• Наши партнеры
    Кадастровые работы и оформление недвижимости в Самаре и области от компании СВЗК.
    Почвогрунт для рассады помидоров и огурцов из Беларуси в мешках
  • Черновые тексты "Детства"

    Часть: 1 2

    I.
    [ЧЕТЫРЕ ЭПОХИ РАЗВИТИЯ.]

    [1]51 <Вы, кажется, не на шутку сердитесь на меня за то, что я не прислалъ вамъ тотчасъ-же обещанныхъ записокъ. — Вы пишете мне: «Неужели я не стою на столько доверiя?» «Неужели любопытство мое оскорбляетъ васъ?» При этомъ вы пускаетесь въ разсужденiя о любопытстве, говоря, что любопытство можетъ иметь два противуположныя основанiя: зависть — желанiе найдти слабую (дурную) сторону, и любовь — желанiе видеть хорошую сторону; и мало-ли еще какiя тонкiя разсужденiя вы делаете по этому случаю. Къ несчастiю, для меня совершенно все равно, какого рода бы ни было любопытство ваше и всехъ техъ, которымъ вы можете показать эти записки; я объ этомъ разсуждаю такъ, какъ тотъ невинно-приговоренный къ казни, который не просилъ оправданiя; но просилъ только, чтобы выслушали его оправданiе. — Я несчастливъ и, ежели не совершенно невиненъ, то не более виноватъ въ своемъ несчастiи, чемъ другiе, которые несчастливы. — Поэтому-то мне прiятно всякое любопытство. Не прислалъ же я вамъ записокъ две недели тому назадъ это потому, что вы ничего не разобрали бы, когда они были въ первобытномъ состоянiи: надо было собрать, привести въ порядокъ, кое-что вычеркать и прибавить. Я писалъ ихъ для себя, никогда не думая, что мне захочется когда нибудь дать ихъ читать кому нибудь. — Зачемъ писалъ я ихъ? Я вамъ вернаго отчета дать не могу. Прiятно мне было набросать картины, которыя такъ поэтически рисуютъ воспоминанiя детства. Интересно было мне просмотреть свое развитiе, главное же хотелось мне найдти въ отпечатке своей жизни одно какое нибудь начало — стремленiе, которое бы руководило меня, и вообразите, ничего не нашелъ ровно: случай.... судьба!

    Впрочемъ, я такъ былъ откровененъ въ этихъ запискахъ во всехъ слабостяхъ своихъ, что я думаю, не решился бы прямо бросить ихъ на сужденiя толпы. — Хотя я убежденъ, что я не хуже большей части людей; но я могу показаться самымъ ничтожнымъ человекомъ, потому что былъ откровененъ. Скрытность есть наклонность скрывать дурныя качества и выказывать хорошiя, откровенность — наклонность выказывать дурныя и скрывать хорошiя; скрывать хорошiя качества есть скромность, [2] выказывать хорошiя хвастовство, тщеславiе. — Будьте же мне и исповедникомъ и судьею, поверяюсь вамъ въ этихъ запискахъ. Лучше я не могъ выбрать, потому что нетъ человека, котораго бы я любилъ и уважалъ больше васъ.

    Кажется, какъ выгодна скрытность и какъ невыгодна откровенность; но откровенность есть хорошая наклонность, которую нельзя скрыть, и эта наклонность такъ хороша, что она выкупаетъ, мне кажется, все дурныя.>52

    Вы не знали моей матери и исторiи ея. Она урожденная Княжна Б...., дочь Князя Иванъ Андреича Б. и племянница Князя Семена и Петра, которыхъ кто не зналъ или по крайней мере не слыхалъ о нихъ. Воспитанiе ея и положенiе въ свете были самыя блестящiя во всехъ отношенiяхъ. Она вышла замужъ за князя Д.........., человека глупаго, грубаго и необразованнаго. Не знаю, что было поводомъ къ этой сватьбе; никто мне не могъ объяснить этого. Я не зналъ и никогда не видалъ Князя Д., но знаю, что maman не любила его. Она прожила съ нимъ три месяца и оставила его, или онъ оставилъ ее, не знаю, только знаю, что они разошлись.53 Это было въ 1818 году. Въ 1819 году maman зиму жила въ К., где на бале встретилась она съ отцемъ моимъ, тогда еще молодымъ и очень прiятнымъ человекомъ. Онъ былъ адъютантомъ Григорья Федор. 0[рлова] и былъ тамъ въ отпуску. Какъ составилась эта несчастная связь, не знаю; знаю только то, что съ 1819 года и до времени кончины матушки 1834 года она жила съ отцемъ моимъ, какъ съ мужемъ, то въ своей деревне П. Губернiи, то въ Тульской Губернiи, въ дорогомъ воспоминанiями сердцу моему Красномъ. Мы все родились въ Красномъ — старшiй Владимiръ, я и54 Васенька, одна Любочка родилась въ Москве.55

    — У нее были большiя, черныя и всегда влажныя глаза, полузакрытыя веками и ресницами съ добрымъ и страстнымъ выраженiемъ. Глаза ея отличались темъ, что пространство между ними было уже, чемъ того требуютъ правила живописи. Носъ былъ, хотя довольно широкъ въ ноздряхъ, но чрезвычайно сухъ и, хотя въ общемъ контуре неправиленъ, но линiи, составлявшiя его, все были изящны. Губы довольно толстыя и влажныя носили отпечатокъ главной черты характера ея — воспрiимчивости — они безпрестанно переменяли выраженiе: то улыбка веселiя, то улыбка горести, но всегда была улыбка. — Что въ особенности составляло прелесть ея лица, это было всегда одинаковое выраженiе глазъ и рта. Зубы неправильныя, редкiя, но белыя. Очеркъ лица неправильный, продолговатый въ особенности къ подбородку, но опять таки линiи, составлявшiя его, имели особенную прелесть. Уши среднiя, руки и ноги длинныя и сухiя. Прибавьте къ этому прелестныя черныя волосы, среднiй женскiй ростъ, маленькой пушокъ на верхней губе, и вотъ вамъ общiй очеркъ наружности моей матушки, какою я ее зналъ, т. е., когда ей было летъ около 30. Теперь я объясню, что можетъ быть вамъ неясно въ этомъ описанiи. Во-первыхъ, я сказалъ, что матушка была аристократически сложена. — Я нахожу, что то, что называютъ выраженiемъ, не столько заметно въ лице, сколько въ сложенiи. Напримеръ я всё называю аристократическимъ сложенiемъ, не нежность и сухость рукъ и ногъ, но всё: линiи рукъ, bras,56 плечь, спины, шеи. Принято мненiе, не знаю почему, что порода узнается по оконечностямъ. Действительно, оконечности части самыя сложныя, но никакъ не самыя нежныя и красивыя. Притомъ-же мало-ли, по какимъ причинамъ форма ихъ можетъ измениться, и судить по нимъ нельзя. Все линiи, составляющiя [4] очеркъ сложенiя, нежны, потому что они линiи резкiя, и линiи, составляющiя очеркъ спины, груди, шеи, гораздо красивее чемъ линiи рукъ, ногъ, лица. — Отступи природа на волосокъ отъ этой линiи, которая составляетъ красоту, — красота потеряна. — Въ душе каждаго человека вложенъ идеалъ красоты. Прикладывая все действительные типы къ этому, нельзя не заметить два главныя отступленiя — типъ плебейскiй, резкость линiй, и типъ аристократической, мягкость и нежность. Не только по сложенiю я привыкъ отыскивать эти два типа, но я составилъ себе физiологiю по телосложенiю. Жалею, что наука эта не идетъ впередъ. Эта наука полезна и возможна. Но мне кажется, что не такъ за нее взялись, — не по форме головы, но по движенiю лица должно заключать. Я отличаю по сложенiю людей добрыхъ, злыхъ, хитрыхъ, откровенныхъ и особенно людей, понимающихъ и непонимающихъ вещи. Высокая грудь — человекъ добрый и энтузiастъ. Впалая и выдавшiяся спинныя позвонки — человекъ, склонный къ жестокости и скрытной. Впалый животъ и выдавшiяся лопатки человекъ непонимающiй вещей, и наоборотъ, и мало ли еще у меня приметъ. (Вы не знаете, что я называю понимающими и непонимающими людьми. Объяснюсь после.) Женщинъ гораздо труднее отличить по этой методе, потому что большая часть ихъ сложенiя скрыта. Въ особенности техъ, которыя одеваются въ платья. Отъ этого то и утвердилось мненiе, что трудно узнать женщину. — Мода носить мало юбокъ есть только стремленiе къ откровенности. — Я сказалъ, что матушка имела улыбку горести. Надо объяснить вамъ. Красивое и прiятное движенiе губъ я называю улыбкой. — Надо вамъ сказать, что я красоту меряю по улыбке. — Когда лицо хочетъ улыбаться и этимъ движенiемъ губъ делается некрасивее, я называю дурнымъ; [5] то лицо, которое остается такимъ же, улыбаясь, я называю обыкновеннымъ. То лицо, которому улыбка прибавляетъ красоты и переменяетъ, я называю красивымъ. — Верхъ красоты это то лицо, которое плачетъ и остается красивымъ. Такое лицо было у Maman. — Я сказалъ, что особенно замечательно было въ лице матушки это всегдашнее верное отношенiе выраженiя глазъ и губъ. — Заметьте, это-то отношенiе есть то, что называютъ прiятнымъ выраженiемъ. Есть люди, у которыхъ одни глаза смеются — это люди хитрые и эгоисты. Есть люди, у которыхъ ротъ смеется безъ глазъ, это люди слабые, нерешительные, и оба эти смеха непрiятны. Мне кажется, что по движенiямъ лица и по отношенiю движенiй этихъ между собою, должна бы заключать физiологiя, а не по шишкамъ на голове. — Не думайте, чтобы я былъ пристрастенъ. Действительно матушка была ангелъ. Впрочемъ, можетъ быть, я и пристрастенъ, но сколько бы я ни искалъ, я бы не могъ найдти недостатковъ въ характере ея и дурныхъ поступковъ въ жизни, исключая несчастной страсти ея къ отцу моему. На это, однако, я привыкъ смотреть такъ, какъ на несчастiе, которое постигло все наше семейство, и въ которомъ я не могу обвинять своей матери. Вы тоже въ молодыхъ летахъ потеряли матушку, поэтому поймете это чувство страстной любви, обожанiя и грустной привязанности къ памяти той, которой существованiе вы не умели обсуживать, а только чувствовали. Отецъ мой живъ, и ежели я его часто обвиняю, обсуживаю его дела и не чувствую къ нему десятой доли того чувства, которое питаю къ памяти матушки, то это оттого, что я не могу не судить его. — Какъ не больно, не тяжело мне было по одной срывать съ него въ моихъ понятiяхъ завесы, которые закрывали мне его пороки, я не могъ не сделать этого. А какая можетъ быть любовь безъ уваженiя? Ежели бы я не боялся обвиненiя въ парадоксальности, я бы сказалъ, что великое зло, когда родители переживаютъ полное развитiе своихъ детей [6] по крайней мере при теперешнемъ положенiи общества — это, хотя противуестественно, но справедливо. — Вы знаете отца моего, каковъ онъ теперь. Все говорятъ, что онъ прiятный старикъ, мне же онъ непрiятенъ, или потому что я его слишкомъ хорошо знаю, или потому, что я зналъ его еще свежимъ и молодымъ мужчиной. — Большой статн[ый] ростъ, смешная довольно походка, привычка дергаться, маленькiя, серенькiя, всегда смеющiяся глазки, большой орлиной носъ, губы неправильныя, которыя, когда еще у него были зубы, какъ то неловко склабились, и недостатокъ въ произношенiи, пришепетыванiе, кажется, ничего не могли иметь прiятнаго, но очень нравились. Со всемъ этимъ онъ въ свое время и былъ, что называли homme à bonnes fortunes.57 — Что онъ нравился женщинамъ, это еще можно объяснить страшнымъ сладострастiемъ этаго человека. — Страсть эта должно быть научила его тому, что нужно, чтобы нравиться имъ. Но главная черта его характера это то, что онъ нравился всемъ: старикамъ, людямъ должностнымъ, статскимъ, военнымъ, ученымъ и въ особенности темъ, кому хотелъ нравиться. Онъ умелъ взять верхъ надъ темъ, надъ кемъ хотелъ. Не бывши никогда человекомъ большаго света, онъ водился съ людьми и высшаго круга и всехъ возможныхъ круговъ, ежели люди эти были ему нужны, и всегда такъ, что былъ уважаемъ. Онъ зналъ ту крайнюю меру самонадеянности и уверенности въ себе, которая возвышала его и не оскорбляла другихъ. — Онъ умелъ быть оригинальнымъ, но не до крайности; онъ употреблялъ оригинальность тогда, когда она нужна ему была, заменяя светскость или богатство. Онъ умелъ всегда показывать одну выгодную сторону своей жизни. Былъ скроменъ тамъ, где нужна была ему скромность, надмененъ тамъ, где надменность была полезна. Ничто не могло заставить показать его свое удивленiе, въ какомъ бы онъ ни былъ неожиданномъ блестящемъ положенiи; казалось, что онъ для этаго и рожденъ былъ. Однимъ словомъ, онъ былъ то, что по французски называютъ «un homme [7] de tact», a по Русски практической человекъ. Но съ такими способностями къ практической жизни я не встречалъ ни въ одномъ. человеке, кроме отца. Во всемъ онъ былъ чрезвычайно изященъ и зналъ въ вещахъ толкъ. До сихъ поръ не знаю, есть ли у него религiя, и веритъ ли онъ во что нибудь, такъ гибки его правила и взглядъ на вещи. — Къ старости у него образовался известный взглядъ на вещи, но не на основанiи ни моральныхъ, ни религiозныхъ правилъ, но на основанiи техъ случаевъ, которые были счастiемъ въ его жизни. — Вы знаете, какъ онъ увлекательно говоритъ. Эта способность содействуетъ гибкости его правилъ. Онъ ту же вещь въ состоянiи разсказать какъ милую и умную шутку и какъ низкую подлость. Вообще онъ человекъ страстный и любящiй прекрасное, но не въ отвлеченномъ, а въ искуствахъ. — Главныя две страсти его женщины и карты.58 — Какъ онъ умелъ объигрывать людей до последней копейки и оставаться имъ прiятелемъ, я решительно не понимаю. Онъ какъ будто делалъ одолженiе людямъ, которыхъ Игралъ ли онъ чисто или нетъ, я объ этомъ не стану божиться. Знаю только то, что никогда во все время его игры никто ему не смелъ делать никакого замечанiя. Онъ во всю свою жизнь выигралъ больше 11/2 миллiона. — Своимъ обращенiемъ онъ очень гордится въ душе и въ провинцiи действительно можетъ прослыть и прослывалъ за человека высшаго круга. Я же терпеть не могу этотъ умъ — смесь офицерскаго, игорнаго, светскаго и трактирнаго. — Но впрочемъ, зачемъ такъ подробно описывать его. Ежели вы прочтете до конца мои записки, то, хотя и знаете его, познакомитесь еще лучше съ его задушевной стороной.—

    <У меня прежде еще были набросаны некоторыя сцены изъ моей жизни и все замечательные случаи въ моей жизни, т. е., такiя случаи, въ которыхъ мне передъ собою нужно было оправдаться. Вотъ изъ этихъ то отрывковъ и съ дополненiями собственно [8] для васъ написанными, и составились эти записки.>

    12 Августа 1833. — Былъ хорошiй день. — Иванъ Карловичъ разбудилъ насъ, какъ и обыкновенно, въ 71/2 часовъ. — Детскiй верхъ разделялся на две половины площадкой, окруженной точеными, но некрашенными перильцами, на которыхъ лежали особыми кучками наши три курточки, панталончики и манишки; подъ каждой парой стояли у старшаго желанныя сапоги, у меньшаго презренныя башмачки. Съ одной стороны площадки была наша спальня и класная. — Класная была комнатка въ три маленькихъ окна, обвешанная съ одной стороны старыми географическими картами, искусно подклеенными К[арломъ] И[ванычемъ], съ другой стороны были две полочки — одна наша, детская. На ней были всевозможныя учебныя книги въ переплетахъ и безъ, стоючи и лежа. Только59 две, не помню, какiя то переплетенныя книги всегда чинно стояли с краю, а потомъ пойдутъ низенькiя, большiя, оборванные кусочки. Все туда же бывало нажмешь и всунешь, а то иначе не отпускались въ садъ, покуда не приведешь въ порядокъ Другая полочка была занята вещами, для употребленiя самаго Карла Иваныча. Были на ней 8 книгъ его собственныхъ и приобретенныхъ по случаю, частью во время его жительства у насъ, частью еще у Спазиныхъ, отъ которыхъ онъ перешелъ къ намъ 8 летъ тому назадъ. Въ числе книгъ этихъ была Библiя, которую онъ читалъ по воскресеньямъ. Географическiй словарь, который онъ часто читалъ, и Анекдоты Фридриха Великаго, которые онъ редко выпускалъ изъ рукъ. На этой же полочке стоялъ глобусъ, хлопушка для мухъ изъ сахарной бумаги собственнаго изделiя, à bas jour изъ наклеенной картинки моднаго журнала и еще некоторые вещи. На третьей стене висели 2 линейки — одна изрезанная108 109 для нашего употребленiя, другая новинькая, собственная Карла Иваныча, которую онъ больше [9] употреблялъ не столько для линеванiя, какъ для поощренiя къ прилежанiю. Рядомъ висела черная доска, на которой въ первомъ детстве нашемъ Карлъ Иванычъ отмечалъ большими крестами невоздержанiе въ постеле — за большой и кружк[ами] за маленькой, а въ то время, о которомъ я пишу, отмечались очень дурныя поступки вообще крестами, а шалостей

    M.

    D.

    M.

    60

    5

    6

    7

     

    и т. д. За дверью еще доска для чертежей, печка, а за печкой уже известная стена съ картами. — Въ середине комнаты столъ съ оборванной черной клеенкой, изъ подъ которой видны изрезанные края. Кругомъ жесткiя деревянные табуреты безъ спинокъ. — Въ этой комнате происходило наше образованiе. Всего памятней мне одинъ уголъ между печкой и доской, въ которой Карлъ Иванычъ имелъ дурную привычку ставить насъ на колени. Какъ помню я заслонку этой печки, все ея качества и недостатки. Она неплотно затворялась; бывало, стоишь, стоишь, думаешь, Карлъ Иванычъ забылъ про меня, оглянешься, а онъ сидитъ, читаетъ анекдоты Фридриха, и видно, что ему такъ покойно, что онъ думаетъ, что и мне хорошо. Оглянешься, говорю, и начнешь потихоньку закрывать и открывать заслонку или ковырять штукатурку съ стены, но ежели по несчастiю да отскочитъ (чего и [не]желаешь) большой кусокъ и съ шумомъ упадетъ, одинъ страхъ, право, хуже всякаго наказанiя, оглянешься, а Карлъ Иванычъ все также сидитъ и читаетъ Фридриха. Смотришь, вдругъ, о счастiе, начинаетъ подвигать табакерку и нюхать табакъ. Это хорошiй признакъ. Обыкновенно передъ темъ, какъ простить и прочесть нотацiю, онъ нюхаетъ табакъ. — Видъ изъ оконъ спальни былъ чудесный: прямо подъ крайнимъ окномъ росла старая изогнутая рябина, за которой виднелась [10] соломенная крыша старой бани, потомъ акацiевыя, липовыя аллеи и речка, которая течетъ за садомъ. Высунувшись изъ окна, видна была внизу направо терасса, на которой сиживали все обыкновенно до обеда. Бывало покуда поправляетъ Карлъ Иванычъ листъ съ диктовкой, выглянешь и видишь черную голову maman и чью-нибудь спину и слышишь внизу говоръ; такъ сделается грустно, досадно. Когда, думаешь, перест[ану] я учиться, все бы сиделъ тамъ, слушалъ бы, и, Богъ знаетъ, отчего, станетъ такъ грустно, что и не заметишь, какъ Карлъ Иванычъ злится и делаетъ строгiя замечанiя за ошибки. Изъ класной дверь вела въ спальню.61 Какъ можно забыть и не любить время детства! Разве можетъ возвратиться когда-нибудь эта чистота души, эта невинная, естественная беззаботность и эта возвышенная религiозносентиментальная настроенность, которыми я, не зная ихъ цены, пользовался въ детстве? — Дети идеалъ совершенства, потому что они имеютъ две главныя добродетели: невинную веселость и безпредельную потребность любви. — Бывало какъ заставитъ насъ прочесть молитвы, уложитъ насъ въ чистенькiя постели Карлъ Иванычъ, вспомнишь или о томъ, что maman тогда-то плакала, или про несчастную свою исторiю, которую разсказ[ывалъ] Карлъ Иванычъ, станешь жалеть и такъ полюбишь его, что увернешься въ одеяльце и плачешь, плачешь. Господи, думаешь, дай ему счастiе и позволь мне показать ему свою любовь. — Где те смелыя [?] молитвы, то чувство близости Богу. Где те чистыя слезы умиленiя? Оне не сохли на щекахъ моихъ. Прилеталъ Ангелъ Хранитель, утиралъ ихъ и навевалъ сладкiя мечты нетронутому детскому воображенiю. Неужели жизнь такъ испортила меня, что навеки отошли отъ меня62 [11] восторги и слезы эти? — Съ другой стороны площадки была первая комната нашего дядьки, въ которой жилъ онъ, дядька, и лежали все наши вещи какъ шкапъ съ платьями, колодки, вакса, самоваръ, охотничiй снарядъ. Ник[олай] Д. былъ охотникъ и поэтому былъ прiятелемъ съ Карломъ Иванычемъ, который любилъ охоту и ходилъ часто, но убивалъ редко. Карла Иваныча была следующая комната. Въ ней была высокая постель, покрытая узорчатымъ ваточнымъ одеяломъ, комодъ, столъ съ вещами: чернильница, вышитой кружочекъ, кошелекъ, зеркало и другой столъ, рабочiй, на которомъ Карлъ Иванычъ клеилъ коробочки (работа, которую онъ очень любилъ и гордился оной) и по именинамъ дарилъ въ нашемъ семействе. Надъ постелью висели двое часовъ на кружкахъ и образъ Спасителя, шитой бисеромъ, работы особы, которую Карлъ Иванычъ не называлъ, но про которую съ улыбкой умалчивалъ. — Въ 71/2 вы встали, оделись и, по обыкновенiю, пошли съ Карломъ Иванычемъ здороваться внизъ. Батюшка съ матушкой сидели за чаемъ. Матушка разливала чай, она была въ какомъ-то серомъ [?] капоте съ маленькимъ вышитымъ воротничкомъ и безъ чепца на голове; она не заметила насъ тотчасъ-же, видно было, что она чемъ-то очень озабочена; она пристально смотрела на кончикъ самовара и не поворачивала крана, изъ котораго текла въ чайникъ уже лишняя вода. Услышавъ громкое и обычное «съ добрымъ утромъ» Карла Иваныча она опомнилась и стала съ нами здороваться. У насъ въ семействе целовались63 разъ въ глаза. «Хорошо ли спали дети, Карлъ Иванычъ? Я у васъ поздно вечеромъ [?] слышала, кто-то ходилъ, однако я посылала Машу, она мне сказала, что никого нетъ, а я слышала шаги имянно въ классной. — Это вы верно Карлъ Иванычъ?»

