Маковицкий Д. П.: "Яснополянские записки"
1910 г. Октябрь

1 октября. Утром приехал Гольденвейзер. За завтраком он, Л. Н., Софья Андреевна, Булгаков, Мария Александровна и я. Софья Андреевна говорила про фельетон Г. Петрова в «Русском слове», хвалила Петрова1.

Л. Н. не разделял ее мнения:

— «Осаживай обруч на место». Петров этого не делает.

Софья Андреевна говорила про критику Панкратова на новую драму Л. Андреева «Океан», о том, как небрежно, неясно пишет.

Л. Н.: Ах, эта манера писания теперешних молодых писателей — все составлено из каких-то намеков, изречений (которых хорошо не понимают).

Говорили о письмах. Один пишет, что изобрел perpetuum mobile; об этом самом писали Л. Н. еще один или два человека в последнее время.

Л. Н.: Это совершенные материалисты, которые думают, что весь мир движется — только, знай, подмазывай.

Получено 365 книжек (260 разных) по одной — семи копеек, разных издательств1*, для библиотеки в деревне2. Л. Н. пересматривал их:

— На десять рублей. Это прелесть. Какие тут есть книжки! Они хотят еще образования! Какие картинки хорошие! Это прямо я нынче почитаю. «Песенник» — как я не люблю!3

Мария Александровна: А народ, бабы, девки как любят.

Л. Н.: Они думают, как только умеешь сложить стишок, то это дарование. «Некрасов», — читал Л. Н. на обложке — Что его тут? Я не охотник до Некрасова — стихи.

Множество книжек Л. Н. знал, помнил. Вечером просил их принести в кабинет.

Читал до 10.30. Потом пришел и рассказал с юмором подробно «Семью» Мопассана.

Л. Н.: Мопассан — это прелесть. Удивительно хорошо описана пошлость этой жизни. Подробности...

Еще сказал, что прочел Пушкина «Метель». «Эта манера писания: ни одного лишнего слова». Еще прочел Мамина-Сибиряка рассказ. Язык у него хорош, но рассказ этот для народа не годится.

Перед просматриванием книжек Л. Н. прочел с Булгаковым то, что написал о социализме (трудным почерком), и разговорился об этом. Очень хорошо, ясно, просто (лучше, чем в статье) высказал ошибки социализма.

— Вот в Туле, интересно, почему они обыски делают.

Еще Л. Н. говорил о революции в Португалии. Он заметил, что королям нелегко живется. Говорил о книжке «Записки литературного Макара», озлобленного начинающего писателя4. — О «Жизни П. И. Чайковского» (5 коп. книжка).

Л. Н.: Забавные анекдоты. О Соловьеве, Смирнове; о том, как Молочников, посетив их, описал, что у них и нар нет. Смирнов ему: «Вы близко не подходите, а то вши перелезут (на вас)».

Л. Н. (об Antoine le Guérisseur, статье Daniel в «Open Road», October 1910. «Two democratic delusions. I. The Ballot-Box delusion. II. Government by consent)»: Парламентаризм — только оправдание насилия правительственного.

2 октября. Утром приехал Бирюков. Л. Н. дурно себя чувствует, слаб. После завтрака лег спать. Ничего не писал. С 3.50 до 5.30 беседа в зале: Л. Н., Бирюков, Гольденвейзер, Софья Андреевна, Булгаков и я. Л. Н. дал прочесть полученное сегодня безграмотное письмо от 24-летнего крестьянина Жука из Гродненской губернии, освободившегося от обрядностей церковной веры и ищущего истинной веры — собственно, нашедшего ее1. Бирюков прочел великолепное письмо даровитого Платонова к нему из ярославской тюрьмы2.

Бирюков негодовал на власти, на губернатора.

Л. Н. (Бирюкову): Перестаньте бранить правительство! Когда перестанем? Это такой трюизм (что правительство бесчеловечно поступает).

Гольденвейзер рассказывал про «Историю России» Ключевского3, три тома, которую он только что прочел; там показано, как правительство, начиная с Рюриков, всегда угнетало народ; что нигде благополучие высших классов не стоило народу так дорого, как в России.

Л. Н. с этим не согласился; говорил, что в Западной Европе было то же, только там приличие соблюдалось.

Бирюков рассказал, как у раскольника при Петре, в его присутствии, палач внутренности клещами вырывал.

К обеду приехал Сергей Львович. Он рассказал про выводок волков в его лесу, на который дал разрешение охотиться брату Михаилу, а не соседу Сумарокову, много лет охотившемуся в том лесу. Сумароков обиделся и предъявил претензии на выводок. Сергей Львович, наконец, ему ответил: «Я должен попросить Мишу, чтобы он уступил вам». Л. Н. вставил: «А волки ничего не знают?».

Л. Н. привел цифры огромного увеличения самоубийств в России с 1905 по 1909 г. Он рассказал про письмо, которое сегодня получил от крестьянского парня, жаждавшего образования и слышавшего, что в тюрьме есть возможность читать. Взломал церковную дверь, его избили и присудили на год и не дали ему (книг) читать. Он отсидел срок.

Шахматы. Гольденвейзер играл на фортепьяно, говорил о предстоящих ему шести концертах по умеренным ценам.

— У нее слово не имеет никакой обязательности, она днем скажет одно, а вечером диаметрально противоположное с таким апломбом, что мне импонирует. Отношение к ней — это я испробовал своими боками: надо молчать и не уступать. Я хотел бы оградить себя, остались месяцы, может быть, дни; три месяца, как не работаю.

Сергей Львович: Ей бы уехать на время.

Ночью до часу Сергей Львович и Бирюков говорили со мной о Софье Андреевне.

Сергей Львович объективно говорил про родителей, какая у них разница характеров, умственного, нравственного склада. Софья Андреевна происхождением буржуа, с городскими буржуазными взглядами, которых Л. Н. терпеть не мог. Переехали в Москву потому, что мальчики должны были учиться, Таня — выезжать. У Софьи Андреевны нет идеала нравственного; вообще Берсам и Андрюше нравственные идеалы чужды. Лет 30 тому назад жили скромно, воспитывали детей. Потом сразу ломка. Им бы тогда разойтись. Л. Н. говорил тогда (в 1885 г.) С. А. Берсу, что он Софью Андреевну ненавидит. Л. Н. собрался уходить тогда в Америку, ушел, утром вернулся4.

— Мне после окончания университета, когда я спросил, за какое практическое занятие взяться, Лев Николаевич ответил, что за любое, мести улицы, — рассказывал Сергей Львович. — Я тогда старался не бывать дома, Илья тоже; Лева сломался — что́ Лева был до того времени и что́ он теперь! Тогда Лев Николаевич терпеть не мог Черткова и Бирюкова за их сектантство, самомнение, презрение к другим.

Присутствовавший П. И. Бирюков пробовал отвергнуть это. Сергей Львович настоял, что так у них было.

Вечером П. М. Шурова у нас. Завтра уезжает.

Л. Н. говорил о Новом Израэле5:

— Хлысты, адвентисты очень трезвы.

Он припомнил слова яснополянской бабы Аннушки, кумы Александры Львовны, сказавшей ей: «Что вы скучаете; вы бы Марка Аврелия почитали». «Я когда грущу, — добавил Л. Н., — Баха, Бетховена, Шопена <слушаю>, так как <она> Марка Аврелия6. Простые люди, мужики, а как они заслушивались Бетховеном, Бахом, Шопеном!

Был Бирюков. Л. Н. после 11 час., шутя сказал, что учтивость требует не задерживать гостей, а прогонять их.

Л. Н. по какому-то поводу сказал: «Человек может быть внешне нравственным, а не внутри, если он презирает того, к кому соблюдает приличие».

Воскресенье. 3 октября. Пополудни — верхом 12 верст по оврагам. На одном трудном месте Л. Н. слезал с лошади. Перед обедом спал до 6.45. Зашли к нему. Лежал в забытье, что-то бормотал, несвязно и бессмысленно говорил. Ноги холодные, лицо бледное. Приложили бутылки с горячей водой к подошвам и горчичники к икрам. Состояние полусознательное, сонливое. В 7 ч. t° — 37,1, пульс 88. Л. Н. настаивал на том, чтобы свет был и чтобы ему позволили писать. В 8 ч. — судороги, казалось начались с ног, после них появилось сознание, хотя и неполное.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1910 г. Октябрь

ТОЛСТОЙ И С. А. ТОЛСТАЯ

Ясная Поляна; 25 сентября 1910 г.

Фотография С. А. Толстой

Через полчаса опять судороги и еще три раза, так что с 8 до 10.15 пять припадков судорог. Второй и третий — самые сильные и продолжительные — по три минуты. Судороги были тонические и клонические: мышц лица, губ, шеи, спины, рук и больше всего ног. Между припадками Л. Н. настойчиво просил свечу и карандаш и перед тем, как начинались припадки, усиленно делал движения, водил рукой по подушке и по салфетке, как если бы писал и диктовал «добро» о боге, о душе, о земле. В 10.15 последние, самые короткие судороги, t° 37,7, пульс 75, потом Л. Н. спал до 11-ти.

В 11 ч. проснулся с ясным сознанием. Стал поправлять себе подушку, одеяло, искал спички, часы. Спросил нас, почему мы около него: «Зачем вы здесь?», что с ним было. «Я ничего ненормального не чувствую». Спросил, который час, и сам посмотрел на часы. Собирался заснуть. Мы потушили свечу и вышли. Я сел в спальне. Через две-три минуты Л. Н. позвонил: попросил потушить свечу, очень настаивал, чтобы Софья Андреевна ушла, и уснул. Спал до 2.30. Опять расспрашивал, что с ним было. На вопрос, как себя чувствует, ответил, что голова болит, изжога, больше ничего. С 3 до 5 ч. просыпался, отсылал приходившую Софью Андреевну, потом спокойно спал до 9.45. Речь хорошая. Пил боржом, кофе. Когда у Л. Н. были сильные судороги, Бирюков, Булгаков и я держали его за руки, туловище и ноги. Софья Андреевна на этот раз меньше суетилась, чем обыкновенно, когда Л. Н. заболевал, и нас меньше дергала. Она в этот раз была встревожена и опечалена до смирения. При одном припадке Л. Н., помогая держать ноги, упала на колени и, тихо рыдая, целовала ногу Л. Н., припала к ней губами — ниже колена. У Сергея Львовича был испуганный вид, как у ребенка; стоял у ножек кровати, взял «записник» Л. Н. к себе. Вызвали Александру Львовну и Черткова. Александра Львовна была страшно встревожена; боялась, как и все, что Л. Н. не выдержит судорог, что может в них скончаться; бегала, распоряжалась, приносила нужное.

Чертков приехал с Белиньким. Сидел в моей комнате, наверх из-за Софьи Андреевны не поднимался.

Софья Андреевна примирилась с Александрой Львовной. Должно быть, почувствовала (и я ей внушал по настоянию Черткова), что главная причина припадков — усталость, переутомление Л. Н. от ее беспокойства, истязаний его. Я просил Софью Андреевну, чтобы не раздражала Л. Н., не перебивала его, когда он говорит, не искала его рукописей и писем, чтобы он не должен был их прятать, чтобы уходила, когда он ее отсылает. Главная причина припадков — душевные волнения. Л. Н. не имеет надлежащего покоя, к тому же его утомительная верховая езда по оврагам, как сегодня.

Тут надо сказать, что Л. Н. не признает (может быть, и не чувствует) утомительности верховой езды. Он все говорит, что ему легко ездить. И правда, я бываю больше растрясен после езды по оврагам, чем Л. Н. Он умеет лучше ездить, да и Делир не трясок.

4 октября2*. Утром Л. Н. спал до 9.45. Я вошел к нему сначала один, потом с доктором Щегловым, приглашенным вчера вечером и успевшим приехать только после полуночи. Л. Н. все забыл, переспросил, что с ним было. Вспомнил, что в 11 ч. пришел в себя. Не устал нисколько, только ноги ослабли.

Обыкновенно Л. Н., болея, говорит про грядущую смерть. На этот раз ночью ничего об этом не говорил, но утром сказал:

— Самое простое — умереть пора. Я равнодушен, столько же желаю умереть, как не желаю.

Щеглову Л. Н. говорил:

— Я в медицину не верю. Ваше положение фальшивое. Вы притворяетесь, что лечите, а лечение мне не нужно. Все, как по закону природы. Вы хотите от смерти помогать, я смерти не боюсь. То, что вы принимаете за болезнь, есть освобождение от вреда (от болезни). Природа своевременно, медленно действует, а ваши действия — преждевременное вмешательство.

В дальнейшем разговоре Л. Н. сказал, что докторская деятельность гораздо лучше, чем судейская, думская; она какой-нибудь старушке утешение.

Щеглов Л. Н-чу показался приятен. Лишних освидетельствований не делал — только пульс, сердце, печень. Он посоветовал Л. Н. не переутомляться, а Софье Андреевне щадить Л. Н., ей уехать из дому.

Сергей Львович, приехавшая Татьяна Львовна и Александра Львовна умоляли Софью Андреевну, чтобы не убивала, чтобы щадила отца. Софья Андреевна объяснялась с Александрой Львовной, обе плакали, целовались, примирились. Вечером приехала Варвара Михайловна, с ней тоже примирилась. Завтра они вернутся из Телятинок.

Л. Н. весь день ничего не писал, ничего не диктовал, не читал и почти не разговаривал. Весь день провел один. Утром и вечером вставал на короткое время мыться. У него слабый насморк. Т° утром 37,1, вечером — 37,2.

Вечером Сергей Львович играл шотландские, еврейские, испанские песни и Рубинштейна. Л. Н. просил открыть свою дверь и повторить Рубинштейна.

Был Куприянов. О припадке, о том, что были судороги, по общему желанию, решили не сообщать в газеты.

Л. Н., хотя слаб, не дал вставить сеть в окна, сам вставлял ее. Вечером на время проветривания спальни, снимает сеть и опять вставляет.

5 октября два дня ничего не ел, t° 36,7, пульс нормальный. Слабость.

В 10.20 встал с постели, оделся, выходил в залу. Утром уехал Сергей Львович.

Сегодня вернулись из Телятинок Александра Львовна с Варварой Михайловной, чтобы жить дома.

Был П. А. Сергеенко.

За обедом Л. Н. говорил, как вегетарианство сначала распространяется по нравственным и религиозным причинам. Наука только тогда сдается, когда не может иначе.

Сергеенко рассказал, что вчера умер Муромцев, бывший председатель Первой думы, и что у него не было никаких религиозных не только переживаний, но и мыслей. Притом же был чистой жизни.

Л. Н.: Та же основа (религиозная), только он ее не сознавал. Религия кажется ему мистицизмом.

Сергеенко спросил Л. Н., помнит ли Муромцева.

Л. Н.: Помню. Сколько было ему лет?

Больше Л. Н. о Муромцеве не говорил.

Шахматы и разговор до 11 ч. о Мопассане, об Antoine le Guérisseur, о Тютчеве и др. Я проспал, устал с больными.

Л. Н. пожелал из библиотеки «Une vie» Мопассана и «Философию общего дела» Федорова1. Первой книги не оказалось, кто-нибудь взял ее и не возвратил. Л. Н. попросил П. А. Сергеенко прислать ему «Une vie», а меня достать из библиотеки рассказы Мопассана. Я принес книжку рассказов, озаглавленную «Les sœurs Rondoli»2 (эту Л. Н. скоро прочел и вернул; об иллюстрации на обложке заметил, как хорошо изображено лицо матери) и «Le colporteur»4* 3.

6 октября. Л. Н. с понедельника (после припадков в обмороке 4 октября) молчалив, сосредоточен. Вид у него плохой, изнуренный.

Сегодня вечером были: Ф. А. Страхов с дочерью, М. В. Булыгин, П. А. Буланже. Разговор об авиаторе, летевшем через Атлантический океан1.

Л. Н.: Галкам, птицам, свойственно летать, а людям свойственно разумно жить, а они хотят плохо жить и летать. Летать, как галки, они не будут, а разум уж совсем потеряют.

Л. Н.: Мужики какие письма пишут! Такое хорошее, серьезное отношение к жизни.

Буланже заметил, что при работе приходят разумные мысли.

Л. Н.

Буланже рассказал про вероучение измаилитян (магометан): все люди — братья, во всех есть добро. Надо уметь понять и полюбить то, как верит другой человек, потому что каждый имеет бога. Эта секта (с VII века) стала быстро распространяться, ее преследовали.

Л. Н. (о книге «Antoine le Guérisseur»): Очень хороша; как может рабочий писать таким немного напыщенным тоном? Но сущность очень глубока, одна, вечна. Разумеется, это такая книжка — никто на нее внимания не обратил.

Историю отказа Кудрина пересказал Булыгин:

— Есть известный прогресс со стороны властей. Они против прежнего стали более мягки к отказывающимся.

Л. Н. (о французской книге о бабизме, которую получил месяц тому назад): Она суха, но исторические данные верны.

Л. Н.: Удивительно, как накрывается истина чудесами, обрядностями!

О самоубийствах. М. В. Булыгин говорил, что в последнее время, по газетам, часты такие мотивы (в оставленных письмах): нет смысла жить в этой бессмыслице, в этом сумасшедшем доме. О семейных неурядицах там не говорится.

Л. Н.: Все происходит от того, что решено, что религии не должно быть, что Дарвин сказал... Как потом не летать?

Л. Н.: В брайановском «The Commoner» (еженедельнике) статья о том, что улучшение совершится только внутренним прогрессом. Что теперь совершается правительством, это мне, старому человеку, так видно, что оно — шайка грабителей; это ужасающее воровство, солдатство... Я читал сегодня заметку, как газеты обманывают людей.

Буланже: Овсянниковские мужики хотят выписать книгу, о которой большие объявления в газетах — о магнетизме, как влиять на людей, как быть богатым. Цена 50 рублей. (Мне надо было им разъяснять, чтобы не покупали ее.)

Еще Буланже говорил, сколько объявлений «Ясной Поляны» и какие ловушки употребляет издатель ее, чтобы уверить публику, что это издание Л. Н-ча2«Устал», — и ушел в кабинет.

Булыгин говорил, как народ произносит слова «оратор», «экспроприатор», «аграрные беспорядки»: «оратель», «экспроприятель», «ограбные беспорядки». Булыгин вспомнил, как на суде по «ограбным» беспорядкам на вопрос председателя, как могли поддаться провокаторам, крестьянин ответил: «Ваше превосходительство, как не поддаться: оратели сменные, а мы одни и те же».

Л. Н. говорил о полученной книге «L’Eglise romaine dans l’Amérique latine»3, что там читал о католицизме в Мексике. Л. Н. дал мне просмотреть эту книгу и при этом добавил:

— Ничего нового. C’est enfoncer la porte ouverte5*. Пишет враг католицизма, указывает на грехи католицизма.

6*Л. Н. говорил, что католицизм держится преданием. Далее говорил о том, как мы, христиане европейские, носимся со своей жизнью, забываем про американскую, китайскую. А о вопросах человеческих судить можно, имея в виду все человечество.

7 октября. Утром спросил Л. Н-ча о здоровье.

Л. Н.: Все желудок, печень болит. Тут вы ничего не знаете. Софья Андреевна все знает, как вылечить сразу, вы ничего не знаете.

Л. Н. сегодня сел на лошадь, ездил с конюхом Филькой. Вернулся уставший. (Я вчера, сегодня очень занят больными.). Здесь М. А. Шмидт.

За обедом Л. Н. говорил о новой книге Страхова «Искание истины»:

— Прекрасная книга, и никто о ней не отозвался, только одна вятская газета, что бумага хороша.

Л. Н., обращаясь к Марии Александровне, начал:

— Читал Шопенгауэра...

Софья Андреевна перебила. Л. Н., не досказав, что хотел, только сказал:

— Он к вашей сестре (т. е. к женщинам) очень жесток.

Вечером был Чертков (первый раз после почти трех месяцев перерыва). Вчера Александра Львовна ездила приглашать его, и Л. Н. еще вчера ждал его1. Чертков написал письмо, что еще не решил про какие-то условия2. Л. Н. беседовал об этом со Страховым, и сказал ему, что Черткову надо бы проще отнестись к этому.

Чертков очень был хорош. Пробыл с полчаса, с 8 до 8.30. Софья Андреевна была взволнована этим приездом и вышла, потом, пройдя в залу, недоверчиво поглядывала на Л. Н., потом поспала до 10-ти. Встав, жаловалась на нездоровье и была недовольна возможностью новых частых посещений Черткова (она вчера просила его через Александру Львовну бывать у них пореже). Я просил Сергея Львовича, когда он был здесь в последний раз, почаще приезжать, чтобы поддерживать умиротворенное состояние Софьи Андреевны. Он приедет через неделю, а недели через две — Сухотины (они ради этого поторопятся). Татьяна Львовна, уезжая, сказала, что она послезавтра пришлет Михаила Сергеевича.

: Он убежит. Теперь у нас никто не гостит. Но Софья Андреевна обещала, что она не будет тревожить Льва Николаевича.

Разговорились про двух детей Николаевых. Л. Н. вспомнил слова Николаева: «Они впереди меня идут, меня за собой тащат». И Л. Н. рассказывал про них, как они, участвуя в рабочей деревенской жизни, приобрели много серьезных знаний. Знают, как сапоги валять. «Ты бы им (вальщикам), — сказал Валек Роману, — снес книг». Роман: «Им некогда читать, они после валяния плотничают». Л. Н. объяснил им, что чтение «Робинзона» тем хорошо, что увидишь, с каким трудом вещи добываются, оценишь труд. Роман ответил ему, что он «Робинзона» читал, но судил не с этой точки зрения...

— Ах, гимназия, гимназия, — продолжал Л. Н. — И самое пагубное — это товарищество! Ох! Нынче Шопенгауэра читал, он в гимназии был и вышел оттуда.

Разошлись перед 11-ю.

8 октября. Утром в 7 ч. уехали Мария Александровна и Татьяна Львовна. Л. Н-чу лучше. Ел яблоко. Ездили верхом к Бабурину через Засеку, между шоссе и просекой, к станции и по железнодорожному пути. Поднимались на ужасную кручу. Л. Н. на Делире взобрался легко, я же хватался за сучья деревьев и помогал лошади.

За обедом Л. Н. говорил о книге П. П. Николаева:

— Он озаглавил ее «Понятие о боге», а оно — «Понятие о смысле жизни». Это изложение всей религиозной философии и критика всех философий. Изложение точное и добросовестное.

Вечером за чаем Л. Н. говорил опять о книге П. П. Николаева:

— Утром мне все нравилось, а теперь нахожу недостатки. Николаев все слишком широко берет.

Александра Львовна говорила о потребительской лавке, которую думает устроить в Ясной, потому что здешний лавочник обвешивает и мешает муку с чечевицей, подсолнечное масло продает мутное. Сегодня она беседовала по этому поводу с Тарасом Фокановым. Л. Н. слушал и переспрашивал ее — кажется, сочувствовал.

Вечером в доме тихо, «заспанно». Л. Н. читал «Понятие о боге». Он спрашивал про последнюю версию Предисловия к «Пути жизни», которая должна быть у Горбунова1.

— Он мне нужен, а его нет, — сказал Л. Н. — Должно быть, скоро приедет.

Софья Андреевна: Я перечитывала «Конец века». Там три раза призывание к неповиновению властям, к анархии. Не знаю, печатать ли в Полном издании сочинений или нет?2

Сегодня, судя по намеку Софьи Андреевны, опять произошло столкновение. Л. Н. очень волновался. Софья Андреевна в злобном состоянии, но сдерживает себя.

За чаем Л. Н., Софья Андреевна и я. Л. Н. читал «Новое время». Сначала говорил, а потом прочел вслух отрывок из статьи о хулиганах в Петербурге3.

Л. Н.: Хулиганы — это ужасно. (В ночь с 3 на 4 октября шестнадцать нападений — три смерти, с 4 на 5-е тринадцать нападений. Нападающие скрываются.)

Софья Андреевна— подкупленные городовые, что ли?

Л. Н.: Просто отчаянных людей много.

Софья Андреевна: Их стрелять, как волков, надо. Конечно, они больше нападают на женщин, потому что у тех нет револьверов.

Софья Андреевна записывала и укладывала книги в шкафы. Сербская академия выбрала Л. Н. членом и потому посылает свои издания4. И других славянских книг присылают довольно много, всех их в четыре-пять раз больше, чем немецких.

Софья Андреевна: Куда их вписывать?

Я посоветовал отдельный каталог и отдельные полки.

Софья Андреевна: Кто их будет читать? Они никому не нужны, их просто жечь надо. — И Софья Андреевна решила класть их не в шкафы, а на открытую полку (№ 3).

9 октября. С Л. Н. ездил полем в Бабурино. Сухая, ясная погода. Л. Н. спрашивал старосту джонсовского имения, не сдадут ли Страховым квартиру на зиму. Потом лесом, Засекой через железнодорожное полотно и через шоссе — домой. Л. Н. хорошо сокращал дорогу. Но про самую дальнюю дорогу к Дёминке несколько раз спрашивал встречных.

— Хорошо проехались, — сказал Л. Н.

Перед прогулкой верхом Л. Н. сходил в народную библиотеку. За обедом Александра Львовна спросила его о библиотеке и сказала, что читают больше дребедень, и согласен ли он с этим.

Л. Н.: Да, дребедень; мои книги много читают.

Библиотекарша просила Софью Андреевну, чтобы дала другой экземпляр сочинений Л. Н.

Софья Андреевна: Дам. Есть экземпляр с дефектами.

Вчера Л. Н. писал статью чешским социалистам, сегодня два письма (Шпигановичу и еще кому-то)1.

«Исторического вестника», «Вестника Европы», «Русского богатства». Вышел в 10.30, поел арбуза, выпил чаю, посмотрел книги, которые Софья Андреевна записывает в библиотечный каталог, и в 10.50 ушел к себе.

Сегодня очень тихо — никаких гостей. Софья Андреевна и (по ее словам) Л. Н. были этим очень довольны. Говорила, что чувствуют нервную усталость после припадка (Л. Н-ча 3 октября) и желателен покой.

10 октября. Приехала сноха Софья Николаевна с пятилетней дочкой Верочкой. Вечером — Наживин1, Буланже. Софья Андреевна, как и вчера, опять надоедала Л. Н. После полудня Л. Н. гулял.

За завтраком Л. Н. беседовал о статье Лозинского в «Вегетарианском обозрении»2:

— Прекрасная статья, сочувствует вегетарианству, но прежде всего надо перестать жить так, как живем, т. е. жизнью, основанной на поедании людей.

После завтрака, когда Верочка поцеловала бабушку, подошла поцеловать дедушку7*, он, шутя, сказал: «Я ни в чем не виноват».

О новом номере анархистского журнал Арманда «L’Ère Nouvelle»3 Л. Н. сказал:

— Номер интересный, но мне статьи Арманда совсем не нравятся.

Наживин: Арманд многословен и любит выражаться по-ученому, чего я не переношу.

Л. Н.: Удивительно искание условий, при которых можно осуществить все, — сказал Л. Н. об общинах. — Дело не в использовании педантических правил, а в направлении (действием не вредить другим).

Л. Н. заговорил о Кудрине и вспомнил из его рассказа, что он говорил с офицером, доказывающим, что войны прекратятся вследствие усовершенствования орудий убийства, а Кудрин утверждал, что они прекратятся скорее вследствие отказов от военной службы.

— Единственное, чего не одобряю в его рассказе, — сказал Л. Н., — это то, что он делал, то, что сделал во имя последствий, а не потому что не мог этого не сделать.

8*Софья Николаевна рассказала мне, что Л. Н., беседуя с ней 11 октября, интересовался детьми. «Входил в их положение, спрашивал о их жизни и семейном положении. Говорил, что те из Толстых, кто победнее прожили жизнь, лучше, чем его семья, стояли на своих ногах, должны были трудиться». Потом Л. Н. спросил меня, — продолжала Софья Николаевна: «Как Софья Андреевна?» — «Мне кажется, она спокойнее, будет перелом», — сказала я. — «Да, перелом близок», — ответил Л. Н. При этом усмехнулся, должно быть подразумевая под переломом свой близкий уход. Тут я стала говорить Л. Н.: «Ведь если вспомнить, как Софья Андреевна увлекалась периодически то платьями, то музыкой...» — «Нет, тут не в этом дело». — «Я думала, что Лев Николаевич не хотел, чтобы я осуждала Софью Андреевну». Л. Н. рассказал ей о своем положении. Гнет был на него с обеих сторон: со стороны Софьи Андреевны и друзей9*.

Конец беседы Л. Н. с Наживиным:

— Всякое участие в политической деятельности совершенно не нужно. Единый налог — уступка нашей слабости. Когда вам предлагают виселицы, тогда гораздо лучше социализм, а когда предлагают вам социализм, тогда гораздо лучше единый налог (по Генри Джорджу). Это степени. Если мы знаем, что царство божие внутри нас, то, чем больше моя жизнь будет поставлена на это, тем больше будет воздействие мое. Не знаю как, но тем более оно будет благотворнее. Ведь тут самое простое рассуждение, что внешние условия жизни изменить не в моей власти, а себя изменить — в моей власти, а моим мерзостям конца нет; мне 80 лет, и я только теперь начинаю исправлять себя чуть-чуть.

: Нам кажется, что, если откажемся от податей, от военной службы, устроимся по Генри Джорджу, то сделается что-то важное, установится справедливая, хорошая жизнь (свобода, равенство). А мне кажется, это и будет царство божие.

Л. Н.: Если я только все мои силы направлю на то, что в моей власти, буду домогаться этого блага, как будет прекрасно!

11 октября. Верхом с Л. Н. по незнакомой просеке к Лихвинской железной дороге. Делир, день перестояв, играл; поэтому четыре версты ехали рысью.

Вечером Л. Н. приятно беседовал в кабинете и зале с Наживиным, который должен был ночью уехать. На станции Засека его дожидалась жена Лебрена, посетившая Марию Александровну и не пожелавшая беспокоить Л. Н.

Сегодня Софья Андреевна опять взволнована. Ходила в Елочки. Вернулся Булгаков от Булыгиных и Буткевичей.

10*Наживин говорил о своем неутешном горе (умерла их четырехлетняя девочка1).

Софья Андреевна рассказала: когда в 1895 г. умер Ванечка, Л. Н. опустился на диван и сказал: «Безвыходное положение, потому что я думал, что это единственный ребенок, который будет продолжать мое дело на земле».

Л. Н.: Тяжелее смерти ребенка ничего нет. Какая там виселица!

Софья Андреевна: Дети — мечта, какая не сбывается.

Беседа Л. Н. с Наживиным о писателях:

— Пушкин удивителен. Молодой человек — какая серьезность. Гоголь, Достоевский, Тютчев. Теперь что́ из русской литературы стало! Все эти... Сологубы... Это от французской литературы можно было бы ожидать, но от русской — никак.

Наживин: «Ничего не вырабатывается!» — 500 рублей за лист вырабатывается.

Л. Н.: Я думаю, что́ теперь есть в литературе? Как был натурализм в гоголевское время после карамзинской напыщенности. Что теперь вносится?

Наживин

Л. Н.: Вы — молодой человек, скажите, что там находится нового? Я не могу разобраться. Что? Такое сомнение по отношению ко всему, разрушение авторитетов.

Наживин: Разрушение буржуазной морали.

Л. Н.: Разрушать буржуазную нравственность, которая говорит, что можно обижать людей и вместе с тем ходить в церковь.

Наживин: Они ее не разрушают. Они так же живут, получая 500 рублей за лист.

Булгаков: По содержанию ничего нового нельзя указать. Чтобы они учили жизни, этого нельзя сказать. Но у них есть таланты.

Л. Н.: У кого?

Булгаков: Я назвал бы Арцыбашева, Куприна, обладающих талантом, но небольшим. Андреев не обладает талантом.

Л. Н.: Он затрагивает какие-то вопросы, которые он сам не понимает. И всякое искусство не терпит посредственности, а поэзия совсем не терпит.

Наживин: Бальмонт — это не русская литература.

Потом Наживин спросил о Кнуте Гамсуне, которого теперь рекламирует

«Нива» и другая периодическая печать, почему он распространяется в России2. Он очень посредственный писатель. Единственная вещь у него, которая заслуживает внимания, — «Пан»: современный человек среди природы. А его романы — любовные поединки. Раньше этого не было, чтобы в три дня писатель стал знаменитым и в три дня терял знаменитость. И Наживин привел примеры.

Л. Н. (обращаясь к Булгакову): Это еще ничего, а нам в письмах пишут: «У меня есть гений, талант, и я боюсь, что они пропадут напрасно». Это неудивительно, такие гонорары... — проповедь, учить труду; я думаю, он не может быть вознагражден.

Булгаков: А как же будет учитель жить?

Л. Н.: Работать будет, вот наша Маша (Л. Н. намекал на Марию Александровну? Или на Марию Львовну?)... Как только вознаграждение денежное, так это гадость... Аферисты будут писать: «Я знаю, как тебе быть счастливой, как тебе освободиться от твоих бед, дай мне двугривенный, иначе не скажу».

11*Наживин рассказал об общине Кринице, основанной Еропкиным. Там воспитывалось молодое поколение в труде. За все время от основания прошло через нее, говорят, 2000 человек. Криница теперь — трудовая артель.

Л. Н. спросил Наживина, готовящегося переселиться с Кавказа:

— Так у вас планы уходить в Россию?

Наживин: Да, и в настоящее хозяйство, в уфимский чернозем, в башкирские земли. Там вымирает народ.

Разговор коснулся хлыстов. Им хочется как можно скорее распространить свое учение, вместо того, чтобы над собой работать.

Потом, насколько помню, говорил Наживин о своем больном месте, о смерти дочки, церковных похоронах и оправдывал их.

Л. Н.: Это пристрастие к внешним формам.

Наживин сказал, что хочется торжественной обстановки, дать удовлетворение своему чувству.

Л. Н.: Это маленькая подробность — вроде, с какими подметками носить сапоги.

Наживин: Хочется как-нибудь его выразить.

Л. Н.: Это такая подробность житейская, которая не имеет ничего общего с религией. Это некоторое приличие.

Наживин

Л. Н.: Кому она нужна, пусть считается. Я ее перерос.

Наживин: Я — нет.

Л. Н.: Религия есть установление своего отношения к миру и вытекающих из него обязанностей. Говорить о том, как поступить после смерти ребенка, — это из приличия, это не имеет никакого религиозного значения. Это примеры маленькие. Это неглубоко. Это как дробина какая-нибудь попала в плотину — и утечет вся вода... Пусть лучше моих детей собаки съедят — это не беда, а беда если попы будут кадить. Я учить других не могу. Каждый пусть для себя соображает. Если я верю в матушку царицу небесную, она меня только отдалит (от религии).

12*Были Молочников, Белинький, Гольденвейзер.

Л. Н.: Чем слабее вера, тем сильнее желание ее распространения.

Л. Н. о полученной книге о Poetry4 говорил, что если бы житель Марса попал на землю и видел закабаление земли не работающими на ней и спросили бы его, какое может быть тут искусство и наука, он, не заглядывая, сказал бы, что искусство и наука здесь чепуха, какие они и есть.

Л. Н. сегодня поправлял статью о Гроте.

Л. Н.: Возмутительно для меня то, что какой-то господин, который попал в министры, перевертывает жизнь целого народа, вообще вмешательство это...

Кто-то: С разными наделами переселяют на хутора5.

Л. Н.: Если это невыгодно, они (крестьяне) сами избавятся.

Кто-то: Малороссия не знает общины, там подворные владения.

Л. Н.: Мой аргумент, который я говорю крестьянам: веник не переломишь, а по прутику все переломаешь.

Я вошел в кабинет доложить о найденной в библиотеке книге для Л. Н.

Л. Н. приветствовал меня французской пословицей: «Говорят о солнце, а видят его лучи...»13* — и оставил меня.

Наживин рассказал Л. Н. о стариках-евреях (рабочих), какие они приятные, и о семьях еврейских, об огромной семье еврейской, в черте оседлости, как она представляет одно целое.

Л. Н. заметил, что у евреев большой ум и религиозное чувство.

Я на это сказал, что я религиозности как раз не нахожу у евреев. И спросил, у кого ее Л. Н. находит. Ни те раввины, которые ему пишут, не имеют ее, ни другие евреи, пишущие Л. Н.

Л. Н. спросил, работают ли (евреи) на земле.

Наживин: Нет. В черте оседлости не позволяют евреям жить в деревнях.

Л. Н. рассказал, что получил от казака письмо ругательное по поводу своего письма о черте оседлости6.

12 октября. Л. Н. ездил верхом с Булгаковым на Косую Гору встречать Александру Львовну, которая возвращалась из Тулы.

Вечером она с Варварой Михайловной ходила к Тарасу объяснять цель и устройство потребительской лавки1.

Л. Н.: Что Тарас?

Александра Львовна: Ничего, очень доволен.

Л. Н. говорил о кооперации и как она после революции стала развиваться.

Л. Н.: Кооперация тем хороша, что вводит людей в общение.

Л. Н. принес в залу новые октябрьские книги журналов.

Л. Н.: В «Русском богатстве» статья Краснова о Ходынке, которую я рекомендовал редакции, очень плоха. Жалею, что рекомендовал ее2.

Александра Львовна рассказала, что крестьяне Ясной Поляны отказываются от ночлежного дома. «Нет, мы накормим прохожих, дадим ночлег поодиночке и отпустим с богом. А то в ночлежном доме они соберутся в кучу, будут пьянствовать и сожгут деревню».

Л. Н.: Это очень понятно, что крестьяне отказываются.

сочинений Черткову. Она спросила об этом Л. Н. Он сказал, что нет, но она ему не верит; может быть, не завещание написал, а письмо. «Мне не жалко, что они мне не достанутся, — говорила Софья Андреевна, — а то, что сыновей (Илью, Андрея и Михаила) огорчит. Они и будут добиваться отмены у государя; его легко будет добиться, т. к. можно будет доказать, что Чертков на него действовал посредством внушения».

Софья Андреевна об этом говорила сегодня и Л. Н-чу, укоряла его, что дневники ей не отдал, что А. П. Сергеенко читал их, а она нет, так ли она зла, как он пишет в дневниках? «Я тебя удержала от двух дел: от войны турецкой в 1876 году, когда ты хотел идти и говорил, что все порядочные люди пошли3, и от учреждения винокуренного завода с Бибиковым. Вот что ты делал»4.

Л. Н.: Мало ли (что я делал)... я и в штаны делал, когда не понимал14*.

Софья Андреевна и за обедом говорила про завещание Л. Н-чем издания Черткову. Александра Львовна останавливала ее, говоря, что ей тяжело слушать о распоряжениях на случай смерти родителей. Но Софья Андреевна, не останавливаясь, говорила и говорила о завещании и о том, что ее сыновья останутся нищими.

За столом сидели: Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна и я. Л. Н. еще не проснулся. Булгаков ушел собираться в Москву — выписываться из университета, прочесть студентам свой доклад о вреде образования (посещения университета и т. д.) и проститься с матерью, приехавшей из Томска. Ему после увольнения из университета предстоит военная служба, и он намерен отказаться.

Наживин вчера говорил мне, что узнал от Анны Константиновны, что высылку Черткова устроил Андрей Львович. Разошлись в 10 ч. Л. Н. не выходил до 11-ти. Я проспал.

13 октября. Сегодня Софья Андреевна проболталась Варваре Михайловне, а вчера Л. Н-чу, что она имеет достоверные сведения о завещании. Узнала это, во-первых, по намеку Татьяны Львовны, а во-вторых, из «записника» Л. Н., который она отыскала в его сапоге и, не признаваясь в этом Л. Н., прочла и держит до сих пор. Она не находит нужным говорить об этом Л. Н. и о том, что присвоила дневник. Л. Н. искал его везде. В-третьих, вероятно, узнала от Бирюкова. Так предполагает Александра Львовна. Ни Варвара Михайловна, ни Л. Н. вчера не проговорились ей о завещании. Софья Андреевна рассказала, что Л. Н. первоначально хотел, чтобы все дети знали о завещании; позднее же решил, что только Саша должна о нем знать. Подробности Саша никому, кроме Бирюкова, не сообщала.

Варвара Михайловна и Л. Н. вчера не дали себя обмануть, но держались так, как будто, действительно, так и есть. Сегодня Софья Андреевна рассказала Феокритовой, что, наверное, Л. Н-чу дали подписать завещание, когда он был в послеобморочном состоянии. Софья Андреевна при этом сказала: «Они (Душан Петрович и Григорий Михайлович) могут показать, что в таком состоянии Л. Н. не мог написать завещания». Софья Андреевна еще говорила Варваре Михайловне: «Как мне быть спокойной, сознавая, что, умри Л. Н., издание не останется в моих руках. Это (т. е. завещание) меня гложет». Александра Львовна не нашла спокойной минутки, чтобы сообщить об этом Л. Н., и просила меня все передать ему во время прогулки верхом. Л. Н. выслушал спокойно и даже, как мне показалось, с доброй улыбкой сожаления о Софье Андреевне.

Вечером я спросил Л. Н. про его статью о социализме, которую он пишет для чешских народных социалистов.

Л. Н.: Все пишу, разрастается; Саша ее второй раз переписала. Записал в дневник, вас осудил, что напрасно пишу ее.

Я принес к чаю «Начальную физику» Цингера1. Л. Н. заметил ее и стал читать. Больше получаса читал. Потом закрыл и отдал мне со словами: «Ничего интересного нет». Спрашивал о Цингере, кто он такой. Софья Андреевна ему отвечала.

Когда Л. Н. раздевался, я попросил его подписать «Круг чтения», Андрей Львович вторично просил об этом для кого-то.

Л. Н.: Сказал бы, кому... не надо... мне, по крайней мере, нежелательно это, простите.

И Л. Н. не подписал. Также не подписал М. А. Стаховичу, когда он сам лично просил для одной дамы.

— читал со мной, потом пришла Софья Андреевна. В 11 ч. ушел спать.

14 октября. Софья Андреевна написала Л. Н. письмо, в котором упрекает его за то, что он не завещает издательских прав семье1. Сегодня говорила о том, что она написала завещание относительно своих мемуаров «История моей жизни», приблизительно такое, чтобы издать их через 20 лет после ее смерти, чтобы всякий свободно ими пользовался, только чтоб они никогда не были уничтожены. Из детей не допускать к ним Сашу. Об этом она сказала Варваре Михайловне и ей дала переписать это завещание2.

Л. Н. сегодня опять переделывал статью о социализме и сказал о ней Александре Львовне с оговоркой:

— Пустяковая статья. Я ее начал и... кончу, Душану надо сделать удовольствие.

Софья Андреевна, когда вошла в зал, а там был Л. Н., подняла голову, сделала страдальческое и величаво презирающее Л. Н. лицо.

Варвара Михайловна мне говорила, что Л. Н. рассказал Александре Львовне, что Софья Андреевна сегодня стояла перед ним на коленях, целовала руки и умоляла завещать авторские права семье3. А Л. Н. ей ответил: «Полно, полно!»

Я сегодня на прогулке верхом, думая о поведении Софьи Андреевны 24 июня, пришел к заключению, что и ревности к Черткову в действительности не было и нет. Софья Андреевна ее показывала, чтобы добиться удержания его вдали от Л. Н., т. е. чтобы Чертков не имел влияния на Л. Н.; она ведь влиянию Черткова приписывает, что Л. Н. хочет дать свои сочинения в общее пользование.

Сегодня поехали в 2 ч. Л. Н. был плох, очень бледен, губы не слушались его (шепелявил), я боялся обморока и ехал за ним вплотную. Но через полверсты Л. Н. стал бодрее, выехали на будку железнодорожную в лесу Засеки, а оттуда отводом и просекой на Медвежьи казармы. Через ручеек в поводу проводили лошадей.

Л. Н. вчера говорил о письме, которое получил4. Это был проект замены кириллицы латинским шрифтом. Л. Н. с этим согласен.

За обедом Горбунов говорил о подавлении стачки французских железнодорожников министром-президентом, бывшим социалистом Брианом. Прекратили стачку тем, что железнодорожные рабочие были призваны к отбыванию военной службы.

Л. Н.: Тут солдаты оказались солдатами и изнутри...... 15* Власть может поддерживаться только насилием, с чем революция борется. Власть, по существу, — насилие...16*Был Горбунов. Всего провел около четырех дней.

Л. Н. сейчас читал Достоевского («Братья Карамазовы»)5:

— Отвратителен. С художественной стороны хороши описания, но есть какая-то ирония не у места. В разговорах же героев — это сам Достоевский говорит. Ах, нехорошо, нехорошо! Тут семинарист и игумен, Иван Карамазов тоже, тем же языком говорят. Однако меня поразило, что он высоко ценится. Эти религиозные вопросы, самые глубокие в духовной жизни — они публикой ценятся. Я строг к нему именно в том, в чем я каюсь, — в чисто художественном отношении. Но его оценили за религиозную сторону — это духовная борьба, которая сильна в Достоевском. Я как раз читаю художника (французского писателя), в котором никакого (религиозного) содержания6. Но художественное не терпит посредственности; тут нужно, чтобы это было такое, чтобы читатель перенесся в это, переживал то, что автор.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1910 г. Октябрь

ТОЛСТОЙ

Крекшино, 5—18 сентября 1909 г.

Фотография В. Г. Черткова с дарственной надписью Толстого Маковицкому: «Милому Душану
от благодарного друга Льва Толстого. Ок. 1910».

«Matice Slovenska» (г. Мартин)

«Сегодня обрадовала меня Александра Львовна подарком... — новым портретом Л. Н. с его
подписью». — Запись от 26 октября 1910 г.

Л. Н. вспомнил, что в газетах пишут про писательский юбилей Боборыкина, и спросил про него7.

Горбунов: Боборыкин — старый веселый малый.

Л. Н.: Мне хотелось бы приятное для него сделать.

Горбунов: Он ничего... и пакостей за ним никаких, но ужасно легкомысленный.

Л. Н.: Но придумайте телеграмму — или промолчать, как о Муромцеве8.

Горбунов: Он легкомысленным остался.

Л. Н. рассказал про письмо к нему Чуковского. Просит на одном листке написать против смертной казни.

— Хочу переработать все в одну, выбрать самое лучшее9.

В газетах П. А. Сергеенко перепечатывает некоторые письма из своей книги, которая должна через недели две появиться: «Письма Л. Н. Толстого. 1848—1910». Л. Н. прочел в газетах свои письма, писанные брату Сергею из Севастополя, и о них сказал:

— Читал я свои письма. Постыдно. Патриотизм. Крупные опечатки10.

17*15 октября. Были М. А. Стахович, С. О. Серополко, П. Д. Долгоруков. Долгоруков и Серополко приехали из-за яснополянской народной библиотеки, содержащейся Московским обществом грамотности.

По поводу разговора о ночлежном доме в Ясной Поляне, который хочет устроить Чертков из денег, собираемых «Вестником Европы», где появились «Три дня в деревне», Л. Н. сказал:

— Это (учреждение ночлежного дома) едва ли состоится, так как этим крестьяне недовольны.

Верхами поехали за Грумант. Л. Н. хотел к Чертковым, но вспомнил, что забыл сказать Софье Андреевне, и не поехал к ним. Я сказал Л. Н., что все более убеждаюсь, что у Софьи Андреевны нет душевной болезни, а все притворство.

Л. Н.: И то и другое. Я ей18* сказал, что ничего не отвечу. Истеричности теперь нет.

Мы ехали около источников. Л. Н. приостановил лошадь, дождался меня и сказал, показав на это место снизу вверх:

— Детские воспоминания. Тут был сад, домики и скотный двор. Сюда делали parties de plaisir19*. Вода ключевая, считалась хорошей. Отсюда возили воду в дом яснополянский еще когда вышла замуж Софья Андреевна; тогда было в Угрюмах всего три крестьянских двора, теперь 18.

Л. Н. просматривал около 300 книжечек разных издательств одно-, десятикопеечных, лубочных и народных, отобранных, присланных яснополянской Народной библиотеке. Л. Н. любовался ими и количеством хороших книг среди них.

Л. Н.: <Или> издания «Посредника», религиозно-нравственные, или озлобленность (революционность)... Надо барышне (библиотекарше) сказать, чтобы выдавать преимущественно «посредничьи». Они просят книг «для души»? Надо бы нам устроить такие библиотеки трех-, пяти-, пятнадцати-, пятидесятирублевые, дальше идти некуда.

Серополко: Есть такие павленковские библиотеки.

Л. Н. просил прислать их каталог. Он бы в нем отметил.

Серополко: Павленков все книги, которые после него остались, завещал библиотекам. Это был редкий тип издателя, идейного, преданного своему делу. 200 биографий замечательных людей издал.

Л. Н.: Часть школьного образования переходит в область книгочтения. И это хорошо. Когда ищут ответа на вопрос, который зародился, тогда это дельно.

внятно, понятно, у них это имело успех. Надо вовлечь их в беседу в сельскохозяйственных чтениях.

Горбунов: У меня лежит письмо крестьянина о «посредничьем сельскохозяйственном календаре»1. Пишет о нем: «Он мне после Евангелия самая нужная книжка».

Л. Н. (в какой связи?): Кто-то недавно говорил о том, что у Никодима в апокрифическом Евангелии есть хорошие вещи, а у Луки есть плохие. — Потом (в какой связи?) Л. Н. говорил, что Конфуций — это Христос, Мэн-цзи — это Павел, а Ми-ти — это Иоанн.

— А Лао-тзе? — спросил кто-то.

Л. Н. говорил еще, что это странное явление, что в то время были почти одновременно такие большие учителя (Будда, Конфуций, Лао-тзе).

Разговор происходил сперва в столовой, затем в гостиной, куда Л. Н. ушел и где показывал книгу Моода (английскую биографию Толстого) и разные письма. В столовой он сам себя не слышал — мало того, у него должны были разболеться уши и голова — так громко, визгливо трещала без умолку Софья Андреевна. Она была сегодня в исступлении азарта. Страшный вечер был этот! Она и Л. Н. сидели за чаем на тех местах, где сидят за обедом, справа от Л. Н. сидел Стахович; к нему больше обращалась Софья Андреевна, кричала через голову Л. Н., как если бы его и не было, как если бы место, занятое им, было пустое пространство. А о чем только не говорила! Тяжело было слушать. Например, говорила о том, что̀ будет в случае его смерти.

Л. Н. был убит, смущен.

16 октября. Присылали за мной к Анне Константиновне, у нее невралгия глаза. Софья Андреевна сказала, что она притворяется, чтобы вызвать Л. Н. на посещение. Л. Н. на это заметил, что и так собирается и сегодня поедет к Чертковым. В ответ Софья Андреевна убежала из залы, затем из дому, громко хлопнув дверью. Через минуту вернулась и попросила Л. Н. на минутку в ремингтонную и просила его не ездить к Чертковым. Л. Н. ей не дал обещания не ехать, и она, сбежав по лестнице, пропала.

Л. Н. и я поехали верхом по направлению к купальне. С половины дороги Л. Н. послал меня сказать Софье Андреевне, что он решил не ездить к Чертковым. Но Софья Андреевна ушла. Мы сделали большой круг, на шоссе, на Лихвинскую дорогу — 16 верст. Л. Н. говорил по дороге:

— Это испытание, она жалка, другим осуждать ее легко. Когда связан с ней... я не могу.

Я сказал Л. Н., что Софья Андреевна доигрывает роль, взятую на себя, как лгавший продолжает лгать, и что это ей самой трудно. И что ей будет скорее облегчение, если Л. Н. перестанет считаться с ее притворством (сегодня особенно ясным). Л. Н. ответил, что он знает это, но... «Я не могу». Л. Н. говорит, что думает утром в 7 ч. (с Ильей Васильевичем) уехать в Кочеты; что он уже три или четыре месяца не работает.

Вернувшись, Софью Андреевну не нашли дома. В 6 ч. искали с фонарями и нашли в саду. Она притворилась не знающей, где была, что делала, но вскоре рассказала, что ходила в Телятинки, говорила с А. П. Сергеенко. Полулежала одетой на кровати и никуда не выходила. Л. Н. просил, чтобы пошли ее проведать Александра Львовна, Варвара Михайловна и я. Софья Андреевна жалела себя и говорила, что только она начала успокаиваться, как Л. Н. захотел ехать к Чертковым (а сама ему последние недели и на днях опять и опять говорила, чтобы съездил). Что она этого не перенесет — или покончит с собой или уедет.

Л. Н. не выходил из кабинета до 10.20. С Александрой Львовной об утреннем отъезде, Софья Андреевна еще несколько раз входила и затем присмирела. После 10.30 пошел Л. Н. к ней. Потом опять сцена. Л. Н. не выдержал и кричал.

Л. Н. (вечером

Л. Н. с Горбуновым говорил о своей статье о социализме и пацифистах. Он говорил, что пропаганда социализма закрывает самый существенный вопрос и что человек, который будет говорить о стачках, будет жить все же капиталистически, и что он должен поставить вопрос иначе или чем-нибудь его заслонить.

Л. Н. прочел французскую книжечку о движении мира в Японии. Они за мир, но Япония имеет таких соседей, что они не могут не увеличивать вооружения и т. д.

Горбунов о своих судебных делах:

— Меня судят за три группы преступлений (за издание книг): 1) по вопросу земельному (Спенсер — «Право собственности на землю». Генри Джордж — «Не укради», «Письмо Л. Н. Толстого о земле к крестьянину»); 2) по вопросу религиозному (Евангелие); 3) по вопросу насилия («Мой брат», «Мошка-солдат»1).

Л. Н.: Это самые заслуги.

17 октября. Утром в 9 ч. Л. Н., умытый, в халате, сидел на кровати и прочесывал бороду.

Л. Н.: Нехорошо себя чувствую: желудок, печень. Вы мне вчера говорили про припадки, ведь в них могу кончиться. Ведь так бывает? Их надо опять ожидать? Не знаете? Надо хорошо умирать, готовиться к смерти, я так и думал, но так как смерть может наступить в беспамятном состоянии (когда нельзя будет хорошо умирать), то надо теперь всегда готовиться умирать.

Я ответил, что в таких припадках люди очень, очень редко кончаются.

Л. Н. сказал:

— Чего лучше смерти?

Л. Н. сказал еще о Софье Андреевне, что она вчера вечером была кроткой; ночью он кашлял, она пришла и загородила снаружи невставленное окно (тюфяком). Какая энергия!

За завтраком Софья Андреевна трещала. Л. Н. пытался говорить, не мог, только иногда с соседом своим, Горбуновым. Просматривал листки против пьянства1. Их восемь, по одной и три копейки, напечатали в первом издании, разошлось 7000 экземпляров. Л. Н. очень одобрил их и картинки, кроме одной: пьяный лежит у фонарного столба.

— Нехорошо, даже с художественной точки зрения, не нравится.

Горбунов: В новом издании заменим ее.

Л. Н. (шутя, Горбунову): Я очень люблю пьяных, теперь напишу о пьяных нецензурное с вашей точки зрения.

«пророке» в Петербурге. Он имеет огромное влияние на толпу. Он проповедует: надо жить хорошей жизнью — у вас страданий более не будет.

Л. Н.: Иван Михайлович Трегубов любит служить сближению людей между собой.

Не помню, Перпер ли просил статью о вегетарианстве или шла речь о статье против смертной казни, которую просил Чуковский.

Л. Н.: Я едва ли сделаю чего. Меня растаскивают. Мысль прекрасна. Я не умею писать кое-как. Иван Иванович советует написать просто сочувствие, я скорее отнекиваюсь (Короленко написал небольшой художественный рассказ2). Да, это такой предмет, который — только бы не преувеличивать — должен действовать сильно.

18 октября. Утром проситель из Киева, молодой, семейный (три года тому назад писал). Просил денег на какое-нибудь торговое предприятие. Настойчивый. Л. Н. просил меня поговорить с ним. Я был нетерпелив с ним.

Л. Н. вчера читал записи Александры Львовны последних десяти дней. Похвалил Александру Львовну: написано правдиво, просто, беспристрастно, и был очень рад, что прочел. Л. Н. прочел в дневнике Александры Львовны и еще расспрашивал ее о своем обмороке 4 октября.

Л. Н. говорил (по словам Варвары Михайловны), что он, вероятно, умрет после предобеденного сна, что он никогда не просыпается свежим (видит обыкновенно кошмарные сны). Л. Н. говорил, что не будет знать о переходе.

— Душевно этим нехорош этот сон, хотя телесно хорош.

Все обмороки до сих пор были в это время, между 5—7 ч. вечера, продолжались и позднее.

За обедом Л. Н. (не обедал, но недолго посидел с нами: Софьей Андреевной, Александрой Львовной, Варварой Михайловной) спросил меня, что скажу нового. Я рассказал, что был у дочери Жаровой, вдовы-крестьянки в Казначеевке.

Л. Н. (о книге П. П. Николаева): Без скромности говорю, если он заимствовал (многое) у меня, то я нахожу у него, что̀ я должен был бы сказать. Три главы, которые прочел второго тома, — превосходны.

Конспектом первого тома Л. Н. недоволен. Он говорил, что Николаев, наверно, переработает его.

Я спросил Л. Н., читает ли он Достоевского, и как...

Л. Н. (о «Братьях Карамазовых»): Гадко. Нехудожественно, надуманно, невыдержанно... Прекрасные мысли, содержание религиозное...

Душан Петрович: Слава богу!

Л. Н.: Да, слава богу! Видно, что религиозное содержание захватывает людей. П. П. Николаев говорит, что человека без религии нет. Эгоизм, семья, государство, человечество — исполнение воли бога — мотивы-двигатели.

Л. Н.: Николаев говорит во второй главе, что все великие религиозные учителя указывают, в чем состоит смысл жизни, а последователи извращают (их учения), вводят суеверия. Наука очищает религию от этих суеверий, которые затемняют истинное учение, и (что) ученые, Бокль, Штраус, Ренан, собственно, религиозные люди. Сами не зная того, они очищают религию. Тут Николаев поправляет меня21*.

Л. Н. еще говорил, что читает эту книгу медленно, только тогда, когда свеж мыслью. И что желал бы знать, в каком положении эта книга: корректура ли — или отпечатана.

Книга Николаева была Л. Н. необыкновенно дорога. Я не видал, чтобы он с какой-либо книгой так нянчился, как с этой. Читал ее с благоговением.

Трогала и радовала его. Л. Н. послал недавно Николаеву рассказ Кудрина1.

Это рассказ сам по себе превосходный, и желательно самое широкое его распространение.

В 9.40 Л. Н. вышел к чаю, в 10 ч. ушел к себе. Л. Н. написал сегодня четыре письма2. Гулял пешком. Первый снег. Вечером было — 6°.

В 11 ч., когда я вошел к нему, Л. Н. читал «Братьев Карамазовых».

Л. Н.: Ох, какая чепуха, ужас! Как мальчик укусил за палец... Помните? Как Катерина Ивановна послала 200 рублей капитану, которого Митя (Карамазов) потащил за бороду.

19 октября. Вторник. Утром Л. Н., идя гулять, говорил о Софье Андреевне, что она ночь не спала, ходила, возбужденно говорила; Л. Н. боится, что опять будет сцена... Я хотел Л. Н-чу сказать, чтобы не обращал внимания на ее речи и чтобы не принимал близко к сердцу ее возбуждение. Для нее лучше, если не будут поддерживать в ней веру в ее страдания. Но не сказал этого. Л. Н. видел, что за мной приехали, жалел, что я уезжаю.

Приехала Е. В. Молоствова. Софья Андреевна весь день была любезна с нею, не распускалась; видно, что владеет собой.

У Л. Н. болит печень, правый бок, инстинктивно приложил себе сухой компресс. Утром ел груши, на-днях один раз яблоки; один раз пил виши, к чему его тянет, поддается инстинкту.

За обедом: Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Молоствова. Молоствова рассказывала о том, о чем спрашивал Л. Н.: о хуторах в Тетюшинском уезде Казанской губернии. Выделяются богатые (на почве выделения из общин у них одиннадцать поджогов); говорили, что «Союз русского народа» против разрушения общины.

Волынскому (Флексеру) и все, что имел, дал ему. Давал ему деньги, когда Волынский издавал книгу «Леонардо да Винчи». Мать не посылала деньги Коле, потому что «он их отдает Волынскому», а посылала жене его. После того, как он умер, Волынский написал трогательное письмо о том, как он его любил. Н. Г. Молоствов обещал свой архив музею Толстого1 (и об этом говорил М. А. Стаховичу). После его смерти вдова тоже высказалась, что желает отдать музею и ни за что денег не возьмет, что она не считает себя вправе их брать и что исполнит только то, что хотел сделать ее муж и не сделал (т. е. отдать музею). Е. В. Молоствова предлагала купить у нее архив, обещая, что она отдаст его музею, или, по крайней мере, возьмет расходы за упаковку и переправку архива (архив находился на пути в Болгарию; Молоствов умер в Болгарии на седьмой день после приезда туда, получив место военного агента-корреспондента). После Е. В. Молоствова получила письмо от вдовы: «Мы (т. е. она и Волынский) решили, по совету Волынского, архива в музей не отдавать, а пользоваться им». Стало быть, Волынский отговорил отдать архив музею2.

Молоствова рассказала о иеговистах, о которых написала книжку3; она с ними знакома, они ее любят, потом — о ваисовцах (они почтенные люди, сам же Ваисов ей кажется плутоватым).

Говорила о ваисовце, отказавшемся от военной службы и пробывшем за это два с половиной года в психиатрической лечебнице. Ваисовцам предстоит на днях суд за то, что они создают государство в государстве: имеют свои паспорта, свой суд (за воровство — по Корану — отрубают пальцы, за прелюбодеяние приговаривают к смерти). Царя признают, государственных властей не признают. Потом говорила о секте языческой среди черемисов: «Кучи сарта» — «Большая свеча». Они — чистой жизни.

Л. Н.: Они были язычники. Их силой привели к православию. Но оно к ним не привилось.

Молоствова: «Большая свеча» 25 лет существует, но власти только пять лет тому назад открыли ее; вождя и многих сослали.

Молоствова дальше рассказывала о белоризцах, которые считают всякую роскошь излишней и потому не красят одежду, а носят белую. Они прежде были совсем православными, только обличали архиереев и других в роскоши, и, когда их за это стали преследовать, они отошли от православия. Они огородники в Симбирске.

Молоствова: Еговисты-старики там застряли.

Л. Н.: Религиозная истина только та, которая движется.

Он спросил, кто занимается сектантами.

Молоствова: Пругавин с публицистической точки зрения занят ими4. Он человек нерелигиозный. Мне сказал: «Пишите (о сектантах), как о злобе дня». Еще Бонч-Бруевич — он социал-демократ; когда заинтересовался, смотрел на них, как на элемент, который может поднять революцию5.

Л. Н.: Я бы желал, чтобы перечислили секты, которые существуют.

Молоствова: Это непочатый угол, мне кажется.

Л. Н.: И огромной важности.

: Материал есть у Черткова, но самое интересное — общение с ними.

Потом перечисляли рационалистические и мистические секты: духоборы, молокане, пашковцы, штундисты, малеванцы, баптисты.

Л. Н. говорил про молокан, адвентистов и...... 22* — это церковь признающие...

Молоствова: Хлысты, скопцы; есть скопцы духовные, не признающие операции (хлысты, ждущие прихода Христа), субботники, жидовствующие — георы на Кавказе, они и обрезание имеют. В печати их именуют иудействующими.

Л. Н.: Почему «иудействующие» вместо «жидовствующие»? В прежнее время «жид» указывало на национальность, а теперь стало ругательным. Эти секты большей частью интересны только тем, что они отрицают православие; они освободились от покорности церкви, и потому им легче прийти к свободному пониманию. Но у них нет самобытно выработанного отношения к богу, выработанного всем миром.

Л. Н. говорил о письмах, которые получает о вере:

— Это не сектантство, это у молодежи, в прошлом революционной, совсем полное, свободное отношение. Они не примыкают ни к какой секте. Они одного боятся, чтобы их не причислили к толстовцам.

Л. Н. прочел вслух полученное сегодня письмо крестьянина, просящего Евангелие. Удивительное письмо!

— Писем такого характера каждый день, по крайней мере, одно получается, — сказал он.

Александра Львовна: Послать большое Евангелие? Один писал, что год потребовался, пока он его (большое Евангелие) понял.

Л. Н.: Есть такие люди, которым нужно основательно все, каждое слово понять.

Молоствова рассказала про воспитание одной девочки: бабушка — иеговистка («вся любовь», она молится за тех, которые посадили ее сына), отец — революционер-атеист. Мать спрашивает Молоствову, как девочку направлять. Она ответила: «Не направлять ни в какую, пусть ребенок идет, в чью сторону его «повлечет». И девочка сама сказала мне: «Кажется, что бог есть».

Л. Н. на это сказал, что ребенка бог увлечет, но что мы не должны на него влиять, и мы не замечаем тех влияний, какие внушаем ребенку в «Отче наш еси на небесех», в ношении креста, в исповеди.

Софья Андреевна: Как же иначе сказать ребенку о боге, как не о небесном? Это значит о бесконечном.

Л. Н.«на небесах» — это самый узкий эпитет.

Л. Н. рассказал про Элен Келлер, которой книжку недавно прочел6, услышав, что Эллен Келлер, от учительницы узнавшая о боге, ответила: «Бога я давно знала, только не знала, как его зовут». А про любовь выразилась: «Любовь — это то, что каждый чувствует к другому».

Л. Н. говорил, что мы в детях видим эту свежесть, не испорченную посторонним влиянием, а у ней, взрослой, она осталась.

Молоствова рассказала про художника, пришедшего к ним на два дня рисовать живописные места их имения и оставшегося у них четыре месяца. Добрый, отзывчивый, всегда старающийся другим услужить. Рассказывала о нем удивительно хорошо. Он и огородник, и мастеровой, и воспитатель. Я внимательно вслушивался. Л. Н. заметил шутя:

— Душан Петрович удивляется, что есть люди и самоотверженные, и такие услужливые.

Молоствова говорила, что у художника есть творческие способности, и она не знает, поддерживать ли их, помочь ли ему поучиться.

Л. Н.: Нет, это поддерживает в человеке тщеславие.

Л. Н. заговорил о Достоевском: о поучениях старца Зосимы и о Великом Инквизиторе.

— Здесь очень много хорошего. Но все это преувеличено, нет чувства меры.

Софья Андреевна: Жена Достоевского стенографировала, и он никогда ничего не переделывал.

Л. Н.: «Великий Инквизитор» — это так себе. Но поучения Зосимы, особенно его последние, записанные Алешей, мысли, хороши.

Молоствова: Как начнешь читать Достоевского, возникает протест, но потом захватывает.

Л. Н.: Я очень понимаю, что на него Белинский, кажется......23*.

Молоствова: Я думаю, молодым не следует читать Достоевского.

Л. Н.: Ах, у Достоевского его странная манера, странный язык! Все лица одинаковым языком выражаются. Лица его постоянно поступают оригинально, и, в конце, вы привыкаете, и оригинальность становится пошлостью. Швыряет, как попало, самые серьезные вопросы, перемешивая их с романическими. По-моему, времена романов прошли. Описывать, «как распустила волосы...», трактовать (любовные) отношения человеческие...

Софья Андреевна: Когда любовные отношения — это интересы первой важности.

Л. Н.: Как первой! Они 1018-й важности. В народе это стоит на настоящем месте. Трудовая жизнь на первом месте.

И Л. Н. вспомнил разговоры, бывшие на днях с Ольгой Ершовой, яснополянской крестьянкой. Она говорила: сноха хороша, сын, зять не пьют, живем мирно, решают, кому идти в солдаты:

— Вот интересы... Вот Мопассан — огромный талант. У него целые томы посвящены любви. У Мопассана ряд серьезных вопросов пробивается. Я как раз перечитывал Мопассана и Достоевского.

Молоствова заговорила о появившейся переписке Черткова с Эртелем, где Чертков говорит так: «Мы любили друг друга, но часто мы говорили на разных языках»7 (разные миросозерцания).

Л. Н. (к Молоствовой): Ленотра вы не читали?

Молоствова: Нет.

Л. Н.: Я собираюсь его читать. Это писатель, который описывает времена революции по материалам: он художественно описывает действующие лица на основании биографических данных. Мне о нем (Ленотре) говорили и пришлют8.

24*Л. Н. спросил Молоствову, замечает ли она что-нибудь выдающееся в литературе:

— Я боюсь, как бы мне не быть старовером, как эти Карамзины, которые не понимали Пушкина, — чтобы мне не быть таким. Но я думаю, что этого нет.

20 октября. Утром — 13°, снежок, скользко. С Л. Н. верхом просекой, где круча. Он (послушался совета) слез с лошади и, держась за кусты, в свитке, с трудом, медленно спустился в овраг, перебрался через замерзший ручеек. Я лошадей сводил и переводил поодиночке, очень трудно им было спускаться. Проездили 15—16 верст.

Вечером были М. П. Новиков, который читал отказ Кудрина, Перевозников и 20-летний ярославский крестьянин, живущий в Москве, Полин-Пелагеюшкин, социалист-революционер, телько что вышедший из тюрьмы и приехавший на ставку (23 октября). Думает отказаться и об этом хотел поговорить с Л. Н. Но он, насколько я слышал его речи, нерелигиозный; он говорил, что не следует служить этому государству, а социалистическому, которое уравняет людей, — можно.

Л. Н. говорил ему, как же он может быть против убийства, если он в социалистическом государстве готов идти в солдаты. Л. Н. говорил и о возражении Кудрина офицеру на его утверждение, что войны прекратятся вследствие усовершенствования орудий убийства, а не вследствие отказов. Л. Н. с этим взглядом Кудрина не согласился. Человек должен отказываться, не думая о последствиях, а потому, что совесть не соглашается готовиться к убийству (служить). Главное — не семья, не человечество, а внутреннее чувство... — эту Л. Н. направил в «Русские ведомости», дав Новикову письмо к Анучину1 и о «Санине» Арцыбашева.

Л. Н.: Таких, которые разделяют эти взгляды («Санина» Арцыбашева) , немного (Л. Н. не поощрял об этом писать).

Л. Н. еще дал Новикову письмо к Коншину, чтобы дали работу на его фабрике детям Новикова2.

Новиков говорил об интеллигенции, которая шумит, чтобы деревням дали кредитные общества. Господа не знают жизни крестьян.

— Интеллигенция каких-то кулаков видит: где эти кулаки? Русский мужик охотно занимает деньги на пьянство, на свадьбы, но не думает отдавать их (они «казенные», вроде помещичьей помощи, на которую привыкли надеяться в крепостное время). А долги (кредитное общество) будут взымать, продавать у крестьян корм, скотину и другое.

Л. Н. советовал Новикову написать об этом и советовал ему вступить в сношения с Короленко.

25*Софья Андреевна хочет продать сочинения за один миллион «Просвещению».

Новикову Л. Н. говорил, чтобы писал тем русским языком, каким он говорит и прекрасно владеет, а не подражал литературному языку.

Сегодня Л. Н. не евши проехал 16 верст. Мне почему-то кажется, что Л. Н. потому столько ездил, чтобы дать Делиру, стоявшему два дня, выходиться.

Вчера Молоствова говорила о Малеванном, что он не работает. И, когда она ему об этом сказала, то он ответил, что работает, когда молится. Л. Н. о нем выразился как о человеке невысокого религиозного достоинства.

Новиков: Если революционеры не хотят стать богатыми и выпихнуть Столыпина, так чего же они хотят?

Л. Н.: Они хотят царства божия на земле и думают, что его можно прямо, какими-то внешними средствами достигнуть. Это ошибка. Царство божие — идеал, к нему можно лишь приближаться.

Л. Н. сказал, что не хочет сделать больно Софье Андреевне.

— Есть такие люди, которые не могут взять на себя — заставить страдать другого человека.

— Если бы волшебница могла исполнить мое желание, — говорил Л. Н-ч Новикову, — вот на печку к мужику — не к вам, вы уже побогаче — к бедному — умереть... Кто услышит, подумает, что это кривляние, никто этому не поверит. Едва ли какой ваш брат, я уверен, смотрит с такой завистью на богатых, как я на мужика. Это очень редко, чтобы люди чувствовали за собой грехи.

Новиков говорил, что не крестить детей, обойтись и без попа, это еще можно, а жениться — как без обрядов? Вряд ли можно будет.

Л. Н.: Надо быть к тому готовым, что сын ваш пожелает жить другой жизнью. Я советую вам этого ожидать. Ошибка, когда мы желаем устраивать жизнь других людей, даже своих детей. В числе всех суеверий, от которых страдает человечество, есть устроительство других людей, на основании которого существует государство, всякое правительство, социально-революционное устроительство и даже до малейших подробностей — устроительство своих детей. <Надо> стараться быть свободным от желания устроить <других>. Если я сильно желаю устроить, я легко подпадаю соблазну устроить насилие. Желать быть свободным от желания устроительства.

— Мужик с бабой невенчаны. Это внутренняя работа, которая происходит нынче в крестьянстве. Это очень важно. Письма, которые я получаю от крестьян, которые начинают быть сознательными, показывают, что́ происходит.

— Но ведь это цвет, которые вам пишут.

Л. Н.: Вы говорите, что цвет, но цвет этот со всех сторон виден. Пробудилось сознание несправедливости (и желание исправления), и самый первый путь — как на салазочках поехал, — это революция, силой отнять; вторая дорога — религиозная. Это важный момент, в который мы живем.

Новиков: В церкви теперь, когда за царя молятся, никто не становится на колени, а лет десять тому назад становились.

Л. Н.: А как, скажите, целомудрие среди крестьянской молодежи?

Новиков: Какое целомудрие, теперь это ни во что не считается... Раньше хороводы и по улице поют, а теперь кто сюда, кто туда.

21 октября. Гололедица. Л. Н. гулял. Были молодой черноглазый малоинтересный Л. Н-чу ярославский крестьянин-писатель в пенсне1, просил статью в их сборник.

Были Перевозников с четырьмя призывными парнями из Ясной Поляны, которые идут на ставку; один из них, выросший в Москве и пробывший два года в тюрьме, социалист-революционер, говорил Л. Н-чу, что он защищал бы справедливое социалистическое государство, но не несправедливое нынешнее государство, и что есть отказывающиеся от военной службы социалисты.

Был Белинький, который рассказал, что друг Дымшица, Брейда, еврей, отказывается от военной службы по религиозным мотивам, а его брат отказывается от военной службы по социалистическим мотивам.

Вечером был Дунаев, с лестницы прямо вошел к Л. Н. в кабинет. Рассказал про заграницу (лечился в Баденвейлере) и, должно быть, бесконечными рассказами, восхвалениями упорядоченной практической жизни в Германии утомил Л. Н.

Л. Н. (за чаем): Нынче были новобранцы. Один из них говорил все за государство (социалистическое). Государству можно служить, а за царя, веру — нет. Новиков говорил про школы, у них все мужики грамотны, и баб половина... Ужасная темнота, и она вызвана церковностью и верой в чудеса. Он написал статью, я рекомендовал ее в «Русские ведомости». Пишет в ней, что надо обдумать, что́ учить. Раньше, чем мешки заготовлять, надо знать, что́ в них класть (на что они)... По полученным письмам видно, что есть такие среди крестьян, в которых свет проник, но их мало, малый процент.

: Не процент, а десятая процента.

Л. Н. согласился. Народа 100 миллионов, а он получает одно-два таких письма в день.

Л. Н. еще рассказал, что говорили о потребительской лавке и не пригласить ли туда в члены священников. Тот яснополянский новобранец (социалист) сказал, что нет. «Это оттолкнет крестьян». Дунаев подтвердил, крестьяне в практических делах не любят вмешательства священников.

Л. Н. был, очевидно, утомлен разговорами. Я вынул перевод наброска Грегора (Тайовского): «Незаметные богатеи»26* 2. Л. Н. спросил, что это я хочу прочесть? Я предложил и прочел вслух. Перевод очень дословный, негладкий, но легко понятен.

Л. Н.: Слишком много подробностей. Смерть его лучше, а рассказ хуже (переданы).

22 октября. Л. Н. не поехал верхом, потому что подлипает. Гулял. За обедом Л. Н. беседовал с Дунаевым о «Понятии бога» П. П. Николаева:

— Это человек, который 14 лет работал над этой книгой. Это человек совершенно одинакового мировоззрения с нами, огромной эрудиции.

Дунаев принес книгу «Preussische Jahrbücher», August 1910, где статья: D-r phil. Karl Roetzel (Moskau): «Humanität und Rechtbewusstsein im heutigen Russland».

Л. Н. сказал о ней, что из статьи немца следует, что чувство гуманности у русских сильно, а к праву никакого уважения нет. Это очень верно. Это очень характерная черта, на ней отчасти держится деспотизм. От этого весь народ смотрит на Думу, как на игрушку, а западные народы Думы уважают.

Л. Н.: Нынче в газетах: в Бельгии прием Вильгельму — подобен приему нашего царя в Германии, только в меньшей мере27*, так как Вильгельм недолго там оставался.

Л. Н.: Я вспоминаю о статье какой-то. В ней очень хорошо высказано, как религии, католическая и протестантская, отжили и как тщетны попытки их удержать.

Дунаев сказал, что во всей западной Германии среди протестантства брожение за унитаризм. На какой-то сходке 800 пасторов: 300 из них высказались за унитарианство и против символа веры. К ним присоединились 27 членов Синода. Большинство Синода ортодоксально.

Л. Н. на это сказал, что на этом остановиться нельзя. Ведь тут еще отношение к Евангелию (взгляд на него как на священную книгу надо изменить).

Вернулся Булгаков (из Москвы, пробыл десять дней); с ним пришел Радынский. Булгаков рассказал про свою лекцию — о вреде университетского образования и о своем выходе из университета — перед 250 слушателями1. Удалась, была выслушана внимательно и с сочувствием. После нее состоялась живая дискуссия.

Л. Н. спросил, есть ли интерес к религии? (Потом спросил Булгакова о его уходе из университета. Булгаков просто заявил, что он не может продолжать это дело.)

Л. Н.: Так у вас впечатление, что Москва живая?

: Нет, пустая. Суета, театры, лекции о 6062. Только у Соломахина — живая. Он ходит в трактир «Яму» и оттуда забирает к себе домой публику (анархистов, сектантов).

Л. Н. стал играть в шахматы с Радынским.

Софья Андреевна сегодня два часа говорила с Дунаевым, представлялась ему страдалицей и прикидывалась сумасшедшей; говорила так искусно бестолково, что Дунаев поверил ей, что она сумасшедшая. От этого напряженного разговора привела сама себя в возбужденное состояние, а потом и вечером без удержу перебивала беседу и, очень вероятно, ночью и завтра будет тревожить Л. Н., как прошлый раз после такого же разговора и самовозбуждения с Долгоруковым.

Она говорила Дунаеву, что если Л. Н. увидится с Чертковым, она себя убьет. Софья Андреевна еще и еще говорила, что от Л. Н. больше никогда ни на день не уедет, потому что он без нее может умереть. Дунаев ей на это: «Скорее может случиться, что при вас от вас умрет». — «Пусть умрет!» — ответила Софья Андреевна.

Л. Н. решил не кончать статью о социализме. Может быть, опротивело дальнейшее писание, может быть, из-за телеграммы, появившейся в «Русском слове», будто он кончил эту статью и отослал ее чешским народным социалистам. Если это так, то отчасти я виноват, потому что сказал Куприянову, что Л. Н. пишет такую статью. Надо очень воздерживаться от сообщений журналистам.

Софья Андреевна напала на меня, что я внушил Л. Н. писать эту статью и что надо ему дать свободу выбирать, что́ писать, а он склонен к писаниям художественным. Так волновалась и повторяла эту жалобу на мое (и особенно чертковское) указания Л. Н-чу, что́ писать, что Л. Н. объяснил, что он шутя сказал, будто пишет эту статью, чтобы удовлетворить Душана Петровича.

Л. Н. говорил о письме Трегубова к нему3 и об ответе его (важно!).

Л. Н. сказал, что если бы не было общины и не возник бы вопрос, как им поступить с несогласными, исключать ли их, и каждый старался бы достигнуть непротивления, а не осуждения и не исключения...

Л. Н. говорил, что сегодня читал часть Нагорной проповеди. Лишнего много, тяжело читать. Написано хуже Достоевского. В этих четырех Евангелиях нашли меньше чепухи, чем в остальных, и сделали их Священным писанием. Замечательно идолопоклонство к словесному выражению (к Евангелию). Очевидно (становится), как оно разрушается.

Л. Н. (о Новикове): Умный, сильный человек.

Л. Н. беседовал вынужденно, чтобы занимать Дунаева и чтобы оказать внимание Радынскому. Софья Андреевна была очень благодарна Дунаеву, что навестил. Звала опять. Она теперь хочет Л. Н. развлекать и для этого зовет гостей, чтобы заменить ими Черткова.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1910 г. Октябрь

СТАНЦИЯ АСТАПОВО

7—8 ноября 1910 г.

Фотография А. И. Савельева

«В 6.35 приехали в Астапово. Я поспешил к начальнику станции... сказал ему, что в поезде
едет Л. Н. Толстой, он заболел... попросил принять его к себе». — Запись от 31 октября

23 октября. Пополудни приезжали за мной в Судаково (к Туле). Я не поехал. В 2.30 пришел Л. Н., спросил, поеду ли верхом. Ездили на Лихвинскую железную дорогу. В Засеке услышали шум, крик, визг, свист. Направились туда. Нашли цепь около 50 солдат, которые делали облаву на лисиц. Л. Н. расспросил их и выразился: «Неумело, ничего не могут так...»

Когда вернулись назад, даже поклонился:

— Благодарю вас, что со мной ездили. (Я понимаю это так: Л. Н. догадался, почему я отказался съездить к больному, и хотя узнал, что я дал нарочному письмо к врачу в Тулу, все-таки сознавал, что мне тяжело было отказать.)

Авиатор Ефимов, наверно вызванный П. А. Сергеенко, спросил телеграммой, может ли приехать. Отвечено ему, что нет1.

Софья Андреевна нашла корректуру — два листа — статьи Л. Н. «О современном человечестве». Никто не помнит, какая это может быть статья2.

Л. Н.: Н. Н. Гусев пишет о Достоевском, возмущен им, выписывает места, где он оправдывает войну, наказание, суды...3 Какое несерьезное отношение к самым важным вопросам! У меня было смутное сознание нехорошего у Достоевского.

После обеда Александра Львовна позвала Л. Н. осмотреть «свое хозяйство». В ремингтонной показывала в шкапе книги Л. Н. для рассылки и пачки книжек копеечных изданий «Посредника», выписанных ею на свои деньги, для раздачи — около 70 разных книжек. Любовалась ими. Л. Н. пересматривал их с большим интересом. Попалась ему книжечка

«Вино — яд». «Чье это?» — спросил. — «Твое», — ответила Александра Львовна4.

Л. Н. просил отобрать по одному экземпляру из всех (70) книжек, взял их с собой и до 10.40 был занят чтением и распределением на четыре кучки. Красная отметка — для хорошо грамотных. Синяя — для малограмотных. 4 — низший сорт. 3 — недурные. 2 — хорошие. 1 — очень хорошие. 1—3 надо будет сызнова и сызнова выписывать. 4-й раздать тем, которые просят книжек для продажи5.

24 октября.

Л. Н. (утром): Я нынче ночью об этом думал. Мне нужны еще все другие книжечки, которые в Народной библиотеке, и каталог «Посредника». Я их все пересмотрю. Четвертый разряд надо бросить и заменить их книжечками веселого содержания, а то это однообразие наскучит.

Приехала издательница «Родника» Альмединген из Петербурга в роли комиссионерши.

Александра Львовна говорила, что приехала для того, чтобы устроить продажу сочинений Л. Н. издательству «Просвещение» за миллион (желание Софьи Андреевны1).

Приехал Гастев из Майкопа. За завтраком Альмединген с Л. Н. о ее отце и их семье, о двух детских журналах и показывала ихние другие издания для молодежи. Много в них картинок.

Л. Н. говорил об огромном количестве печатаемого:

— А уж картинки!.. «Une vie» Maupassant. Прошу, Душан Петрович, послать эту книгу назад (прислал ее «Посредник» или, может быть, П. А. Сергеенко)...

Л. Н. (в разговоре с Альмединген): Это удивительно — эти картинки, какое количество бумаги идет под картинки! Тут-то ясно видишь, какова эта литература с двух концов, какой она может вред приносить. Надо бы ее пересмотреть. Десяток людей <нужны>, чтобы взяться отобрать... Это работа на года... Трудно себе представить, когда смотришь на всю литературу, как в ней разобраться... Например, «Посредник», в нем есть книжки хорошего направления, а есть отвратительные... Пусть будут анекдоты, сказки, бессодержательные рассказы, путешествия. Я вчера посмотрел 80 книжек... В том числе Семенова (избранные) рассказы2. Очень хороши... Главное, так это огромно, обнять как? Невозможно. Нет того отношения (издателей, читателей) к этому делу, как оно должно быть... Если бы это не было денежное дело... Руководятся денежным делом... Я думаю, это должно кончиться (т. е. издание ради наживы).

Альмединген: Но ведь «Посредник» — не денежное дело.

Л. Н.: Как! Раз продается, так оно денежное. Как и преподавание, когда оно денежное, никуда не годится3. Я получил письмо от студента, чему их обучают...

Софья Андреевна с Альмединген наедине много говорили.

Л. Н. знает, зачем здесь Альмединген, и он угрюм.

Варвара Михайловна говорила мне, что если Софья Андреевна продаст сочинения, то Л. Н. сейчас же пошлет письмо в газеты, что никто из его семейных не имеет прав на его сочинения4.

Л. Н. нынче почтой получил целую гору писем, книг... ведь это не только в деле детской литературы, а во всем. Булгаков говорил о том, как после лекции его спрашивали студенты: «А вы читали Менгера? читали Петражицкого? читали Писарева?» Булгаков жалеет, что вместо «Нет» ответил: «Слава богу, нет». Вы говорите о химии, и вас спросят: «А вы читали Sanderlend?» Л. Н. говорил, что в науке все новые и новые мнения, не признающие мнений других. Что в одном месте считается наукой, в другом — не считается.

Л. Н.: Студент пишет сегодня, что один профессор заставил его усумниться в справедливости принципа непротивления злом злу, а другой профессор убеждает его, что разврат полезен5.

Л. Н.: В «Речи» о братце Иоаннушке. Очень хорошо описана беседа его, не с Трегубовым, а с Кондурашкиным. Удивительна, но часто говорит глупости6.

Гастев рассказывал про казака Остахова, бывшего два раза (второй раз вместе с товарищем, А. Я. Елисеевым) у Л. Н.7 Первый раз он был у Чертковых, он строгий сектант, там видел — барышни смеются, и никакой строгости, и он убежал. Второй раз он пошел, думая как сектант, что руководить духовной жизнью должна какая-нибудь голова (думал: «Вы, Лев Николаевич»). Им, сектантам, необходим руководитель.

Л. Н.: Идолопоклонство... у малеванцев, духоборцев даже и Иоанна-братца, у него длинная борода (поповская одежда).

Гастев (Л. Н-чу): А вы Остахову сказали, что вы — грешный, что нет человека совершенного, даже Христос не был совершенен. «Это нас убило», — сказал он. Шли три дня убитые, потом стали читать книжку и сразу узнали, вышли на двор и заплакали.

Разговор о Сютаеве. Л. Н. уговаривал Гастева написать свои воспоминания о Сютаеве8.

Л. Н.: Он (Сютаев) дожил до этой полной свободы, для которой в жизни нет стеснений.

Гастев подчеркивал любовь, миролюбие и веселость Сютаева. Первые слова Сютаева к Гастеву: «Дом строить не на песке; любовь, мир, радость, веселие должны быть в твоей жизни».

Л. Н. очень интересовался воспоминаниями о Сютаеве. Лицо его сияло тихим восторгом и радостью. Гастев вспомнил, что Сютаев рассказал: «Был у меня Пругавин».

— Ну что?

— Он не понимает.

Л. Н. (Гастеву). Самые наивные атеисты, материалисты мне несравненно ближе, чем эти Соловьевы (Владимир).

— учреждает вегетарианскую столовую для народа, обед в шесть копеек.

Л. Н. (по поводу Сютаева): Интеллигенты не замечают, что рядом с ними в народе духовная жизнь идет.

Он сегодня написал Новикову, что если бы действительно случилось, что он приехал бы к нему (Новиков зовет Л. Н. посетить его уже много лет), не нашлась ли бы для него хоть маленькая, но теплая изба, в которой мог бы дольше пожить?9)

25 октября. Уехали Гастев и Альмединген (ночью), Л. Н. с ней вечером много говорил об их (Альмединген) детских изданиях. Вечером был Сергей Львович (я с 4.45 пополудни до следующего дня был у больных).

Л. Н. сегодня утром и после полудня ходил вместе с Альмединген в школу, утром послал в школу «Солнышко» (11 №№, издание Альмединген) и в 2 ч. ходил узнавать от учителя, понравилось ли чтение этих книг.

Верхом с Л. Н. к усадьбе за Грумантом. Л. Н. спрашивал, не отдадут ли ее под квартиру Страховым. Л. Н. там (по крайней мере с тех пор, как сад существует и усадьба) «никогда не был».

Мы догнали детей, идущих домой из яснополянской школы. Один семи лет из Угрюмской казармы; Л. Н. посадил его за собой на Делира, чтобы подвезти. Но Делир стал биться. Надо было снять мальчика.

26 октября. Л. Н. слаб. Верхом с Л. Н. к Марии Александровне. Л. Н. жаловался, что его беспокоят: Софья Андреевна постоянно вбегает к нему, смотрит, что̀ он пишет, выслеживает его и подозревает, что он от нее что-то скрывает.

Л. Н. говорил Марии Александровне о том, что сегодня писал Горбунову о его изданиях.

Л. Н. говорил о массе книг, которая печатается, и сказал, что кто-то вычислил, что, если дети будут продолжать рождаться так, как до сих пор, и будут меньше умирать, то в продолжение некоторого времени люди будут плечо о плечо стоять на земле. Так и книг скоро будет куча до неба (если их будут печатать в той же мере). Необходимо отбирать хорошие.

Л. Н. хвалил Гастева и его хороший рассказ о Сютаеве (лучше, чем описание Пругавина)1.

Когда возвращались, Л. Н. обошел одно поле, которым раньше проехали, сказав:

— Я дурной поступок совершил, что проехал по зеленям. Это теперь уже не следует по этой грязи (делать).

Софья Андреевна сегодня читала статью Л. Н. «Пора понять». Решила исключить ее целиком, как и «Исследование и перевод 4-х Евангелий» и много другого из 20-томного Полного собрания сочинений2. Прочее же как цензурует! Пропускает слово: «Синод», своевольно изменяет. Разумеется, не обозначая мест, пропущенных ею.

Вечер. Л. Н. с Андреем Львовичем. Андрей Львович рассказал о своей службе «оценщика имений», покупаемых крестьянским банком. Л. Н. говорил о наших обязанностях к крестьянам, которые нас кормят.

В 11 ч. срочная телеграмма от Марии Николаевны, жены Сергея Львовича: где он? слухи, беспокоится.

3. Софья Андреевна предполагала, что, может быть, проигрыши в карты дошли до сведения Марии Николаевны и тревожат ее.

Л. Н-ча очень расстроил этот случай. Не высказал, но видно было по его озабоченному лицу. Поскорее ушел к себе. Когда я в 12-м ч. зашел к нему в кабинет, сказал мне: «Как же не желать уйти, умереть?»

Сегодня обрадовала меня Александра Львовна подарком: Анны Константиновны и Александры Львовны новым портретом Л. Н. с его подписью: «Милому Душану от благодарного друга Льва Толстого. Ок<тябрь> 1910».

Ночью телеграмма, что Сергей Львович вернулся в Москву.

27 октября. Ехали молодым лесом по такой просеке, куда никогда не ездили, по просеке параллельно Лихвинской железной дороге между дорогами Жаров — Горюшино и Угрюмские казармы — Горюшино. Приехали к оврагу. Я посоветовал слезть, провел лошадей, а Л. Н. с большим трудом, отдыхая, медленно перелез. Когда подошел к лошади, очень задыхался. Заметил, что мог бы и верхом на лошади проехать овраг.

Софья Андреевна сегодня говорила Варваре Михайловне, что она согласна «допустить» Черткова в дом и быть с ним такой, какая была, если ей выдадут дневники с 1900 г. до теперешних. Но Л. Н-ча к Черткову не пустит, а то Чертков пригласит нотариуса и внушит Л. Н. написать завещание.

Л. Н. говорил Александре Львовне, какая тяжелая обстановка в доме: не будь ее (Александры Львовны), уехал бы1. Итак, он наготове. Вчера меня спрашивал, когда утром идут поезда на юг.

Вчера говорил Марии Александровне, а перед этим нам, что уже четыре месяца ему не работается, т. к. Софья Андреевна то и дело вбегает, подозревает какие-то тайны, писанные и говоренные.

За обедом читали в «Новом времени» от 23 октября заметки А. Столыпина о лекции Булгакова2. В них ни слова о том, о чем Булгаков говорил.

— У Булгакова самомнение поднимется после этой статьи Столыпина, — говорил Л. Н.

Л. Н. рассказал, что в «Звезде» обратительные письма священника к нему и его ответы — письма. Л. Н. заметил:

— В «Русское слово» переслать.

Должно быть, это письма тульского священника Троицкого и два ответа Л. Н.3

28 октября. Утром, в 3 ч., Л. Н. в халате, в туфлях на босу ногу, со свечой, разбудил меня; лицо страдальческое, взволнованное и решительное. Сказал мне:

— Я решил уехать1— самое нужное. Саша дня через три за нами приедет и привезет, что нужно.

Сказав это, Л. Н. ушел к себе наверх.

Я, во-первых, уложил свои вещи, а потом пошел к Л. Н.; с ним встретился за дверьми моей комнаты. Опять он шел со свечой, уже одетый.

— Я вас ожидал, — сказал мне Л. Н.

Слышно было в голосе, что я ему был нужен и опоздал. Л. Н. пошел будить Александру Львовну, а я поспешил в кабинет укладывать его вещи. Белье и некоторые вещи он сам себе приготовил. Вскоре Л. Н. вернулся. Он и ночью покоя не имеет, не высыпается. Нервен. Пощупал ему пульс — 100. Может, что приключится. Пришла Александра Львовна. Л. Н. и ее попросил помочь ему укладывать вещи, особенно рукописи.

Л. Н. был уже одет, и было уже написано письмо Софье Андреевне2.

Л. Н., поговорив с Александрой Львовной, рассказал ей, что́ его побудило сейчас уезжать и куда поедет; предполагал в Шамордино; если в другое место, то уведомит ее телеграммой на имя Черткова с подписью Т. Николаев. Л. Н. вскоре вернулся наверх. Вещей, которые Л. Н. брал с собой, оказалось столько, что нужен был его большой чемодан, а его Л. Н. не хотел брать, боясь разбудить Софью Андреевну. Между спальнями Л. Н. и Софьи Андреевны было три двери, которые Софья Андреевна на ночь отворяла, чтобы лучше слышать Л. Н. из своей комнаты. Все эти двери Л. Н. закрыл, чемодан без шума достал.

Вскоре за ним пришла Александра Львовна, и ей Л. Н. дал спрятать рукописи. Л. Н. был встревожен, неспокоен. Искал еще некоторые нужные ему вещи: записные книжки, перо, книгу П. П. Николаева, которую он тогда читал: «Понятие о боге», и др. Вскоре сошел вниз и, переговорив с Александрой Львовной, ушел, торопясь в кучерскую, которая была в некотором расстоянии от дома, будить кучера — закладывать лошадей. Еще не было 5 ч. утра. Ночь была темная, и Л. Н. заблудился, свернув с дорожки через яблочный сад, потерял шапку. Долго ее искал с электрическим фонарем и не нашел. И так, без шапки, дошел до кучерской, разбудил Адриана Павловича.

Когда мы кончили укладывать вещи, оказалось их очень много: большой дорожный чемодан и еще большая связка — плед, пальто, корзинка. Александра Львовна, Варвара Михайловна и я, мы понесли их на конюшню, чтобы там садиться и ехать, а не от дома, из боязни разбудить Софью Андреевну.

Было сыро, грязно, мы едва несли тяжелые вещи. На полдороге встретили Л. Н. с фонариком. Он рассказал, как потерял шапку; у меня в кармане была другая его шапка. Дошли по грязи до каретного сарая, где кучер кончал запрягать, Л. Н. вернулся и помог ему. Л. Н. торопил с отъездом. Уложили вещи. Л. Н. накинул на ватную поддевку армяк, простился с Александрой Львовной и Варварой Михайловной, и мы поехали на станцию Щекино. Кучер, из-за грязи, предложил конюху с фонарем ехать впереди прямо на шоссе, но Л. Н. предпочел через деревню.

В некоторых избах уже светился огонь, топились печи. На верхнем конце деревни у Фили развязались поводья. Остановились. Я сошел с пролетки, отыскал конец повода, подал ему и тут посмотрел, накрыты ли у Л. Н. ноги. Л. Н. почти закричал на меня; тут вышли мужики из изб. Выехав из деревни на большак, Л. Н., до сих пор молчавший, грустный, взволнованным, прерывающимся голосом сказал, как бы жалуясь и извиняясь, что не выдержал, что уезжает тайком от Софьи Андреевны, и рассказал о толчке, побудившем его уехать: Софья Андреевна опять входила в его комнату; он не мог заснуть; решил уехать, боясь нанести ей оскорбление, что̀ было бы ему невыносимо. Потом Л. Н. задал вопрос:

— Куда бы подальше уехать?

Я предложил в Бессарабию, к московскому рабочему Гусарову, который там живет с семьей на земле, там же Александри. «Только туда долго ехать, — прибавил я, — не из-за расстояния, а из-за медленного хода поезда и сообщения». Л. Н. ничего не ответил. Гусарова и его семью хорошо знает и любит.

По пути в Щекино голова у Л. Н. озябла, а я надел ему вторую шапку поверх первой.

Л. Н. вспомнил, что в «Утренней звезде» есть его письмо к священнику с ответом священника. Удивлялся, как это напечатали — смело. Было бы хорошо оттуда перепечатать в газеты28*.

Решили, что на станции Щекино я узнаю поезда и есть ли сообщение в Козельск. Л. Н. сказал, что поедет в Горбачево во втором, а дальше в третьем классе, и предложил ехать на Тулу и оттуда вернуться.

Приехав в Щекино (оказалось, до отъезда поезда в Тулу 20 минут, в Горбачево — полтора часа), Л. Н. вошел первым на станцию, я с вещами после, и он прямо спросил буфетчика, есть ли сообщение в Горбачеве на Козельск. То же самое спросил и в канцелярии дежурного. Л. Н. позабыл не выдавать, куда едем; потом еще спрашивал, когда опять идет поезд на Тулу, и предлагал в него сесть. Л. Н., во-первых, хотел скрыть следы (но ведь в Туле его узнают и на обратном пути через Засеку, Щекино многие узнают, что в поезде едет Толстой), а, во-вторых, не хотел долго ждать в Щекине на станции — боясь, что может настигнуть его Софья Андреевна. Я отсоветовал ехать в Тулу, т. к. не успеем там пересесть. Я купил билеты в Горбачево. Думал брать на другую станцию, но было неприятно лгать, да и казалось бесцельным, потому что предполагал, что удержать в тайне местопребывание Л. Н. не удастся. Я перекладывал вещи, писал Булгакову, Александре Львовне4, вернул свое пальто, т. к. их оказалось много у Л. Н. 29* Когда подали сигнал, что поезд подходит, Л. Н. был в 400 шагах от вокзала, гулял с мальчиком-учеником. Я побежал ему сказать и предупредить, чтобы он не спешил, что поезд будет стоять четыре минуты. Л. Н. сказал:

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1910 г. Октябрь

Ноябрь 1910 г.

Фотография

— Мы вместе с мальчиком поедем.

Л. Н. сел в отдельном купе в середине вагона второго класса. Вынув подушку, я устроил так, чтобы Л. Н. прилег.

Когда Л. Н. уселся в вагоне и поезд тронулся, он почувствовал себя, вероятно, уверенным, что Софья Андреевна не настигнет его; радостно сказал, как ему хорошо. Я ушел. Л. Н. остался сидеть. Когда я через полтора часа заглянул в купе, Л. Н. еще сидел; он немного поспал; спросил «Круг чтения» почитать. Его не оказалось, и «На каждый день» не было.

Л. Н. был молчалив, говорил мало, о чем — не помню, и был очень утомлен. Тревожна и утомительна была вчерашняя поездка наша верхом с Л. Н. Вчера перед нашей верховой поездкой я стоял с двумя дожидавшимися Л. Н. бабами, которые пришли просить на погорелое место или на бедность; когда он вышел, подали ему удостоверение из волостной, но Л. Н., будучи чем-то расстроен, не поговорил с ними и не подал им ничего, чего почти никогда не делал, по крайней мере, я не помню. Попали на просеку в молодом лесу, почти параллельно с Лихвинской дорогой, по эту сторону ее. Приехали к глубокому оврагу с очень крутыми краями. На замерзшей земле лежал тонкий слой снега, было скользко. Я посоветовал Л. Н. слезть с лошади; он послушался, что так редко бывало. Овраг был очень крутой, и я хотел провести каждую лошадь отдельно, но, боясь, что пока я буду проводить первую, Л. Н. возьмется за другую (Л. Н. не любил, когда ему служили), я взял поводья обеих лошадей сразу, одни в правую, другие в левую руку, растянув руки, чтобы лошади были дальше от меня — если которая поскользнется, то чтоб не сбила меня с ног. Так спустился и так перепрыгнул ручей. Тут Л. Н. тревожно вскрикнул, боясь, что какая-нибудь лошадь наскочит мне на ноги. Потом я со взмахом поднялся на другую сторону оврага. Тут долго ждал. Л. Н., засучив за пояс полы свитки, держась осторожно за стволы деревьев и ветки кустов, спускался. Сошел к ручейку и, сидя, спустился, переполз по льду, на четвереньках выполз на берег, потом, подойдя к крутому подъему, хватаясь за ветки, поднимался, отдыхая подолгу, очень задыхался. Я отвернулся, чтобы Л. Н. не торопился. Желал ему помочь, но боялся его беспокоить; наверно отказался бы. Когда он вышел и, тяжело дыша, подошел к лошади, я попросил Л. Н. отдышаться, сейчас не садиться, но Л. Н. тут же сел, перевалился сильно вперед (чего он никогда не делал, он удивительно стройно садился) и поехал. В этот день проехали около 16—18 верст, как и всегда с тех пор, как вернулись 24 сентября из Кочетов. Раньше Л. Н. делал концы в 11—14 верст, а в последнее время больше. Мне казалось, что, с одной стороны, он наслаждался красивой осенью, с другой — желал быть дольше на свободе вне дома. И Л. Н. уезжал из дома утомленным, невыспавшимся. Кроме того, он был последние четыре месяца в напряженном, нервном состоянии. Чаша терпеливого страдания переполнялась часто.

Я согрел кофе, и выпили вместе. После Л. Н. сказал:

— Что теперь Софья Андреевна? Жалко ее.

Прошлые разы, когда Л. Н. ездил в Кочеты, он в вагоне диктовал или записывал. На этот раз — нет; сидел, задумавшись. Потом заговорил о том, о чем говорил в пролетке.

Доехали до Горбачева. Л. Н. еще в пролетке сказал, что от Горбачева поедем в третьем классе. Перенесли вещи в поезд Сухиничи — Козельск. Оказался поезд товарный, смешанный, с одним вагоном третьего класса, который был переполнен, и больше чем половина пассажиров курила. Некоторые, не находя места, с билетами третьего класса переходили в вагоны-теплушки.

— Как хорошо, свободно! — сказал Л. Н., очутившись в вагоне30*.

Вещи внесли в вагон, и Л. Н. уселся в середине вагона. Я, не сказав ему ничего, боясь, что он не согласится, пошел хлопотать, чтобы из-за переполненности прицепили еще один вагон третьего класса. Я попал к начальнику вокзала Московско-Курской ж. д., сказал ему, что вагон переполнен, надо прицепить другой, что среди пассажиров

Л. Н. Толстой; тот меня направил к начальнику Смоленского вокзала. Найдя его, повторил ему свою просьбу, но он указал мне на дежурного. Я попросил помочь мне найти его, что начальник охотно сделал. Но дежурного долго не удавалось найти; оказалось, что он был внутри вагона, разглядывал Л. Н., которого публика узнала. Это опять был не тот, у которого есть права; он отыскал второго дежурного, тоже в вагоне разглядывавшего Л. Н. Я ему повторил свою просьбу. Он как-то неохотно и нерешительно (процедив сквозь губы) сказал железнодорожному рабочему, чтобы тот передал обер-кондуктору распоряжение прицепить другой вагон третьего класса. Через шесть минут паровоз провез вагон мимо нашего поезда. Обер-кондуктор, вошедший контролировать билеты, объявил публике, что будет прицеплен другой вагон и все разместятся, а то многие стояли в вагоне и на площадках. Но раздался второй звонок и через полминуты третий, а вагона не прицепили. Я побежал к дежурному. Тот ответил, что лишнего вагона нет. Поезд тронулся. От кондуктора я узнал, что тот вагон, который было повезли для прицепки, оказался нужным для перевозки станционных школьников.

Наш вагон был самый плохой и тесный, в каком мне когда-либо приходилось ездить по России. Вход несимметрично расположен к продольному ходу. Входящий во время трогания поезда рисковал расшибить себе лицо об угол приподнятой спинки, которая как раз против середины двери; его надо было обходить. Отделения в вагоне узки, между скамейками мало простора, багаж тоже не умещается. Духота. Я хотел подостлать Л. Н. плед под сиденье, Л. Н. не позволил. Он в эту поездку особенно неохотно принимал услуги, которыми раньше пользовался.

Л. Н. вскоре вышел на переднюю площадку (чтобы освежиться); я за ним и просил его перейти на заднюю. Л. Н. вернулся, потеплее оделся (в меховое пальто, в меховую шапку, зимние глубокие калоши) и пошел на заднюю площадку, но тут оказалось пять курильщиков, и Л. Н. опять вернулся на переднюю, где стояло только трое, баба с ребенком и мужик. Л. Н. приподнял воротник и сел на свою палку с раскладным сиденьем. Мороз мог быть в один-два градуса. Через минут десять и я пришел туда спросить, не войдет ли в вагон, а то встречный ветер от движения поезда. Л. Н. ответил, что ему — ничего, как в верховой езде. Л. Н. там просидел на палочке три четверти часа (роковых три четверти часа!). Потом прилег на скамейку. Едва он прилег, как нахлынула толпа новых пассажиров и осталась стоять в продольном проходе, а против Л. Н. как раз женщины с детьми. Л. Н. спустил ноги, хотел им дать место и больше не лег. Я попросил двух парней встать и дать женщинам места, что они охотно сделали. Но Л. Н. уже не хотел больше лечь и оставшиеся четыре часа просидел и простоял, и из них четверть часа опять на передней площадке. Я осмотрел теплушки, думая, не пересесть ли туда, но в них было грязно, сквозной ветер, окна и двери с обеих сторон настежь открыты.

Л. Н. разговорился с сидящим против него 50-летним мужиком из Дудинщины о его семье, хозяйстве, извозе и битье кирпича — делах, которыми он занимается. Л. Н. расспрашивал подробности этой работы. «Ein typischer Bauer»31*, — сказал он мне про него. Мужик бойкий, смело говорил про водку, чья она, как у них производили экзекуцию за то, что лес рубили «до своей межи», и потом вышло так, что была признанной эта «их межа». Это рассказывал с сердцем на барина Б. Тут вмешался в разговор землемер и изложил историю возникновения экзекуции иначе, и о Б. говорил, что он был добрый человек. Мужик стоял на своем и смело опровергал землемера. Но этот тоже не уступал.

— Мы больше вас, мужиков, работаем, — сказал землемер.

Л. Н.: Это нельзя сравнить.

Потом, когда землемер стал оправдывать экзекуцию и выделение из общины, Л. Н. вступил с ним в пререкание; говорил, что не надо крестьян принуждать и соблазнять выделяться из общины.

Потом землемер сказал:

— Я знал вашего братца, Сергея Николаевича.

Л. Н. вступил с ним в личный разговор. Оказалось, что землемер придерживался либеральных научных взглядов, был начитанным, умным, умеющим и любящим спорить из-за красного словца.

Землемер, когда с крестьянином вступил в спор, излагал дела крестьян с помещиком со своей точки зрения, по которой правда была за помещиком. Когда же спорил с Л. Н., хотел защищать свои взгляды и, чтобы отстоять их, готов был спорить бесконечно, и не для того, чтобы дознаться правды в разговоре. Не было заметно, чтобы он хотел услышать более правильный взгляд Л. Н. и внять ему. (Такое было мое впечатление; может быть, я ошибался.)

Он перевел разговор с «Единого налога» по Генри Джорджу и насилия — на Дарвина, на образование. Л. Н. сначала отвечал ему, объясняя верную точку, с которой надо смотреть на эти вопросы, а потом, когда дудинец, одобряя речи Л. Н., перестал громко прерывать его (в то же самое время говорить, обращаясь к соседям) и когда в вагоне все затихли и прислушивались, Л. Н. стал говорить, излагать для всех, отвечая землемеру. Л. Н. был возбужден, привстал и так продолжал разговор, завладел вниманием всех в вагоне. Публика с обоих концов вагона подошла к среднему отделению, обступила и очень внимательно и тихо прислушивалась. Были крестьяне, мещане, рабочие, интеллигенты, два еврея, одна гимназистка, которая сначала прислушивалась и записывала разговор5, потом сама в него вступила в защиту науки, возражая Л. Н-чу. Л. Н. горячился. Как ни тихи были слушатели, все-таки надо было напрягать голос. Я несколько раз хотел его попросить перестать, возражения ему так и сыпались, но некогда было вставить мне сло́ва. Говорили больше часу. Л. Н. попросил открыть дверь вагона и потом, одевшись, сам вышел на площадку. Землемер и гимназистка — за ним с новыми возражениями. Гимназистка, как пример пользы науки, показала Л. Н. на электрический фонарик, которым он себе посветил, ища рукавицу на полу вагона. Подъехали к Белеву, где землемер и гимназистка слезли.

Л. Н. тоже слез, пошел в буфет второго класса, где пообедал. Тут буфетчик и сидевшая за столом компания, очевидно, местных интеллигентов узнали его. Ресторатор и еще один человек очень внимательно-добродушно к нему отнеслись. Дверь из буфета в кассу третьего класса с железным краем страшно хлопала; Л. Н. следил за каждым, кто проходил в дверь, которая должна была хлопнуть, страдальчески напрягал мышцы лица, как будто готовясь принять удар после него, и покряхтывал.

Вернувшись в вагон, Л. Н. уселся на свое место против дудинца. Этот, узнав, что Л. Н. едет в Оптину Пустынь (Л. Н. расспрашивал про дорогу в Оптину Пустынь и в Шамордино и про расстояние), сказал Л. Н.:

— А ты, отец, в монастырь определись. Тебе мирские дела бросить, а душу спасать. Ты в монастыре и оставайся.

Л. Н. ответил ему доброй улыбкой.

Рабочий в конце вагона стал бойко играть на гармошке и подпевать. Пропел хорошо несколько песен. Л. Н. с удовольствием слушал и похваливал.

— Я нынче, — сказал крестьянин, — с моим приятелем говорил; я редко езжу, в дороге народ шатается без дела, сколько человек находится в пути по железной дороге, как проводят время и курят, и семячки, гармошка. Я думаю, что там, где нет железных дорог, там люди меньше теряют времени в пути, чем там, где есть железные дороги, потому что здесь народ ездит без крайней надобности. Это приучает к безделью. Когда человек идет пешком...... 32*

Обратная сторона железной дороги.

Потом Л. Н. пожаловался на усталость — устал сидеть. Поезд очень медленно шел — 105 верст за 6 ч. 25 мин. (Эта медленная езда по российским железным дорогам помогала убивать Л. Н.)

В 4.50 доехали до Козельска. Л. Н. вышел первым. Когда я с носильщиком снес вещи в зал ожидания вокзала, Л. Н. пришел и сказал, что уже подрядил извозчиков в Оптину Пустынь, и повел нас; сам взяв одну корзинку, снес ее на бричку, нанятую под вещи.

Поехали с ямщиком Ф. И. Новиковым на паре в пролетке, за нами другой ямщик с вещами. Проехав город, они стали совещаться, ехать дорогой или лугами. Дорога была ужасная, грязная, неровная, и ямщики взяли с нее влево, через луга города Козельска; несколько раз приходилось проезжать канавы. Было не очень темно, месяц светил из-за облаков. Лошади шагали. На одном месте ямщик стегнул их, они рванули, и страшно тряхнуло, Л. Н. застонал. Это проехали через глубочайшую канаву на дорогу и тут же на мост. Потом въехали в ограду, за которой монастырские земли, дорога тоже тяжелая, да еще все время приходилось нагибаться, сторониться от ветвей старых лоз, очень низких вследствие того, что выгонки обрубают.

Л. Н. спрашивал еще в вагоне и теперь ямщика, какие старцы есть, и сказал мне, что пойдет к ним. Л. Н. спрашивал ямщика, в какой гостинице остановиться; тот посоветовал остановиться у о. Михаила, говоря, что там чисто.

Долго ждали, пока дозвались парома. Л. Н. обменялся несколькими словами с паромщиком-монахом и заметил мне, что он из крестьян.

Л. Н.: Как здесь хорошо!

И сейчас же сел за писание. Написал довольно длинное письмо и телеграмму Александре Львовне8. В телеграмме сообщал, что здоров, ночует в Оптиной и адрес: «Подборки, Шамордино» и подписался Т. Николаевым стакан, куда поставить самопишущее перо на ночь. Потом стал писать дневник9; спросил, какое сегодня число. Сказал, что утром пойдет погулять и к старцу зайдет. Говорил, что здесь (в Шамордине) жила Пелагея Ильинишна и что ездил к ней несколько раз10.

Искал разувальник, не оказалось. Я попросил позволить снять ему сапоги.

— Я хочу сам себе служить, а вы вскакиваете.

И сам с трудом снял сапоги.

— Хочу до крайностей ввести простоту.

Не желая нарушать привычку Л. Н. — спать одному в комнате, я сказал, что пойду спать в другую комнату, напротив в коридоре.

В 10 ч. лег.

У Л. Н. вид был не особенно усталый. Теперь, вечером, когда писал, больше обыкновенного торопился. Но зато днем не дорожил временем, как обыкновенно. Это мне бросилось в глаза. Весь день ни одной мысли не записывал. И в следующие два дня не дорожил временем (т. е. не использовал его для работы в той мере, как дома привык). Еще поразило меня, что не давал себе помогать (и дома неохотно принимал услуги, но сегодня и в следующие дни — куда неохотнее и совсем нет). И бережливость в расходовании денег. Л. Н. всегда старался платить за все настоящую цену, что трудно определить; не любил переплачивать.

у которой сегодня помер брат, монах-лавочник. Она же рано утром вошла к Л. Н. просить устроить ее малюток и припала к его ногам, что Л. Н. всегда было тяжело.

29 октября. Л. Н. из комнаты вышел в 7 ч. утра. В коридоре встретил его А. П. Сергеенко, приехавший рассказать о Софье Андреевне, как она отнеслась к уходу Л. Н.; о том, какие предположения высказывают о месте пребывания Л. Н. после того, как разузнали на железной дороге, куда брали билеты; что, по распоряжению губернатора, будет полиция (сыщики) следить за дальнейшим путем Л. Н.; что прибегнут к губернатору; что, по его распоряжению, Л. Н. разыскивают (полиция).

Потом Л. Н. стал диктовать Сергеенко часть статьи против смертной казни. Чуковский затеял ряд......«Действительное средство». Заключительные слова этой последней статьи Л. Н. такие: «И потому, если мы точно хотим уничтожить заблуждение смертной казни и, главное, если имеем то знание, которое уничтожает это заблуждение, то давайте же будем, несмотря ни на какие угрозы, лишения и страдания, сообщать людям это знание, потому что это единственно действительное средство борьбы»1.

К А. П. Сергеенко Л. Н. был очень внимателен (расспрашивал его и рассказывал ему)35*. При нем сказал, что к старцам не пойдет.

А. П. Сергеенко спросил Л. Н.:

— Монастырская обстановка вам не противна?

— Напротив, приятна, — ответил Л. Н.

...... 36*

На вопрос, как спал, ответил, что плохо; оттого не спал, что нервы у него возбуждены.

Л. Н. оставил Сергеенко переписать статью и записать данные о вдове-просительнице и вручить ей письмо Л. Н. к его родне, которую просил помочь ей3. Л. Н. пошел гулять. Когда выходил из комнаты, сказал:

— Как хорошо, что не надо прятать, замыкать.

Л. Н. ходил гулять к скиту. Подошел к его юго-западному углу. Прошел вдоль южной стены (мне так сказал рабочий, слышавший от товарищей) и пошел в лес.

Вернувшись, продолжал разговаривать с А. П. Сергеенко и пошел пить кофе. Потом написал письмо Александре Львовне и, кажется, Черткову, и, может быть, еще что-нибудь писал4. (Я в это время ездил в город Козельск.)

В 12-м ч. Л. Н. опять ходил гулять к скиту. Вышел из гостиницы, взял влево, дошел до святых ворот, вернулся и пошел вправо, опять возвратился к святым воротам, потом пошел и завернул за башню к скиту.

Л. Н. ответил поклоном и подошел к нему, спросил его:

— Это что за здание?

— Гостиница.

— Как будто я тут останавливался. Кто гостинник?

— Я, отец Пахомий грешный. А это вы, ваше сиятельство?37*

— Я — Толстой Лев Николаевич. Вот я иду к отцу Иосифу, старцу, и боюсь его беспокоить; говорят, он болен.

— Не болен, а слаб. Идите, ваше сиятельство, он вас примет.

— Где вы раньше служили? (Л. Н. догадался, что он из солдат и простой, неграмотный монах.)

Тот назвал какой-то гвардейский полк в Петербурге.

— А, знаю, — сказал Л. Н. — До свидания, брат. Извините, что так называю. Я теперь всех так называю. Мы все братья у одного царя.

Л. Н. пошел к скиту. Подойдя к святым воротам, повернул вправо, в лес.

Вернувшись, вошел ко мне и сказал, где гулял (около скита):

— К старцам сам не пойду. Если бы сами позвали, пошел бы.

У Л. Н. видно было сильное желание побеседовать со старцами39*. Вторую прогулку (Л. Н. утром по два раза никогда не гулял) я объясняю намерением посетить их. Л. Н. в это же утро сказал знакомому монаху о. Василию, что приехал отдохнуть в Оптину, а не удастся — так где-нибудь в другом месте пожить.

при монастыре. И если можно — подумать, где ему дальше жить. О каком-нибудь поиске выхода из своего положения отлученного от церкви, как предполагали церковники, не могло быть и речи.

В час пообедали; Л. Н. показались очень вкусны монастырские щи да хорошо проваренная гречневая каша с подсолнечным маслом; очень много ее съел.

Когда Л. Н. уходил, он зашел к о. Михаилу в комнатку.

— Что я вам должен?

— По усердию.

— Три рубля довольно?

— Да. Мне дорого, что такой человек, как вы, посетили нас. Дайте мне вашу карточку.

— Да какой же я человек — отверженный. Карточки у меня нет, я вам пошлю.

— Прошу вас, распишитесь.

И Л. Н. расписался в книге посетителей, пометив: «Благодарит за прием».

Отец Михаил мне говорил, что был весь нараспашку, «не застегивается; так он простудится»40*.

Мы с А. П. Сергеенко в экипажах догнали его на пароме. Туда сошлось около 15 монахов, чтобы видеть Л. Н., хотя он (должен сказать) в Оптиной особенно большого внимания не возбудил.

— Жалко Льва Николаевича, ах ты, господи! Да! Бедный Лев Николаевич! Свежий старик, такой бодрый.

Л. Н. стоял у правых перил парома и говорил, обращаясь к миловидному седому старику-монаху в очках. Спрашивал его о его зрении и рассказал анекдот, как ему, студенту (университета) в Казани, татарин предлагал: «Купи очки». — «Мне не нужны». — «Как не нужны! Теперь каждый порядочный барин очкам носит».

— одна минута.

Л. Н. уселся в экипаж Федора. Армяк на вате, сапоги, калоши. Свитку накинуть отказался. Сидел на ней.

Было несколько градусов тепла.

Через версты две, где дорога шла в гору, я подошел к Л. Н. спросить, как ему, не нужно ли что, не накинет ли свитки? Опять отказался. Л. Н. разговаривал с Федором, спрашивал его, чье это имение слева. Оказалось, Н. С. Кашкина, сверстника, старого друга Л. Н.; с ним он на ты. Кажется, единственный из живущих, с которым Л. Н. был на ты6

Через несколько верст к Л. Н. подошел Сергеенко. Ему сказал Л. Н.:

— Хочу быть свободным от Софьи Андреевны. Не пойду на уступки: ни на то, чтобы с Чертковым раз в неделю видаться, ни на то, чтобы отдать ей дневники. Захочу — буду в монастыре жить. Мне это целование, притворство противно.

Л. Н. много разговаривал с Федором и уговаривал его не курить, не пить.

Уже стемнело, когда приехали в Шамордино. Остановились у гостиницы. В сенях Л. Н. встретила заведующая гостиницей мать Наталья, и Л. Н. спросил ее, где живет Мария Николаевна, его сестра; она поэтому сразу узнала Л. Н. и назвала его по имени и отчеству. Л. Н., не входя в комнату, прямо пошел к Марии Николаевне с сопровождавшей его послушницей. Мария Николаевна живет в своем доме с сестрой игуменьи и двумя келейницами.

напротив его, и стал говорить:

— Ты представить себе не можешь, Машенька, в каком Софья Андреевна теперь состоянии. — И начал вспоминать, как она за ним следила, не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Рассказал, как он в голенище сапога оставил книжку записную, а наутро хватился и ее уже не нашел. Затем как (crescendo) возрастала подозрительность и злоба в ней. — И, наконец, теперь подумай, какой ужас: в воду...9 — и зарыдал. Спросил, можно ли жить ему в Шамордине или в Оптиной.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1910 г. Октябрь

НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ АСТАПОВО И. И. ОЗОЛИН

Фотография 1910 г.

«В гостиной у Озолиных <Л. Н.> сел в кресло... Просил позвать хозяина. Поблагодарил его за приют и извинялся за причиняемые ему и его семье неудобства. Добродушный, простосердечный И. И. Озолин растрогался». — Запись от 31 октября 1910 г.

— Я с наслаждением нес бы самое трудное послушание, только не заставляли бы меня в церковь ходить.

Мы с А. П. Сергеенко пришли к Марии Николаевне через час (чтобы проститься с Л. Н.). Застали их в радушном, спокойном, веселом разговоре. Сергеенко, пробыв с полчаса, простился. Л. Н. остался еще час, так до начала 9-го часа. Беседа была самая милая, обаятельная, из лучших, при каких я в продолжение шести лет присутствовал. Л. Н. и Мария Николаевна были счастливы свиданием, радовались, уже успокоились; оживленность прошла, шел тихий, задушевный разговор, переплетенный воспоминаниями, с юмором, которого у Марии Николаевны не меньше, чем у Л. Н., и рассказчица она удивительная. Не виделись брат с сестрой с лета 1909 г., когда Мария Николаевна в последний раз была в Ясной Поляне. Она приезжала каждое лето, кроме этого, последнего. Немощь и слабость ее удержали дома, в монастыре.

Л. Н. попросил у нее «Круг чтения», «На каждый день». Мария Николаевна предложила ему еще «Религиозно-философскую библиотеку» Новоселова10, похвалив ее. Л. Н. заглянул в некоторые выпуски и, как это он умел, быстро сориентировался, чего стоят, и они сразу понравились ему, отобрал четыре книжечки из 21 и взял их с собой.

— Непременно пойду (к нему)43*.

Сергеенко, готовясь уехать на Лихвин ночным поездом, спросил Л. Н. о здоровье и как он себя здесь чувствует. Л. Н. похвалил и то и другое.

— Так мне здесь хорошо! Сестра меня совсем поняла.

Сергеенко в 7 ч. вечера уехал.

Л. Н. решил не возвращаться. И только на следующий день написал Софье Андреевне письмо, в котором он дает перспективу свидания через некоторое время12.

После отъезда Сергеенко Л. Н. остался у Марии Николаевны до 8 ч. Был в радостном, добром настроении, несколько раз выразил удовольствие, что он здесь, и намерение подольше здесь остаться. Вечером Л. Н. в начале 9-го простился с Марией Николаевной и Елизаветой Валерьяновной и пошел в гостиницу. Записывал13 и в начале 10-го часа лег спать.

Л. Н. утром зашел ко мне. Спал хорошо. Его номер показался ему слишком хорошим и постель мягкой. Пожелал перейти в другой, где попроще и постель тверже, и чтобы были наши номера рядом.

Погода сырая. В 7.45 Л. Н., надевши на себя свитку и спросив послушницу, обслуживающую в гостинице, как идти на деревню и далеко ли, пошел туда. Деревня Шамордино ближе чем в версте от монастыря. Л. Н. пошел туда искать сам другое помещение. Вернувшись, сказал, что нашел квартиру у бабы Алены. «Вы ремесленники будете?» — спросила она. Л. Н. сказал, что она должна прийти не помню с каким еще ответом, и днем спрашивал, не приходила ли1.

За «Кругом чтения» попил кофе в моем новом номере и пошел в свой новый (бывший вчера моим) номер, куда я перетащил его вещи, пока он ходил на деревню. Теперь нас разделяла только тонкая стена, через которую было можно перекликаться.

Л. Н. позвал меня. Сидел на диване, устроив из него себе кресло, и читал одну из книжек «Религиозно-философской библиотеки» Новоселова «О цели и смысле жизни. Часть вторая. Христианское мировоззрение»2. Понравилась ему. Еще заинтересовала его книжка (сказал: «О социализме там хорошо») — «Социальное значение религиозной личности». Сборник. Влад. Соловьев. Герберт Спенсер. Достоевский. Герцен. Тихомиров3.

«М. А. Новоселову, Вышний Волочок, Тверской губ.

Лев Николаевич у сестры в Шамординском монастыре нашел вашу «Религиозно-философскую библиотеку». Она ему чрезвычайно нравится и он очень желал бы знать, продолжается ли она и сколько ее №-ов. И присылает вам свой привет — если вы его помните (добавил Л. Н.)

Маковицкий»4

«Как интересно про социализм пишет Герцен»5, — говорил Л. Н. и еще говорил — не помню что́ — про статьи Соловьева, Спенсера, Тихомирова.

— Чувствую слабость и вместе с тем сонливость.

Пульс, как это бывает перед припадками, 88, сильный, полный, правильный.

Лицо не очень красное, но и не бледное. Обмороки случаются с Л. Н. уже полтора года, обыкновенно с шестинедельными интервалами, но бывало и через три, пять, восемь недель. Причинами их нам казались то малокровие мозга, то ослабление сердечной деятельности, то вследствие переутомления литературными занятиями, посетителями, длинными прогулками, то вследствие простуды, отравы кишечника ядами при повторном колите, то вследствие артериосклероза. Я посоветовал снять одежду, перестать читать и постараться уснуть, что Л. Н. и хотел исполнить. Л. Н. раз чихнул. Пульс еще участился, был более 90. Смерили температуру — 36,3. Приписали это состояние волнению, усталости последних трех дней и простуде по дороге. Кроме того, я приписал его слабость вздутию живота. Вчера с большим аппетитом два раза ел щи и кашу и даже огурцы. И по яблоку жесткому, местной антоновки, утром и вечером. Уже вчера вечером Л. Н. был усталый. Назвал меня Душаном Ивановичем, чего никогда не случалось.

Между тем приходила два раза Елизавета Валерьяновна, второй раз с письмом А. П. Сергеенко из Подборок. Сергеенко писал, что забыл сказать, что Софья Андреевна послала Л. Н. телеграмму «Вернись поскорей» и подписалась «Саша».

— Хотелось бы докончить статью, — сказал. — У Новоселова читал о социализме; они ходят около того, что я говорю; недоговаривают. Надо будет договорить, докончить статью.

Но статья в ночь, когда мы уезжали, находилась в ремингтонной комнате, в столе, куда никто из нас не заходил, и не была взята с собой6.

перед обедом, который должен был быть в 3.30 у Марии Николаевны. Л. Н. перед обедом имел привычку поспать час с лишним. Л. Н. спрашивал:

— Была ли баба? Так и не пришла сказать насчет квартиры?

В 3.15 Мария Николаевна прислала свою пролетку за Л. Н. В гостинице было очень тихо. Других гостей не было. Перед нашими окнами в 30 шагах был станок, на котором молодой кузнец подковывал лошадей. Л. Н., смотря в окно:

— Как бьет!

Кузнец бил жестоко молотком лошадь по ляжке. Я пошел ему сказать, чтобы не бил.

себя обслуживать и стал более бережлив. Мечтал и говорил о предстоящем упрощении внешнего образа жизни. И не тяготился тем, что в эти дни мало работал.

За обедом у Марии Николаевны Л. Н. сначала был оживленный, возбужденный, потом стал спокоен, весел, шутлив. Мария Николаевна рассказала про воров, пробравшихся ночью к ней44*, и про «врага». Кто-то ночью ходил по коридору, ощупывал стены, ища дверь. Дверь была заперта слабым крючком; немного напер бы, и она поддалась бы. Но он не отыскал ее. Утром в коридоре не оказалось следов.

— Говорят, что это был «враг», — закончила рассказ Мария Николаевна.

Л. Н. после, когда уходил, не мог выбраться из коридора, не мог найти двери и сказал: «Я тоже запутался, как враг»45*.

Пробыли у Марии Николаевны в беседе до 7-го ч. Л. Н. стало холодно, накинули ему на плечи, кажется, фуфайку. На это не обратили особенного внимания, т. к. Л. Н. дома очень часто зяб по вечерам и, если не сидел закинувшись на спинку в кресле, а играл, например, в шахматы, наклонившись вперед, то ему накидывали фуфайку.

В 7-м ч. пошли пешком домой. В гостинице застали только что приехавшую вместе с Александрой Львовной В. М. Феокритову с вещами. Александра Львовна пошла к Марии Николаевне. Л. Н. пошел за ней. Так как уже было довольно темно, я боялся, что Л. Н. собьется с дороги и в 100 шагах пошел следом за ним. И действительно, Л. Н. пропустил дом Марии Николаевны, направился дальше влево. Я догнал его и вернул и тогда уже вместе с ним вошел к Марии Николаевне.

Александра Львовна после пережитых ею вчерашних волнующих и бурных событий ночью тайком поехала за Л. Н., ехала кружным путем на Калугу, была еще возбуждена путешествием. Встревоженно рассказала подробно про поведение Софьи Андреевны, когда та узнала об уходе Л. Н., про созыв братьев и сестры, их решение касательно матери и их отношение к уходу отца. Об этом привезла от них и от Софьи Андреевны письма Л. Н-чу. Александра Львовна передала Л. Н. письма Софьи Андреевны, Сергея Львовича, Татьяны Львовны, Ильи и Андрея Львовичей и письмо Черткова7. Андрей Львович писал с точки зрения матери, как ей тяжело.

Александра Львовна говорила, что они больше с этой точки зрения рассуждают, а как тяжело отцу, это им, как с гуся вода. Один Сергей Львович писал, чтобы Л. Н. не возвращался и что он берет мать в Москву и там окружит ее медицинским надзором89. Братья поручили это сообщить отцу, и Александра Львовна, тогда сама напуганная возможностью самоубийства матери и чтобы снять с себя ответственность, об этом сказала отцу.

Александра Львовна знала, что Софья Андреевна никогда серьезно не станет покушаться на самоубийство, что она слишком любит себя, эгоистична. Мы все это знали, но тогда никто не высказал этого.

Л. Н. написал Софье Андреевне письмо.

Мария Николаевна и Елизавета Валерьяновна очень не хотели, чтобы Софья Андреевна настигла Л. Н. «Она его доконает», — сказала Мария Николаевна. Л. Н. твердо решил не возвращаться, по крайней мере, довольно долго, домой.

«Русского слова»), где находится Л. Н. и что предполагают, что в Шамордине и можно ожидать приезда Софьи Андреевны и Андрея Львовича.

Л. Н. сказал, что приезду Андрея Львовича был бы рад, что он его убедил бы, что ему нельзя вернуться, нельзя быть вместе с Софьей Андреевной, ради нее и ради себя.

Когда Александра Львовна высказала опасение, что Софья Андреевна уже в пути сюда; что утром прибудет; что надо собираться и утром в другое место уехать, Л. Н. сказал:

— Надо обдумать. В Шамордине хорошо.

Рассказал про квартиру в деревне, где поселится:

— Не хочу вперед загадывать.

Пришла Варвара Михайловна, говорено было много про состояние Софьи Андреевны и про тревогу в Ясной Поляне.

На ней и особенно на Александре Львовне было видно, какой панический страх овладел ими.

Александра Львовна и Варвара Михайловна настаивали на том, что надо бежать дальше, и поскорее. Она (Александра Львовна) оставила своих ямщиков до утра, чтобы с ними поехать к 5-тичасовому поезду на Сухиничи — Брянск.

Л. Н. не хотел. Он сидел, накинув на себя фуфайку, холодно было ему, и был молчалив после прочтения писем.

Когда Л. Н. вышел в другую комнату, Елизавета Валерьяновна вставила даже: «А может быть, ему и нельзя ехать. Он сегодня слабость чувствовал».

— Можно ли ему ехать? — спросила Елизавета Валерьяновна, обращаясь ко мне.

— Можно, — ответил я, — слабость прошла.

Все-таки Л. Н. решил пока не ехать, потому что устал и хочет спать, — а утром решить.

По дороге в гостиницу Л. Н. спрашивал, не приходила ли с ответом баба, у которой квартиру нанимал, и, когда узнал, что нет, решил, что можно остаться в гостинице, платя по рублю в сутки.

Л. Н. вошел в свою комнату и стал писать. Через минут 20—30, не знаю, по какому поводу и на зов ли или от себя, вошла к нему Александра Львовна. Нашла его у стола, под открытой форточкой с непокрытой головой пишущего. Просила позволить закрыть форточку, Л. Н. не согласился. Тогда просила его перейти писать в соседний, мой, номер и пусть тут (в его комнате) форточка останется открытой. И на это не согласился.

Александра Львовна пощупала пульс; был частый; насчитала что-то 90, но мне тогда об этом не обмолвилась.

Затем входил я к нему из-за этого же, но безуспешно.

— главное, о том, куда направить путь. Все мы были очень взволнованные и усталые.

Намечали Крым. Отвергли, потому что туда только один путь, оттуда — некуда. Да и местность курортная, а Л. Н. ищет глушь. Говорили о Кавказе, о Бессарабии. Смотрели на карте Кавказ, потом Льгов.

Л. Н. позвал нас к себе. Разложили карту у него на столе. Тут Александра Львовна незаметно закрыла форточку. Л. Н. рассматривал Кавказ, а именно Грозный и его окрестности, вспоминая знакомые места, сказал:

— Я чую, что это опять увижу.

Говорил про своего друга Раевского. Не помню, в связи с Кавказом ли или в связи с Рязанской губернией. Еще говорил, вспоминал — не помню что — про лошадь Кабардинца, которую он купил.

бы приехать, и тогда она ни на шаг не отстанет от него.

Поезд в Льгов (на Сухиничи — Брянск — мы думали, что надо туда ехать, потому что на той карте, которой мы пользовались, — на карте официального указателя Брюля — Льгов ошибочно нанесен на линии Брянск — Артаково вместо Курск — Артаково) в 5.19 утра. На Горбачево же в 7.40 утра.

Л. Н. ничего не решил. Отложили отъезд до завтра. Л. Н. сказал, что «утром решим»; теперь он устал, хочет спать.

Л. Н. остался в своей комнате и еще писал.

Александра Львовна, Варвара Михайловна и я в соседней комнате до 11 шумно разговаривали за чаем. Л. Н. приблизительно в это время, без чего-то 11, лег. Я занимался до 1-го ч. и слышал его, как он ворочался в постели.

В начале 4-го ч. Л. Н. вошел ко мне, разбудил; сказал, что поедем, не зная куда, и что поспал 4 ч. и видел, что больше не заснет (и поэтому) решил уехать из Шамордина утренним поездом дальше. Л. Н. опять, как и под утро перед отъездом из Ясной, сел написать письмо Софье Андреевне1, а после написал и Марии Николаевне2. Я стал укладывать вещи. Через 15 минут Л. Н. разбудил Александру Львовну и Варвару Михайловну. Они продолжали укладываться, я же пошел к Марии Николаевне. Разбудил ее дочь Елизавету Валерьяновну и сообщил ей, что Л. Н. решил уехать и просил для него более удобную пролетку Марии Николаевны. Но тут оказалось, что без разрешения на это игуменьи монастырских лошадей брать нельзя, в деревню же посылать, т. е за черту монастыря, тоже нельзя без разрешения игуменьи; ночью тоже никакой из послушниц идти нельзя, а игуменья больна, жалко будить ее, да и пока этого добьешься, время пройдет.

Пришлось сделать так: идти на скотный двор, разбудить оставленных двух ямщиков, а третьего ямщика нанять в деревне, послать за ним работника. А пролетку Марии Николаевны прислать за ней же, чтобы она поехала в гостиницу проститься с братом.

меховой шапке, башлык около шеи, свитку не хотел надеть. Я хотел ему накрыть ноги — почти крикнул на меня, не позволил. А ехал в одних сапогах, зимние калоши должна была Александра Львовна упаковать по его поручению — не хотел их надеть.

Мы с Л. Н. поехали. Александра Львовна с Варварой Михайловной остались ждать своего извозчика. Они выехали через час после нашего отъезда, ехали очень быстро. Мария Николаевна, приехавшая проститься с Л. Н., их застала еще. Она приняла живое участие в Л. Н., но жалела, что не повидалась, а сейчас же стала говорить о дальнейшем, что́ будет с Л. Н.

Л. Н. сидел, не опираясь (на спинку). Спинка была довольно низка, и была на ней связка, чтобы на нее опираться.

Л. Н. был мрачен, молчалив, только изредка понукал извозчика ехать быстрее. Я еще раз попробовал накрыть ему ноги; не позволил, на полдороге сам себя накрыл свиткой.

Впереди ехал ямщик с вещами, у него лошадь оказалась шустрее, но т. к. он не особенно торопился, Л. Н. сказал нашему ямщику, чтобы он обогнал его. На спуске с горы в деревню N. мы догнали обоз, в большом беспорядке медленно двигавшийся, который загородил всю дорогу. На замерзшей дороге лежал тонким слоем снег, по которому колеса тяжелых возов скользили, не ворочаясь. Нам пришлось его объезжать по широкой канаве. Начинало светать. Мы ехали под страхом встретить Софью Андреевну, которая могла приехать в Козельск в 6 ч. Я предложил поднять верх нашей пролетки. Л. Н. не согласился. (Я сказал ямщикам, что если будут встречные спрашивать, кого везут, чтобы не отвечали.)

Л. Н. спросил ямщика про жизнь ямщика, того, который привез их третьего дня, и про жизнь его самого. И спрашивал, поспеем ли к поезду, не видать ли Александры Львовны и Варвары Михайловны, которые остались в гостинице в ожидании своего ямщика. Подъехали к самому Козельску, а их все не было видно. Мы усомнились, что поспеем к поезду, но ямщик утверждал, что да.

Л. Н. намекнул, ввиду невероятности поспеть к поезду, не остановиться ли в гостинице, и спросил ямщика, какая в Козельске гостиница.

Я заметил, что тогда под вечер в 4.50 можно будет дальше ехать.

Л. Н.: В том поезде (вагоне), в котором сюда приехали?

недомогании. Л. Н. все время сидел прямо, не опираясь, не ища как бы поудобнее сесть, не стонал, не вздыхал, ничем не проявлял утомленности или того, что нехорошо себя чувствовал. Но я не обратил внимания, не подумал, что Л. Н., может быть, по слабости хочет остановиться, и мы, не останавливаясь, поехали на вокзал. Поезд подъезжал.

Ямщик погнал лошадей и остановился у самого подъезда.

Когда Л. Н. слез с пролетки и стал ногой на низшую ступень каменной лестницы, он слегка пошатнулся.

Я тогда это приписал торопливости и оцепенению ног (и спешке) и что поэтому он нетвердо ступил.

Поезд должен был стоять восемь минут. Мы сели в буфет подождать, подъедут ли Александра Львовна и Варвара Михайловна.

ушел, чтобы ему не мешать.

Билетов у нас купленных не было. Стали совещаться, куда ехать. На Льгов через Горбачево сообщения не было, пришлось бы ждать восемь часов в Горбачеве. Здесь ждать, ввиду близости Ясной Поляны и возможности, что кто-нибудь туда протелеграфирует, нельзя было.

Л. Н., влезая в вагон, обо что-то поранил себе палец. Пришлось перевязать.

Александра Львовна согрела кофе, Л. Н. выпил стакан с сухарями, после она сварила овсянку, Л. Н. много и с аппетитом съел ее, и два яйца всмятку, потом разговаривал, читал и, кажется, продиктовал Александре Львовне письмо3.

В Белеве слез компаньон и перестали входить любопытные глядеть на Л. Н. Стало просторнее, спокойнее. Мы вещи разложили и опять стали советоваться, куда ехать. Пока не решили ничего и взяли билеты до Волова. За Горбачевом опять советовались и остановились на Новочеркасске. Там у племянницы Л. Н.4 — на Кавказ, или, раздобыв для нас, сопровождающих Л. Н., паспорта («У вас у всех виды, а я буду вашей прислугой без вида», — сказал Л. Н.), поехать в Болгарию или в Грецию. Л. Н. намечал обе эти страны, предполагая, что там его не знают. Он не помнил или не знал, как он известен и в Болгарии. Ни на одном языке в мире, не исключая английского, чешского, нет столько переводов последних писаний Л. Н., как на болгарском. Но никто из нас тогда и не думал объяснять Л. Н., что ему скрыться надолго нигде нельзя.

Мы тогда думали только о том, чтобы хоть несколько недель (а пока хоть несколько дней) не быть разысканными, догнанными.

Впрочем, Л. Н. не хотел вперед загадывать. Говорили о том, чтобы около Новочеркасска, неподалеку в деревне, поселиться.

В Горбачеве и раньше на станциях заметили сыщика5. Прочли сыщицкий номер «Русского слова» с фельетоном Дорошевича «Софья Андреевна»6«Русском слове»: «Уход Л. Н. из Ясной Поляны». Целая страница была ему посвящена. Порядочно телеграмм сыщицких, очень неприятных. Л. Н. уходит тайком из дому, ищет уединения, скрытия, а редакция «Русского слова» выслеживает его, сообщает телеграммы из Щекина, Горбачева, Козельска, где видели Л. Н. Множество пассажиров и кондукторов получали «Русское слово» и другие московские газеты и с таинственным любопытством заглядывали в купе Л. Н. из коридора вагона и с перрона.

Л. Н. было неприятно узнать об этой погоне за ним газетных Шерлоков Холмсов и настоящего сыщика, который по распоряжению тульского губернатора ехал с нами в поезде и обнаружился тем, что чуть ли не на каждой станции слезал и становился против нашего вагона, смотрел упорно в окно и несколько раз иначе переодевался46*.

Из Горбачева отправили письмо Л. Н. к Софье Андреевне7 и телеграмму такого содержания: «Уезжаем. Не ищите. Пишу»8. Л. Н. лег (на диван) и больше почти что не вставал47*. Лежа читал и беседовал.

«Круг чтения» и книжку Новоселова «О религии и смысле жизни», и понравился ему конспект из его (Л. Н.) статьи10. Сидел больше один в купе. Александра Львовна к нему входила раза два, и Варвара Михайловна, и я. Л. Н. до сих пор чувствовал себя довольно хорошо, а затем в 5-м ч. Л. Н. стал сонлив и жаловался на холод, познабливание, просил потеплее накрыть его. Пульс 88 (правильный и не очень полный и сильный), t° 38,1; холод в левой лопатке и больше ничего. Никакой боли в груди, кашля, удушья.

Мы накрывали его одеждой, укрывали ему особенно спину, которая зябла больше всего — как всегда у Л. Н. Озноб усиливался, Л. Н. дрожал и стонал. В 6 ч. — 38,5 и перебои, t° в 8 ч. — 39,5.

Я пошел в отделение, где сидели кондуктора, все уже наши знакомые, за теплой водой. И спросил их, какие города будут по дороге, где можно в гостинице остановиться. Мы ехали рязанской равниной. Городки редко попадались да не у самой линии железной дороги. Данков — в двух верстах. Раненбург тоже вроде того. Они советовали доехать до Козлова.

Жар у Л. Н. поднимался. Я опасался воспаления легких и счел необходимым на первой большой станции остановиться. В 6.35 приехали в Астапово. Я поспешил к начальнику станции, который был на перроне, сказал ему, что в поезде едет Л. Н. Толстой, он заболел, нужен ему покой, лечь в постель, и попросил принять его к себе, сразу же сказав, что у Л. Н., вероятно, воспаление легких и придется пробыть ему дольше недели; спросил, какая у него квартира. Начальник ответил не сразу и отступил назад на несколько шагов — он мне не поверил. Рядом стоявший кондуктор подтвердил ему мои слова, и тут он сразу охотно согласился.

Я спросил еще, чисто ли у них (пол оказался мытым вчера). Я попросил его задержать поезд и поспешил в вагон. У двери в купе нашел встревоженную Варвару Михайловну.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1910 г. Октябрь

И. Л. ТОЛСТОЙ (ВТОРОЙ СПРАВА) С ГРУППОЙ ВРАЧЕЙ

Слева направо: Д. В. Никитин, Г. М. Беркенгейм, В. А. Щуровский, П. С. Усов (?)
—8 ноября 1910 г.

Кадр из документального фильма бр. Пате

Я ей сказал, что хочу предложить здесь остановиться и чтобы она поддержала. Вошли в купе к Л. Н., где была и Александра Львовна. Я сказал Л. Н., что ему, больному, нельзя рисковать продолжать путь, что надо здесь слезть и что можно остановиться в квартире начальника. Варвара Михайловна и Александра Львовна дружно попросили Л. Н. согласиться, и он, не сказав ни слова, быстро сам приподнялся; одели его, приподняли воротник и, слегка поддерживая, повели в дамский зал ожидания. Похолодало и дул острый ветер. Л. Н. не хотел, чтобы его поддерживали, в буфет вошел один и оттуда в пустой дамский зал ожидания. Сел на край узкого дивана, втянул шею в воротник, наклонил голову вперед, засунул руки в рукава (как в муфту) и сейчас стал дремать. Голова отвисла на бок. Я приставил к ней подушку, Л. Н. отклонил. Л. Н. кутался, втягивался от озноба в меховое пальто, иногда глубоко стонал. Лечь на диван не хотел. Просидел так минут 20, пока Варвара Михайловна распоряжалась в квартире, приготовила кровать в гостиной у Озолиных. В это время уходили то я, то Александра Львовна на квартиру. И. И. Озолин еще был занят, поезда еще не отошли. В коридоре толпа господски одетых людей, я принял их за пассажиров, а они были железнодорожные служители. Знать мне это, я вызвал бы охотников мне помогать. Но так мы оставались одни с Л. Н., приходили мысли: надо вынести мебель из комнаты, выбить из нее пыль. Надо бы принести сюда кровать, Л. Н-чу одетым лечь на нее, накрыть его и понести. Надо было печку топить, греть кирпичи к ногам. Но все эти мысли некому было сообщить, поручить исполнить, и они как являлись, так и исчезали. Догадайся предложить тогда свои услуги ехавший с нами корреспондент «Русского слова», он мог много помочь. Догадайся И. И. Озолин поручить свои занятия товарищам, он мог бы нам услужить.

Публика в коридоре вокзала и на перроне почтительно расступилась и поснимала шапки. Торжественная тишина. Из нее вызвался помочь только один служащий железной дороги, он помог провести Л. Н. в дом. Он сзади поддерживал его под мышками. Отец его (фамилии не запомнил) — уроженец Ясной Поляны. Когда вели Л. Н. по лестнице вниз, подошел старик, сторож железной дороги, и поддерживал Л. Н. спереди. Л. Н. сильно падал вперед, вообще шел с бо́льшим трудом, чем из вагона на вокзал.

В гостиной у Озолиных сел в кресло и просидел так почти полчаса. Отказался лечь в постель — боялся холодной постели. Термометр был ему холоден. Все продолжал сидеть в кресле в пальто на меху и шапке. Просил позвать хозяина. Поблагодарил его за приют и извинялся за причиняемые ему и его семье неудобства. Добродушный, простосердечный, И. И. Озолин растрогался. Потом просил позвать хозяйку, и ее благодарил и просил иметь терпение. Она высказала искреннее сожаление о том, что не может лучше услужить, более спокойнее устроить, дети кричат, будут беспокоить (они в это время громко играли в соседней столовой).

Л. Н.

Л. Н. лег. Предложили горячего чаю с вином. Л. Н. выпил очень мало (треть чашки), больше пил нарзан с красным вином и еще больше чистый нарзан. Озноб прекратился. Никакой боли в груди, ни давления, стеснения в груди, ни удушия. Только озноб, сонливость, слабость. Кашлянул три раза, как при ларингите. В 11 ч. температура упала с 39,7 до 39,3, пульс 91 с перебоями, неполный, скорее слабый. Л. Н. глубоко дышал.

В 11 ч. стал потеть и бредил, что приедет Софья Андреевна, догонит его11. Около 12 ч. sheyne-stokes дыхание12. Л. Н. потерял сознание (обморок), стал шевелить губами, как если бы сосал, слюну глотал. Мышцы около глаз, уст и др. лицевые стали стягиваться, и слабое подергивание рук. Припадок продолжался 40 секунд. Во время припадка лицо было бледное. Глубокий сон. Через четверть часа още один слабый припадок: подергивание мышц лица секунд пять.

— за чаем.

Ночью очень сильно потел, болей никаких, только озноб, сонливость, слабость. Боли в ногах появились. Спал плохо. Со 2-го ч. ночи спал, по плохо, скорее дремал, температура постепенно падала. В 2 ч. — 37,5.

Озолин — латыш, его жена — саратовская немка. Я просил начальника станции взять отпуск и перебраться с семьей куда-нибудь. Нужен воздух, тишина, место для нас, ходящих за Л. Н. Но ему, и особенно его жене это показалось до того неожиданным; покрутила головой: это невозможно.

Примечания

1 октября

1 Г. . Плоремус (Р. сл., № 224, 30 сент.). В этом фельетоне, посвященном Л. Андрееву, упоминались советы, к-рые давал ему Т. — «великан русской литературы».

2 Кн. были получены от Моск. комитета грамотности для народной б-ки в Ясной Поляне.

3 «Посредник» ежегодно выпускались сб. «Русский песенник» и листки с песнями.

4 М. Сивачев. На суд читателя. Записки литературного Макара. М., 1910.

2 октября

1 Письмо Х. Жука от 28 сент. из местечка Малеч Гродненской губ. Опубл. в «Единении», 1917, № 4. На конв. Т. написал: «Превосходное письмо, послать все книги и «Круг чтения» и написать, как меня порадовало его письмо» (т. 82, с. 270). Там же: «Ответ и посланы кн. 2 окт. 10. Булг».

2 См. Булгаков, с. 400—401.

3 По-видимому: В. О. Ключевский—3. М., 1908.

4 Т. ушел из Ясной Поляны и вернулся с полпути 18 июня 1884 г. (см. т. 49, с. 104—105). 20 дек. 1885 г. у Т. снова возникло намерение покинуть дом, уехать в Париж или Америку (см. т. 83, с. 539—549).

5 Секта, широко распространенная на Сев. Кавказе и считавшая себя носителем «христовой правды». Не признавала церковных обрядов, икон. С 1906 г. подвергалась правительственным репрессиям, как преследующая цели, противные «общественной нравственности».

6 А. Л. Толстая так передает этот разговор со своей кумой, А. Воробьевой (запись от 26 сент.):

«Что вы грустите, — сказала нам Аннушка, — не надо грустить. Вот, небось, нет у вас Марка Аврелия? Почитали бы, вся тоска бы и прошла». — «Какого Марка Аврелия?» — удивленно спросила я, не понимая, о чем она говорит, и никак не думая, что мысли римского мудреца могут быть известны ей. — «А вот книжечка есть такая, мне граф дал. «Марк Аврелий» называется. Мне, как сделается скучно, или Никита запьет, или хлеба нету, или еще там что, я сейчас достаю эту книжечку, посажу ребят: «Петька, читай». И так хорошо на душе делается, что все забудешь. Вы достаньте себе эту книжечку».

1 Н. Ф. Федоров. Философия общего дела, т. I. Верный, 1906.

2 G. de . Les sœurs Rondoli. Illustrations de René Le Long. P., 1904 (ЯПб).

3 G. de Maupassant. Le colporteur. P., 1900 (ЯПб«La farce (Mémoires d’un farceur)», p. 151.

6 октября

1 Погибший летчик Л. М. Мациевич.

2 В объявлениях о подписке на еженедельный журн. «Ясная Поляна» в целях рекламы сообщалось: «Мы дадим ряд рассказов известных русских и иностранных писателей, одобренных графом Л. Н. Толстым, причем многие из них появятся с его предисловием <...>, картины русских художников с пояснительным текстом графа Л. Н. Толстого <...> 16 книг Полного собрания сочинений, до сих пор печатавшихся за границей. В числе их 5 книг «Круга чтения», о которых граф говорит: «Чувствую, что это моя последняя работа, и хочется придать ей характер тихой беседы после долгих и бурных споров с миром, и я рад, если эту книгу читают» (Р. сл., № 221, 26 сент.).

3 La Torre Jeorge Corredor. L’Eglise romaine dans l’Amérique latine (du Sud). P., 1910 (ЯПб«A l’illustre maître Tolstoï. Respectueux hommage. Jorge Corredor La Torre. Paris. Octobre 1910».

7 октября

1 Пригласить Черткова в Ясную Поляну по поруч. С. А. Толстой поехала Т. Л. Сухотина (, с. 213).

2 Два письма от 6 окт. В одном Чертков писал: «Не вижу возможности приехать к вам», а в другом писал об «основаниях», из-за которых перенес свидание с Т., и ставил «условие», чтобы «при свидании не было Софьи Андреевны».

8 октября

1 У Горбунова-Посадова находилась рукопись одной из последних ред. предисл. к сб. «Путь жизни» (см. т. 45, с. 525—526).

2 «Конец века». В собр. соч. Т. включена не была.

3 Борей. Маленькие заметки (НВ, № 12419, 8 окт.). Автор сообщал, что в Петербурге за три дня задержано 1 500 хулиганов.

4 Т. был избран чл. -корресп. Сербской королевской академии 22 февр. н. с.

9 октября

1 — П. Олейнику и Я. Витвицкому (т. 82, с. 183, 182).

10 октября

1 А. Л. Толстая записала в этот день: «10-го приехал Наживин. Отцу он был приятен, приятен своей живостью, веселостью, непринужденностью и интересен своими рассказами».

2 Т. читал ст. Е. Лозинского «Вегетарианство и антропофагия (письмо в редакцию)» в «Киевских вестях», № 254, 22 сент. Ст. была прислана ему автором (см. письмо Т. к нему от 10 окт. — т. 82). Полностью опубл. в ВО, 1910, №№ 6, 7, 8.

3 «Ère Nouvelle» (sept.) — ЯПб, кабинет Т., круглый стол. В № опубл. ст. Т. «Le droit et ses mensonges».

4 «Дн. для одного себя», запись 24 сент. (т. 58, с. 138).

11 октября

1 Имя девочки — Мариам.

2 К. . Пан (1894, рус. пер. 1901). В связи с 50-летием Гамсуна в печати было опубл. много статей о нем, в том числе «Кнут Гамсун о Толстом» К. Зборовского («Подолия», № 108, 10 сент.).

3 Булгаков после четырехдневного отсутствия вернулся в Ясную Поляну 11 окт. (см. Булгаков, с. 412). Следовательно, запись относится к 11 окт.

4 M. . The Science of Poetry and the Philosophie of Language. N. Y. — L., 1910 (ЯПб, дарств. надпись: «With compliments of the Author. Hudson Makeme»).

5 Наживин. Собр. соч., т. V. М., 1912, с. 456—457).

6 Письмо Т. к И. В. Галанту от 9 сент. (т. 82, с. 142).

12 октября

1

2 Рассказ В. Ф. Краснова «Ходынка» (РБ, № 8).

3 В дек. 1910 г. С. А. Толстая в разговоре с журналистом А. Ксюниным вспоминала: «Вы, вероятно, не знаете <...> ведь Л. Н. хотел идти в ряды армии в турецкую войну. «Вся Россия там, и я должен идти». Каких только трудов стоило уговорить его, объяснить, что своим пером он может принести бо́льшую пользу России...» (Ал. Ксюнин. Уход Толстого. СПб., 1911, с. 36).

4 В 1863 г. Т. вместе со своим соседом А. Н. Бибиковым, владельцем имения Телятинки, построил небольшой винокуренный завод, просуществовавший около полутора лет.

13 октября

1 Цингер. Начальная физика. М., 1910. Т. был знаком с Цингером, к-рый в 1889 г. приезжал в Ясную Поляну и участвовал в домашнем спектакле «Плоды просвещения».

14 октября

1 Письмо от 14 окт. (ПСТ—795). В связи с этим письмом Т. сказал Александре Львовне: «Терпеть надо. Ну, зато теперь все ясно. Мы дошли до того пункта, где все разъяснилось. Мне, по крайней мере, это легче. А потом я стараюсь учиться новому правилу, совершенно обратному тому, которому учился всю жизнь: не приписывать никакого значения ее словам. Сейчас одно, а через минуту совсем другое» (запись 14 окт.).

2 Сохр. два позднейших завещания С. А. Толстой — от 26 февр. 1913 г. и 9 авг. 1916 г., в к-рых «права литературной собственности» на ее «записки под заглавием «Моя жизнь», дневники, повести, письма» передаются «в пользование детям», в том числе и А. Л. Толстой.

3 В дн. А. Л. Толстой записано 14 окт.: «Когда я вошла к отцу, чтобы возвратить ему письмо, он мне сказал, что была Софья Андреевна, что она плакала, становилась на колени, просила его уничтожить завещание, умоляла, целовала его руки».

4 Письмо Ф. Фишера из Гроссвустерлица от 20 окт. н. с.

5 12 окт. Т. начал читать т. I «Братьев Карамазовых»: . Полн. собр. соч., т. XIV. СПб., 1883 (ЯПб, пометы; находится в кабинете Т.).

6 Вероятно, Мопассан (см. запись 5 окт.). Т. находил у него и «задатки глубокой мысли», умение «изображать пустоту жизни» (Булгаков

7 50-летие лит. деятельности П. Д. Боборыкина.

8 14 окт. скончался знакомый Т. — предс. Гос. думы С. А. Муромцев. С. А. Толстая предлагала отправить телегр. вдове с выражением соболезнования.

9 12/24 окт. К. И. Чуковский послал Т. из Куоккалы письмо, в к-ром просил его выступить в печати с протестом против смертной казни (см. т. 58, с. 560—561). На конв. помета Т.: «Отвечать». Отв. Т. превратился в ст. «Действительное средство» (т. 38).

10 См. запись 29 авг.

1 Изд-во «Посредник» систематически выпускало составленный Горбуновым-Посадовым «для всех деревенских и сельских жителей» «Русский сельский календарь».

16 октября

1 За изд. кн. Г. Спенсера Горбунов-Посадов по суду был оправдан, но кн. подверглась сожжению. «Письмо Л. Н. Толстого крестьянину о земле (О проекте Генри Джорджа)» вышло в свет 11 нояб. 1906 г.; 17 нояб. 1910 г. часть тиража была конфискована; рассказ Марека «Солдат Мошка», напеч. в 1906 г., также был в нояб. 1910 г. конфискован. На «Соединение и перевод четырех Евангелий» (1907—1908) запрет был наложен Моск. комитетом по делам печати, т. к. эти книги были найдены «умоисступленными», «дерзко-кощунственными». Против издателя было возбуждено судеб. дело. После длительных формальностей оно затем было прекращено.

17 октября

1 «Посредник» выпускало серию «О пьянстве и курении», в к-рую входила также и «Новая серия книжек, картин и листков» о вреде алкоголя.

2 К. И. Чуковский писал Т. 12/24 окт., что Короленко в связи с его обращением к писателям с просьбой выступить против смертных казней прислал «превосходный набросок «Один случай»» (см. т. 58, с. 561).

18 октября

1 Рассказ был послан при письме от 19 сент. (т. 82, с. 159, 160).

2 Известно 5 писем Т. за 18 окт. (т. 82, с. 192—195).

1 В 1908 г. в Петербурге было создано «О-во Толстовского музея», к-рое ставило своей целью организацию музея-квартиры Т. и занималось сбором материалов. Музей был открыт 27 марта 1911 г. Материалы и экспонаты музея находятся в ИРЛИ.

2 Арх. Н. Г. Молоствова в наст. время находится в ГМТ.

3 Впоследствии была издана: Е. В. Молоствова

4 См. А. С. Пругавин. Религиозные отщепенцы. Очерк современного сектантства и раскола. М., «Посредник», 1906. Т. был знаком с Пругавиным, встречался с ним в 1880-х гг. в Москве.

5 В. Д. Бонч-Бруевич занимался изучением истории рус. сектантства и раскола. Автор кн. «Значение сектантства». Женева, 1902, и «Животная книга духоборцев». СПб., 1909. Был знаком с Т.

6 H. . The Story of my Life. With her letters... (1887—1901). L., 1909. На кн. надпись: «Дорогому Льву Николаевичу от М. Я. Шанкс и Н. А. Иенкен» (ЯПб).

7 А. И. Эртель

8 О книгах Ленотра, в к-рых автор «беспристрастно описывал эпизоды из Великой французской революции со всеми мелкими подробностями». Т-му рассказал С. Л. Толстой, обещавший ее привезти (см. Очерки былого, с. 426—427). Вероятно, речь шла о кн.: Th. Lenôtreévolutionnaire. P., 1906.

20 октября

1 Письмо Т. к Д. Н. Анучину от 21 окт. (т. 82, с. 201). Новиков привез статьи «Недуги народной бедности» и «Тьма народная» (см. М. Новиков. К отъезду Л. Н. Толстого (, № 244, 2 нояб.).

2 Письмо к А. Н. Коншину от 21 окт. (т. 82, с. 201).

21 октября

1 М. Т. Полин.

2 И. . Тайные богачи. Опубл. в сб. «Smutne nôty» (1907). Маковицкий был знаком с автором книги.

22 октября

1 Булгаков прочел в Моск. ун-те реферат «О высшей школе и о науке», изд. под назв. «Университет и университетская наука (Почему я вышел из университета?)» в 1912 и 1919 гг. в Москве.

2 Средство против сифилиса, открытое А. Эрлихом.

3 — «общине свободных христиан», с прилож. вырезки из журн. «Духовный христианин» (№ 5—6) «Об основных положениях общины свободных христиан в Москве и Петербурге».

23 октября

1 М. М. Ефимов запросил телегр., может ли он приехать, чтобы узнать мнение Т. о «близком и дорогом деле воздухоплавания». Т. отв. 23 окт. (т. 82, с. 203).

2 Возможно, ст. «Неизбежный переворот», к-рая первоначально называлась «Человечество вырастает из пеленок».

3 Письмо Гусева от 27 сент. к А. К. Чертковой из ссылки (см. т. 58, с. 554—555).

4 «Вино — яд» «недурной» (т. 82, с. 210).

5 Свое мнение об этих кн. Т. изложил в письме к Горбунову-Посадову от 24 окт. и приложил к нему список из 78 назв., разделенный на 4 группы, со своими отметками (т. 82, с. 206—210).

24 октября

1 Подробный расчет изд-ва «Просвещение», предложившего С. А. Толстой миллион рублей за право изд. соч. Т., см. в «СПб. газете» (прилож.), № 306, 7 нояб.

2 Произв. С. Т. Семенова очень широко издавались «Посредником». В проспекте 1910 г. — 37 назв. его сб. и отд. повестей и рассказов.

3 «Приехала Альмединген. За завтраком отец говорил о печати, о книгах. «Слово есть дело величайшей важности, — говорил он, — оно может быть и величайшее зло и величайшее добро. Но дело в том, что тут всегда примешиваются деньги, а как денежное дело, так конец. И куда только они ни примешиваются, эти материальные дела, — прибавил он с горечью, — и в отношения супругов, и в отношения детей и родителей».

4 См. т. 89, с. 227—228, т. 82, с. 202. Письмо отправлено не было.

5 Письмо С. Я. Г-га от 15 окт. о том, что Л. И. Петражицкий разрушает в нем веру в учение Т. «о непротивлении злу насилием». Отв. Т. от 24 окт. (т. 82, с. 205).

6 С. Кондурашкин. Братец Иоаннушка («Речь», № 290, 22 окт.).

7

8 П. Н. Гастев написал восп. о В. К. Сютаеве. Возможно, Т. читал их в рук. 27 окт. (см. т. 58, с. 123). Опубл. в ВО, 1912, №№ 1—2.

9 Письмо к М. П. Новикову от 24 окт. (т. 82, с. 210—211).

26 октября

1 Пругавин. Очерки совр. сектантства, вып. 1-й. Сютаевцы. СПб., 1904.

2 Оба назв. произв. не вошли в 12-е собр. соч., изд. С. А. Толстой, хотя из 20 тт. — 5 были посвящены публицистике Т.

3 В дек. 1910 г. между С. Л. Толстым и Сумароковым состоялось формальное примирение.

1 А. Л. Толстая записала в своем дн. 25 окт.: «Вошла к отцу. Он сидел на кресле у стола, ничего не делая. Как-то странно видеть его без книги в руке, без пера, непривычно. «Я сижу и мечтаю, — сказал он мне, — мечтаю о том, как я уйду. Ты ведь захочешь идти непременно со мной?» — спросил отец. — «Да я не захотела бы тебя стеснять — может быть, первое время, чтобы тебе легче было уйти, не пошла бы с тобой, а вообще жить врозь с тобой я не могу». — «Да, да, но ты знаешь что, я все думаю, что ты для этого недостаточно здорова, насморки, кашель начнется...» — «Нет, нет, это ничего. Мне будет лучше в простой обстановке». — «Если так, то мне самое естественное, самое приятное иметь тебя около себя как помощницу. Я думаю сделать так. Взять билет до Москвы; кого-нибудь, Черткова, послать с вещами в Лаптево и самому там слезть. А если там откроют, еще куда-нибудь поеду. Ну да это наверное все мечты, я буду мучиться, если брошу ее, меня будет мучить ее состояние... А с другой стороны, так делается тяжела эта обстановка, с каждым днем все тяжелее, да еще и Софья Андреевна так тяжела. Я признаюсь тебе, жду только какого-нибудь повода, чтобы уйти».

2 «Заметки» (НВ«отрицал как высшую школу, так и науку, становясь на точку зрения Льва Толстого».

3 Т. находился в переп. со свящ., протоиереем Христорождественской церкви в Туле Д. Е. Троицким, к-рый обращался к нему с увещевательными письмами. Письма Т. к Троицкому от 11 и 23 окт. — т. 82, с. 185, 203—204. Письмо Троицкого от 9 окт. под назв. «Православно-пастырское увещание гр. Л. Н. Толстого» опубл. в журн. «Христианин», 1913, № 11. В «Утренней звезде» эти письма не печатались, но в № 42 этого журн., 15 окт., было опубл. письмо Т. к К. А. Клишевскому (т. 81, с. 92). Быть может, его и имел в виду Т.

28 октября

1 В дек. 1910 г. Маковицкий сделал след. запись: «Лев Николаевич давно (в 1881, 1896 г.), собирался уйти из дому от барской жизни. При мне — в прошлом, 1909 г. Тогда Л. Н. собирался за границу и несколько раз спрашивал меня, бежавших за границу и вернувшихся в Россию беглых матросов, рабочих и других, проходивших через границу, о том, как перебирались через границу, как пробираются без паспорта. Об этом же узнать на границе он просил и меня, когда я в 1909 г. ездил домой в Словакию. О том, что хочет уйти из дому, Л. Н. говорил мне (и думаю, что неоднократно и Александре Львовне) этим летом, во второй половине сентября, в начале октября, когда ездили с ним верхом. Около 10 сентября Л. Н. сказал, что хочет взять с собою Илью Васильевича. Тут я предложил себя, и Л. Н. сказал: «Пусть Саша решит». За три-четыре дня до ухода опять сказал, что уйдет. Еще дней за шесть до ухода решил было на следующее утро уехать, но поздно вечером отменил. Все эти последние разы намеревался уехать утром, тайком, к дочери Татьяне Львовне в Кочеты. 27 октября мне ничего не говорил, а Александре Львовне сообщил. Я об этом не знал».

2 См. т. 84, с. 404.

3 «К последним дням жизни Льва Николаевича Толстого («Дела и дни», 1920, № 1).

4 Со ст. Щекино Маковицкий с кучером, отвозившим Т. из Ясной Поляны, отправил А. Л. Толстой след. записку: «Прошу: над моим письменным столом на полках есть, кажется, чертковская папка с моими предпоследними дневниками. Приберите ее к себе. Шкапы же закрыть и на крючки (левое крыло) и на замок. Со стола и ящиков в столе тоже все убрать. Л. Н. по дороге говорил только то, что рад, что выбрался, а что ночью такое состояние (биение сердца) и не спится, что не знает, что могло бы приключиться» (письмо сохр. в бумагах Маковицкого).

5 Восп. этой гимназистки из г. Белева, Т. Туманской «На пути в Козельск» напеч. в Г. Москвы, № 266, 18 нояб.

6 «лоно православной церкви» («Колокол», № 1389, 9 нояб.).

7 Ал. Ксюнин. Последние дни Л. Н. Толстого в монастыре (НВ, № 12466, 24 нояб.).

8 См. т. 82, с. 214, 215.

9 —125.

10 П. И. Юшкову Т. в Оптиной Пустыни не навещал.

29 октября

1 См. т. 38, с. 437.

2 См. «Последние дни Л. Н. Толстого». Альбом Вл. Россинского. М., 1911, с. 6.

3

4 Т. написал письма к А. Л. и М. Н. Толстым (т. 82, с. 218, 219) и Черткову (т. 89, с. 233), внес в Зап. кн. сюжеты задуманных произв. (т. 58, с. 235).

5 А. Ксюнин. Оптина Пустынь (НВ, № 12463, 21 нояб.).

6 —1857 гг. в Москве и впоследствии переписывался (см. т. 67, с. 200).

7 Вероятно, С. Н. Толстая пересказала то, что слышала от Е. В. Оболенской.

8 См. Бирюков IV, с. 238—240.

9 С. А. Толстая, узнав об отъезде Т., бросилась в пруд.

10 —1892 гг. содействовал Т. в оказании помощи голодающим крестьянам. С начала 1900 г., порвав с толстовством, вернулся к православию и стал выпускать серию кн. под назв. «Религиозно-философская библиотека».

11 Маковицкий посетил Шамордино в дек. 1910 г., чтобы рассказать М. Н. Толстой о последних днях ее брата.

12 Письмо, написанное 30 окт., послано не было (см. т. 84, с. 406).

13 Запись 29 окт. (т. 58, с. 125).

30 октября

1 «Из Шамордино в Оптину Пустынь возил меня Кузьма Тимошкин. Его тесть водил Л. Н. 30 октября квартиру искать. Л. Н. его встретил на улице и спросил: «Где тут квартиру можно снять?» — «Семья ваша большая?» — «Нет. Мы с товарищем будем жить». Старик повел Л. Н. к двум вдовам — снохе Матрене со свекровью Аленой Хомкиной. Эта вдова плохо живет. Брат подает помаленьку. В их доме две комнаты (половины). В одной только они живут. Другая горница теплая, чисто и лежанка, и пол есть. Л. Н. ее за пять целковых в месяц нанял. «Вот и хорошо. Я здесь останусь. Вещи снесут, а я пойду к сестре Марии Николаевне. Завтра, в воскресенье, я приду». Л. Н. мог бы пожить в свое удовольствие в крестьянской избе хоть сколько позволило бы ему его здоровье».

2 М. А. Новоселов. О цели и смысле жизни. Вышний Волочек, 1903.

3 Кн. вышла в Вышнем Волочке в 1904 г. В сб. вошли отр. из произв. Вл. Соловьева («Чтения о богочеловечестве»), Г. Спенсера («Грядущее рабство»), Ф. Достоевского («Дневник писателя»), Л. Тихомирова («Борьба века») и Герцена («Легенда»).

4 «На смерть Толстого» (РМ, № 12, с. 155—156; см. т. 58, с. 527). В Список (т. 82) не вошло.

5 «Легенда» (, т. I).

6 Рук. была найдена после смерти Т. в одном из ящиков его письменного стола.

7 См. ПСТ, с. 795—796, и Очерки былого—256. В письме от 28 окт. Чертков писал: «Не могу высказать словами, какой для меня радостью было известие о том, что вы ушли... Уверен, что от вашего поступка всем будет лучше, и прежде всего бедной С. А-не, как бы он внешним образом на ней ни отразился <...> Отдайте это письмо Душану для возвращения мне при случае».

8 Этого в письме С. Л. Толстого нет.

9 «страдает психопатической организацией (истерией)», а «под влиянием тех пли иных условий» возможно «кратковременное преходящее душевное расстройство» (Очерки былого, с. 266—267).

31 октября

1 См. т. 84, с. 407—408.

2

3 Приписка к письму Черткову, написанному в Шамордине (см. т. 89, с. 234, 235).

4 Е. С. Денисенко.

5 П. А. Жемчужников, пом. нач. сыскного отд. в Туле.

6 Р. сл.«сыщицким», т. к. в нем содержалась подробная информация о Т. после «ухода».

7 См. т. 84, с. 407, 408.

8 См. т. 82, с. 222.

9 Телегр. была послана корресп. Р. сл.

10 М. А. Новоселов. «О религии и смысле жизни», вып. X. В сб. вошли выдержки из ст. Т. «Религия и нравственность».

11 В бумагах Маковицкого сохр. копия его письма к С. Л. Толстому и Т. Л. Сухотиной от 31 окт.: «Глубокоуважаемые Сергей Львович и Татьяна Львовна! Я вас от себя очень прошу никаким образом не пустите Софию А. за Л. Н-чем. Подумайте, как тяжело Л. Н. скрываться, переезжать с места на место и как тяжело было бы для него, если бы его настигла С. А. А для С. А-ны началось бы новое беспокойство. В нынешнее положение каждым днем больше и больше будет выправляться. Занятие с изданием у нее есть. Кланяюсь вам и всем. ».

12 Форма дыхания, получившая назв. по имени врача В. Штока.

Сноски

1* «Посредника», Сытина, «Донской речи», Харьковского общества грамотности, «Библиотеки-копейки».

2*

3* Переписано 4 апреля 1911 г.

4* Эта книга осталась после его ухода у него в кабинете открытой на вертящейся этажерке с книгами.

5* Это значит ломиться в открытую дверь (франц.).

6*

7* Верочка была в Ясной запуганной, сама не своя. Она очень даровитый и наблюдательный ребенок. Уезжая, когда уселась с матерью в вагон, сказала ей: «Бедный дедушка, бедная бабушка», — и разрыдалась. Поняла по-своему.

8* Переписано 7 декабря 1910 г.

9* Об этом имеются намеки в его записной книжке, которую он писал для себя4.

10* Переписано 1 марта 1911 г.

11* — 11 октября3.

12* Записано 28 октября 1911 г.

13* «Quand on parle du soleil, on en voit les rayons» (франц.). Соответствует русскому «легок на помине». — Ред.

14*

15* Пропуск в подлиннике. — Ред.

16* Переписано в 1911 г.

17* Переписано 2 марта 1911 г.

18* Софье Андреевне, она вчера написала письмо Л. Н.

19* франц.).

20* Переписано 3 марта 1911 г.

21* т. е. Л. Н. не признавал за учеными такой заслуги.

22* Пропуск в подлиннике. — Ред.

23* Ред.

24* Переписано 3 марта 1911 г.

25* Переписано 3 марта 1911 г.

26* Как умирает старичок-дротарь (ремесленник изделий из проволоки).

27* т. е. прием был не энтузиастический, а холодный.

28* 3.

29* Я еще не знал, что уезжаем из Ясной навсегда, я думал — только на несколько недель.

30* Жалею, что я тогда ушел, не поговорив с Л. Н. Я не знал, что он уезжает совсем, навсегда, я не знал о письме, которое он оставил Софье Андреевне. Л. Н. вечером сказал Александре Львовне, что утром уедет, но я об этом узнал после. Когда Л. Н. разбудил меня, я думал, что едем в Кочеты. Л. Н. мне так говорил дня три, шесть и 20 дней тому назад. Я и не взял с собой всех денег. Только когда Л. Н. при прощании с Александрой Львовной сказал ей, что поедет к Марии Николаевне, а если в другое место, то оттелеграфирует ей, и чтобы она приехала через два дня за ним, и когда в коляске Л. Н. стал советоваться, куда нам ехать, тогда я понял, что Л. Н. едет не в Кочеты и не на четыре недели, а на неопределенное время, навсегда из дому и что не хочет, чтобы Софья Андреевна знала, куда поехал, и за ним поехала. О письме, которое он ей оставил, я узнал после из газет. Я думал, что Л. Н. уезжает на месяц от Софьи Андреевны в такое место, куда она за ним не поедет, где не скоро отыщут его, — пока в Шамордино, а оттуда дальше. Знай я, что он совсем уезжает, я бы настаивал на поездке в Бессарабию или за границу.

Скрыться надолго нельзя было. Но мы хотели два-три дня выгадать, чтобы Софья Андреевна не настигла нас, пока не выедем за границу и там не осядем в глухом месте, в таком, куда Софья Андреевна не поедет.

31* «Типичный крестьянин» (нем.).

32* Ред.

33* Разговоры с о. Михаилом и др., сообщенные уже о. Эрастом в «Колоколе»6 и Ксюниным в «Новом времени»7, — пропускаю.

34* Пропуск в подлиннике. — Ред.

35* 2.

36* Пропуск в подлиннике. — Ред.

37* Встреча Л. Н. с о. Пахомием и с о. Василием описана Ксюниным в «Новом времени»5.

38* Этот эпизод записан со слов о. Пахома, с которым Маковицкий беседовал в декабре 1910 г. Маковицкий писал: «Отец Пахом рассказывал это все так проникновенно; видно, что этот разговор с Л. Н. доставил ему большое удовольствие. Рассказал, что Л. Н. говорил с ним так ласково и сердечно; произвел на него сильное впечатление. Расспрашивая о. Пахома об этом, игуменья одного девичьего монастыря сделала ему замечание: почему он сам не провел его к о. Иосифу, и он ответил, что хотел, но боялся быть навязчивым». — Ред.

39* Летом в Кочетах, услышав о старце Херувиме в Духовом монастыре, который пользуется у народа доброй славой, Л. Н. намеревался съездить к нему.

40* Ред.

41* Со слов Софьи Николаевны (жены И. Л. Толстого)7.

42* Письмо Елизаветы Валерьяновны к Н. Л. Абрикосовой8.

43* По словам Марии Николаевны, Л. Н. не пошел к старцу Иосифу только потому, что думал, что он его как отлученного от церкви не примет11.

44* Она высунула им в форточку 10 р., и они ушли.

45*

46* В этом же поезде ехал корреспондент «Русского слова» Орлов. Мне очень жаль, что он в Астапове, видя, что Л. Н. заболел, не вызвался помочь нам (не предложил своих услуг).

47* По пути некто Л., тульский помещик, хотел дать (или дал) телеграмму Софье Андреевне о том, где Л. Н.9

Раздел сайта: