихъ берутъ, а прежде подзасечные и помещики и мужики въ Казенный лесъ какъ въ свой ездили за лесомъ. Караулъ былъ малый и за штофъ водки любыхъ деревъ нарубить можно было. Теперь хлебъ не родится и по навозу, а для скотины корму въ поляхъ ужъ мало стало, и скотину стали переводить, много полей побросали и народъ сталъ расходиться по городамъ въ извощики и мастеровые, а тогда, где ни брось, безъ навоза роживался хлебъ, особенно по расчищеннымъ изъ подъ лесу местамъ, и у мужиковъ и у помещиковъ хлеба много было. Кормовъ для скотины было столько, что, хоть и по многу и мужики и помещики держали скотины, кормовъ никогда не выбивали. —
<Мужики все были господскiе.> Въ то время во всей Россiи вольныхъ не было, только нечто где на севере въ Олонецкой, Архангельской, Пермской, Вятской губернiяхъ, да и въ Сибири, да въ Черкасахъ, какъ тогда называли Малоросiю, а въ средней Россiи все были либо помещичьи, либо дворцовые, те же помещичьи, только помещикъ ихъ былъ Царь или Царица, или Царевна, либо монастырскiе. Однодворцы тогда еще назывались крестьянами. Они были дворяне, — такiе, которые жили однимъ дворомъ. — Въ то время вольнымъ людямъ житье было хуже помещичьихъ. Вольные люди часто записывались за помещиковъ по своей воле. И въ Ясной Поляне мужики все были господскiе. Помещиковъ въ Ясной Поляне тогда, [въ] 1708 году, было 5, <но только одинъ изъ нихъ, Федоръ Лукичъ Карцовъ, жилъ въ деревне.> — Самый значительный былъ Капитанъ Михаилъ Игнатьичъ Бабоедовъ. У него было дворовыхъ людей 32 души, да крестьянъ 105 душъ въ 11 дворахъ. Дворъ у него былъ большой на горе съ краю подъ двумя соснами. И домъ на двухъ срубахъ въ две связи липовыя съ высокимъ крыльцомъ. — Самъ онъ не жилъ дома, а былъ на службе въ полку, а дома жила его жена Анна Федоровна съ детьми, а хозяйствовалъ всемъ староста <ея>, Филипъ Іюдиновъ Хлопковъ. 11 дворовъ его сидели по сю сторону оврага одной слободой, задомъ къ пруду, противъ барскаго двора.
<тоже> было дворовыхъ 10 душъ и мужиковъ 60 <въ> 6 дворахъ. Дворы сидели за оврагомъ къ лесу въ другой большой слободе улицей, и въ ряду и перемежку съ ними сидели еще 7 дворовъ мелкопоместныхъ: Меньшаго, Михаила Трофимовича 4 двора (помещикъ не жилъ), два двора вдовы Дурновой и одинъ дворъ Абремовой вдовы. И вдова и крестьяне жили въ одномъ дворе.