    [12] Бедный Карлъ Иванычъ, какъ онъ сконфузился! Я-же, о детская невинность, сталъ разсказывать, какъ я виделъ во сне, что будто Карлъ Иванычъ съ Марфой ночью взошелъ въ класную, взялъ тамъ забытую ермолку, заглянулъ къ намъ и пошелъ съ ней въ свою спальню. Карлъ Иванычъ загорелся, готовъ уже былъ и признаться въ грехе, какъ maman, начавшая съ удовольствiемъ слушать разсказъ моего сна, вдругъ удержала улыбку и спросила такъ естественно и такъ мило: — «Что вы были у папа, дети? Володя, скажи папа, что, ежели онъ можетъ, чтобы зашелъ ко мне, когда на гумно пойдетъ, да пошли ко мне Никиту, ежели онъ тамъ». Въ то время, какъ maman это говорила съ видимымъ намеренiемъ перебить Карла Иваныча речь, онъ, бедный, конфузился, а я неумолимо вопрошающимъ взглядомъ смотрелъ на него. Maman встала, подошла къ пяльцамъ, позвонила, велела убирать со стола, расположилась шить и сказала Карлу Иванычу съ улыбкой: «нынче, хотя и суббота, (она знала, что въ табельные дни мы повторяли все зады, что составляло страшную даже невозможную работу) но отпустите детей пораньше». Карлъ Иванычъ изъявилъ мычанiемъ согласiе, оглянулся на насъ, и мы пошли къ папа.

    Пройдя комнату, такъ называемую, офицiанскую, мы взошли въ кабинетъ Папа. Онъ стоялъ подле письменнаго стола и, показывая на бумаги, запечатанные конверты, кучки денегъ, горячился и что-то толковалъ прикащику Никите Петрову, который на обычно[мъ] своемъ месте, подле барометра, разставивъ ноги на приличное раз[стоянiе], заложивъ руки назадъ и приводя за спиною пальцы въ движенiе темъ быстрее, чемъ более горячился [13] папа, спереди не выказывалъ ни малейшаго знака безпокойства, но, напротивъ, выраженiемъ лица выказывалъ совершенное сознанiе своей правоты и вместе съ темъ подвластности. Папа, не отвечая даже на «съ добрымъ утромъ» Карла Иваныча и не оглянувшись (что тогда мне казалось необыкновенно дерзкимъ поступкомъ), сказалъ только, сделавъ движенiе къ намъ рукою: «Сейчасъ, Карлъ Иванычъ, погодите дети» и продолжалъ къ Никите: «Ахъ, Боже мой милостивой, что съ тобой нынче Никита», и папа дернулся плечомъ по привычке и слегка покраснелъ. «Этотъ конвертъ со вложенiемъ 800 рублей»... Никита подвинулъ счета, кинулъ 800 и сказалъ: «слушаю-съ». Папа продолжалъ: «для расходовъ по экономiи, понимаешь? Деньги, которыя получатся изъ Хабаровки, подашь Княгине. Здешнiя доходы: за мельницу ты долженъ получить 400 рублей, такъ? Залоги должны поступить изъ казны 8,000, такъ?» Никита продолжалъ кидать на кости. «И вообще все доходы съ Краснаго и съ Малаховки [?], за вычетомъ уплаты въ советъ пришлешь ко мне, теперь же въ конторе у насъ 21,000, такъ?» Никита смешалъ счеты и положилъ 21 тысячу. «Эти деньги, исключая 1000 р., которыя ты употребилъ на жалованье себе и дворовымъ людямъ, я возьму съ собою. Этотъ же конвертъ ты знаешь?» Я посмотрелъ на надпись пакета. На немъ было написано: «Карлу Ивановичу Келеру». — Папа, должно заметивъ, что я прочелъ то, чего мне знать не нужно, взялъ меня за плечо и показалъ мне направленiе прочь отъ стола, продолжая говорить. Я понялъ, что это и ласка и замечанiе, поцеловалъ эту руку [14] и пошелъ къ дверямъ терасы, у которыхъ русачей повалкой, зажмуривъ глаза, на солнце лежала любимая борзая сука Милка. Я весьма сконфуженной сталъ гладить ее, думая совсемъ о другомъ. Отчего нынче мы были допущены присутствовать при занятiяхъ съ Никитою папа, на которые я смотрелъ тогда, какъ на что-то гораздо выше занятiй дипломатическихъ кабинетовъ, какъ на занятiя, недоступныя никому, кроме папа и Никиты. Потомъ что бы значилъ этотъ пакетъ К[арла] И[ваныча]? Папа сказалъ: «прислать ко мне», стало быть онъ едетъ. Куда? Надолго-ли? Совещанiе-же продолжалось. Со стороны папа съ видимымъ нетерпенiемъ — онъ не любилъ говорить при чужихъ — онъ краснелъ и подергивался чаще и чаще. Никита же переменилъ, наконецъ, выраженiе тупоумiя, съ которымъ онъ считалъ нужнымъ слушать приказанiя господина, какъ бы говоря: «Извольте говорить, языкъ безъ костей, но все это не такъ, а вотъ я вамъ скажу какъ», на выраженiе, обыкновенное Русскому человеку, ума и сметливости и, смешавъ все на счетахъ, началъ: «Вы изволили говорить, въ советъ заплатить съ мельницы залоговъ и доходовъ. Мельникъ приходилъ, говоритъ: «Ради Бога повремените, помола не было, денегъ нетъ, несчастнымъ человекомъ сделаете, дайте поправиться, я, дескать, буду еще вамъ плательщикомъ». И въ самомъ деле, сударь, ежели намъ его снять, найдется ли еще по той цене. На счетъ залоговъ Секретарь Иванъ Аф[анасьевичъ] говорилъ мне [15] въ середу, что дескать доложи А. М., покуда не получится квитанцiя въ доставке, Журналъ составить нельзя. Я, хотя безъ вашего приказанiя, приказалъ два воза муки насыпать въ городъ И[вану] А[фанасьевичу] свести воскресеньи, да Беляева поблагодарить нужно. Богъ дастъ, черезъ месяцъ и охлопочу, а въ Советъ сами изволите знать, срокъ 14. Новыхъ доходовъ до установки ценъ трогать нельзя». Видно было, что у Никиты запасъ аргументовъ еще былъ большой, но Папа остановилъ его. «Я распоряженiй: своихъ не переменю, но ежели въ полученiи будетъ задержка, тогда возьмешь въ советъ платить изъ Хабаровскихъ денегъ. Я Княгине самъ скажу». — Никита только сказалъ «слушаю-съ», но въ выраженiи голоса видно было торжество победы — ему только и нужно было. Хабаровка было одно изъ именiй матушки, и Никита любилъ, когда, случалось, въ пользу своего именiя папа бралъ изъ ея денегъ взаймы. — Отецъ мой во всехъ случаяхъ жизни былъ человекъ нерешительной. — Онъ считалъ неблагороднымъ пользоваться деньгами женщины, которая его любила; брать деньги даже взаймы ему нельзя было, потому что онъ былъ игрокъ; вместе съ темъ онъ часто пользовался ими. Теперь, напримеръ, предлагая этотъ разсчетъ Никите, онъ зналъ, что тотъ не найдетъ другаго способа устроить все, какъ взять изъ денегъ Княгини. — Ему нужно было, чтобы кто нибудь выказалъ необходимость сделать это, и тогда уже совесть его была покойна. Займы-же эти совершались очень часто и, разумеется, безъ платежа, потому что или отецъ [16] игралъ, или клалъ деньги на хозяйство, что онъ однако, надо отдать ему справедливость, всегда делалъ очень дельно. — Окончивъ дела съ Никитой, Папа обратился къ намъ. «Ну, дети, въ последнiй разъ вамъ нынче учиться у Карла Иваныча, — нынче въ ночь едемъ въ Москву: уже вы большiе ребята стали, пора вамъ серьезно работать и утешать свою maman. Она теперь остается здесь, и одна для нея будетъ радость — это знать, что вы умны, учитесь хорошо, и вами довольны».

    и помолчавъ немного, опомнился и сдержаннымъ голосомъ, за которымъ слышны были слёзы, передалъ порученiе maman. Вася разревелся. Я не двигался съ места, мне стало очень, очень жалко оставить maman, вместе съ темъ мысль, что мы стали большiе, и что я могу утешить maman, прiятно пощекотала мое тщеславiе. «Ежели мы нынче едемъ» — подумалъ я — «стало быть классовъ не будетъ, какъ я радъ; а впрочемъ лучше бы векъ учиться, да не оставлять maman и не обижать беднаго Карла Иваныча — онъ и такъ очень не счастливь».

    Тысячи такого рода противоречащихъ мыслей мгновенно мелькали въ моей разстроенной голове, и я стоялъ, не двигаясь, съ большимъ вниманiемъ наблюдая быстрое движенiе пальцевъ Никиты... Сказавъ еще несколько словъ съ Карломъ Иванычемъ, о положенiи барометра и приказавъ Никите не кормить собакъ, чтобы после обеда на прощаньи выехать послушать молодыхъ гончихъ, папа противъ моего ожиданiя отослалъ насъ учиться, [17] утешивъ однако темъ, что вечеромъ обещался взять на охоту. — Грустные и разстроенные, пошли мы подъ предводительствомъ еще более разстроеннаго Карла Иваныча, ожидавшаго отставки, учиться. — Ученье шло плохо. Одинъ Володя, который всегда былъ твердъ, хотя и не повесничалъ по обыкновенiю и былъ бледенъ, учился, какъ и всегда: все старые дiалоги повторилъ прекрасно и подъ диктовку сделалъ только одну ошибку. Вася былъ такъ разстроенъ, что отъ слезъ, которыя безпрестанно набирались ему въ глаза, не могъ читать и отъ рыданiй не могъ говорить, подъ диктовкуже отъ слезъ, которыя, падая на его тетрадь, мешались съ чернилами, наделалъ такихъ кляксъ, что ничего нельзя было разобрать, какъ будто онъ писалъ водою на оберточной бума ге. — Карлъ Иванычъ, находясь сильно не въ духе, поставилъ его въ уголъ, твердилъ, что это упрямство, кукольная комедiя, что надобно дать ему «шампанскую мушку» и требовалъ, что[бы] онъ просилъ прощенiя, тогда какъ бедный мальчикъ отъ слезъ не могъ выговорить слова. —

    Я, какъ и всегда, учился дурно, и поэтому не обратилъ на себя особаго вниманiя Карла Иваныча, который безпрестанно ходилъ въ комнату дядьки, и мне слышно было, какъ онъ поверялъ ему все несправедливости нашего дома противъ него, и какъ не умели ценить его услугъ и привязанности. —

    Я сочувствовалъ его горю, и мне больно было, что два лица, которыхъ я люблю одинаково, — отецъ и Карлъ Иванычъ — не поняли другъ друга. Даже въ моихъ рукахъ весы правосудiя покачнулись бы на сторону Карла Иваныча. Въ кабинете же, который былъ прямо подъ нашими окошками, мне слышны были голоса папа и maman, которые говорили громко, что [18] редко случалось съ maman. Теперь-же она говорила съ большимъ воодушевленiемъ и, какъ я могъ заметить, про насъ. —

    Впоследствiи я узналъ отъ Мими, Любочкиной гувернантки, въ чемъ состоялъ этотъ разговоръ. —

    между собою по расположенiю комнатъ, ежели они оба живутъ въ одномъ доме, въ особенности въ деревне. —

    Когда живутъ мужъ съ женою въ одномъ доме, можно заметить по расположенiю дома, кто изъ нихъ первое лицо. По выраженiю одного милаго остроумнаго французскаго писателя: Dans l’amitié, comme dans l’amour, il y a deux côtés; l’un tend la joue et l’autre embrasse.64 Въ отношенiяхъ отца съ матерью первый подставлялъ щеку, а вторая целовала. — У кого на половине было больше окошекъ, были веселее комнаты, изъ чьихъ окошекъ былъ лучше видъ? чья прислуга была лучше помещена? къ кому входъ былъ красивее и покойнее? отъ чьей половины были ближе фортепiанная, бильярдная, выходъ въ садъ? на чьей половине больше сиживали? где принимались общiе гости? где былъ каминъ? на чью половину приносили кактусъ Грандифлору, когда старый садовникъ объявлялъ съ приличною спокойною важностью, что завтра будетъ въ цвету? къ чьимъ окошкамъ подводили медведя, и сбирались дети и дворня? — Все эти преимущества были на половине папа. Я уверенъ, что никогда ни папа и темъ менее maman, [19] въ голову не приходило подумать объ этой несправедливости, даже сама maman, которая всему умела дать изящный колоритъ, безпрестанно придумывала новыя улучшенiя на половине папа и никогда не думала о своей. — Отецъ мой деликатенъ, вежливъ, когда того требуютъ приличiя, но того внутренняго безсознательнаго чувства нежной деликатности, которая бы указала ему на это, онъ не имелъ. Съ другой женщиной онъ, бывши такимъ же, какимъ и былъ съ maman, могъ бы называться самымъ внимательнымъ и нежнымъ супругомъ, но съ Maman онъ былъ грубъ, напримеръ Maman редко звала его къ себе — она боялась, не помешать бы ему; онъ же всегда, когда ему было нужно видеться и ему нельзя было идти самому. — Случалось, что онъ не сейчасъ приходилъ, когда maman звала его, и тогда она сама шла къ нему въ кабинетъ, боясь, не занятъ ли онъ или не огорченъ ли. Въ этотъ день случилось также — maman пришла сама къ нему, только что мы ушли.

    Мне кажется, что отецъ делалъ это сознательно, испытывая свою власть и приучая ее къ ней. Maman была благородно горда, и поэтому не тщеславна, онъ же только тщеславенъ. Поэтому никогда ни въ чемъ онъ не задевалъ ея гордости, а, напротивъ, уступалъ ей. Тщеславiя же его она вовсе не замечала, и они жили мирно.

    — Что объявилъ ты детямъ, mon cher?65 — спросила maman, усевшись на диванъ.

    — Да, очень огорчены бедняжки — и, усаживаясь опять передъ столомъ, съ котораго Никита, наконецъ, понявши все приказанiя, взялъ конверты, бумаги и деньги и скромно вышелъ: «Ну теперь, слава Богу, все кончилъ, остается только самое трудное, уговорить тебя успокоиться и не грустить».

    Maman только что хотела [20] отвечать съ грустнымъ выраженiемъ лица: «Послушай, Alexandre»... онъ перебилъ ее. — «Да, j’ai une prière à vous faire,66 можетъ деньги съ залоговъ получатся нескоро, такъ j’ai ordonné à Никита de s’adresser à vous,67 пожалуйста, ты дай ему тогда для Совета, сколько нужно, изъ Хабаровскихъ денегъ. Dès qu’il recevra l’argent, dont je vous parle, il vous...»68 — Ахъ пожалуйста перестань, это ей Богу смешно, я у тебя всегда беру, не спрашивая, — а ты безпрестанно говоришь о отдавать и взаймы. Разве я не знаю, сколько теперь будетъ стоить денегъ ехать въ Москву, определить детей.

    Папа имелъ дурную привычку перемешивать французскiя слова, такiя слова, которыя онъ очень хорошо могъ сказать по-Русски, съ Русскими, въ особенности, когда онъ говорилъ вещи трудныя. (Трудными словами я называю такiя, которыя не говорятся тотчасъ, какъ приходятъ въ голову, а которыя знаешь, что долженъ сказать и передъ которыми, чтобы выговорить ихъ, происходитъ внутренняя борьба.)

    Бедная Maman продолжала: «Мне съ тобою нужно серьезно поговорить, Alexandre». «Нужно серьезно поговорить» всегда говаривала maman, когда ее бывало не слушаетъ отецъ и хочетъ заговорить ее, — закидать словами, когда она обдумала вещъ и не хочетъ спорить и разговаривать, и хочетъ ясно высказать свою мысль, но это «серьезно поговорить» она говорила такимъ тономъ,—который значилъ: «хоть разъ выслушай меня». Когда maman хотела, и дело шло о вещи близкой ея сердцу, она говорила такъ ясно, такъ логически и вместе такъ женски красноречиво, что невозможно было противустоять ей. Одно только было оружiе противъ ея доводовъ это нежность: надо было расчувствовать ее, а она была такъ воспрiимчива и пылка и такъ сильно любила отца, что это было ему нетрудно, — тутъ-же все [21] забывалось. Настаивать въ другой разъ у ней не достало бы силы. Отецъ безсознательно чувствовалъ свое преимущество и всегда употреблялъ его.—

    «Хотя ты уже решился и говоришь, что все кончено, выслушай меня пожалуйста въ последнiй разъ. Я обязана передъ Богомъ думать о судьбе моихъ детей. Твои планы насчетъ детей — отдать ихъ въ комерческое училище, послать ихъ за границу, дать имъ капиталъ и сделать ихъ комерцiантами большой руки — такъ ли?—мне не по душе, я откровенно скажу, я боюсь. Ты хочешь, чтобы они были темъ, чего у насъ въ Россiи нетъ. Знаю, знаю, ты будешь мне приводить примеры молодыхъ людей, которыхъ я много видела за границей — тамъ это очень хорошо, и у насъ можетъ быть, но со временемъ только. И сколько можетъ быть имъ неудачь на этой дороге, неудачь такихъ, отъ которыхъ имъ нельзя будетъ подняться. Не выдержи курса (maman такъ говорила), нашали молодой человекъ, у котораго есть имя въ университете, сколько у него есть дорогъ — военная служба, хозяйство, выборы, но тутъ — все пропало».

    — Отчего-же все пропало, chère amie?69

    — Постой, дай мне тебе сказать. Ты говоришь: «капиталъ». Разве онъ есть у нихъ?

    — Все равно, что есть: онъ будетъ.

    — Полно, Alexandre, ты меня заставляешь говорить вещи, окоторыхъ грустно вспоминать. Ты самъ энаешь, что своимъ состоянiемъ ты для нихъ располагать не можешь, я знаю, что ты для нихъ все готовъ сделать. Я тоже — ихъ мать, и не могу имъ ничего оставить. Изъ доходовъ, ты говоришь, въ несколько летъ составится небольшой капиталъ для нихъ, но что это за состоянiе для 3 детей, которыя не имеютъ ни имени [?] ни родных [?]. Притомъ же разве можно отвечать, что я проживу такъ долго.

    — Pourquoi parler de ces choses, chère amie, vous savez les raisons, pourquoi il est impossible de faire autrement.70

    «Нетъ, я не вижу, отчего ты не возьмешь векселей отъ меня. Отецъ опять всталъ и, покрасневъ и подергиваясь: «Ne revenons pas sur ce sujet, ma chère. J’ai dit — онъ сделалъ ударенiемъ на этомъ слове — que c’est une chose, que je ne ferai jamais».71

    Maman тоже встала и, взявъ его за руку, начала говорить съ сильнымъ жаромъ, что съ ней редко бывало: видно было, что она решилась. Я воображаю, какъ она была хороша въ эту минуту. Какъ покрылось легкой краской ее прекрасное лицо, какъ загорелись ее черные умные глаза. (Мими, которая подслушивала и подсматривала въ щелку, говорила, что это одинъ разъ только она видела, что maman высказала всё, что у нее было на сердце.)

    — Я, 14 летъ живя съ тобой, совершенно счастлива, я не раскаиваюсь въ томъ, что осудили бы другiе люди, потому что это суждено было Богомъ. Ежели бы мне Богъ позволилъ избрать новую жизнь, я только просила бы прожить сначала эти 14 летъ опять также безъ всякой перемены. Ежели я пожертвовала, какъ говорятъ, для тебя общественнымъ мненiемъ, то эта жертва только усиливаетъ мою любовь и благодарность за твою любовь ко мне72—я жертвы этой не чувствую. Я была совершенно счастлива, говорю я, но участь детей, за которую я боюсь, не знаю почему, тревожитъ меня. Я на детяхъ ожидаю наказанiя за свою любовь, страсть, и это наказанiе будетъ для меня ужасно! Я могла всемъ жертвовать для своего счастья, когда на мне не лежала обязанность матери; но теперь я мать!—

    Ты говоришь про причины, которыя не позволяютъ тебе сделать того, о чемъ я прошу тебя. Я знаю, что ты благороденъ, но ты дурно понимаешь [23] благородство. Это эгоистическое дурное чувство, то чувство, которое мешаетъ тебе взять отъ меня векселя. Ты и я мы должны сделать это, иначе на насъ ляжетъ обвиненiе детей и гневъ Бога. Ты боишься молвы. Напрасно. Судьба детей твоихъ такъ важна, что я бы на твоемъ месте забыла бы о молве и о ложныхъ правилахъ чести, я бы всемъ прямо сказалъ, что я делаю, и пускай обвиняютъ, не понимаютъ меня. Это дело такъ важно, такъ велико, что нельзя, я не понимаю, какъ думать объ осужденiи! —

    — Успокойся, мой другъ, я сделаю все, что ты хочешь, какъ ни больно мне это будетъ.

    — Сколько разъ просила я тебя просить Государя объ узаконенiи нашихъ детей, или сделать сделку съ Княземъ. Ты не соглашаешься на это. Я знаю отъ чего. Опять отъ того, что ты благороденъ и деликатенъ, но ты не знаешь того чувства матери и того страху сделать несчастiе детей, который заставляетъ меня говорить вещи, о которыхъ больно вспоминать, о которыхъ я не думала, но чувствую, и о которыхъ ты никогда не думалъ. Я твоя жена передъ Богомъ, но тебе больно сказать передъ всеми, что связь наша незаконная; ты боишься оскорбить меня, говоря и напоминая объ этомъ. Ты ошибаешься, твое благородство ввело тебя въ ошибку. Мне легче слышать, когда ты говоришь прямо, откровенно обо мне и моей страсти, чемъ когда ты говоришь такъ, что я вижу, ты боишься затронуть некоторыя струны, какъ будто они постыдныя. Я давно уже дала себе и Богу отчетъ въ своемъ поступке, [24] я ничего не боюсь! Проси Государя узаконить детей, говори прямо обо мне — мне легче будетъ. — Да, Alexandre, теперь только, когда я начинаю предвидеть участь моихъ детей, я начинаю раскаиваться. —

    И Maman заплакала, ей больно было, что она увлеклась и невольно оскорбила отца. Онъ тоже былъ растроганъ, слезы были у него на глазахъ.

    — Какъ можетъ раскаиваться ангелъ, прости меня. Приказывай мне, и я буду исполнять. — Это были только слова. — Но maman уже перешла отъ настроенности высокаго материнскаго чувства къ исключительному чувству любви къ одному человеку. Отецъ просилъ простить его, ежели онъ виноватъ; обещалъ исполнить все, ежели будетъ возможно; уверялъ въ, любви, просилъ забыть этотъ тяжелый для него разговоръ. Нарисовалъ ей блестящую картину нашей молодости въ его духе, говорилъ, что переменить теперь этаго невозможно, но что, бывши въ Москве, онъ будетъ хлопотать о узаконенiи насъ, возвратившись, возьметъ отъ нее вексель (онъ надеялся выиграть довольно, чтобы отъ себя дать намъ достаточный капиталъ). Maman не имела, какъ я говорилъ, силы возвратится къ прежнему разговору и ослабела подъ припадкомъ нежности. Судьба наша осталась въ рукахъ отца, котораго решенiе зависело отъ хорошей или дурной вены два вечера въ клу[бе].

    Долго еще сидели мы наверху, долго безсмысленно [25] смотрелъ я въ книгу дiалоговъ. Карлъ Иванычъ былъ такъ взвинченъ, что и решительно, кажется, никогда не хотелъ кончить несноснаго класса. Онъ безпрестанно сердился, сморкался, бегалъ к Н[иколаю] Д. жаловаться на всехъ и на все и даже зажмуривалъ глаза, когда мы ему говорили наши уроки, что было всегда признакомъ очень дурнымъ для насъ.

    — не какъ учитель, а какъ другъ, въ доказательство чего онъ приводилъ то, что Генералъ ничего не предпринималъ, не посоветовавшись съ нимъ. О причинахъ же, которыя заставили его оставить счастливую жизнь въ Саксонiи и у Спазина, онъ умалчивалъ. Впрочемъ, заключилъ онъ, когда совесть чиста, то нечего бояться, и что онъ не ожидалъ благодарности никогда и знаетъ очень хорошо, чьи это все штуки (Мими). Онъ желалъ счастья этимъ людямъ, ему же было все равно, и онъ полу-отчаяннымъ полу-грустнымъ жестомъ показывалъ, что онъ многое бы могъ сказать, но не стоитъ того.

    Уже было безъ четверти часъ (а въ часъ ровно садились обедать). Карлъ Иванычъ не одевался, и не по чему решительно нельзя было заметить, что онъ скоро намеренъ кончить. Изъ буфета долеталъ уже до насъ стукъ тарелокъ. Я слышалъ, какъ папа велелъ давать одеваться. Виделъ, какъ прошла дворовая женщина мыть тарелки. Слышалъ, какъ въ столовой [26] раздвигали столъ и уставляли стулья. Скоро, скоро позовутъ насъ. Одно только можетъ задержать. Я виделъ, какъ после разговору въ кабинете maman, Мими, Любочка и Юзинька пошли въ садъ и не ворочались. Но вотъ, кажется, виднеются ихъ зонтики. Нетъ, это Мими съ девочками. Ахъ! да вонъ и Maman идетъ. Какъ она тихо идетъ и какая грустная, голубушка. Зачемъ она не едетъ съ нами? А что, ежели мне сказать папа, что я не за что безъ нее не поеду, обнять ее и сказать: «Умру, папа, а съ maman не разлучусь». Ведь верно онъ меня оставитъ, и тогда мы съ Maman и съ Любочкой будемъ всегда, всегда вместе жить, я дома, буду учиться, буду писать братьямъ, а потомъ, когда выросту большой, дамъ Карлу Иванычу домикъ, онъ будетъ жить всегда въ Красномъ, а я поеду служить и, когда буду генераломъ, женюсь на Юзиньке, привезу его родныхъ изъ Саксонiи, или нетъ, лучше я ему дамъ денегъ, и пускай онъ едетъ. Много мечталъ я о генеральскомъ чине, о Саксонiи и о любви. Maman, которая за то, что я съ ней останусь и буду генераломъ, будетъ любить больше всехъ братьевъ. Какое гадкое эгоистическое чувство! —

    Ну сейчасъ позовутъ обедать. Вотъ дворецкiй Фока съ салфеткой на руке идетъ въ садъ искать Maman и докладывать, что кушанье готово. Какой онъ смешной [?] всегда въ черномъ сертуке, въ беломъ жилете и плешивый. Какъ это онъ не видитъ maman, она на середней дорожке идетъ, а онъ бежитъ къ оранжерее. Ну, наконецъ, [27] нашелъ, чуть чуть не упалъ. А вотъ и насъ идутъ звать. Слава Богу. — Я никакъ не могъ угадать однако, чьи были шаги, которые приближались по лестнице. Уже не говоря о братьяхъ, я по походке могу узнавать всю прислугу. Мы все съ любопытствомъ смотрели на дверь, въ которой наконецъ показалась совершенно незнакомая намъ фигура. Это былъ человекъ огромнаго роста съ длинными, но редкими, полусе дыми волосами, съ широкимъ, изрытымъ оспою лицомъ, съ редкой седой бородой, кривой на одинъ глазъ и одетый въ платье, между подрясникомъ и кафтаномъ, съ палкой больше своего роста въ руке. — И-ихъ, птички вы мои, птички!! Самка скучаетъ, груститъ, а птички выросли, въ поле летятъ. Не видать ей птенцовъ своихъ, велики, умны стали; а коршунъ ихъ заклюетъ, бедняжекъ. На могиле камень, на сердце свинецъ. Жалко! Охъ больно, — и онъ сталъ плакать, утирая действительно падавшiя слезы рукавомъ подрясника. — Голосъ его былъ грубъ и хриплъ, речь безсмысленна и несвязна, но интонацiи были такъ трогательны, и безобразное лицо его принимало такое откровенно печальное выраженiе, что нельзя было смотреть на него и слушать безъ участiя. Это былъ юродивой Гриша, который хаживалъ еще къ бабушке (маменькиной матери) въ Петербурге и очень любилъ ее, когда она была еще малюткой и, отыскавъ ее здесь, пришелъ полюбоваться птенцами ея, такъ онъ поэтически называлъ насъ, детей. «А ты дуракъ, вдругъ сказалъ онъ, обращаясь къ Карлу Иванычу, который въ это время одевался [28] и надевалъ помача, «хоть ты на себя ленты надевай, а все ты дуракъ — ты ихъ не любишь». Карлъ Иванычъ былъ въ скверномъ положенiи: сердиться на сумасшедшаго ему было совестно, сносить его глупыя слова ему тоже не хотелось.

    — Das fehlte noch,73 подите внизъ, я васъ не желаю видеть, не ваше дело, любитъ ли, не любитъ. Онъ говаривалъ всегда вы и по Русски, когда сердился, и говорилъ очень дурно. Но я, приводя его речь, не коверкаю словъ, какъ онъ коверкалъ, потому что такого рода коверканье ничего мне не напоминаетъ, кроме плоскихъ разсказовъ про Немцевъ, которые безпрестанно все разсказыва[ютъ], и все слушаютъ съ стыдомъ за техъ, кто разсказываетъ. — Наконецъ, давно желанный и пунктуальный Фока пришелъ и къ намъ и объявилъ, что кушанье готово, и мы пошли. Гриша, стуча костылемъ и продолжая говорить разную нелепицу, пошелъ за нами. Въ столовой для него былъ накрытъ особой столъ, по его неопрятности, и потому что онъ елъ постное — все это по иждивенiю maman. Все уже собрались въ гостиной. Maman съ папа ходили рука объ руку по гостиной. Мими важно сидела на одномъ изъ креселъ симетрично подъ прямымъ угломъ, примыкавшимъ къ дивану, подле нея съ одной стороны сидела Любочька, которая, как только мы взошли, бросилась целоваться съ нами, съ другой Юзинька, которой тоже очень хотелось вскочить и подбежать къ намъ, но это было несогласно съ этикетомъ Мими. Мы должны были подойдти сначала къ Мими и сказать «bonjour, Mimi» и потомъ...... нетъ, решительно не помню, какъ я здоровался съ Юзой, целовалъ или нетъ. Не помню. Помню только то, что я при Мими никогда отъ души не говорилъ съ этой чудесной, белокуренькой, [29] беленькой, чистенькой девочкой Юзой. Несносная Мими безпрестанно приставала, оглядываясь на папа. «Parlez donc Français».74 А тутъ-то какъ на зло такъ и хотелось болтать по Русски. Какъ ни говори, а родной языкъ всегда останется роднымъ. Когда хочешь говорить по душе, ни одного французскаго слова въ голову нейдетъ, а ежели хочешь блеснуть, тогда другое дело. Я тогда только выучился говорить хорошо, т. е. говорить какъ на природномъ языке, а то ведь прежде только переводилъ Русскiя мысли по Французски, когда понялъ, что это считается достоинствомъ хорошо говорить, а не смотрелъ на это, какъ на придирку злой Мими, какъ на фразу, которая попортила много детской моей крови: «Mangez donc du pain»75 (за обедомъ), «опять хлеба не ешь» и т. п. Отчего девочки раньше лучше говорятъ? Оттого, что у нихъ раньше является тщеславiе. Пошли въ столовую, большiе впереди, такъ что мы, дети, оставшись сзади, успели перекинуть между собою, мальчики и девочки, несколько прiятныхъ словъ, прiятныхъ темъ, что нельзя было ихъ сказать при всехъ: «После обеда на охоту папа едетъ». — «Васъ берутъ?» — «Да, — верхомъ, а васъ?» — «Не знаю. Попроси мамашу». — «Нельзя», «Постараемся».

    За обедомъ между папа и maman завязался очень интересной разговоръ насчетъ юродиваго Гриши, который изъ-за своего столика продолжалъ твердить: «Птички отъ матки летятъ, матка плачетъ, не видать ей больше птенцовъ. Лети голубь въ небо! На могиле камень, на сердце свинецъ» и т. д., прерывая свои слова всхлипыванiями и рыданiями, которые, очень понятно, усиливали разстройство нервовъ maman, которая уважала въ душе Гришу, да и вообще имела слабость къ странникамъ, юродивымъ [30] и, хотя не признавалась, верила въ способность предсказывать некоторыхъ. «Ахъ, да, я хотела пожаловаться тебе, Alexandre», сказала она, подавая ему тарелку съ супомъ (она сама разливала), «на твоего охотника... Боже мой, какъ его зовутъ?... помнишь, про котораго я всегда говорила, что онъ страшный».

    — «Прохора?»

    — Да.

    — «Что онъ сделалъ? Ты такъ редко бываешь недовольна людьми, что я знаю все случаи, въ которые можетъ случится, что ты жалуешься. Первое — или онъ подошелъ разговаривать къ детямъ. Ты этаго не любишь, а они безъ памяти рады и горды съ охотникомъ говорить. Не правда ли, дети?» Мы улыбались. «Или жена его приходила жаловаться, или онъ при тебе ударилъ больно собаку. — Вотъ три главные случая. Не правда ли?» Maman съ улыбкой, которая употребляется тогда, когда смеются надъ вашими добрыми качествами, отвечала, что нетъ, и разсказала отцу съ большимъ прискорбiемъ какъ беднаго Гришу чуть не съели собаки, когда онъ проходилъ по дворне, и решительно, ежели бы не его большая палка, его такъ таки и загрызли собаки. А все виноватъ этотъ злой Прохоръ, который нарочно притравливалъ ихъ. Гриша подтверждалъ эту речь указанiями на изорванные полы подрясника и твердилъ отцу, «ты его больно не бей, онъ дуракъ, а то и совсемъ не бей, грехъ. Богъ проститъ. Дни не такiе». — Разговоръ начался следующiй и по Французски.

    Папа. Я откровенно тебе говорю всегда и буду говорить, что я вообще этихъ Господъ не люблю. Ты можешь любить ихъ и верить имъ, а по моему все или большая часть лентяи, лицемеры, корыстолюбивы и, главное, никого не любятъ и никакой благодарности ни къ кому и ни за что. Что меня больше всего сердитъ, это ихъ смелость и самонадеянность, которыя [31] они скрываютъ подъ личиной простоты и грубости. Все они плуты.

    Maman. Да почему это такъ думаешь? есть исключенiя...

    Папа«Почему? Напримеръ, сейчасъ, какъ онъ говорилъ ловко, просилъ меня, чтобы я не наказывалъ и не билъ бы больно, какъ онъ говоритъ, Прохора, какъ будто уже я намеренъ былъ его наказывать. Я въ этомъ вижу только дерзкую хитрость — выставить себя добренькимъ. Другiе могутъ видеть въ этомъ Христiанское милосердiе. Отчего въ этихъ людяхъ никогда не найдешь откровенности? Ни одинъ не разскажетъ тебе всей своей жизни, а они очень ловко умеютъ какъ будто скрывать того, чего нетъ. — Напримеръ М. П. (странница, которая жила у насъ) своими недоконченными фразами, намеками умела всехъ уверить, что она несчастный отростокъ очень знатнаго рода, тогда какъ она просто крестьянка и бывшая любовница какого-то Твер[ского] помещика. Они даже какъ будто не хотятъ показывать свой умъ и образованiе, которыхъ и нетъ, умеютъ уверить, что они и умны и образованны. Хотя я и не стану ихъ травить собаками и побраню Прохора, но ей Богу они того стоютъ. (Папа ужасно разгорячился.) Maman съ улыбкой попросила его передать горчицу. (Онъ взялъ ее въ руку и, не подавая ее maman, которая протянула уже руку, съ этимъ орудiемъ въ руке продолжалъ.)

    — Нетъ, меня сердитъ, когда я вижу, что люди умные вдаются имъ въ обманъ. Все они имеютъ претензiю предсказывать, мелютъ вздоръ и такъ много, что съ добрымъ желанiемъ можно разобрать во всей этой галиматье что-нибудь и похожее на предсказанiе.

    Maman, видно, не хотелось спорить какъ о предмете, о которомъ [она имела] свое особенное твердое мненiе, и она съ улыбкой продолжала [32] просить горчицы, но папа и слышать не хотелъ. «Нетъ, сказалъ онъ, опять отодвигая руку съ горчицей. Нетъ, они только на то хороши, чтобы своими глупыми вздохами еще больше разстроивать женщинъ и безъ того съ слабыми нервами. Прекрасно делаютъ, что полицiя взялась за этихъ пророковъ — ихъ надо учить». Онъ наконецъ подалъ горчицу и замолчалъ, но maman не вытерпела. Она была совсемъ другого объ этомъ мненiя.

    — Послушай, Alexandre, это люди, которыхъ клеветать грехъ. Эти люди все преданы Богу и несчастны или по крайней мере выдаютъ себя за такихъ, какъ ты говоришь. Не спорю, во всемъ есть злоупотребленiя. — Но ежели имъ делаешь добро съ участьемъ, добро, которое намъ ничего не стоитъ, то зато они за насъ молютъ Бога, и пускай 9 изъ 10 обманщики, одного святаго человека молитва за насъ и то много можетъ искупить наши наказанiи. Ты мне говоришь примеръ М. П. Что мне за дело, что они были прежде, и всегда ли ихъ жизнь была такъ чиста, какою кажется теперь. Поверь, это званiе юродиваго не такъ привлекательно и выгодно, чтобы изъ честолюбiя или денегъ человекъ бы решился всю жизнь посвятить себя этой тяжелой жизни. Есть 3 причины, которыя могутъ заставлять ихъ выбрать эту карьеру: раскаянiе, несчастiе и призванiе, все причины прекрасныя. Въ призванiе нельзя не верить. Сколько есть изъ нихъ, которые съ детства, сами не зная почему, выбрали эту тяжелую жизнь. Согласись тоже, что они просто жалки, какъ люди. Какъ не желать, сколько можешь, облегчить участь такихъ людей, которые вотъ какъ Гриша, 20 летъ скитаются [33] безъ пристанища, питаясь самой суровой пищей, зиму и лето въ одномъ этомъ подряснике. И, сверхъ того, на немъ, сказала она, указавъ на Гришу, закованы вериги въ 11/2 пуда. Я еще маленькая подслушала ночью, какъ онъ молился, и видела эти вериги, которыя и теперь на немъ. Другiе зимой ходятъ босикомъ въ трескучiе морозы, и мало ли есть такихъ добровольныхъ мучениковъ. Меня всегда они интересовали и интересуютъ. Хотя, правда, подъ этимъ видомъ есть обманщики, но я, слава Богу, никогда такихъ не встречала.

    смерть. Да не только его смерть, но и всю жизнь матушки. Я тебе разсказывала это?

    — Да, я знаю. Но это ничего не доказываетъ, случай, — отвечалъ Папа.

    — Какъ не верить въ предсказанiя, когда все и всегда верили въ это. Невольное чувство заставляетъ человека желать узнать будущее, и должна быть возможность удовлетворить этому чувству. Я сколько не слышала про Коллiостро, про M-le Normand, которую сама видела въ Париже, я не могу верить въ силу этихъ предсказанiй, но что есть этотъ даръ у этихъ людей, у юродивыхъ, сумасшедшихъ, которыхъ ты презираешь, это я очень не то что понимаю, а чувствую. Человекъ, который безпрестанно убиваетъ не только все свои страсти, но даже простыя желанiя, который весь предался Богу и изгоняетъ изъ души все помышленiя, которыя не достойны Его, который не думаетъ о техъ мелочахъ жизни, которыя поглощаютъ наше существованiе, такъ очищаетъ свою душу и возвышаетъ, что въ ней [34] открывается съ ясностью этотъ даръ предвиденiя, который мы все имеемъ, но не можемъ употреблять, потому что мы безпрестанно заняты чемъ-нибудь плотскимъ, что мешаетъ этой способности выразиться. Одинъ юродивой, который точно предсказывалъ, мне разсказывалъ, что онъ никогда не могъ отвечать на вопросы, которые ему делали, но что, когда онъ смотрелъ пристально на какое-нибудь лицо, ему вдругъ приходили слова, которыя онъ понималъ только тогда, когда самъ слышалъ ихъ, и онъ говорилъ, самъ не зная что и почему.

    Maman много спорила въ этомъ духе съ отцомъ, но онъ не поддался и окончилъ споръ какой-то шуточкой и принялся делать салатъ. Разговоръ этотъ сначала занялъ меня. Я слушалъ и понималъ, но потомъ, замечая, что обедъ клонится къ концу, я пересталъ слушать, темъ более, что Юза безпрестанно мигала мне, указывая на Maman и Мими, что значило, что обедъ кончится, а такого удобнаго времени, чтобы все были вместе, нескоро найдешь, чтобы просить девочекъ на охоту.—

    — Всегда какъ кажется страшно просить, даже черезъ другого, не знаешь, на какой половинке стула сидеть, а какъ попросишь, и позволять, кажется, отчего давно не просилъ этого, а не позволятъ, но, ежели уже началъ, какая смелость и откуда возьмется, даже решаешься спорить и доказывать, что можно и нужно позволить. Я въ этомъ отношенiи остался до сихъ поръ ребенкомъ. Да что я говорю «въ этомъ отношенiи», во всехъ отношенiяхъ слабости остались те же, разница только въ томъ, что выказываются они [35] на другихъ желанiяхъ. — Во время пирожнаго былъ позванъ Никита, и отданы приказанiя на счетъ собакъ, линейки для maman съ девочьками и на счетъ верховыхъ лошадей для насъ, все съ величайшей подробностью, называя каждую лошадь по имени. Для Володи не было лошади его обыкновенной, и Папа велелъ оседлать охотничью. Но это слово «охотничья лошадь» какъ то особенно звучало въ ушахъ maman, ей казалось, что охотничья лошадь должна непременно быть зверемъ и бешенно понести и убить Володю. Такъ, не смотря на увещанiи Папа и Володи, который съ удивительнымъ молодечествомъ говорилъ, что это ничего, и что онъ любитъ, когда лошадь несетъ, бедняжка maman продолжала говорить, что она все гулянье не будетъ покойна. Наконецъ, обедъ кончился, большiе пошли пить кофей въ кабинетъ Папа, а мы, дети, побежали шаркать ногами по дорожкамъ, покрытымъ упадшими листьями, въ садъ. Тамъ начались разговоры о томъ, какъ стыдно, Васинька боится верхомъ ездить, какъ стыдно, что Любочка старше и тише бегаетъ, чемъ Юза, о томъ, что делали и говорили большiе за столомъ, и какъ бы интересно посмотреть вериги Гриши, и какъ онъ молится. Ежели онъ рано уйдетъ спать на мужской верхъ, то решено было передъ ужиномъ идти смотреть. Долго толковали мы и были только оторваны отъ этихъ занятiй стукомъ подъезжавшей линейки, на которой у всякой рессоры сидело по дворовому мальчику, крикомъ охотниковъ на собакъ, ихъ отрывистымъ взвизгиваньемъ и чудеснымъ видомъ кучера Парфена, который ехалъ на назначенной Володе лошади и велъ въ поводу нашихъ. Все бросились къ забору, отъ котораго видны были все эти прелести, [36] а оттуда одеваться на верхъ и одеваться такъ, чтобы, какъ можно более, походить на охотниковъ. Одно изъ главныхъ къ этому средствъ было всучиванiе панталонъ въ сапоги, за что мы и принялись съ большимъ нетерпенiемъ кончить и бежать наслаждаться у крыльца видомъ собакъ, запахомъ лошадей и разговоромъ съ охотниками.

    За что охота съ собаками это изящное, завлекательное и невинное занятiе находится въ презренiи и посрамленiи какъ у городскихъ, такъ и у деревенскихъ жителей? — «Собакъ гонять», «зайцевъ гонять». — Да что же тутъ дурнаго? Кому это приноситъ вредъ? — Раззоряются, убиваются, портятъ людей. Все неправда. Охота стоитъ совсемъ не дорого и, ежели бы те помещики, которые имеютъ охоту, во все время, которое она продолжается, ездили бы жить въ столицы, чтобы не умереть отъ скуки, они прожили бы въ трое более. — Хорошiе охотники никогда не скачутъ, какъ безумные, и не убиваются. На счетъ людей примеръ наши люди — лучшiе люди во всехъ отношенiяхъ были охотники. На охоте, какъ и въ походахъ, люди формируются. А что же и хорошаго то въ охоте? А вотъ что.

    День былъ жаркой, белыя тучки съ утра показались на горизонте, потомъ все ближе и ближе сталъ сгонять ихъ маленькой ветерокъ, кое-где видна была и черная тучка или сторона тучки. Около полдня безпрестанно закрывалось и опять открывалось солнце, и пахнетъ въ это время посвежее ветерокъ. Славно. Къ вечеру сколько не ходили по небу тучи, не суждено видно имъ было собраться въ грозовую тучу и помешать въ последнiй разъ нашему [37] удовольствiю. Они, помучавъ насъ немного, опять стали разходиться. Одна только на востоке была большая длинная туча, другiе же на самомъ верху превратились въ белую чешую, другiе подлиннели, побелели и все бежали на горизонтъ.—

    Дождя нечего было бояться. Даже Карлъ Иванычъ, который всегда зналъ, куда какая туча пойдетъ, объявилъ, что будетъ погода хорошая. Фока сбежалъ очень ловко и скоро, несмотря на преклонныя лета, крикнулъ «подавай» и сталъ твердо по середине подъезда, между темъ местомъ, куда долженъ былъ кучеръ Иванъ подкатить линейку, и порогомъ, въ позицiи человека, которому не нужно напоминать о его обязанности подсаживать. Барыни сошли и после небольшаго пренiя о томъ, кому на какой стороне сидеть и за кого держаться, раскрыли зонтики и отправились. (Линейке нуженъ былъ объездъ, а охота пойдетъ прямо.) Мы въ страшномъ нетерпенiи попрыгали на лошадей и съ помощью хлыстовъ делали по двору разныя эволюцiи, объезжая лежащихъ по двору собакъ, чтобы избегнуть всегдашняго выговора охотниковъ: «Собаку, сударь, не извольте раздавить». — Володя влезъ на охотничью завидно, особенно завидно потому, что я на своемъ стриженномъ клепере, сколько я могъ судить по тени, далеко не имелъ такого прекраснаго вида. Вотъ послышались на лестнице шаги папа. Выжлятникъ подогналъ отрыскавшихъ гончихъ. Борзятники подозвали своихъ и стали садиться. Стремянный подвелъ лошадь къ крыльцу. Собаки своры папа, [38] которыя прежде лежали и стояли въ разныхъ живописныхъ позахъ около его лошади, бросились къ нему. — Онъ вышелъ на крыльцо, за нимъ въ бисерномъ ошейнике весело выбежала Милка, которая, выходя, всегда здоровалась со всеми собаками: на некоторыхъ порычала, съ другими поиграла. Она точно барыня была передъ другими собаками.

    — Какъ ты думаешь, Турокъ, спросилъ папа, садясь на лошадь, у доезжачаго — куда намъ нынче ехать?

    Папа всякой разъ делалъ этотъ вопросъ, отправляясь на охоту, и всякой разъ, какъ и теперь, получалъ тотъ же ответъ: «Куда вамъ будетъ угодно». — «Нетъ, да ты какъ ты думаешь? Ежели намъ въ дубки ехать, такъ съ одной стороны тамъ еще хлебъ не снятъ, a за то ужъ верно тамъ найдемъ. Въ Калиновомъ же Богъ знаетъ, будетъ ли что нибудь».

    — Въ Калиновымъ то оно такъ-съ, да вчера вечер[омъ] тамъ Ермолай лисицу виделъ, какъ въ лесъ за дровами ходилъ, говоритъ, матерая, какъ волкъ точно.

    — Ну такъ поедемъ въ Калиновой, а оттуда дуброву и эти мелочи захватимъ.

    — Какъ вамъ будетъ угодно-съ.

    Решено было въ Калиновой, и мы поехали. — Турокъ открывалъ шествiе, за нимъ пестрымъ кружкомъ бежали сомкнутыя гончiя. Жалко было смотреть, какая участь постигала ту неосторожную, которой вздумывалось отстать: ей надо было за шею перетянуть свою подругу и, сверхъ того, одинъ изъ выжлятниковъ, исполняя свою обязанность, не пропускалъ этаго случая, чтобы ударить ее арапникомъ, крикнувъ «въ кучку».

    Разровнялись. По сторонамъ ехали борзятники на славныхъ низовыхъ горбоносыхъ, съ хорошимъ ходомъ лошадяхъ, — все красивые люди, со всеми охотничьими доспехами. Редко можно [39] видеть красивее групу, составленную изъ человека и животныхъ, какъ охотника на лошади, за которой рыщутъ борзыя собаки, особенно, когда онъ имъ бросаетъ прикормку. Очень красиво!

    Подъехавъ къ Калиновому, мы нашли линейку уже тамъ и, сверхъ всякаго ожиданiя, еще тележку въ одну лошадь, на середине которой сиделъ буфетчикъ и держалъ что-то въ салфетке между ногъ; съ одной стороны торчалъ самоваръ, и еще были кое какiя привлекательные узелки. Нельзя было ошибиться — это былъ сюрпризъ: чай на чистомъ воздухе, мороженое и фрукты. Радость наша была неописанная. — Чай въ чайной не доставлялъ никакого удовольствiя; изъ буфета — очень малое; на балконе было очень прiятно, но на воздухе, тамъ, где никогда не пьютъ чай, где-нибудь подъ березой, это было верхъ наслажденiя. — Турокъ слезъ съ лошади и, выслушавъ подробное наставленiе съ величайшимъ вниманiемъ, какъ ровняться и куда выходить, наставленiе, которое, впрочемъ, ему было совсемъ не нужно — онъ всегда делалъ по-своему — разомкнулъ собакъ, селъ опять на лошадь и, потихоньку посвистывая, скрылся за молодыми березками. — Разомкнутые гончiе прежде всего выразили маханьями хвостовъ свое удовольствiе, потомъ встряхнулись, сделали все это и еще больше того около, неизвестно почему избранныхъ ими, кустиковъ, что делаютъ солдаты, когда имъ говорятъ «оправься», и принялись серьезно за дело. Намъ дали по собаке, которую мы должны были держать на платке, слезли съ лошади и разослали по разнымъ местамъ. Меня послали довольно далеко. Я бросился опрометью туда. То собака меня тащила, то упиралась, я торопился и дикимъ голосомъ кричалъ у... у... наконецъ, запыхавшись, добежалъ и уселся въ траве. Настала минута ожиданья. — Разумеется, воображенiе мое ушло далеко впередъ действительности. Уже я пятаго зайца самъ затравливалъ и даже одну лисицу, какъ отозвалась одна гончая. [40] Тутъ решительно я пришелъ въ неописанное волненiе. Глаза выкатились у меня изо лбу, потъ катился градомъ, и капли его, хотя и щекотали меня, сбегая по подбородку, я не вытиралъ ихъ, я не переводилъ дыханiя и съ безсмысленной улыбкой смотрелъ то на лесъ, то на собаку. Мне казалось, что решается моя участь, и что минуты решительнее этой въ жизни быть не можетъ. Но положенiе это было слишкомъ неестественно, оно не могло продолжатся. Гончiе все гоняли; зайца не было, я сталъ смотреть по сторонамъ. Подле самаго меня муравей тащилъ огромную соломину и, хотя она цеплялась безпрестанно, онъ продолжалъ тащить, поворачиваясь съ боку на бокъ. Его постоянство и сила обратили мое особое вниманiе, тутъ же на беду мою прилетела бабочка. Въ ней ничего не было особеннаго, — желтая с бе[лымъ] — но она такъ ми[ло] покружилась надъ длинн[ымъ] белымъ цветочк[омъ], потомъ уселась и только изредка взмахивала жолтыми крылышками, наконецъ совсемъ замерла. Видно было, что ей прiятно, очень прiятно: солнушко ее пригрело. Въ это время Жиранъ рванулся. Не знаю, что сделалось съ бабочкой, я оглянулся и увиделъ.... на опушке, одно ухо приложилъ, другое поднялъ, перепрыгиваетъ заяцъ. Все мои планы изчезли, я спустилъ собаку и закричалъ голосомъ, неистовое выраженiе котораго нельзя передать.

    — Только что я сделалъ это, въ ту же минуту я сталъ раскаиваться. Заяцъ приселъ, сделалъ прыжокъ, и ужъ больше я его не видалъ. — Но каковъ былъ мой стыдъ, когда за гончими, которыя въ голосъ вывели на опушку, выехалъ Турокъ. Онъ виделъ мое приключенiе и только сказалъ: «Ахъ, баринъ». Мне бы было легче, ежели бы онъ мне отрезалъ ноги, какъ зайцу, и повесилъ бы меня на седло, чемъ выслушать только эти два слова. Но какъ они были сказаны.

    (У меня есть тетушка, довольно дальняя, но я привыкъ ее звать тетушкой. У этой тетушки есть [41] братъ, у брата есть охота. Тетушка особа весьма степенная, пожилыхъ летъ, у нее свой домъ, своя воспитанница, и кругъ ее знакомыхъ состоитъ изъ лицъ самыхъ почетныхъ въ Губернiи. Все Архиреи, которые были въ продолженiе 20 летъ, что она живетъ въ городе, бывали у нее, и она пользовалась расположенiемъ Преосвещенныхъ. Однимъ словомъ, тетушка особа. Уезжая изъ деревни брата своего, куда она приезжала на короткое время, въ ноябре месяце, братъ ея предложилъ ей проводить ее верхомъ несколько верстъ. (Была пороша, самый Михайловъ день 8 ноября.) Только что выехали за околицу, братецъ ея заметилъ маликъ, который пошелъ къ гумнамъ. Онъ поехалъ доезжать, расчитывая догнать сестрицу. Заяцъ вскочилъ, охотники стали травить. Заяцъ покосилъ на дорогу. Около дороги были сугробы. Собаки проваливались, русакъ оттянулъ, выбрался на дорожку и былъ таковъ. — Надо заметить, что это дело происходило возле самаго возка тетушки. Но каково положенiе братца, когда онъ увидалъ следующую картину. Тетушка, подобравъ салопъ, была по колено въ снегу. Старый лакей не могъ догнать ее, она падала отъ усталости. Ноги ее въ белыхъ мохнатыхъ сапогахъ отказывались двигаться. Кучеръ смотрелъ на нее въ тупомъ изумленiи, но, что хуже всего, тетушка въ эту минуту (после она раскаивалась) не чувствовала всей непристойности своего положенiя, а продолжала твердить: «Что жъ, братецъ, я бы рада, но силъ нетъ. Ушелъ?» спрашивала она. —

    Второй случай. Въ нашемъ Губернскомъ городе жилъ купецъ Подъемщиковъ. Онъ всегда велъ дела съ отцомъ, и отецъ любилъ его за честность и акуратность. Объ охоте же онъ отзывался всегда съ презренiемъ. Уговорилъ его разъ отецъ [42] ехать на охоту. После некоторыхъ безуспешныхъ отговорокъ онъ влезъ въ длиннополомъ купеческомъ кафтане и [съ] седенькой бородкой на охотничью лошадь и ездилъ все поле съ нами. Поле было неудачно. Ироническая и презрительная полуулыбка не сходила съ его лица. Пришлось, наконецъ, у самыхъ ногъ его лошади затравить беляка. (Травля беляка красивее травли русачей, хотя и не такъ [] белякъ безпрестанно увиливается). Я следилъ за нимъ во время всей травли, желая знать, какое на него произведетъ впечатленiе. Онъ скакалъ какъ сумашедшiй. Я безпрестанно ждалъ, что или упадетъ лошадь, или онъ раздавить собакъ. Самъ же онъ едва сиделъ на седле. Упавъ на переднюю луку, онъ помиралъ со смеху. Когда затравили беляка, онъ не слезъ, а свалился съ лошади и, упавъ на землю, продолжалъ смеятся, такъ что уже не слышно было звуковъ, а по конвульсiямъ можно было заключить, что онъ смеется. Насилу серьезные лица охотниковъ его успокоили.)

    Долго стоялъ я въ немомъ отчаянiи на томъ же мес[те], не звалъ даже собаки и только твердилъ съ самыми выразительными жестами: «Ахъ, какая досада». Я слышалъ, какъ погнали дальше гончiе, какъ заотукали на другой стороне леса, какъ отбили зайца, и какъ вызывалъ доезжачiй собакъ, но я все не трогался съ места.

    Охота кончилась. На ковре, въ тени, сидели все кружкомъ. Буфетчикъ Василiй стоялъ на коленяхъ и изъ коробки вынималъ завернутыя въ листья груши и персики. Такъ было жарко и хотелось есть, что, кажется, проглотилъ бы весь коробокъ съ Василiемъ, а надо было дожидаться, пока Василiй выложитъ все на тарелки, разставитъ эти тарелки симетрично на ковре, и когда после большихъ раздадутъ намъ по одной штучке. Какъ ни долго дожидались мы [43] этаго, однако дождались и тотчасъ побежали устроивать беседочку. Любочка нашла необыкновенной величины зеленаго червяка. Все мы припали, головами вместе, къ листочку, на которомъ сорвала его она и съ ужасомъ бросила на землю. Юза решилась поднять его, подставивъ ему сухую травку на дороге, и, чтобы ловчее сделать это, она сделала движенiе плечомъ, за которое всегда сердилась Мими говоря, que c’est un geste de femme de chambre76. Платье съ открытой шеей спускается ниже плеча, и, подымая и потомъ опуская какъ то плечо, я часто видалъ, что девочки опять приводятъ платье на настоящее место. Юза, стоя на коленах, и нагнувшись надъ червякомъ, сделала это самое движенiе. Я смотрелъ ей черезъ плечо. Въ это самое время ветеръ поднялъ косыночку съ ея беленькой, какъ снегъ, шеи. Я посмотрелъ на это голое плечико, которое было отъ моихъ губъ на вершокъ и припалъ къ нему губами такъ сильно и долго, что, ежелибы Юза не отстранилась, я никогда бы не пересталъ. Юза покраснела и ничего не сказала. Володя презрительно сказалъ: «что за нежности» и продолжалъ заниматься пресмыкающимся. У меня были слезы на глазахъ. Это было первое проявленiе сладострастiя.

    Назадъ мы поехали другимъ порядкомъ: не съ охотой, а съ линейкой. Мы одинъ передъ другимъ гарцовали около линейки. Я по тени казался довольно удовлетворительнымъ, но меня приводило въ смущенiе другое обстоятельство. Я хотелъ прельстить всехъ сидевшихъ въ линейке своей ездой, пролетевъ мимо нихъ. Я сзади начиналъ хлыстомъ разгонять лошадь, поровнявшись съ линейкой, принималъ самое непринужденное и грацiозное положенiе, поводя правой [44] рукой по поводьямъ отъ левой руки до конца, какъ вдругъ, поровнявшись съ упряжными лошадьми, моя лошадь, несмотря на все мое старанье, останавливалась. И это несколько разъ. Ужасно досадно. —

    Прiехали домой, пили чай, играли. Явился Гриша. Наконецъ, уселись все съ maman, чтобы провести последнiй вечеръ съ ней — это была мысль старшаго, Володи. — Папа не было, его голосъ слышенъ былъ изъ кабинета — онъ занимался съ Никитой. Гриша продолжалъ говорить притчами. Очень легко было перевести его слова такъ, что онъ предсказывалъ maman смерть и то, что она съ нами больше не увидится. Онъ плакалъ въ нашемъ доме. Это одно, по мненiю принимавшихъ его за пророка, значило, что нашему дому предстоитъ несчастiе. Онъ всталъ и сталъ прощаться. Мы переглянулись и вышли потихоньку, но только-что нашихъ шаговъ не могло быть слышно, мы опрометью бросились на верхъ и засели въ темный чуланъ, изъ котораго видно намъ будетъ, какъ будетъ молиться Гриша. Никто изъ насъ другъ другу не признавался, но всемъ намъ было страшно въ темноте, и мы все жались другъ къ другу. Гриша съ своей палкой и свечкой въ руке взошелъ въ комнату. Мы не переводили дыханiя. Гриша безпрестанно твердилъ «Господи, помилуй» и «Господи, Исусе Христе» и «Мати, Пресвятая Богородица» съ разными интонацiями и выговаривая эти слова такъ, какъ говорятъ те, которые ихъ часто произносятъ. — Онъ съ молитвой поставилъ свой посохъ въ уголъ, осмотрелъ постель и сталъ раздеватся. Снялъ изорванный нанковый подрясникъ, сложилъ его, снялъ сапоги, подвертки, все это тщательно и медленно. Выраженiе лица его было совсемъ другое, чемъ обыкновенно. Вместо всегдашняго выраженiя торопливости, безпокойства и тупоумiя, въ эту минуту онъ былъ спокоенъ, важенъ и умно задумчивъ. Оставшись въ одномъ белье, которое совсемъ не было бело, онъ селъ на кровать видно съ усилiемъ, потому что онъ въ это время77 [45] сморщился, оторвалъ подъ рубашкой отъ тела вериги. Они брякнули. — Посидевъ немного, онъ всталъ съ молитвой, поднялъ свечку въ уровень съ кивотомъ, въ которомъ стояли несколько иконъ, перекрестился на нихъ и повернулъ свечку огнемъ внизъ. Она съ трескомъ потухла. Прямо въ оба окошка, обращенныя на лесъ, ударяла полная луна. Длинная белая фигура юродиваго съ одной стороны была освещена лучами месяца, съ другой длинною тенью падала по полу, стене и доставала до потолка. Онъ стоялъ сложивъ руки на груди, опустивъ голову и безпрестанно прерывисто вздыхая. Наконецъ, онъ съ трудомъ опустился на колени и началъ молиться, сначала тихо ударяя только на некоторыя слова, потомъ, видно было, что онъ все более и более воодушевлялся, онъ пересталъ уже твердить молитвы известныя, которыхъ онъ много прочелъ, онъ говорилъ свои слова простыя, даже нескладныя, хотя онъ старался выражаться по славянски, чтобы было похожо на молитву. Онъ молился о себе, чтобы Богъ простилъ его, молился о матери, о насъ, твердилъ: «Боже, прости врагамъ моимъ», безпрестанно крехтя, припадалъ къ земле лбомъ, билъ о полу и опять подымался, несмотря на вериги, которыя издавали звуки железа. Долго, долго находился онъ въ этомъ положенiи религiознаго экстаза, импровизируя молитвы, и слова его были грубы, но трогательны. То твердилъ онъ: «Господи, помилуй меня» несколько разъ сряду и всякой разъ съ бо́льшимъ и бо́льшимъ воодушевленiемъ. Онъ говорилъ: «Прости меня», «Научи мя, что творить» съ такимъ выраженiемъ, какъ будто онъ говорилъ съ кемъ нибудь. Его вера была такъ сильна, что онъ чувствовалъ, что Богъ слышитъ его молитву. Любовь его была такъ сильна и тепла, что онъ безсознательно настроивалъ голосъ на самое жалостливое выраженiе, какъ будто Богъ слушалъ его слова. Раскаянiе, преданность Воле Божiей и сознанiе своего ничтожества такъ78 [46] сильны, что онъ замолкалъ, не зналъ, что говорить и лежалъ, приложивъ лобъ къ земле, только изредко вздыхая. — Описывая впечатленiя, которыя произвела на меня въ детстве молитва Гриши, когда все хорошее сильно отзывается въ еще неиспорченной душе нашей, мне пришли на мысль некоторые несправедливые понятiя, которые я и самъ разделялъ когда-то, о безполезности наружныхъ знаковъ благоговенiя при молитве. Большая часть людей нынешняго века, исключая техъ, которые вамъ скажутъ откровенно, (а это я ценю), что они ни во что не верятъ, состоитъ изъ людей, которые вамъ ответютъ, ежели вы ихъ спросите, молются ли они, что они не полагаютъ молитву въ томъ, чтобы въ известные часы становиться въ позицiю передъ дурно намалеванной доской и читать заученныя слова, но что они молються всегда и везде, где придутъ къ нимъ мысли благоговенiя. — Не верьте имъ, это люди, которые не имеютъ ничего святаго, и эти мысли благоговенiя никогда имъ не приходятъ. Говорятъ они, что ихъ возбуждаетъ къ молитве величiе природы. Ежели бы это было такъ, то они всегда бы должны молиться, потому что есть ли такая природа, которая бы не была велика? Чтенiе известныхъ, условленныхъ молитвъ и все признаки благоговенiя, которые приняты у насъ при молитве, невольно возбуждаютъ мысли религiозныя, во-первыхъ, потому что, читая молитвы, заученныя вами въ детстве, переносятъ васъ къ этому времю, времю единственному, въ которомъ вы чувствовали чистоту души и не сомневались въ томъ, что Богъ слышитъ вашу молитву. — Простота есть величiе. Молитва есть просьба. — Мне скажутъ — раскаянiе, преданность Воле Божьей есть тоже молитва. Раскаянiе есть просьба простить грехи наши, преданность воле Божьей есть просьба принять насъ въ свою волю. Всякая молитва есть просьба. —

    которыя бы были достойны Бога, есть верхъ гордости человеческаго ума. Некоторые люди говорятъ, что, удивляясь творенiю Бога, изучая творчество, я мыслями переношусь къ Богу и хвалю его. Какая же это хвала, ежели ты ее не можешь выразить? Моли Бога, какъ ты молишь человека. Эта молитва будетъ доступна для самаго тебя, ты дашь себе отчетъ въ томъ, о чемъ ты просишь, а для Бога доступны всякiя слова. Я вижу гораздо больше величiя въ словахъ одной жалкой девочки 10 летъ, которая умирала, и смерть которой я виделъ, отъ водяной въ страшныхъ страданiяхъ, и, не переставая молиться, говорила: «Божiя матерь, избави меня, помилуй меня. Да помилуй меня, да прости же меня». Это «да» есть верхъ величiя и простоты въ молитве. Эта девочка чувствовала, что Богъ слышитъ ея молитву, чемъ въ словахъ людей, которые говорятъ, что это оскорбленiе Божеству, ежели допускать, что есть молитвы Святыхъ, которыя могутъ искупить мои грехи, есть иконы, которыя имеютъ силу исцелить, а не Богъ, котораго творенiя я вижу во всемъ отъ мирiядовъ безконечно мелк[ихъ] насекомыхъ до мирiядовъ светилъ небесныхъ. — Человекъ существо плотское, и поэтому чемъ проще онъ берется за молитву, темъ более видна его вера, и темъ угоднее эта молитва Богу, a чемъ более старается человекъ стать мыслями на уровень величiя Божiя, темъ более онъ заблуждается, темъ менее онъ въ состоянiи дать отчетъ въ томъ, что онъ называетъ своей молитвой, и темъ менее она угодна Богу. Чемъ более имеетъ человекъ верное понятiе о своемъ ничтожестве, темъ более верное понятiе будетъ иметь онъ о величiи Бога. Поэтому то я говорю: во-вторыхъ не отклоняйтесь отъ знаковъ благоговенiя при молитве — они указываютъ на ваше ничтожество и на Величiе Бога.

    [48] Все мы, сидя въ темномъ чулане и безмолвно смотря на Гришу, были проникнуты чувствомъ детского удивленiя, благоговенiя и жалости къ Грише. Гриша продолжалъ молиться. Любопытство наше было удовлетворено, и чувство умиленiя вместе съ нимъ скоро пропало. Юза взяла мою руку и спросила шопотомъ: «чья эта рука?» — въ темноте мы не узнавали другъ друга. Юза сидела на полу, я, облокотившись за локоть, лежалъ за нею. Какъ только я услыхалъ пожатiе ея руки и голосъ ея надъ самой моей щекой, я вспомнилъ нынешнiй поцелуй, схватилъ ее голую руку и сталъ страстно целовать ее, начиная отъ кисти до сгиба локтя. Найдя эту ямочку, я припалъ къ ней губами изо всехъ силъ и думая только объ одномъ, чтобы не сделать звука губами, и чтобы она не вырвала руки. Юза не выдергивала руки, но другой рукой отыскала въ темноте мою голову и своими нежными тонкими пальчиками провела по моему лицу и по волосамъ. Потомъ, какъ будто ей стало стыдно, что она меня ласкаетъ, она хотела вырвать руку, но я крепче сжалъ ее, и слезы капали у меня градомъ. Мне такъ было сладко, такъ хорошо, какъ никогда въ жизни. Я назвалъ Юзу чистенькой девочкой. Это была ее главная черта и красота. Всегда она была беленькая, розовенькая, на лице, рукахъ все у нее было ни слишкомъ бледно, ни слишкомъ красно, все контуры какъ лица, такъ и талiи были чрезвычайно отчетливы и ясны. — Кожа была глянцовитая и всегда сухая. Ежели она была въ испареньи, то franchement79 потъ катился градомъ. Какъ описать то восхитительное чувство, которое я испытывалъ, плача и целуя ея беленькую ручку. Это должно быть была любовь, должно быть тоже и сладострастье, но сладострастье не сознанное. Мне довольно подумать, что я хочу иметь N, чтобы больше не желать. Сознанное сладострастье чувство тяжелое, грязное, а это было чувство чистое и прiятное и особенно грустное. Все высокiя чувства соединены съ какой-то [49] неопределенной грустью. Васинька, пошевелившись, зацепилъ за какое-то сломанное, выставленное въ чуланъ стуло, и, хотя тутъ ничего не было смешного, особенно для меня, кто то не удержался отъ смеху и, потому что нельзя было смеятся, фыркнулъ, и мы все съ шумомъ выбежали изъ комнаты. Для меня прекратилось самое блаженное состоянiе, а Гришу на минуту оторвали отъ молитвы; онъ тихо оглянулся и сталъ крестить все стороны, читая молитвы.

    почтовыми лошадьми (не могу не заметить, что мы очень гордились ехать на почтовыхъ, привыкши ездить на своихъ), стояли у подъезда, окруженные многочисленной дворней: стариковъ, женщинъ, детей, которые пришли прощаться, стояли у подъезда. Мы все и Папа въ дорожныхъ платьяхъ, maman, Любочка, Юзенька, Мими, Карлъ Иванычъ сошлись после завтрака въ гостиной прощаться.

    сидели въ гостиной. Папа и maman ничего не говорили о себе и о насъ. Они оба чувствовали, что такъ грустно, что объ этомъ не надо говорить, а говорили о вещахъ, которыя никого не интересовали, какъ-то, хороша ли будетъ дорога, что сказать Княжне Д. и т. д. Фоке поручено было доложить, когда все будетъ готово. Онъ взошелъ. Ему велели затворить все двери и сели, Фока тоже приселъ у двери. Я продолжалъ быть беззаботенъ и нетерпеливъ; просидели не более 10 секундъ, a мне казалось, что очень долго; наконецъ, встали, перекрестились. Папа обнялъ maman, и мне смешно казалось, какъ они долго целуются, и хотелось, чтобы поскорее это кончилось, и ехать, но когда maman обернулась къ намъ, [50] и когда я увидалъ эти милые глаза, полные слезъ, тогда я забылъ о томъ, что надо ехать, мне такъ стало жалко бедную душечьку maman, такъ грустно было съ ней разставаться... Она целовала отца и прощалась съ нимъ, а плакала о насъ. Это все я почувствовалъ. Она стала прощаться съ Володей и столько разъ его крестила и целовала, что я несколько разъ совался впередъ, думая что насталъ мой чередъ. Наконецъ, и я обнялъ мамашу и плакалъ, плакалъ, ни о чемъ не думая, кроме о своемъ горе. Вышли на крыльцо, уселись въ экипажи. Maman почти на каждой ступени останавливала и крестила насъ. Я уселся въ коляске съ папа на переднемъ месте; верхъ былъ поднять; мне не видно было maman, но я чувствовалъ, что она тутъ. «Еще разъ поцеловать ее, думалъ я, или нетъ, лучше не надо». Однако я протянулся еще разъ къ ней; она была на другой стороне, мы разошлись. Увидавъ меня [1 неразобр.], она грустно улыбнулась и крепко, крепко поцеловала меня въ последнiй разъ. Мы поехали; сердце мое сжималось; я уже не плакалъ, а рыдалъ; мне что то давило въ горле; съ большой дороги мы еще видели платокъ, которымъ махала maman, стоя на балконе, я сталъ махать своимъ. Это движенiе протрезвило меня, и я уже пересталъ отчаяваться; теперь меня занимало и какъ-то доставляло удовольствiе, что я плачу о maman, что я чувствительный ребенокъ. Отецъ молчалъ и смотрелъ изредка на меня съ участiемъ; я подвинулся на самый задъ и продолжалъ плакать, глядя на пристяжку, которую виделъ съ своей стороны. Смотрелъ я, какъ махала хвостомъ эта пристяжная, какъ переменяла аллюръ она то рысью, то галопомъ; смотрелъ, какъ прыгала на ней шлея, и смотрелъ до техъ поръ, пока шлея взмылилась. Папа сталъ расчитывать дни, когда мы приедемъ; я сталъ вслушиваться и скоро забылъ про maman, а разсчитывалъ, когда мы, днемъ или ночью, увидимъ Москву. После только я [51] вспомнилъ о томъ, что я холодно простился съ Любочкой и Юзой, такъ я въ то время былъ огорченъ. А какъ они бедныя плакали, особенно Любочка. И Карла Иваныча жалко и Фоку жалко и березовую аллею жалко и все, все жалко, a бедная maman! и слезы опять навертывались мне на глаза, но ненадолго.

    ВТОРАЯ ЧАСТЬ.

    Здесь кончается писанное мною прежде, и я опять начинаю писать къ вамъ и для васъ.

    — ничего, кроме тяжелыхъ и грустныхъ воспоминанiй, грустныхъ не такъ, какъ бываютъ сладко грустны воспоминанiя время счастливаго, а къ этимъ воспоминанiямъ, напротивъ, всегда въ душе моей примешивается какая-то горечь и досада. Хотелось бы остановить воображенiе, которое безсознательно, какъ глупая машина, lanterne magique80, рисуетъ верно и те и другiя. Вы заметили, я и говорить не люблю про это время. Сколько оскорбленiй, сколько разочарованiй суждено было перенести мне, ребенку нежному. Еще свежи были въ воображенiи моемъ ласки любящей и любимой матери.

    Меня поражало и оскорбляло все, начиная отъ того, что, вместо того, чтобы мне, какъ я привыкъ, оказывали все знаки признательности, уваженiя (меня долго удивляло то, что люди ходятъ мимо окошка, на которомъ я сижу, и не снимаютъ шапки), меня заставляли кланяться какимъ-то людямъ, которыхъ я никогда не видалъ и видеть не хотелъ, и которые нисколько обо мне не заботились, и кончая темъ, что, исключая братьевъ, я ни въ одномъ товарище не находилъ техъ понятий, съ которыми я свыкся, и которыя были необходимы для того, чтобы мы могли понимать другъ друга. Они разсказывали про какихъ[-то] отцовъ съ бородами, которые никогда ихъ не ласкали, про матерей, которыя боялись мужей, и которыхъ били. Я ничего этаго не понималъ, а что понималъ, то было мне противно. Особенно же отталкивало меня какъ отъ воспитателей, такъ и отъ воспитанниковъ, это недостатокъ изящества физическаго и моральнаго. Даже не было того, что заменяетъ моральное изящество, теплоты81 [52] сердечной, или, ежели она и была, то подъ такой грубой корой, что я никакъ не могъ откопать ее.

    Сколько разъ старался я — детскому сердцу необходимо чувство — сойдтись съ кемъ нибудь или хоть издали полюбить — я не могъ. Наружныя проявленiя чувства не были согласны съ теми, которыя я привыкъ видеть у maman. Ничтожное обстоятельство разрушало планъ огромнаго чувства. Мне надо было или забыть maman и ея любовь, или привыкнуть къ тому, что меня окружало, но на это нужно было время, или въ пору, самую пылкую, когда душа ищетъ предмета, на который бы изливать весь запасъ любви, уединиться отъ окружающаго света, презирать его и жить одними воспоминанiями. Я выбралъ последнее, хотя и самое трудное. Этому выбору, признаюсь, содействовало дурное чувство, гордость. Я учился дурно, отъ лени и отъ того, что воля моя была устремлена на то, чтобы, несмотря на частыя искушенiя, удержать себя въ этомъ отдаленiи отъ всехъ, и не было достаточно, чтобы употребить усилiя на занятiя. Какъ мне не толковали, что мне ученiе необходимо для той карьеры, къ которой я готовлюсь, я самъ не зная, почему, не верилъ, чтобы я когда-нибудь былъ купцомъ. Володя учился прекрасно, съ товарищами былъ гордъ и вместе съ темъ водился съ ними, и его уважали. Стоило только разъ взглянуть на весь классъ, чтобы сказать, что онъ былъ первый морально изъ всехъ. Васинька игралъ самую жалкую роль. Способности собственно учиться у него были хорошiя, но онъ былъ ленивъ и тщеславенъ, въ обращенiи съ товарищами онъ подражалъ то мне, то Володе, то онъ никого знать не хотелъ и удалялся отъ всехъ, но этотъ манёвръ не удавался ему. Меня за это уважали, потому что я для всехъ былъ тайной — я никогда не пробовалъ ни играть, ни повесничать съ ними. «Почемъ знать, думали они, [53] можетъ быть онъ не хуже или лучше насъ можетъ это все сделать, но не хочетъ, потому что онъ очень уменъ». Неразвитые опытностью умы всегда предполагаютъ въ спокойствiи силу и умъ и уважаютъ его. Вася же после того, какъ, стараясь стать на уровень ихъ въ повесничанiи и играхъ и не бывъ въ состоянiи достигнуть этаго, отчуждался отъ нихъ и становился гордъ. Онъ верно не разсуждалъ о томъ, почему онъ такъ поступалъ, но безсознательно хотелъ ихъ обманывать. Они также безсознательно понимали этотъ обманъ и платили за него презренiемъ. Отношенiя детей между собою происходятъ совершенно на техъ-же основанiяхъ, какъ и между взрослыми людьми, съ тою только разницею, что все делается безсознательно, и поэтому благороднее. Напримеръ, человекъ, который употребляетъ, какъ средство, свое уменiе владеть собою, чтобы приобрести влiянiе надъ другимъ человекомъ, поступаетъ, я нахожу, неблагородно, но ежели это делается безсознательно, какiя бы не были следствiя, въ этомъ ничего нетъ предосудительнаго. Итакъ, Васинька подражалъ то мне, выказывая презренiе после неудачь, то Володе, вдаваясь опять въ ихъ шайку, въ которой онъ тоже не могъ приобрести того влiянiя, которое имелъ Володя, действуя во всехъ случаяхъ прямо, решительно и откровенно. Это жалкое положенiе Васиньки въ училище, которое трудно и было требовать, чтобы заметили воспитатели, и развило его такъ странно, что онъ отъ себя единственно былъ целый векъ несчастливъ. Сознанiе выросло больше способностей, и развилась странная страсть, болезнь все анализировать до самыхъ мелочей.

    — 8 месяцевъ. Володе было 15 летъ, мне 14, Васе 11. Письмо, которое мы получили отъ матушки въ 1834 [г.] 10 Апреля, переменило нашу участь, но прежде, чемъ я вамъ выпишу это письмо и наши ответы на него, скажу несколько словъ объ отце. Я перечелъ то, что написалъ [54] вамъ противно моему намеренiю о нашей жизни въ училище.

    Мне хотелось вамъ дать некоторое понятiе о нашихъ характерахъ и о томъ, какъ они выразились въ новой сфере, но мне это не удалось. Я уверенъ, что эти страницы никакого не дадутъ вамъ понятiя объ этомъ времени. — Чемъ общее стараешься описывать предметы и ощущенiя, темъ выходитъ непонятнее, и, наоборотъ. Это общее правило. Сколько незаметныхъ для самаго себя кроется въ душе человеческой обмановъ! Я не хотелъ разсказывать вамъ про время, проведенное въ училище, но боясь, чтобы отвращенiе мое говорить объ этомъ вы не перетолковали иначе, хуже, я невольно употребилъ фигуру, надъ которой часто смеются и часто употребляютъ въ комедiяхъ и романахъ: «Не стану вамъ разсказывать мою жизнь, вы знаете то-то и то-то». Потомъ, чтобы выразить себя мне нужно было также, какъ и при описанiи моего детства, взять картины и случаи изъ этого времени и съ тщательностью разбирать все мельчайшiя обстоятельства. Тогда только вы узнали бы меня, мою особенную личность, но такъ какъ для того, чтобы съ вниманiемъ обрабатовать и разбирать воспоминанiя прошедшаго времени нужно любить, лелеять эти воспоминанiя, чего я не могъ сделать, я вдался въ общiя места, и, вместо моей особенной личности, вышелъ какой-то мальчикъ въ какой-то школе, до котораго вамъ и дела нетъ. Въ то время же, какъ я писалъ это, мне казалось, что я пишу изъ сердца, а я писалъ изъ головы, и вышло жидко. Темъ легче въ этомъ случае себя обмануть, что, когда пишешь изъ сердца, языкъ кажется очень грубымъ способомъ выраженiя и далеко не имеетъ той гибкости и нежности, которыхъ требуетъ то, что хочешь выразить. Когда же пишешь изъ головы, перо послушно бежитъ за мыслями, и слова складно и безъ усилiя ложатся на бумагу. Вы знаете, въ пенье есть голосъ горловой и грудной. Можно петь грудью и горломъ. Также и въ литературе можно писать изъ сердца и изъ головы. — Это сравненiе верно даже [55] и въ отношенiи действiя, которое производятъ и то и другое на слушателей. — Пусть будетъ голосъ хриплый, пусть мелодiя будетъ самая простая, но когда услышишь полной грудью взятую ноту, не знаю, какъ другiе, но у меня слезы навертываются на глаза. Зато грубъ грудной голосъ. Надобно, чтобы очень обработанъ былъ голосъ, и очень хороша была мелодiя, чтобы горловой голосъ понравился мне, но за живое онъ никогда меня не заденетъ. Зато гибокъ горловой голосъ.

    Кто немного имеетъ уха, тотъ сейчасъ отличитъ въ музыке грудной отъ горлового голоса; кто немного имеетъ чувствительности, тотъ сейчасъ въ литературе отличитъ писанное изъ головы и изъ сердца. Я для васъ хочу писать только изъ сердца. Но я завлекся, я хотелъ разсказать вамъ, что въ эти 8 месяцевъ делалъ отецъ. Онъ два месяца жилъ въ Москве, игралъ и игралъ счастливо, но какъ требовать отъ игрока, чтобы онъ отложилъ деньги, которыя выигралъ. — Выигранныя деньги дороже для игрока денегъ, заработанныхъ самыми тяжелыми трудами. «Почемъ знать, расчитываетъ игрокъ, можетъ быть я завтра все проиграю, а на те деньги, которыя я отложилъ, я бы могъ отыграться. Потомъ, какъ разстаться съ деньгами, изъ за которыхъ я столько перенесъ моральныхъ страданiй — они мои, я за нихъ мучился. Хотя я добровольно избиралъ такое состоянiе, но не менее того деньги эти достаются не даромъ».

    Скажутъ, что стоило ему уделить хоть часть отъ огромной суммы (онъ былъ въ выигрыше около 300,000). Чемъ больше сумма, темъ больше страданiй, и следовательно темъ больше прiобретаетъ онъ на нее правъ и ни за что не выпуститъ изъ рукъ. Сколько боренiй, сколько оскорбленiй, нанесенныхъ и перенесенныхъ. Какъ тяжело безпрестанное напряженiе воли. Самое тяжелое для игрока это быть подъ влiянiемъ одного изъ самыхъ тяжелыхъ чувствъ (потому что это чувство низское), чувства страха. Игрокъ всегда боиться или зарваться, или не получить, или попасться, ежели онъ нечистой игрокъ. Потомъ, главная причина: игрокъ въ то время, какъ играетъ (я разумею все то время, к[огда] онъ предвидитъ настоящую игру), теряетъ сознанiе всего окружающаго. Одна сторона, которой онъ сообщается съ светомъ, это планы къ будущему но настоящее все кажется ничтожнымъ, [55а] кажется совсемъ въ другомъ и, главное, кажется столько же подверженнымъ законамъ судьбы, какъ и самая игра. Игроки привычку ожидать всего отъ вены переносютъ и въ действительную жизнь. Съ отцомъ было тоже, поэтому онъ ничего того, о чемъ просила maman, не делалъ, ожидая какого-то необыкновеннаго случая, который, по его мненiю, долженъ былъ все устроить. Въ Ноябре месяце онъ воротился въ деревню, но ненадолго; maman по письмамъ знала, что онъ въ большомъ выигрыше и что весь выигрышъ нынешняго года онъ намеренъ былъ весною положить въ ломбардъ вместе со всеми доходами этого года именiй maman на наше имя. Впрочемъ maman съ помощью Мими, которая любила прослыть за женщину, которая можетъ въ делахъ написала на его имя 3 заемныхъ письма, въ 600,000 (по 200,000 каждому изъ насъ). Когда прiехалъ въ деревню отецъ и объявилъ maman свои планы на счетъ упроченiя нашего будущаго состоянiя, maman не вытерпела и призналась ему въ своей противъ него вине, показала ему вексель, который просила его взять, чтобы совершенно обезпечить нашу судьбу. Папа оскорбило это какъ будто недоверiе въ его планы. Онъ сталъ убеждать maman, говоря, что, во первыхъ, Богъ знаетъ, кому изъ нихъ суждено прежде умереть, что, ежели это будетъ онъ, то наследники его воспользуются этими деньгами, и эта сделка не принесетъ другой пользы, какъ только пятно его памяти, что даже, ежели бы, чего Боже избави, maman умерла бы прежде, то опекунъ ея законного сына Князь Иванъ могъ бы вступиться [56] и опровергнуть законность этихъ векселей. Не знаю, что́ еще и какъ доказывалъ папа безполезность этой сделки, но знаю, что онъ заключилъ свои доказательства темъ, что векселя, которые у него во время разговора были въ рукахъ, онъ сообразивъ, что maman достаточно убеждена, разорвалъ и бросилъ въ каминъ, противъ котораго они сидели. Maman повиновалась и больше не настаивала, но она все боялась за нашу участь. Она чувствовала, что ей недолго остается жить. Петруша Козловскiй въ это время былъ въ юнкерской школе и въ этомъ 34-[омъ] году долженъ былъ быть выпущенъ офицеромъ. Онъ былъ подъ опекой Князя Ивана. Князь Иванъ былъ человекъ добрый и любилъ maman, какъ сестру. Но братская любовь трехъ родовъ: любовь, которая происходитъ отъ родства, крови. Этотъ родъ любви имеетъ начало въ физическихъ свойствахъ человека, и этотъ родъ любви никакiя обстоятельства не могутъ уничтожить. Сколько есть примеровъ, что братъ, несмотря на то, что никогда не жилъ съ своимъ братомъ, что въ чувствахъ и мысляхъ совершенно противуположенъ ему, что даже презираетъ его, несмотря на все это, продолжаетъ питать къ нему чувство, которое заставляетъ его радоваться счастью и соболезновать несчастiю. Второй родъ братской любви это есть привязанность [1 неразобр.], которую вы чувствуете къ брату, какъ къ человеку, котораго качества, направленiе вамъ нравится и вы любите его, сами не зная за что и почему. Наконецъ, третiй родъ братской любви, и самой обыкновенной, это есть чувство заботливости и участiя, которое вы чувствуете къ брату, единственно на томъ основанiи, что онъ вашъ братъ. Это чувство основано на одномъ себялюбiи. Вамъ больно слышать, что вашъ братъ сделалъ вещь, которую светъ не одобриваетъ, вамъ прiятно, когда вы, напротивъ, знаете, что онъ чемъ нибудь возвысилъ себя въ мненiи света, вамъ прiятно и непрiятно не за него, а за себя, вы заботитесь не о немъ, а о томъ отблеске его поступковъ, который отразится на васъ. Въ этомъ роде любви все участiе ваше устремлено не на то, что́ действительно могло бы составить счастiе его, но [57] на то, что удовлетворяете его и вашему тщеславiю. Заметьте, отчего братья не любятъ вместе выезжать въ светъ. Это оттого, что, когда остается только этотъ родъ любви, что часто бываете, они безпрестанно бояться краснеть одинъ за другаго и это состоянiе доставляетъ много внутреннихъ моральныхъ страданiй. Эти 3 рода любви часто бываютъ вместе. Напримеръ, къ братьямъ я питалъ все три рода; къ старшему Петруше, котораго я не зналъ вовсе, и къ сестре, которую я не хотелъ знать, я питалъ только два — родовую любовь и тщеславную. Но все это я говорю къ тому, что Князь Иванъ, какъ добрый человекъ, сначала любилъ maman полной братской любовью, но после связи ее съ папа, которую онъ никогда не могъ ей простить, онъ потерялъ къ ней уваженiе и любовь какъ къ женщине, но продолжалъ любить только, какъ сестру. Следовательно, и поступками его не управляла любовь, a тщеславiе. Онъ настоялъ на томъ, чтобы Петруша, о которомъ его отецъ нисколько не заботился, былъ взятъ отъ maman и отданъ ему, несмотря на то, какое это должно было причинить горе maman. Онъ занимался его воспитанiемъ, однако внушалъ ему чувства уваженiя къ матери, къ которой заставлялъ его писать. (Детскiя письма Петруши, писанныя еще по линейкамъ, maman всегда читала намъ, въ нихъ посылался и поцелуй братьямъ.) Но я какъ то странно воображалъ себе этого брата, который не жилъ съ maman, не жилъ съ нами, а только писалъ къ намъ. Я ничего не понималъ, почему это такъ, какая разница между нами и Петрушой, хотя я сказалъ, что я любилъ его, но я воображалъ себе, что онъ преступникъ. Князь Иванъ тоже писалъ къ maman, (я после читалъ эти письма), но видно было по письмамъ его и вообще по отношенiямъ его съ maman, что имъ руководила не братская любовь, a какiя то правила, основанныя на тщеславiи, которымъ онъ, какъ Grand Seigneur82 почиталъ себя обязанными следовать. Папа былъ съ нимъ знакомъ и даже [58] въ хорошихъ отношенiяхъ, но я решительно незнаю, какъ онъ умелъ это устроить. Просьбу maman объ узаконенiи насъ папа, разумеется, не исполнилъ, но еще разъ обещалъ и даже взялъ у нее письма къ разнымъ лицамъ въ Петербургъ, которыя, по предположенiю maman, еще не забыли старую дружбу къ ней и должны были помочь ей въ этомъ деле. Папа недолго пробылъ въ деревне и опять уехалъ въ Москву, где продолжалъ вести тотъ же образъ жизни, игралъ опять счастливо и день ото дня сбирался въ Петербургъ. Накануне решительнаго отъезда въ Апреле 1834 [г.] онъ получилъ отъ maman следующее письмо.

    Красное.

    Добрый другъ Alexandre!

    Вчера вечеромъ получила я твое доброе письмо отъ 3-го, но Федоръ, который привезъ мне его изъ города, былъ такъ недогадливъ, что подалъ мне его только нынче утромъ. Нынче-же утромъ М. В. La belle Flamande,83 которая гоститъ у меня, не дала мне его, потому что не совсемъ была здорова, такъ что я только что теперь въ 12 часовъ ночи прочла его и отвечаю. Пожалуйста не пугайся, милый дружокъ. Я 4 дни тому назадъ ездила отдать визитъ нашимъ добрымъ соседямъ, голубкамъ, какъ ты ихъ называешь, (М. Ф. очень добрая женщина, напрасно ты ее не любишь), и, выезжая отъ нихъ, лошади увязли въ грязи, мне вздумалось пройдти до большой дороги пешкомъ. Салопъ я сняла, потому что было тяжело, ботинки на мне были тонкiя, я простудилась. Не брани меня за мою неосторожность, я и сама очень раскаиваюсь, темъ более, что моя болезнь удерживаетъ меня теперь въ постеле и мешаетъ мне самой заниматься Любочкой, а это мое одно утешенiе. Старый нашъ знакомый и другъ, докторъ И. В., котораго мы (между нами будь сказано) немного забыли, прiезжалъ два раза и теперь сидитъ у меня, и я слышу, какъ онъ въ диванной разсказываетъ девочкамъ по-Немецки исторiю Наполеона, говорить, что, Богъ дастъ, дней черезъ пять я встану. La belle Flamande84 выбрала меня своей confidente85 — прiятно, когда кто нибудь тутъ сидитъ и болтаетъ, даже глупости. Действйтельно она очень хороша собой и неглупа. Теперь ей только 16 летъ, и ежели бы она была въ хорошихъ рукахъ, изъ нея бы вышла премилая светская девушка. Ежели бы у меня не было такъ много своихъ детей, я бы взяла ее. Но что я тебе болтаю вздоръ, поговоримъ о чемъ нибудь интереснее — больныя, какъ дети, — всякiя пустяки ихъ занимаютъ. Любочка сама тебе пишетъ, но не знаю, удасться ли ей кончить — она изорвала третiй листъ бумаги. Эта строгость къ самой себе мне нравится. Мими Коферталь все такая же любящая дама, а Юза достойная любви девочка. Вотъ тебе все наши домашнiя новости. Да еще две. Первое, нынче утромъ Мах.86 пришелъ поздравить меня съ своими имянинами и принесъ крендель. Я ему дала полтинникъ, который онъ должно быть очень дурно употребилъ, потому что вечеромъ приходила его мать жаловаться. Бедные люди. Второе, твоя Милка ведетъ себя очень дурно, — безпрестанно приходитъ къ моимъ дверямъ и воетъ, такъ что я велела Никите ее запереть. Не то, чтобы я верила замечанiю, а это мне разстраиваетъ нервы. Успехи твои въ игре очень радуютъ меня. Ты знаешь, что я не люблю вообще, когда ты играешь, но теперь я радуюсь этому, потому что ты это делаешь для детей. Я знала впередъ, что ты наверное выиграешь. Извини меня, что я даю тебе советы, я позволяю это себе только тогда, когда дело идетъ о детяхъ. Мне кажется теперь довольно играть, и пора тебе ехать въ Петербургъ. Сделай это, мой другъ, и ты меня совершенно успокоишь. Ты обещался мне сделать это еще въ томъ месяце, но все откладывалъ. Ради Бога не откладывай больше, ты знаешь, какъ это важно. [60] Прошу тебя, ежели ты меня любишь, ежели ты дорожишь моимъ счастьемъ и спокойствiемъ, завтра же уезжай [въ] Петербургъ и употреби все усилiя. Ежели бы дети наши были узаконены, я бы была совершенно счастлива и спокойна. Я чувствую, что мне не долго жить, Alexandre, но какъ мне не больно будетъ разстаться съ тобой, съ детьми, я привыкла къ этой мысли и умерла бы спокойна, ежели бы знала, что дети мои не будутъ обвинять меня. Еще разъ прошу тебя: сделай это. Пожалуйста не безпокойся на счетъ моей болезни, я скоро выздоровлю, а то я знаю тебя, вместо того, чтобы ехать въ Петербургъ, ты прилетишь ко мне. Не делай этаго, это меня огорчитъ. Прощай мой ангелъ. Молю Бога и Ангела Хранителя, чтобы онъ помогалъ тебе во всехъ предпрiятiяхъ твоихъ... не твоихъ, а нашихъ... Я тебе мало пишу, потому что уже поздно, а я еще хочу написать детямъ.—

    <Милые мои друзья и дети Володенька М. и Васенька. Не ожидайте найдти въ этомъ письме радости и утешенiя, напротивъ, оно для васъ будетъ очень грустно. Васъ нетъ у меня, и нетъ у меня веселыхъ мыслей, — но мысль моя всегда съ вами: нетъ часу, въ который бы я несколько разъ не думала о васъ, нетъ ночи, чтобъ я не видела васъ во сне. Всякую минуту, где бы я не была, мне все кажется, вотъ вбегутъ мои шалуны; но вспомню, что васъ нетъ, и одно воображенiе рисуетъ мне васъ, какими вы были и какими вы будете, но можетъ быть оттого, что я одна, или оттого, что нездорова, мне страшно за васъ. —

    Слушайте меня, дети, теперь я съ вами буду говорить не какъ съ детьми, а какъ съ добрыми и разсудительными мальчиками. Старайтесь понять меня. Я обязана передъ Богомъ объявить вамъ печальную для васъ истину. Когда вы узнаете ее, обещайтесь исполнять мою просьбу. Слушайте.

    Когда мужчина и женщина любятъ другъ друга и хотятъ навсегда жить вместе, они идутъ въ церковь [61] и передъ лицомъ всего света клянутся вечно любить другъ друга и просятъ Бога благословить ихъ союзъ, и Богъ благословляетъ ихъ. Тогда они делаются мужъ съ женой и называется «они женились». Но есть несчастные люди, любовь которыхъ Богъ не благословляетъ, и за то, что они противъ воли Божьей живутъ вместе, Богъ наказываетъ ихъ и ихъ детей. Это грехъ и большой грехъ. Богъ не благословилъ любовь мою къ вашему отцу, потому что я была замужемъ еще прежде за Княземъ. Онъ не любилъ меня, и я тоже не могла любить его, хотя онъ не злой человекъ, но жалкой и несчастный. Отъ этаго старшiй братъ вашъ, сынъ Князя, живетъ не съ вами, отъ этаго вы мои дети, а не можете быть дворяне и мои наследники, отъ этаго я несчастна и прошу Бога, чтобы онъ не наказывалъ васъ, а всю тяжесть наказанiя прошу его, чтобы онъ позволилъ перенести одной мне; отъ этаго же я васъ, детей своихъ, прошу простить меня и обещать мне никогда ни съ кемъ про это не говорить и не обвинять меня. Ежели бы вы знали, дети, какъ мысль, что я васъ родила можетъ быть на ваше несчастiе, мучаетъ меня, и ежели бы вы знали, дети (впрочемъ, рано или поздно вы узнаете), что заставило меня поступить противъ воли Божiей. Любовь, дети! Теперь для васъ это слово безъ значенiя, но что значитъ это слово, вы поймете когда-нибудь и тогда поплачете о вашей бедной матери. Я не знаю, догадывались ли вы о томъ, что я вамъ объявила, но ежели нетъ, то я уверена, то вамъ легче узнать это отъ самой меня, чемъ вы могли бы, чего я боялась, узнать это отъ людей постороннихъ и особенно которые васъ не любятъ. Теперь вы пожалеете обо мне, поплачете, [61а] вспомните, что во всемъ воля Божья, и что это крестъ.

    найдутся люди, которые опишутъ вамъ такъ ваше положенiе, что вамъ больно будетъ подумать о немъ. Не слушайте никого и знайте и помните только то, что во всемъ определенiе свыше, и что, ежели бы можно было, то мать ваша сейчасъ отдала бы свою жизнь, чтобы избавить васъ отъ этаго положенiя. Я нездорова, и кто знаетъ, можетъ я васъ больше не увижу. Теперь я спокойна, вы [и] чувства ваши ко мне не изменятся. Прощайте, друзья мои, Ангелы мои. Нежно, нежно целую васъ и молю Бога, чтобы онъ не оставилъ васъ. Прощайте, дети.>87

    Къ письму этому была приложена записка отъ Мими Коферталь следующаго содержанiя.

    Княгиня очень больна. И. И. говорилъ мне, что даже опасно больна. Мысль, что она не встанетъ отъ этой болезни, не оставляетъ ее, и эта мысль более всего меня пугаетъ, хотя она совершенно спокойна. Вы хорошо сделали, ежели бы приехали. Она безпрестанно въ бреду говоритъ про васъ и думаетъ, что вы въ Петербурге. Видно, что ее мучаетъ, что вы такъ далеко отъ нея. Я уже четвертую ночь провожу на волтеровскомъ кресле въ спальне Княгини, но вамъ нечего говорить о моихъ чувствахъ къ ней. Вы знаете, что всемъ пожертвовала бы для нея, не только что несколькими безсонными ночами. Я делаю это съ удовольствiемъ и не ропщу.

    Прiезжайте же поскорей, съ совершеннымъ уваженiемъ и т. д.

    <Ответъ Володи. —

    Письмо твое огорчило меня не темъ, что ты намъ въ немъ объявила (я ужъ это прежде зналъ), но темъ, что ты говорила про это — тебе верно это больно. Прежде, еще когда я не зналъ этого, но многое мне казалось страннымъ, я не спрашивалъ у тебя объ этомъ, потому что предчувствовалъ, не знаю, почему, что тебе больно будетъ говорить. Я не понимаю, зачемъ [62] ты написала намъ это. — Неужели ты думала, что намъ когда нибудь придетъ въ голову судить тебя. Я отвечаю за себя и за братьевъ, что не только судить съ другими объ этомъ, но и въ голову никогда намъ не придетъ между собою разсуждать объ этомъ. Мы тебя любимъ, такъ чего же намъ больше. — >88

    На другое же утро отецъ заехалъ къ намъ въ пансiонъ. Я это время сочинялъ ответъ на грустное письмо, которое получили накануне отъ maman, въ которомъ она намъ описывала наше положенiе незаконныхъ детей, но описывала его такъ, какъ могла только это сделать мать, чтобы не оскорбить нашего самолюбiя, но только заставить насъ полюбить ее еще больше (и такъ какъ съ любовью, по крайней мере во мне, всегда неразлучно чувство страданiя) и жалеть ее еще больше. Я прежде уже зналъ это, Володя тоже, но мы сами, по догадкамъ отыскивая решенiя некоторыхъ вопросовъ какъ-то: почему Петруша К[озловскiй] живетъ особенно отъ насъ, почему и на адресахъ папа было «Высокоблагородiю», а на адресахъ maman «Ея Сиятельству» и т. д., узнавъ все, что узнаетъ мальчикъ отъ 12 до 15 летъ въ пансiоне, составили себе понятiе о нашемъ положенiи. Но въ детяхъ есть врожденное чувство тонкой деликатности, которое не позволяло намъ доверить другъ другу наши открытiя. Но Вася, узнавъ некоторыя неимоверныя вещи на счетъ различiя половъ и происхожденiя рода человеческаго, пришелъ и сталъ объявлять намъ эти новости, уверяя, что ей Богу это правда, но мы его прогнали, сказавъ, что онъ вретъ и что ему соврали. Потомъ, разбирая те же вопросы, которые и насъ приводили въ затрудненiе, онъ пришелъ поверить намъ свои умозаключенiя, но и тутъ мы его прогнали и сказали ему, что онъ дрянной мальчишка. Не знаю, какъ другiя дети, но я, когда еще былъ такъ молодъ, что не имелъ никакихъ причинъ подозревать истину, я предчувствовалъ какую то тайну въ моемъ рожденiи. Когда меня бывало накажутъ, поставятъ въ уголъ, мне всегда приходило въ голову, что я самый несчастный мальчикъ, что я должно быть подкидышъ, и что меня за то никто не любитъ. Это не было предчувствiе, а особенная страсть къ несчастiю, которая есть въ душе у каждаго человека. Не то, чтобы человекъ желалъ бы быть несчастливымъ, но онъ любитъ знать, что онъ несчастливъ. — Отецъ объявилъ намъ, что едетъ въ деревню и беретъ насъ съ собою сейчасъ же. —

    [63] <Что-то защемило у меня въ сердце, когда онъ намъ это сказалъ, и мысль моя сейчасъ обратилась къ матушке.>

    18 Апреля мы у крыльца Краснинскаго дома вылезали изъ дорожной коляски, (въ которой мы поместились все 4.) Папа, выезжая изъ Москвы, былъ задумчивъ. Когда Володя спросилъ у него, не больна-ли maman, онъ съ грустью посмотрелъ на насъ и сказалъ, что да. Въ продолженiи дороги онъ успокоился и былъ, какъ и всегда, но, подъезжая къ дому, лицо его все более и более принимало печальное и задумчивое выраженiе, и когда мы выходили изъ коляски, и онъ спросилъ у выбежавшего запыхавшагося Фоки: «где М. Ф.?» голосъ его былъ нетвердъ, и, какъ мне казалось, что за ответъ Фоки такого рода какъ: «они изволили пойдти въ садъ», или «они въ гостиной», онъ сейчасъ бы отдалъ весь свой выигрышъ нынешняго года. Но, несмотря на то, что слезы готовы были брызнуть изъ его глазъ, Фока доложилъ, что «они уже 6-й день не изволятъ съ постели вставать», и добрый старикъ Фока, какъ бы жалея о томъ, что онъ обязанъ былъ нанести такой ударъ папа, прибавилъ въ утешенiе, отворяя въ это время дверь въ переднюю: «сейчасъ Маша понесла кашку. Только не знаю, изволили ли кушать». Милка, выпущенная изъ заключенiя, съ радостью бросилась къ отцу и, несмотря на то, что она выражала радость такими красивыми движенiями, что весело было смотреть, папа даже не посмотрелъ на нее, а прошелъ прямо въ гостиную, оттуда въ фортепiянную, оттуда въ диванную, изъ которой была дверь прямо въ спальню maman. Мы шли за нимъ. Чемъ ближе подходилъ онъ къ этой комнате, и темъ более <даже по спине его> заметно было его безпокойство. Онъ менее опирался на каблукъ, и, хотя мне не видно было его лица, все телодвиженiя ясно доказывали это. Взойдя въ эту последнюю комнату, онъ шелъ уже на самыхъ ципочкахъ, едва переводилъ дыханiе и два раза перекрестился, прежде чемъ заглянулъ въ щелку затворенной двери.—Тамъ было темно, и слышны были тяжелые вздохи. О, какъ тяжело все это действовало на наши настроенныя къ горю тяжелымъ предчувствiемъ юныя души. Изъ боковой двери выбежала непричесанная Мими съ платкомъ въ рукахъ и слезами на глазахъ. Она шопотомъ сказала только: «Ахъ, И. А.», и, заметивъ, [64] что папа берется за ручку замка, она прибавила шопотомъ и рыдая: «здесь нельзя пройдти — ходъ изъ девичьей». Сiю минуту, какъ я это пишу, шумъ проехавшей мимо оконъ моихъ телеги очень испугалъ меня. Мне показалось, что я еще въ этой грустной комнате, где все боялись произвести малейшiй звукъ [?] у той двери, за которой на одре смерти лежала та, которую я любилъ больше всего на свете. Мы пошли черезъ коридоръ въ девичью, въ коридоре на дороге попался намъ дурачекъ истопникъ Акимъ, который всегда смешилъ насъ. Когда папа прошелъ мимо его, поклонившись ему, онъ сделалъ намъ пресмешную гримасу, но что тогда крайне меня удивило, это то, что, вместо того, чтобы разсмешить меня, эта гримаса прибавила еще только грусти. Въ девичьей две девушки сидели за работой, но, когда они привстали, чтобы поклониться намъ, они сделали такiя грустныя лица, что мне досадно на нихъ стало, я подумалъ: «зачемъ они притворяются?» Пройдя еще комнату Мими, папа отворилъ дверь въ спальню, и мы взошли. Направо отъ двери были два окна, оба заставленныя ставешками, которыя были не по окошкамъ, немного малы, и сверху завешены платками; у однаго изъ нихъ сидела89 посмотрела на насъ, и слезы потекли у нее градомъ. — Мне не понравилось то, что все, кого мы видели, при первомъ взгляде на насъ начинали плакать, когда прежде были совершенно спокойны, но потомъ, обдумавъ это, я понялъ, что они все, даже и две горничныя, показывали грусть не для насъ, а мы возбуждали въ нихъ слезы.

    Налево отъ двери стояли ширмы, за ширмами, стояла кровать, столикъ, шкапчикъ, уставленной лекарствами и волтеровское кресло. На немъ дремалъ докторъ; онъ даже и не слыхалъ, какъ мы взошли. На кровати лежала maman, у кровати стояла молодая девушка въ беломъ утреннемъ капоте. Засучивъ немного рукава, она терла виски maman одеколономъ. Въ комнате было почти темно, жарко и пахло [65] <Что-то мятой, одеколоном, Гофманскими каплями и другимъ, чемъ, не знаю, какъ вамъ описать его, но это было одно изъ ясныхъ [?] впечатленiй моихъ въ эту минуту.

    Не только когда я слышу этотъ запахъ, но когда я вспоминаю о немъ, воображенiе переноситъ меня съ необыкновенной верностью къ этой ужасной минуте.

    Девушка эта была соседка наша, о которой maman писала, и которая была известна намъ подъ именемъ la belle Flamande.90 Лишь только она увидала насъ, она покраснела, отняла одну руку отъ висковъ maman только для того, чтобы освидетельствовать ею, не непристоенъ ли ее туалетъ (она была въ распашномъ пенуаре), и не кланяясь отцу, грустно, почти незаметно улыбнувшись, шопотомъ сказала ему: «въ забытьи». Некоторые говорятъ, что въ сильномъ горе человекъ не думаетъ ни о чемъ больше, какъ о своемъ горе. Неправда, я былъ въ сильномъ горе въ эту минуту, но я замечалъ все мелочи: напримеръ, я заметилъ эту полуулыбку de la belle Flamande,91 «хотя и грустное теперь время, но все я вамъ рада». Я заметилъ, какъ отецъ въ одно и то же время, какъ онъ посмотрелъ на лицо maman, кинулъ взглядъ и на ее прекрасныя, обнаженныя почти до локтя, руки. Я уверенъ, что отецъ, который былъ убитъ горемъ въ эту минуту, полюбовался этими руками, но подумалъ «какъ можно въ такую минуту думать о такихъ вещахъ». Глаза maman были открыты, но она не видала. О, никогда не забуду я этаго страшнаго взгляда! Въ немъ было видно ужасное страданiе! Насъ увели. Больше я ничего не помню, не знаю и вспоминать не хочу. Страшно! Я потомъ у92 Прасковьи Савишны спрашивалъ о кончине матушки. Вотъ что она мне сказала. «Какъ васъ увели, она еще долго металась, моя голубушка, какъ давило ее точно что то, потомъ спустилась съ подушекъ и будто задремала такъ тихо, спокойно, точно Ангелъ небесный, только дышала тяжело. Мы хотели съ С[офьей] А[лександровной] хоть подушечку подъ головку подложить. Но П. И. сказалъ, что лучше ее не трогать, чтобы не разбудить. Я вышла посмотреть, что питье не несутъ, прихожу, а ужъ она опять, моя сердечная, все раскидала на постеле и все манитъ Софью Александровну къ себе. Та нагнется къ ней, а ужъ силъ, видно, нетъ сказать что; отворитъ губку и только вздохнетъ, потомъ все охала: «Боже мой, Господи, детей, [66] детей.» И какимъ жалобнымъ голосомъ. Видно хотелось ей васъ благословить. Я хотела за вами бежать. И. М. опять сказалъ: «не надо, это хуже встревожитъ, не ходи», и после ужъ только все руку подыметъ и опять опуститъ. И что она этимъ хотела, Богъ ее знаетъ. Я такъ думаю, что васъ заочно благословляла, да видно не привелъ Господь. Потомъ видно опять подступила хуже боль, приподнялась, моя голубушка, по глазамъ видно, что ужасно мучалась бедняжка, и опять упала на подушки. «Матерь Божiя, не остави ихъ», и уцепилась зубами за простыню, а слезы въ три ручья такъ и потекли. — «Ну потомъ?» спросилъ я. — «Что потомъ, батюшка», и слезы закапали изъ глазъ доброй старушки. Она махнула сморщенной рукой и не могла больше говорить.

    Maman умерла въ ужасныхъ страданiяхъ. За что? Помню я, какъ на второй день взошелъ я въ гостиную. На столе стоялъ гробъ, в гробу лежала maman. Это было вечеромъ, свечи нагорели, одинъ дьячокъ сиделъ въ дальнемъ углу, и слышно было его однообразное и тихое чтенiе. Лицо было открыто. Я тихо отворилъ дверь, дьячокъ оглянулся, но продолжалъ читать. Мне хотелось посмотреть еще разъ на нее. Неописанное чувство страху обуяло всего меня, нервы были разстроены, на щекахъ только-что высохли слезы, я подошелъ къ столу и сталъ смотреть, но я виделъ только светъ, парчи, серебряные подсвечники. Я сталъ смотреть пристальнее, взоры мои устремлялись на то место, где должна была быть ея голова. Розовая подушка, чепчикъ, венчикъ, и еще что-то белое цвета воска, которое я принималъ то за лицо, то говорилъ себе, что это не можетъ быть — все сливалось вместе, и ничего для меня не представляло. Я сталъ на стулъ, чтобы лучше разсмотреть, но и тутъ сначала я не верилъ себе, что то желтоватое безцветное место, на которомъ я сначала не могъ разобрать ничего, (мне страшно было верить) было ея лицо, но малу-по-малу я сталъ узнавать знакомыя милыя черты, сталъ [67] вглядываться въ нихъ, и, несмотря на то, что глазъ не было, что на одной щеке, подъ кожей, видно было черноватое пятно, складъ губъ, вытянувшiяся линiи щекъ, опущенныя веки, лобъ, на которомъ сгладились все морщины, — все носило такой отпечатокъ величiя спокойствiя и спокойствiя неземнаго, что я не могъ оторвать глазъ отъ него. — <Я смотрелъ, смотрелъ и долго смотрелъ, сколько времени, я не могъ бы сказать, потому что въ это время не было для меня времени, и о чемъ я думалъ, что я чувствовалъ, этаго описать нетъ силъ. Сначала, смотря на это лицо, съ которымъ соединялось столько дорогихъ воспоминанiй, я воображалъ и вспоминалъ ее то въ томъ, то въ другомъ положенiи; воображенiе рисовало цветущiя жизнью и радостью картины, а передо мною лежала смерть. Воображенiе измучалось этой работой, которая безпрестанно разрушала действительность.>

    Я уверенъ, что ангелы, которые въ небесахъ несли душу моей матери, чтобы вселить ее въ жилище праведныхъ и отдать ее. Богу, взяли и мою на время. Такъ пробылъ я, облокотясь къ стене до техъ поръ, пока не отворилась дверь, и не взошелъ другой дьячокъ на смену. Это разбудило меня. Все время, которое я провелъ въ этомъ созерцанiи, можно вычеркнуть изъ моей жизни; я не помню,93 принять его за безчувственность и детское любопытство, пришла мне. Я перекрестился, поклонился въ землю, и слезы хлынули изъ глазъ моихъ градомъ. Было 12 часовъ; я пошелъ спать. Я спалъ крепко, спокойно и долго94 и показываютъ знаки горести также, какъ и я, и что нетъ мне никакого средства показать имъ, что я огорченъ больше всехъ ихъ (наверно больше половины плакали отъ души). Напрасно я сердился на нихъ. Запахъ былъ сильный и тяжелый, но мне не верилось, чтобы это пахло тело, я искалъ другой причины. Во время понафиды я не молился, но стоялъ въ душе довольно хладнокровно, хотя плакалъ и кланялся безпрестанно въ землю. — Новый полуфрачекъ, который на меня надели, жалъ мне подъ мышками, и рукава нехорошо сидели, и я чувствовалъ, что я скорее смешонъ въ этой одежде, [68] чемъ жалокъ. Ежели бы меня оставили въ обыкновенномъ платье, какое бы оно смешное ни было, хоть арлекинское, мне бы это въ голову не пришло, но о новомъ, непривычномъ платье я думалъ. Я наблюдалъ за позой отца, который стоялъ у изголовьи гроба бледный, какъ платокъ, и, какъ видно, съ усилiемъ удерживалъ слезы. Онъ былъ прекрасенъ въ эту минуту, все движенiя его были, какъ и всегда, грацiозны, свободны и уверенны, но не знаю, почему, мне въ эту минуту представилось его лицо, когда онъ въ кондитерской хотелъ поцеловать француженку. Я старался отогнать мысль о немъ, но невольно думалъ о томъ, что онъ слишкомъ величественъ въ своей горести. Я не могъ понять, почему онъ не плачетъ и старается выказывать твердость. — Онъ старался сказать твердымъ голосомъ, чтобы пода[ли] табуретъ къ гробу, но голосъ его дрожалъ.

    Афектацiя всегда поражала меня. Онъ старается и можетъ удерживаться отъ порывовъ горести и даже помнитъ о томъ, что нужно, стало быть и онъ не такъ убитъ горемъ, чтобы думать только объ немъ. Я почувствовалъ [въ] немъ [?] это и обвинилъ его въ томъ же, въ чемъ обвинялъ и себя. Меня утешала мысль, что не я одинъ безчувственъ. Панафида кончилась, лицо открыли, и все стали прощаться, прикладываться, но намъ не позволили. Я стоялъ и смотрелъ на эту печальную церемонiю. Подошла прикладываться какая то крестьянка съ девочькой летъ 6 на рукахъ. Въ это самое время я хотелъ уйдти и сталъ кланяться въ землю, но только что я нагнулся, меня поразилъ страшный крикъ, но такой страшный, такой пронзительный и исполненный ужаса, что, проживи я 100 летъ, я никогда его не забуду, и всегда пробежитъ дрожь по моему телу, когда я вспомню объ этомъ «а... а... а...» Я поднялъ голову — на табурете подле гроба стояла та же крестьянка, держа въ рукахъ девочку, которая взмахнувъ руками и отвернувъ голову, откинулась назадъ и продолжала кричать страшнымъ испуганнымъ голосомъ. Я вскрикнулъ, я думаю, ужаснее этой девочки и выбежалъ изъ залы. Неужели здесь, въ этомъ гробу, лежитъ maman, и она возбуждаетъ ужасъ, та же maman, съ которой мы всегда жили, моя мать?! Это ужасно!!

    <Я говорю, что есть какое то наслажденiе въ горе. И вотъ доказательство: въ то время, какъ я описывалъ это несчастiе, я чувствовалъ его не слабее, какъ тогда; мне это доставляло какое то грустное удовольствiе. Но довольно.—>

    а университетъ, служба. Капитала же, который онъ намеренъ былъ положить на наше имя, онъ не положилъ, не знаю, почему. Должно быть потому, что весь его капиталъ, состоящiй изъ 300,000,95 [69] онъ оставилъ себе на игру. Игроку и нельзя было иначе поступить, темъ более, что все свое именiе онъ намеренъ былъ передать намъ тогда, когда мы выйдемъ изъ Университета и получимъ первой чинъ (который въ то время давалъ родовое дворянство), въ противномъ же случае, онъ намеревался продать его и дать намъ деньгами. Но все эти предположенiя были такъ шатки и подвержены столькимъ случайностямъ, что ничего не было положительнаго. Онъ могъ умереть безъ завещанiя, и тогда мы оставались безъ куска хлеба. Такъ какъ онъ всю жизнь свою старался приобретать во всехъ отношенiяхъ; такъ какъ для того, чтобы приобретать, нужно уметь пользоваться удобными случаями, онъ никогда [ни] на что неизменно не решался.

    быстро увлекаться ими.

    Теперь следуютъ 6 летъ новой жизни, обстоятельства которой я вамъ описывать не буду. Ознакомлю васъ только съ главными переворотами, случившимися въ нашемъ семействе, и съ лицами, составляющими его. Отецъ жилъ зимы въ Москве, и после 4 удачныхъ зимъ (въ отношенiи игры) дела пошли худо, и онъ въ две последнiя зимы проигралъ все и остался при св'оихъ 400 душахъ, правда, очень хорошо устроенныхъ, потому что летомъ, живя въ деревне, онъ занимался хозяйствомъ и привелъ его въ довольно редкiе между Русскими помещиками порядокъ и устройство.

    дальнiй соседъ по именiю, но близкiй знакомый по охоте, скупой, пожилой и грубой хохолъ Пестовичъ, [70] сделалъ предложенiе. Обоюдныя условiя насчетъ приданаго покончили съ большой тщательностью со стороны Пестовича и съ притворною щедростью и беззаботностью со стороны отца. Любочку мы совершенно потеряли изъ виду. Вся Губернiя толковала, что отецъ мой прекрасный, примерный отецъ, что онъ такъ пристроилъ дочку, что хоть бы родному [?]. Да и что говорить, какiе балы задавалъ! — Мими Купферталь после свадьбы была отпущена. Семейство Ипатовичъ оказалось чудомъ неблагодарности, по ея словамъ. Что, ежели бы Княгиня была жива и видела это? Карлъ Иванычъ давно былъ отпущенъ. Мими жила съ Юзой въ Москве и, неизвестно, на какiя суммы, нанимала квартиру, лучшихъ учителей всехъ возможныхъ искуствъ и наукъ для образованiя необыкновенныхъ способностей ко всему Юзы. Подробное положенiе всехъ этихъ лицъ вы узнаете изъ последующихъ моихъ записокъ. Теперь поговорю немного про насъ и наше развитiе въ этотъ 6-ти годовой перiодъ.

    — Подъ светскимъ обращенiемъ я разумею обращенiе со всеми людьми, съ которыми судьба сталкиваетъ человека: высшихъ, низсшихъ, равныхъ. Начну по старшинству съ Володи. Въ общихъ чертахъ описывать характеръ такъ трудно, что даже невозможно. Я разъ уже пробовалъ описать вамъ въ общихъ чертахъ нашу жизнь въ училище, и мне не удалось. Теперь, чтобы дать вамъ понятiе о нашихъ характерахъ, я возьму эпизоды изъ нашей жизни самые простые, но постараюсь какъ можно подробнее передать ихъ вамъ, и съ тою же простотою, [71] съ которою тогда они представлялись мне.—

    Какъ уже я сказалъ вамъ, мы были поручены одному прiятелю папа, у него и жили. — Прiятель этотъ былъ профессоромъ физiологiи человеческаго тела и Анатомiи, вместе читалъ онъ Исторiю Медицины. Отецъ мой знавалъ его въ первой своей молодости, былъ съ нимъ однокашникъ. Обращаясь всегда въ высшемъ или близкомъ къ высшему кругу обществахъ, отецъ совершенно упустилъ его изъ виду и даже, ежели бы и имелъ его на виду, то не очень бы обрадовался. Когда же пришло время насъ пристроить, папа вспомнилъ, хотя и не блестящаго, но полезнаго въ настоящихъ обстоятельствахъ профессора и узнавъ, что онъ преподаетъ вышеозначенныя науки, и что онъ деканъ и даже одно время исполнялъ должность Ректора, сообразилъ, что эта связь, которую совершенно отъ него зависитъ поддержать визитомъ и ласковымъ обхожденiемъ, можетъ быть для него и для насъ крайне полезна. Папа почиталъ безполезнымъ осведомиться о томъ, въ какомъ онъ Факультете былъ Деканомъ, довольно того, что это слово звучало прiятно въ его ушахъ, особенно съ прибавленiемъ Профессоръ Эмеритъ[?], не обращая вниманiя на то, что мы никогда не предназначались къ Медицинской карьере; онъ вообразилъ, что его влiянiе на всехъ молодыхъ людей, воспитывающихся въ Университете, всемогуще. Сообразно съ этимъ, сделавъ первый визитъ самому Доктору и вторичный его семейству, папа умелъ, несмотря на пришепетованiе, внушить величайшее уваженiе къ своей особе будущему нашему покровителю, который, несмотря на все свои прекрасныя качества, былъ очень тщеславенъ и твердо убедился въ томъ, что онъ можетъ быть намъ полезенъ, и что это составитъ его непременную обязанность для того, чтобы не отстать отъ общества и всегда быть въ состоянiи возобновить съ нимъ [72] связи, съ помощью которыхъ онъ будетъ въ состоянiи прилично пристроить свою 16-ти летнюю дочку, белокуренькую овечку Зинаиду. Но что я разсказываю? Я только хотелъ сказать, что мы жили у Доктора, и въ 1836 году въ Апреле Володя, у котораго была особенная комната, сиделъ въ ней на большомъ кресле съ полозьями, которое прiятно покачивалось, держалъ въ рукахъ тетрадки Уголовнаго права и, задравши ноги кверху, смотрелъ съ большимъ вниманiемъ [на] стены и потолокъ своей комнаты. —

    Дело происходило передъ экзаменами, за 5 дней до экзамена Уголовнаго права Профессора Шмерца [?], который, какъ то было известно черезъ некоего студента — собаку, который составлялъ вопросы, былъ недоволенъ осанкою Володи, находя ее слишкомъ самостоятельною, и выражался такъ: «Я знать ничего не хочу; я сужу по репетицiямъ, а г-нъ Картилинъ [?] отозвался, что онъ не м[ожетъ] приготовить всехъ прочитанныхъ лекцiй. Посмотримъ, онъ уменъ, я знаю, но и я тоже твердъ въ своемъ слове. Г-нъ К. еще молодъ, и ему нужно пробыть два года въ 3-емъ курсе для узнанiя основательнее предмета».

    теорiй доставалъ до потолка. Меблировка Володиной комнаты состояла изъ кресла на полозьяхъ, смело, какъ говорилъ Володя, кинутаго на середину комнаты. Все находили, что это кресло, хотя и чрезвычайно прiятно въ немъ качаться, стоитъ не у места, но Володя утверждалъ, что это такъ нужно, и что онъ, какъ хорошiе живописцы, не размазываетъ тщательно картины, a смело сажаетъ шишки. Онъ такъ выговаривалъ это слово шишки» и, сжимая все [73] пальцы правой руки, делалъ ими движенiе, какъ будто бросая что-нибудь съ отвращенiемъ, что все слушавшiе его невольно убеждались, что это кресло шишка

    шишкахъ, я нахожу, что это темно для всехъ, кроме членовъ нашего семейства [и] короткихъ знакомыхъ, и понять настоящее значенiе того, что я говорю, можетъ только человекъ, котораго я называю понимающимъ. Я обещался вамъ растолковать то, что я называю понимающими [и] непонимающими людьми. Нетъ удобнее случая. Но приступая къ этому объясненiю, я боюсь, что не съумею провести для васъ эту черту, которая въ моихъ глазахъ разделяетъ весь родъ человеческiй на два разряда. Ни одинъ изъ качественныхъ противуположныхъ эпитетовъ, приписываемыхъ людямъ, какъ-то, добрый, злой, глупый, умный, красивый, дурной, гордый, смиренный, я не умею прилагать къ людямъ: въ жизни моей я не встречалъ ни злого, ни гордаго, ни добраго, ни умнаго человека. Въ смиренiи я всегда нахожу подавленное стремленiе гордости, въ умнейшей книге я нахожу глупость, въ разговоре глупейшаго человека я нахожу умныя вещи и т. д. и т. д., но понимающiй и не понимающiй человекъ, это вещи такъ противуположныя, что никогда не могутъ слится одна съ другою, и ихъ легко различить. Пониманiемъ я называю ту способность, которая способствуетъ намъ понимать мгновенно те тонкости въ людскихъ отношенiяхъ, которыя не могутъ быть постигнуты умомъ. Пониманiе не есть умъ, потому что, хотя посредствомъ ума можно дойдти до сознанiя техъ же отношений, какiя познаетъ , но это сознанiе не будетъ мгновенно, и поэтому не будетъ иметь приложенiя. Отъ этаго очень много есть людей умнейшихъ, но не понимающихъ; одна способность нисколько не зависитъ отъ другой. —

    воспитанiя, а чаще всего люди, такъ называемые съ тактомъ, основываютъ эту способность на хладнокровiи, на уменiи владеть собою и на медленности и осторожности во всехъ проявленiяхъ. Отъ этого большей частью люди съ тактомъ люди непонимающiе. Медленность и хладнокровность совершенно противуположны этой способности, основанной, напротивъ, на быстроте соображенiя. Какая разница между человекомъ, который едетъ съ визитомъ соболезнованiя въ домъ, хозяева котораго сильно огорчены потерею какого нибудь родственника и говорить тамъ, почитая то своею обязанностью, пошлыя и избитыя фразы участiя, и темъ, который, предвидя въ этомъ визите много тяжелыхъ минуть, не едетъ вовсе? Какая разница между человекомъ, который съ перваго взгляда на другаго человека говоритъ вамъ: «это порядочный человекъ», и темъ, который парикмахера принимаетъ за артиста? Какая разница между темъ человекомъ, который, когда кончился анекдотъ, спрашиваетъ васъ: «ну, а потомъ?» не понимая, какъ грубъ этотъ вопросъ, и темъ, который, когда вы только начинаете разсказывать, оценилъ уже вашъ разсказъ и никогда не спроситъ этаго? Разница между человекомъ понимающимъ и непонимающимъ. Самыя прiятныя отношенiя съ людьми понимающими. Есть много понятiй, для которыхъ не достаетъ словъ ни на какомъ языке. Эти то понятiя могут передаваться и восприниматься только посредством пониманiя. Чтобы передать такого рода понятiе, для котораго нетъ выражения, один из собеседников говорить другому одинъ изъ признаковъ этаго понятiя или выражаетъ его фигурно; другой [75] по этому признаку или фигуре, a более по предшествующему разговору и выраженiю губъ и глазъ понимаетъ, что первый хочетъ выразить, и, что бы еще более объяснить понятiе и вместе съ темъ показать, что оно для него понятно, говорить другой характеристическiй признакъ. Это средство распространяетъ кругъ разговора и притомъ доставляетъ большое наслажденiе. Когда люди привыкли одинъ къ другому, то игра эта идетъ съ необыкновенною быстротою, и чемъ быстрее, темъ прiятнее, какъ игра въ мячь. Въ нашемъ семействе пониманiе весьма развито, и сначала я полагалъ, что оно произошло отъ одинаковаго воспитанiя, оттого что каждому изъ насъ вся жизнь другаго известна до мельчайшихъ подробностей, однимъ словомъ, что оно происходило отъ сродства въ мысляхъ, такъ же, какъ и можетъ существовать независимо отъ способности пониманiя во всякихъ кружкахъ, но сталкиваясь съ различными людьми, я убедился окончательно, что, несмотря на чрезвычайную разницу въ прошедшемъ съ многими людьми, некоторые сейчасъ понимали, другiе, какъ ни часто я съ ними сходился, всегда оставались непонимающими, и что резкая черта эта между всеми людьми существуетъ, хотя и съ подразделенiемъ: на людей, понимающихъ всегда и везде, и на людей, понимающихъ въ известномъ кружке и вследствiе известныхъ обстоятельствъ. Я привелъ примеръ шишки. Шишка называлась у насъ такая вещь, которая поставлена не у места, съ претензiею на laisser aller.96 — Видите, какъ много словъ въ описанiи понятiя, которымъ выражалось шишка и значило гораздо больше. Такъ, шишка говорилось о известномъ способе завязывать галстукъ; даже въ разговоре, въ лекцiяхъ профессоровъ некоторыя отступленiя назывались шишка. Много было у насъ такихъ понятiй, выраженныхъ странно, много типовъ. Напримеръ, въ то время, какъ перестали носить штрипки, «со стрипками», прическа «со стрипками», даже разговоръ и манера танцовать «со стрипками» были для насъ вещами очень ясными. Продолжаю. Меблировка комнаты состояла изъ этаго кресла на полозьяхъ, дивана, который очень искусно превращался къ вечеру въ кровать и къ утру опять приходилъ въ первобытное положенiе, ломбернаго стола, который всегда былъ раскрытъ, и на которомъ лежали книги, тетради, пенковая трубка, изъ которой никто не курилъ и, такъ называемая, [изюм]ная чернильница съ подсвечникомъ въ середине. (Одинъ разъ, разспрашивая Володю объ одномъ молодомъ человеке, юнкере, нашемъ родственнике, я сказалъ ему, не удовлетворяясь его ответами: «да ты дай мне о немъ понятiе. Что онъ глупъ былъ?» — «Нетъ, онъ еще молоденькой мальчикъ былъ, ни глупъ, ни уменъ, такъ себе, но, знаешь, въ такомъ возрасте, въ которомъ всегда бываютъ смешны молодые люди. У него была губительная слабость, отъ которой, я всегда уверялъ его, онъ разстроитъ и желудокъ и обстоятельства, это изюмъ покупать.» — «Какъ изюмъ? спросилъ я. «Ну да какъ изюмъ? Какъ есть деньги, ужъ онъ не можетъ выдержать, посылаетъ въ лавочку покупать изюмъ, не изюмъ, такъ пряники, а не пряники, такъ саблю или тёрку какую нибудь купитъ.») Съ техъ поръ изюмомъ называется у насъ всякая такого рода покупка, которая покупается, не потому что ее нужно, а такъ. Володя признавался, что чернильница эта была куплена въ изюмныя времена, да и видъ она имела изюмный.

    Докторъ, должно быть предполагая, что посещенiе его никакъ для насъ не можетъ быть непрiятно, заходилъ очень часто то въ мою, то въ Володину комнату. Онъ долго сиделъ у меня, и, несмотря на то, что действительно мне было некогда переливать съ нимъ изъ пустаго въ порожнее на какую-то филоссофическую тему, несмотря на то, что передъ темъ, какъ онъ взошелъ ко мне, я съ математической верностью разсчелъ, на сколько часовъ предстоитъ мне занятiй, и, несмотря на то, что я сказалъ [77] самъ себе, что не дамъ никому помешать себе, прямо скажу, что мне некогда, онъ сиделъ у меня, и, хотя я слушалъ его и самъ отвечалъ ему, мысль моя была занята темъ, что глупо, безсмысленно изъ ложнаго стыда разстроивать порядокъ своихъ занятiй. А между темъ что то говорило во мне: «совестно сказать ему, что некогда; онъ такъ радъ поговорить старикъ съ человекомъ, объ уме котораго онъ весьма высокаго мненiя, и говоритъ онъ не глупо, главное-же, какъ заметить ему, что онъ мне мешаетъ, когда онъ въ полной уверенности, что делаетъ мне превеликую честь и удовольствiе. Впрочемъ онъ самъ скоро уйдетъ, не стоитъ и обижать его. Вотъ Володя, тотъ, хотя также хорошо понимаетъ все эти тонкости, и хотя ему нужнее его задобривать по случаю дочки, но Володя сейчасъ скажетъ, и видно, что ему это труда никакого не стоить. Я тоже могу, но это стоитъ мне всегда большаго труда, и я сделаю это разъ, два, но никогда такое обращенiе не взойдетъ мне въ привычку, а, чтобы успевать въ делахъ мiрскихъ, это необходимо, и отъ мала до большаго между мной и Володей эта разница. Должно быть отъ этаго Володя приобретаетъ влiянiе на другихъ. Ведь докторъ, хотя старикъ, но уважаетъ его; это видно во всемъ его обращенiи.»

    Такъ разсуждалъ я втихомолку, а Докторъ, преспокойно усевшись на моей постели, такъ покойно, что не было надежды, чтобы онъ когда-нибудь всталъ, разсуждалъ вслухъ: «Я все-таки полагаю, что те люди, которые, какъ вы говорите, счастливы своей независимостью и твердостью, съ которыми переносятъ неудачи, не могутъ быть совершенно счастливы. Эгоизмъ происходитъ отъ слабости. Они не могутъ любить, потому что не чувствуютъ довольно силы, чтобы сделать счастье другихъ людей. Какъ не говорите, а этихъ людей я презираю». Онъ сбилъ ногтемъ средняго пальца пепелъ съ конца сигары. Я самъ какъ-то затеялъ речь объ эгоистахъ, теперь же вовсе не слушалъ, и мысли мои можно было перевести вотъ какъ: «что онъ толкуетъ слабость, чувствуютъ силу какую-то къ Володе пошелъ». Ожиданiя мои сбылись. «Поверьте мне, М. A., вы еще молоды, нетъ выше счастiя для человека известныхъ летъ, какъ иметь такое занятiе, которымъ бы онъ занимался съ любовью. Вотъ я, напримеръ, да впрочемъ, что вамъ говорить; вы знаете, какъ я живу», и онъ такъ разгорячился, что, не доканчивая доказательства, какимъ образомъ онъ одинъ умелъ найдти счастiе (что впрочемъ онъ мне неоднократно доказывалъ), онъ всталъ, бросилъ сигару за окошко и сказалъ: «однако вамъ надо заниматься; не хочу вамъ мешать, теперь, я знаю, для студентовъ минута дорога» и вышелъ.

    Когда мне бывало помешаютъ въ занятiяхъ, какъ помешалъ этотъ Докторъ, не столько мешаютъ темъ, что отрываютъ отъ занятiй, но, такъ какъ я очень впечатлителенъ, разстроиваютъ настроенность духа. Только что онъ ушелъ, я не селъ заниматься, а вышелъ, слышалъ, какъ онъ взошелъ къ Володе, потянулся и сталъ ходить по комнате, улыбаясь и думая, Богъ знаетъ о чемъ: и о томъ, что онъ добрый человекъ, но очень тщеславенъ, о томъ, что изъ чего онъ такъ хлопочетъ рисоваться передо мной своими добродетелями, о томъ, что славно, что онъ ушелъ, но что можно зайдти къ Володе, отдохнуть и поболтать; притомъ же я не всталъ, какъ онъ уходилъ, можетъ онъ обиделся.

    Володя сиделъ въ той же позе, Докторъ на диване и толковаль что-то о томъ, что по его мненiю, человеку безъ средствъ жениться на девушке тоже небогатой, онъ почитаетъ деломъ подлымъ и низскимъ и т. д. «Какъ это попалъ на этотъ пунктъ у нихъ разговоръ? — подумалъ я — и какъ онъ можетъ съ [79] жаромъ толковать обо всемъ. Должно быть у него нетъ никакихъ убежденiй, отъ этого онъ какъ-то страненъ и стыдливъ, а иногда грубъ и неловокъ въ обращенiи. Теперь, напримеръ, онъ не замечаетъ, что этотъ разговоръ похожъ на намекъ Володе, который волочится за его дочерью. Я бы растерялся въ такомъ положенiи, а Володя чудо какъ холодно и просто отвечаетъ ему, что нельзя предполагать, чтобы человекъ, имеющiй некоторыя способности, не нашелъ средствъ содержать семейство, «и притомъ, говорилъ онъ, любовь извиняетъ его, ежели бы даже жена его переменитъ образъ жизни», что любовь мужа для нея должна заменить эту потерю.

    — «А для детей что облегчитъ нищету? Нежныя речи и воркованье родителей, которые, поверьте, въ бедности перестанутъ нежничать?»

    анализировать все, даже пустую речь пустаго человека, но теперь я убежденъ, что, вследствiе нашего положенiя и безпрестанныхъ мелкихъ страданiй для самолюбiя, развилась эта способность. Вамъ бы никакъ не пришла въ эту минуту та мысль, которая заставила пожелать доброму старику всего самаго дурнаго за его неловкость. Ежели бы я былъ помоложе, я бы заплакалъ. Положимъ, онъ говорилъ безъ всякой цели, но для насъ это было тяжело. Рожденiемъ и воспитанiемъ поставленные на такую степень, съ которой, естественно, мы могли не то, чтобы презирать его, по крайней мере нисколько не нуждаться въ Докторе, мы въ тоже время были въ такомъ положенiи, что могло казаться, что Володя за честь почитаетъ получить по выходе изъ Университета руку Докторской дочки. Во всехъ [80] такого рода случаяхъ я всегда страдалъ гораздо больше за братьевъ, чемъ за самаго себя. Часто приходила мне мысль, глядя на гордое, прекрасное и всегда спокойное лицо Володи, что бы было, ежели бы кто нибудь пришелъ и сказалъ бы ему въ глаза: «ты..........97 назвалъ бы его такъ, какъ бранно называютъ незаконныхъ детей. Дрожь всегда пробегаетъ по телу при этой мысли. Что бы было? Что бы онъ сталъ делать? Нетъ, этаго не можетъ быть. Впрочемъ, это уже другое чувство, это тоже чувство, что думаешь, что, ежели взять, да броситься съ этого обрыва, или, какъ мне всегда приходитъ на мысль, когда я вижу очень важное «что ежели кто нибудь подойдетъ и ударитъ изо всехъ силъ его по носу кулакомъ. Что будетъ?»

    Докторъ сталъ закусывать губы и покраснелъ даже. «Да, я съ вами согласенъ въ томъ, что, ежели человекъ твердо уверенъ въ томъ, что можетъ быть опорою своего семейства...»

    «Пускай даже онъ обманется въ своихъ надеждахъ, приведетъ въ бедность свое семейство, этаго я и знать не хочу, вы будете смеяться, но я того мненiя, что любовь, истинная любовь извиняетъ все». Онъ помолчалъ немного, взглянулъ на свои тетрадки и, сейчасъ же обратившись къ Доктору: «вы меня извините, Докторъ, но я теперь работаю решительно безъ отдыха». Онъ указалъ на стены, на потолокъ, улыбнулся, всталъ съ места и взялъ въ руки тетради. Что значили все эти движенья, трудно объяснить, но должно быть Докторъ ихъ очень хорошо понялъ, потому что сейчасъ простился и просилъ зайдти къ нему вечеромъ. Вследъ за нимъ взошелъ товарищъ нашъ по [81] Университету, веселый, добрый и очень порядочный молодой человекъ З. Володя очень обрадовался ему, потому что былъ съ нимъ большой прiятель, и какъ-то всегда они съ нимъ вместе влюблялись и не ревновали другъ къ другу. Я очень обрадовался ему, потому что онъ вывелъ насъ изъ непрiятнаго положенiя. После такого разговора, который былъ съ Докторомъ, и вообще после разговора, въ которомъ было что нибудь непрiятнаго, я не люблю оставаться съ глазу на глазъ съ человекомъ, котораго я и который меня хорошо понимаетъ... Говорить, вспоминать и разбирать то, что было непрiятнаго и скрытаго въ разговоре, кажется тяжелымъ, и мне всегда не хочется начинать, между темъ молчать о такой вещи, которую мы очень хорошо оба поняли, тоже смешно и неуместно, оттого что мы могли бы сообщить другъ другу интересныя вещи на этотъ счетъ.

    — Ну умо-ри-тельно, бтецъ.

    — Что?

    — Да милые Коры и

    Надо заметить, что у нихъ былъ между собою условленный языкъ. Напримеръ, все фамилiи девушекъ, за которыми они волочились, они переделывали и придавали окончанiя множественнаго числа. Надеюсъ на вашу любезность — значило мать Коровиной, а Коры — сама Коровина (девушка.)

    — Когда же ты ихъ виделъ? Да, я и забываю, что только я, несчастный, работаю, какъ лошадь, а ты по пунктамъ разъезжаешь. (Пунктами назывались предметы любви.)

    — Нынче былъ у нихъ, бтецъ, ведь надеюсь на вашу любезность — лось, милашка Андреевъ (техническiх названiя лицъ), однимъ словомъ, вся компанiя Коровская, которую ты такъ ненавидишь, все собрались и трудятся ужасно есть пирогъ, любезничать и притомъ иметь величавый видъ, что очень трудно, когда ротъ набитъ тестомъ, въ одной руке шляпа, въ другой тарелка, и еще предлагаютъ бокалъ. Ну я затмилъ ихъ совершенно; такъ приняли, [82] что уже дело начинаетъ принимать серьезный характеръ и очень. Какъ мы уселись съ милыми Корами, знаешь, на возвышенiи надъ плющемъ, надеюсь на вашу любезность куда то отправилась и папаша тоже, и того и ждалъ, что для имянинъ они выдутъ съ образами. Да, до чего? Филипъ мой мне разсказывалъ. Только-что я прiехалъ, изъ всего собранiя кучеровъ вызываютъ его на крыльцо и для имянинъ надеюсь на вашу любезность ».

    — Неужели, подхватилъ Володя, это очень мило, и Филипъ, я воображаю, какъ доволенъ; теперь уже ты съ нимъ не советуйся — il est corrompu.98 Да ты самаго интереснаго не разскажешь, что, Коры удовлетворительны ли были?

    — Очень, т. е., какъ тебе сказать? Онъ прiостановился и сделалъ движенiе, которымъ, видно, хотелъ заменить недостатокъ точности выраженiй. Свежи были очень какъ лицомъ, такъ и туалетомъ. Серенькое, тебе уже известное, платье, не менее известная черная ленточка. Любезны были очень, но что-то я ко всему этому былъ очень хладнокровенъ. Не знаю, или это излишняя любезность милыхъ родителей, или то, что просто этотъ пунктъ становится плохъ, или меня разстроило то, что, какъ я взошелъ, они разсыпались въ любезностяхъ съ этимъ дуракомъ, ну, какъ его, толстого этого..... Улининымъ[?] и потомъ что-то шептались съ . Не то ужъ, окончилъ онъ съ грустнымъ лицомъ.

    — Такъ и лучше бы, сказалъ Володя, заниматься бы экзаменами, вотъ какъ я, тогда бы не охладелъ.

    — Ахъ, да, объ тебе съ милой улыбкой очень разспрашiвали, отчего тебя не видно, и заботились о томъ, что перейдешь ли ты, какъ бы не помешалъ тебе Шмерцъ. Ужь откуда она это знаетъ, удивительно, прибавилъ онъ, заметя, что Володя конфузится.

    — Верно этотъ дуракъ, нашъ покровитель, по всему городу благовеститъ, прибавилъ Володя — ведь ему только и занятiя, что о насъ говорить».

    — Что ты на него такъ сердитъ? Нетъ, онъ славный. Однако послушай, нынче еще день можно еще жуировать. При этомъ онъ взялъ со стола тетрадки Володи и отодвинулъ ихъ подальше. «Поедемъ по , пожалуйста, и М. съ нами поедетъ», сказалъ онъ, обращаясь ко мне. — У него была такая удивительная веселость, что хотелось всегда участвовать въ ней, и притомъ онъ и самъ не понималъ веселости иначе, какъ avalanche.99 Кого бы онъ не встретилъ, онъ всякаго звалъ и, переменяя интонацiи, говорилъ «пожалуйста» до техъ поръ, пока действительно находилъ настоящую и убеждалъ. Но когда онъ обратился ко мне, я былъ въ самомъ дурномъ расположенiи духа. Слушая ихъ веселый, беззаботный разговоръ, мне въ душе было имъ завидно, но я, сколько не пробовалъ, не могъ и не умелъ такъ волочится, какъ они, и поэтому въ эту минуту бесъ научалъ меня презирать ихъ веселость, и что какъ они мною мало занимаются, такъ и мне надо мало заниматься ими и идти въ свою комнату, но я не уходилъ. Надо заметить еще, что я такъ же какъ и они, былъ влюбленъ почти во все пункты, но не могъ действовать такъ же, какъ они, потому что сталкивался бы везде съ братомъ, а братъ меня такъ хорошо понималъ, и я его, что это столкновенiе было бы намъ непрiятно. Поэтому, когда онъ обратился ко мне, я сконфузился и отвечалъ, что «нетъ». Онъ былъ человекъ понимающiй, поэтому не продолжалъ настаивать, сообразивъ, что это предложенiе мне непрiятно, но ежели бы у него спросить, почему оно мне непрiятно, онъ верно ошибся бы и сказалъ, что я Филоссофъ

    — Удивительно, я не знаю у него ни однаго пункта, прибавилъ Володя, можетъ быть и есть таинственный какой нибудь, но мне до сихъ поръ неизвестенъ.

    причину моей филоссофiи. Отчего это, я не разъ замечалъ, между людьми, которые другъ друга хорошо понимаютъ, говорятся въ обществе такiя вещи, которыя наедине не скажутъ ни за что другъ другу? Поговоривъ еще и довольно подробно о разныхъ пунктахъ, они сделали расписанiе порядка, по которому следовало нынче отправляться по пунктамъБронамъ это получила отъ того, что, когда З. уезжалъ на ваканцiи, то просилъ Володю писать къ нему и доносить о ней, но для того, чтобы въ какомъ нибудь случае не открылось это дело, писать о ней подъ названiемъ 10 миллiоновъ. Я полагаю, что осторожность эта была совершенно излишняя.) и т. д. и т. д.

    — A где Васенька? спросилъ З., не поедетъ ли онъ? Что онъ нынче филоссофъ, артистъ, un homme tout à fait comme il160 161 faut100 или просто Васенька. Я его лучше всего люблю артистомъ. Кажется, нынче мы un homme très comme il faut, утромъ были y T. и обедали тамъ въ гимназическомъ сертуке англiйскаго покроя, и поэтому на него надежда плохая.

    — Однако теперь еще рано, а я до 8 часовъ буду заниматься, въ 8 ты приезжаешь, а теперь прощай.

    — Ну хорошо, такъ я пойду къ покровителю; ты ведь обещался прiйдти къ нему, такъ зайди за мной — это будетъ 5 пунктъ.

    То, что сейчасъ такъ легко и просто сказано было о Васеньке, съ некоторыми поясненiями дастъ вамъ ясное понятiе о его характере въ это время. [85] Въ какое бы положенiе не поставила судьба человека, она всегда даетъ ему способы быть довольнымъ имъ. Чтобы быть довольнымъ въ томъ положенiи, въ которое насъ поставила судьба, нужно иметь одну изъ трехъ качествъ: или твердость характера и практическую способность къ жизни, которой наделенъ въ высшей степени Володя, или уменiе [] всегда и во всемъ свое тщеславiе, уменiе, которымъ могу похвастаться, или какую нибудь одну блестящую спецiяльную способность, которой былъ наделенъ Васенька. Вы знаете, какой онъ былъ музыкантъ! Природа, какъ нарочно, разделила эти качества между нами 3-мя. Известно, что, когда ищешь одну вещь между многими, ту, которую нужно, находишь последнюю. Это справедливо даже тогда, когда молодой человекъ ищетъ себе дорогу. Васенька рожденъ, чтобы быть артистомъ, но онъ не убежденъ въ томъ, что это его призванiе, и вместе съ темъ онъ ищетъ какую нибудь спецiальность и бросается то на филоссофiю, т. е. на такую дорогу, на которой прогрессъ его не будетъ поверяться практической жизнью, и вместе съ темъ изъ которой онъ можетъ почерпнуть убежденiе о своемъ достоинстве, то на музыку, но къ несчастiю не остается на этой дороге, но на grand genre,101 въ которомъ, какъ въ вещи очень легкой, и къ которому онъ склоненъ, онъ дошелъ до большаго совершенства. Ни у кого я не видалъ такихъ рукъ и ногтей, какъ у него, зато онъ не выпускаетъ изъ рукъ железки. Онъ знаетъ все великосветскiе анекдоты, отношенiя, привычки, онъ отлично умеетъ быть презрительнымъ, ласковымъ и т. д. Но къ несчастiю не на чемъ разыграться этому уменiю. Въ этомъ городе есть 3 или 4 точно порядочныхъ дома, въ которыхъ Васенька свой человекъ и только. Онъ такъ привыкъ метаться въ этихъ направленiяхъ, что уже отвыкъ быть естественнымъ. Онъ поступаетъ наоборотъ. Обыкновенно по влеченiю чувствъ становится въ известное положенiе и потомъ обсуживаетъ его, онъ же сначала обсуживаетъ и представляетъ себе известное положенiе и потомъ [86] старается стать въ него. Иной день онъ только и говоритъ, что о большомъ свете и съ презренiемъ смотритъ на все, что́ не большой светъ, другой день онъ сидитъ за какимъ нибудь Шилингомъ, котораго не понимаетъ, и все пустяки кроме Филоссофiи. За музыку же, за настоящую наклонность и способность, къ несчастiю онъ реже всего принимается. —

    Ахъ, какъ онъ славно игралъ! Въ наше время (а можетъ быть, и всегда такъ было) развилось несметное количество музыкантовъ, которые не занимаются музыкой, ничего не умеютъ играть, и вместе съ темъ всегда и при всехъ имеютъ дерзость играть и судить и рядить о музыке. Иногда у этихъ безграмотныхъ Господъ точно есть талантъ, но къ несчастiю отъ лени или отъ убежденiя, что подчиниться труду и общепринятымъ правиламъ значитъ подавить талантъ, взглядъ ихъ делается односторонним руки неспособными, и сами они делаются очень непрiятными. Большей частью жертвою этихъ Господъ делаются фортепiяно, на которомъ они екзекютируютъ свои фантазiи, состоящiя изъ ряду диссонансовъ и консонансовъ, хотя и правильно, не имеющихъ никакого смысла. — Эти Господа играютъ по слуху все, что слышутъ, и изкажаютъ лучшiя вещи. Обыкновенно они удаляются отъ людей, основательно понимающихъ музыку, и даже съ презренiемъ отзываются о нихъ, называя ихъ педантами и Немцами, произведенiя же своихъ талантовъ отдаютъ на судъ людей, которые безразлично говорятъ «c’est charmant»102 — ужъ къ этому привыкли), напримеръ: «Elle exécuta un charmant point d’orgue» или «une touchante mélodie en bémol».103 ошибками противъ контрапункта, орфографiи и здраваго смысла; случалось видеть своими глазами, какъ дирижируютъ они въ благородныхъ концертахъ, какъ безъ всякаго основанiя махаютъ неровно палочкой, быстро оборачиваются то къ контрабасамъ, то къ флейтамъ, стараясь копировать капельмейстеровъ, которыхъ видали. Меня удивляло всегда въ такихъ случаяхъ, какъ целая зала, наполненная народомъ, не расхохочется, глядя на эти несообразныя движенiя. Сколько разъ краснелъ я за этихъ Господъ, слушая ихъ сужденiя. Сначала пробовалъ я самымъ учтивымъ образомъ доказать имъ, что они не могутъ говорить о томъ, чего не знаютъ, но всегда неуспешно, les rieurs étaient de leurs côtés,104 поэтому я теперь только слушаю и продолжаю краснеть. Что люди всегда любятъ говорить о томъ, чего не знаютъ, это слабость общая всемъ. Что можно любить музыку и иметь талантъ, но не посвятить себя ей, это тоже я понимаю, но почему ни о какой науке, ни о какомъ художестве нельзя услыхать столько совершенно безсмысленныхъ разсужденiй, какъ о музыке, и съ такою огромною самоуверенностыо, я не понимаю.

    Васенька принадлежалъ къ числу безграмотныхъ и светскихъ музыкантовъ, но съ темъ только исключенiемъ, что, несмотря на его лень, онъ такъ хорошо чувствомъ понималъ и игралъ всякую вещь по слуху, что въ отношенiи исполненiя нечего было желать, но зато разсуждалъ онъ о музыке, какъ дитя, по незнанiю и, какъ Бахъ, по самоуверенности. Сколько разъ меня, который съ 16-ти летъ началъ серьезно и не перестаю до сихъ поръ заниматься наукой музыки, онъ ставилъ въ ничто и заставлялъ молчать какимъ-нибудь до того безграмотнымъ и высокопарнымъ аргументомъ, что я виделъ, что заставить его согласиться со мною нельзя, иначе какъ объяснивъ ему всю теорiю музыки съ самаго начала, что было

    — «Послушай, какъ хорошо я проделалъ фугу».

    — Такъ это не фуга, a имитацiя, говорю я.

    — Вечно ты споришь, ну какъ же не фуга. Вотъ тебе rondo Бетховенской сонаты. Разве это не фуга. Ну и моя точно то же. Ну имитацiя, прибавилъ онъ, видя, что я не соглашаюсь, только это разныя названiя одному и тому же.

    — Нетъ, не одно и то же, потому что у тебя мотивъ имеетъ одно основанiе тонику какъ въ теме, такъ и въ подражанiи, а тамъ сначала мотивъ имеетъ основаниемъ тонику, а потомъ доминанту.

    — Ну началось — des grands mots vides de sens.105 Я ни чего не понимаю, что ты толкуешь. Какое отношенiе имеетъ тутъ le ton dominant?106

    — Le ton dominant c’est le ton mineur.107

    — Ну такъ что жъ?

    Я замолчалъ, и Васенька былъ убежденъ, что я, а не онъ говорилъ слова безъ смысла, и что я виноватъ, что онъ меня не понимаетъ, и что я про доминанту сказалъ только, чтобы пощеголять словцомъ.

    Шарлатанство въ чемъ ужасно, что они некоторые музыкальные термины присвоили въ свой языкъ и понимаютъ ихъ совсемъ навыворотъ, напримеръ фуга у некоторыхъ значитъ «avec fugue»108 и т. д., однимъ словомъ, такъ же переврали,163 164 какъ изъ «negligé»109 «негляже», изъ «promener»110 — «проминать».

    Разговоръ шелъ довольно вяло. Ежели бы другой человекъ, более безпечнаго характера, былъ на моемъ месте, онъ, верно, умелъ бы оживить его, но меня не оставляла мысль, которую выразилъ В., что они думаютъ: «зачемъ онъ къ намъ прiехалъ?» Допрашивали меня о томъ, въ какомъ я классе, [89] на что я отвечалъ, что въ третьемъ курсе; спрашивали, что учатъ у насъ. Я сказалъ, что математику. Спрашивали, не у насъ ли учитъ Пр. Мит. Я отвечалъ утвердительно, что онъ читаетъ Дифференцiальное изчисленiе, а Ив. интегральное, а Эт. [?] Физику, а Н. Астрономiю. «Но кто же математику то читаетъ?» спросила хозяйка. По этому вопросу я заключилъ, что она весьма ученая дама, но не нашелъ ответа. Притомъ же мне казалось, что надо бы дать разговору другой оборотъ, а то онъ похожъ сталъ на книжку съ вопросами и ответами, и верно по моей вине, думалъ я. Но что спросить у людей, которыхъ въ первый разъ вижу? Я попробовалъ говорить о городе и его удовольствiяхъ, но, хотя и говорилъ, перемешивая разсказъ о жителяхъ довольно остроумными замечанiями, я замечалъ въ глазахъ слушателей выраженiе учтиваго вниманiя. Вместе съ темъ, разъ приехавши, я хотелъ оставить о себе хорошее мненiе и въ молчанiи придумывалъ чемъ бы блеснуть, и, хотя много въ это короткое время пробежало блестящихъ мыслей въ моей голове, я упускалъ время сказать ихъ. Мне ужасно досадно было видеть, что они чувствуютъ, что пора бы и ехать мне домой и что я не очень прiятный молодой человекъ, и досадно было, что приличiя не позволяютъ сказать имъ прямо: «вы не думайте, что я всегда такой дуракъ, я, напротивъ, очень не глупъ и хорошiй человекъ; это только я съ перваго раза не знаю, что говорить, а то я бываю любезенъ, очень любезенъ». Зачемъ они говорятъ со мною такъ, какъ съ мальчикомъ и жалкимъ мальчикомъ; они верно думаютъ, что я смущаюсь отъ мысли о моемъ положенiи. Эта мысль всегда мне придавала энергiи. «А, впрочемъ, пускай ихъ думаютъ, что хотятъ, мне что за дело», и я взялся за шапку. Но въ это время въ комнату взошла Л. А. (она ходила гулять съ сестрой), и за ними здешнiй молодой человекъ. Л. А. съ детскимъ удивленiемъ посмотрела на меня, когда ей сказали, кто я, и сейчасъ, снимая шляпку, назвала меня «mon cousin» и стала что-то разсказывать, какъ давно знакомому человеку. Доброта ли это или глупость, не знаю, но я ее полюбилъ за это.

    предметахъ, о которыхъ и я принужденъ былъ говорить, говорилъ съ такимъ жаромъ, что съ нимъ, какъ я заметилъ, говорили безъ всякаго принужденiя. Онъ спорилъ о погоде, доказывалъ что-то, приводилъ примеры изъ прошлаго года, и такъ громко, что изъ другой комнаты непременно захотелось бы послушать этотъ занимательный разговоръ.

    «Неужели, думалъ я, этимъ преимуществомъ передо мной онъ обязанъ своей глупости, тому, что у него въ голове ничего другаго нетъ, а что я не могу говорить о погоде и думать о ней; я въ это время обыкновенно думаю о другомъ, поэтому не говорю отъ души.»

    Л. А. въ это время, разговаривая со мной о жизни въ этомъ городе, дала мне заметить, что они знакомы почти со всемъ здешнимъ обществомъ. Эта новость для меня была непрiятна; мне казалось сначала, что она никого не знаетъ, и что я буду ея ресурсомъ, но теперь я боялся, что она, какъ и многiе другiе предметы моей страсти, пропадетъ для меня въ этомъ светскомъ кругу, къ которому никогда не могъ привыкнуть. Я представилъ уже себе ее на бале Губернатора рука объ руку съ племянницей [1 неразобр.]111 представленъ К., но потомъ какъ-то забылъ ей поклониться, въ другой разъ поклонился, не видала, и я совсемъ пересталъ кланяться, но зато сталъ всегда обходить ее и бегать, что и взошло въ привычку. Г-ну Исленеву я разъ поклонился, и, хотя онъ смотрелъ въ мою сторону, не отдалъ мне поклона. Съ техъ поръ я не то, чтобы возненавиделъ его, a мне неловко на него смотреть, и я удаляюсь отъ него. — Чтобы удержать Л. А., которая мне очень понравилась, на сколько можно, я просилъ ее de m’accorder une contredanse112 на первомъ [91] бале. Она не представила никакихъ возраженiй, но только покраснела. Я покраснелъ еще больше и испугался своего поступка. Хотя и не оправившись отъ смущенiя, я раскланялся и вышелъ довольно удачно, но въ зале зацепилъ за полосушку и чуть не упалъ. Это увеличило мое смущенiе, и я, уходя, до передней говорилъ несвязныя слова вслухъ. Надевая шинель, я услыхалъ голосъ хозяйки и затемъ шаги хозяина (я догадался, что она заметила ему, что надо было меня проводить). Онъ догналъ меня въ передней и просилъ не забывать ихъ, но въ тоне его не было радушiя, къ которому онъ, судя по лицу, долженъ былъ быть способенъ. Какъ не глупа была мысль, что онъ не желаетъ меня видеть, потому что я какъ будто намеревался волочиться за165 166 его свояченицей, она мелькнула въ моей голове. Эта мысль довела мое смущенiе до такой степени, что хозяину видно было очень тяжело говорить со мною, и что, надевъ шляпу какъ то на бокъ, а шинель почти навыворотъ и споткнувшись еще, я весь въ поту, съ слезами на глазахъ, совершенно неестественно выскочилъ на улицу. Какъ ужасно и сильно я страдалъ въ подобныя минуты, описать невозможно. Это на меня находило днями, и это похожо на болезнь. Были такiя дни, въ которые малейшая вещь могла меня довести до такого смущенiя, отъ котораго я плакалъ.

    кеглей, не зацепивъ ни одну и ни разу не споткнувшись.

    Примечания

    51 — нумерация страниц рукописи.

    52 С начала до этого слова зачеркнуто поперек текста одной чертой.

    53

    54 Зачеркнуто: Констант

    55 Зачеркнуто:

    56 [bras — рука (от плеча до кисти).]

    57 [удачливый человек.]

    58 Зачеркнуто:

    59 исторiя Карамзина.

    60 [Montag, Dienstag, Mittwoch — понедельник, вторник, среда.]

    61 Въ этой комнате стояли наши три кроватки. Прежде они были съ пологами, теперь только места на ихъ углахъ для шестовъ, почерневшiя отъ пыли.

    62 Когда объявятъ отъездъ.

    63 целоваться.

    64 [В дружбе, как и в любви, две стороны; один подставляет щеку, другой — целует.]

    65

    66

    67 [я приказал Никите обратиться к тебе,]

    68 [Как только он получит деньги, о которых я тебе говорю, он тебе....]

    69 [дорогой друг?]

    70

    71 [Дорогая, не будем вновь возвращаться к этому вопросу — я сказал, что я никогда этого не сделаю.]

    72 Написано: къ тебе.

    73

    74

    75 [Ешьте же хлеб].

    76 [что это жест горничной.]

    77 Занятiя въ каб. Запахъ. Maman играетъ. Л-a вяжетъ рагульку.

    78 Предсказ.

    79

    80 [волшебный фонарь,]

    81 Поперек текста на стр. 51 рукописи написано:

    82

    83 [Красавица фламандка]

    84 [Красавица фламандка]

    85 [поверенной]

    86

    87 Все письмо к детям перечеркнуто чертами крест-на-крест.

    88 Письмо Володи перечеркнуто чертами крест-на-крест.

    89 Зачеркнуто:

    90

    91 [красавицы фламандки,]

    92 Зачеркнуто:

    93 Зачеркнуто:

    94 Зачеркнуто:

    95 Поперек текста на стр. 68 рукописи написано: Впечатл[енiя] В[олоди] Отца и Н[атальи] Сав[ишны].

    96

    97

    98 [он развратился.]

    99 [лавина.]

    100 [вполне порядочный человек]

    101

    102 [это очаровательно]

    103 [Она исполнила чудесную органную пьесу или трогательную бемольную мелодию.]

    104 [большая часть публики была на их стороне.]

    105

    106

    107 [доминанта это минорный тон.]

    108 [с подъемом]

    109

    110 [гулять]

    111 Кор

    112 [согласиться протанцовать со мной кадриль]

    1 2

    Разделы сайта: