Маковицкий Д. П.: "Яснополянские записки"
1910 г. Июль

1 июля. Л. Н. встал в 8.30, слаб. Утром семь нищих. Л. Н. иногда тяготится ими; когда выходит гулять, они обступают его, некоторые требуют особенного внимания к себе, просят пристроить их к месту, дать на проезд и т. п. Обыкновенно подаем им перед выходом Л. Н. Сегодня не подали, оставили это Л. Н-чу. Л. Н. не только за деньгами возвращался, но и за книжками для них заходил в мою комнату. Из-за этого было мне потом совестно. Пополудни Л. Н. не выходил, ждал, что Чертков придет. Мне, зная это, следовало пойти за Чертковым, привести его, но я не догадался.

Л. Н. видел пражскую газету «Union», издаваемую в чешском духе на немецком языке, и в ней перевод своего письма к Славянскому конгрессу в Софии с заметкой от редакции¹.

— Желал бы возразить, — сказал Л. Н. — Возражать легко, но надо издалека.

Еще говорил о полученной им книжке «La politique de l’avenir prochain» par le d-r J. Pollak, président de la Société polonaise des Amis de la Paix² (по поводу юбилея Грюнвальдского сражения).

Софья Андреевна опять нападала на Л. Н. и добилась того, что он ей обещал дневники. Но потом сказал Александре Львовне, что возьмет обратно свое обещание.

Варвара Михайловна ужасно погорячилась за то, что Л. Н. уступил; она не может терпеть слабость (мужчин-тряпок); ей начинает импонировать своей энергией Софья Андреевна. Огорчена тем, что придется перестать писать свои Записки³: на что они, когда и Л. Н. и Чертков уступают Софье Андреевне.

После обеда Александра Львовна с Варварой Михайловной ушли, позвали и меня, чтобы оставить Л. Н. наедине с Софьей Андреевной и чтобы он мог отказаться отдать ей дневники. Но Л. Н., наверно по слабости, не возобновлял разговора об этом.

Вчера приехал Владимир Григорьевич. Софья Андреевна у него потребовала дневники Л. Н. (1900—1910). Он обещал. Она потребовала письменного обещания. Владимир Григорьевич отказался сразу отдать дневники, но дал ей записку⁴, что возвратит их Л. Н-чу, когда вычеркнет из них, что нужно (т. е. места о Софье Андреевне, писанные в сердцах, когда Л. Н. не сдерживал досады, и которые ее огорчили бы)⁵.

Разумеется, что раньше, чем вычеркнуть, Чертков сфотографирует их. Чертков с Софьей Андреевной уединились в кабинете Л. Н. В это время Л. Н. сидел в зале с нами. Было слышно: спорили. Когда Софья Андреевна заговорила, что дневники ей нужны для успокоения, что она больна, Чертков ответил, что она симулировала и симулирует болезнь и что многие симулируют, теряя до такой степени меру, что от симуляции и умирают. Чертков сказал Софье Андреевне, как она мучает Л. Н. и что если бы у него была такая жена, он застрелился бы или уехал в Америку. Потом Софья Андреевна перешла на ласковый тон, они помирились и разошлись, казалось бы, в дружбе. Чертков поцеловал руку Софье Андреевне и простился, уехал раньше, чем ожидали. Всем нам было тяжело от фальши, лжи. Софья Андреевна, взволнованная, села к круглому столу, взялась за какую-то работу и, обращаясь к Михаилу Львовичу (он приехал в этот вечер), громила Черткова, рассказывала, какой он человек: сказал ей, что мог бы напакостить ей (Софья Андреевна сказала: семье), если бы ее обличил⁶: это (на свою мельницу) Софья Андреевна вынесла из всего разговора; в этом освещении передавала его Михаилу Львовичу, добавив, что надо искать в ней то, что есть доброго, а не злое.

Софья Андреевна уверяет, что дневники ей нужны для ее мемуаров («История моей жизни»)⁷. Но это не вполне правда. Она дошла в «Истории моей жизни» до начала 90-х годов, а дневники, которые требует, — 1900—1910 гг.

Софья Андреевна теперь просматривает (ревизует) бумаги и Л. Н., и барышен, и в чертковских ящиках в моей комнате (ночью, когда я спал в гостиной, дней пять тому назад). Жаловалась, что Л. Н. все спрятал, замкнул на ключ, когда уезжал в Никольское, или что он все с собой взял. Это правда, что Л. Н. все прячет от нее. Когда ехали в Никольское, дневник мне отдал. В Кочеты брал с собой деньги, 300 р., которые у него есть1*. Когда уходит гулять или кататься верхом, рукописи, письма свои и некоторые письма к нему прячет или берет с собой.

Л. Н. читал «Психиатрию»⁸, и это чтение подействовало на него так, что он решил взять дневники от Черткова и отдать их в банк. Он из учебника психиатрии вычитал, что такое поведение Софьи Андреевны присуще психически больным.

2*. Александра Львовна говорила с матерью. Все высказала ей в глаза.

Александра Львовна передала слова Л. Н.: «Есть вещи, которыми я не поступлюсь». А через час он обещал Софье Андреевне взять дневники от Черткова и положить в банк. То же будет и с завещанием. Она напишет его и от него выманит подпись.

3 июля. Суббота3*. Л. Н. получил письмо от Хирьякова. Л. Н. сказал:

— Мне не нравится. Для него самопознание есть копание в себе, а не то самопознание, о котором говорит Сократ.

Рано утром приехала Е. Е. Горбунова известить Марию Александровну и Ивана Ивановича, ночевавших у нас, что ночью, в час, у них был пожар. Загорелось у Марии Александровны между сенями и закутом. От треска проснулась Репина, спавшая в сарае; вышла и разбудила старушку Анну Григорьевну, спавшую у Марии Александровны. Та вывела корову, и больше ничего вынести нельзя было¹. Рукописи, книги, маслобойка, машина для стирки, постель, платье, 53 р. денег Репина — все сгорело. Загорелся и дом, в котором жили Горбуновы, и тоже сгорел. Мария Александровна погрустила, поплакала и успокоилась.

Вечер. Л. Н. играет в шахматы с Гольденвейзером.

Л. Н.: Какая неосновательная психиатрия! Нынче я много говорил с Репиным, то есть он говорил, я слушал. Главная черта сумасшедших — самоуверенность. Но это натурально — между людьми много самоуверенных. Сначала говорят разумно, а когда видят, что все слушают, начинают говорить, что̀ попало.

Л. Н. сказал, что в «Новом времени» Буренин похвалил роман «Наше преступление»² и что Семенов хвалит (Л. Н. также хвалит язык и что фальши нет).

— Наше преступление — это преступление нашей интеллигенции перед народом, которого не просвещают.

5 июля. Пополудни с Л. Н. верхом по Засеке. От Угрюмов — к Лихвинской железной дороге. Л. Н. на Делире пришлось перепрыгнуть через низкий забор; неохотно, с опасением, как прыгнет, пустился. Такую осторожность, несмелость я в первый раз заметил у Л. Н. Просекой близ полотна железной дороги, спускаясь в крутой овраг, Делир прошел благополучно, моя лошадь не хотела последовать за ним. Я, по совету Л. Н., слез. Удивляюсь, как тут Л. Н. спустился: «Круто, как с печки», — рассказывал потом дома Л. Н.

Приехал Лев Львович¹. Разговор о Чертковых, у них сейчас 32 человека. Дима с товарищами поехали на сенокос за 20 верст, где сняли пять десятин луга. Косят косами, а не косилкой. Так приятнее, хотя медленнее. Косилка за день скосит пять десятин и за один день сено просохнет, т. к. она его разбрасывает, а не укладывает. Л. Н. говорил о косилке, что она экономически и нравственно невыгодна; что она не оправдывает себя, если вычесть все, что она стоит; но этого не учесть, потому что экономические условия неправильны. (Идут работать на фабрики, потому что не на что жить.)

Л. Н. перевел разговор на домашнее тканье и на фабрику близ Мещерского, которую ходил осматривать²:

— Я думаю, — говорил Л. Н., — что это здоровее, приятнее, когда дома старушка ткет, чем там 1 500 девушек и баб стоят густо, губят свою жизнь из-за бухарских кушаков, бархатов... Какой там разврат!

присутствия Софьи Андреевны, либо из-за себя (перед сыновьями, которые требуют раздачи земли крестьянам).

Л. Н.: Надо уничтожить ту причину, из-за которой он (малоземельный или безземельный крестьянин) голоден.

Л. Н. теперь Софье Андреевне и другим напоминает, что прежде отняли у народа землю, а потом наказывают его. Когда он отнимает награбленное — это считают воровством, а то — священной земельной собственностью.

— Я хочу, — сказал Л. Н., — не их обличать, а тех давних воров, как вы и мы.

Булыгин: Теперь такие есть, которые ничего иного и не делают и вашим оправданием воспользуются.

И рассказал, как ходят и воруют; рассказал, как хлев священника подожгли, чтобы воспользоваться суматохой и увести коров, и предполагает, что поджог у М. А. Шмидт был с такой же целью.

Л. Н. прочел вслух полученное сегодня письмо Чеховского и места из брошюры, им присланной, о науке³. Он верит в ее торжество и предсказывает города, висящие в воздухе, как Венеция на сваях в море; перчатки с электрической силой, которыми человек рукой будет поднимать сотни пудов; питание пищей, составленной химическим путем; оплодотворение по науке.

4*Л. Н.: Мечты научные. Детей будут рожать научно. Отталкивающее научное суеверие. Фагоциты... Когда вникаешь в это — это совершенная бессмыслица. Это коммерческое дело, получают дипломы. Уж одно то, что профессор десять лет одно и то же читает... и почему-то каждый профессор рекомендует свою книгу, выбранную из чужих книг.

Л. Н. просматривал газету и прочел, как немцы и англичане (не желающие допустить, чтобы немцы имели флот сильнее, чем у них) строят дредноуты. «Смешно», — сказал он.

За обедом Лев Львович говорил, что у М. Н. Толстой-Зубовой есть две ценные картины в 25 000 р., а у И. Раевского нашлись две старинные картины (одна Гросса), которые оценивают в 30 000 фр.

Л. Н.: (Тоже) признак тупоумия (нашего времени).

Софья Андреевна: Зубова (мать) поручила Орлову снять копию с одной из картин — пожалела, что осталась без нее.

Л. Н.: Я думал, что пожалела Орлова.

Лев Львович рассказал о том, какое множество картин в Лувре. Л. Н. заметил, что они писаны, как советует Роден (скульптор): sans aucune pensée5*; такой совет нравится: не надо быть нравственным⁴.

Софья Андреевна по поводу моодовской биографии Л. Н-чу сказала, что она нехороша нападками на Черткова и выставлением себя на первый план. (Выписки из писем Л. Н. к нему составлены так, что придают Мооду исключительно важное значение как английскому переводчику и др.⁵«столбняк». Он имел в виду обморочное состояние Л. Н. Опасается, что отец поездками верхом погубит себя — устает. Лев Львович заметил, что теперь в Петербурге о Л. Н. мнение, что он не большой ум, а только большой художественный талант. В таком роде пишет о нем Меньшиков в «Новом времени» (2 июля в статье о его письме Славянскому съезду⁶).

6 июля. Л. Н. ездил верхом к Черткову. Там познакомили с ним, между прочим, Лемпи Карловну — финку, славянского филолога.

Софья Андреевна ездила к Е. И. Чертковой отдать визит.

Вечером у нас очень многолюдно. Софья Андреевна, Александра Львовна, Лев Львович, Варвара Михайловна, Чертков, Гольденвейзер, Н. Н. Ге (приехал на два дня), М. В. Булыгин, М. А. Шмидт.

У М. А. Шмидт был пожар, сгорела ее деревянная изба и двор, корову вывели, а собачка сгорела. Сгорели все ее рукописи. Между ними все письма Л. Н. к ней, с которых копий нет. А также коллекция копий с писем Л. Н. к другим с 80-х и начала 90-х годов и ею переписанные копии с сочинений Л. Н. с вариантами — например, «Критика догматического богословия», «Соединение и перевод четырех Евангелий», этих любимых ее сочинений Л. Н.

Была речь о В. А. Репине; он спросил М. А. Шмидт, как она относится к пожару. По этому вопросу все думали, и Л. Н., что он (В. А. Репин) поджег, но потом Л. Н. перестал подозревать его.

Л. Н. говорил о сумасшествии. Прочел треть книги Корсакова, местами бывает ему смешно. Точной границы между душевной болезнью и здоровьем нет — это подтвердили ему и врачи. По мнению Л. Н., душевная болезнь — это эгоизм, это невосприимчивость к мыслям других людей. У Корсакова определение душевной болезни как необоснованного ощущения, представления, умозаключения... У них (психиатров) классификация 18 болезней (разрядов), и в каждой отдельные роды и виды; все это по-латыни определено, и все они (психиатры) несогласны между собой. Неопределенность, неясность в науке у них, но обращаются они (врачи в троицкой, мещерской лечебницах) с больными очень хорошо.

Л. Н. (о В. А. Репине): Его жена думает, что это Добролюбов на него подействовал.

Софья Андреевна послала Н. Н. Ге и М. В. Булыгина в Овсянниково с тем, чтобы внушить Репиной увезти мужа. Софья Андреевна делает вид, будто уверена или на самом деле уверена, что это он, Репин, поджег. Софья Андреевна сделала М. А. Шмидт грубый выговор из-за Репина, говоря, что она, Мария Александровна, — гостья Тани и не имела права принимать чужих жить на ее хуторе.

Мария Александровна пожаром очень огорчена. Прежде всего тем, что сгорели у нее рукописи и книги; потом — что потерпела убыток Татьяна Львовна, а теперь тем, что видит, как Толстые заботятся о ней (Александра Львовна накупила ей всего, что у нее сгорело) и как она от них зависит.

7 июля. Л. Н. ездил в дождь в Телятинки. Софья Андреевна сделала ему сцену за то, что был у Черткова. Л. Н. терпеливо переносит, но сегодня сказал Александре Львовне: «Она доконает меня». Софья Андреевна настаивает на том, чтобы Л. Н. потребовал от Черткова извиниться перед ней за будто бы сказанные ей слова, что он «мог бы ей напакостить».

Сегодня вечером, когда Чертков с Гольденвейзером уходили, Софья Андреевна, весь вечер не говорившая с Чертковым, вернула его из передней и затворилась с ним в ремингтонной (Л. Н. на это время ушел в кабинет), объяснялась с ним долго, но не так уверена в своей правоте, как говорит об этом с Л. Н. и нами; разговаривала с ним скорее заискивающим тоном¹. Чертков, когда спускался с лестницы, ей объяснил, что жалеет о сказанных им обидных словах. Видно было, что он высказывался откровенно; тон Софьи Андреевны был сконфуженный, несмелый.

Сегодня Софья Андреевна нашла в диване, в кабинете Л. Н., корректуру «Воскресения», взяла ее к себе.

Чертков спросил Л. Н., читал ли сегодня Куприна.

Л. Н.: Прочел два рассказа, оба они скучны.

: А «Мелюзгу» не читали?

Л. Н.: Нет. У Куприна есть память, выбор характерных признаков и внутреннее содержание. Чехов — он великий талант, но внутреннего содержания не было у него. У французов или совершенная дребедень, или глубокое, как Паскаль, Гюго, Вольтер6*.

Л. Н. рассказал содержание наброска «La biche écrasée» Пьера Милля². Автомобиль, у которого потухли фонари, ночью задавил козу. Сидевшие в автомобиле вышли посмотреть, кого задавили, и увидели глаза умирающей козы. Вернулись в гостиницу провинциального городка, в которой только что останавливались и где один из приехавших заметил прислугу «для гостей», бретонку. Он ее ночью растлил. Утром, когда уезжали, она вышла и смотрела, кто из них был тот. Ее глаза напомнили одному из тех, кто был в автомобиле, глаза умирающей, раздавленной козы. Этот рассказ (высоко) оценен Л. Н.

Шахматы. Софья Андреевна пустила граммофон. Все подавлены.

Сегодня Варвара Михайловна прочла Александре Львовне и мне свои Записки7* с 22 июня, когда Софья Андреевна начала раздражаться на Л. Н. и Черткова за то, что ее не звали в Мещерское, и стала отчасти от самоистязания действительно болеть (одышкой и сумасшествием). С тех пор не перестает мучить Л. Н. Она довела себя до болезненного состояния и Л. Н-ча тоже. Он и все домашние страдают от этого. Александра Львовна серьезно хочет уйти из дому, поселиться в Телятинках.

Александра Львовна высказала прямо Софье Андреевне, что говорила за спиной: «Ты крест жизни папа̀, ты крест жизни моей».

8 июля. Л. Н. долго не просыпался. Я вышел отправить прохожих и просителей. Среди прохожих был граф, подавший мне свои документы. Лицо у него чрезвычайно благородное. Я подал всем по гривеннику (из своих), теперь Софья Андреевна велит подавать по три копейки. (Обыкновенно подают по пятачку, чтобы всем досталось поровну.) Он не принял. Я ему объяснил, что Л. Н. различия не делает. Когда все ушли, дал ему еще книжек. Мне трудно бывает с такими. Раньше давал таким побольше, теперь же хоть трудно, но даю всем поровну. Отчасти и потому, чтобы оберегать покой Л. Н. А то, если делать исключения, будет таких «исключительных» много.

Сегодня Софья Андреевна рассказала Варваре Михайловне, что Л. Н. приходил ночью два раза к ней и просил у нее прощения, и целовал ее руку.

9 июля.

Л. Н.: Я не могу, весь ослаб. — И шел, шатаясь.

Звегинцева рассказывала крестьянам, что Софья Андреевна со слезами просила ее убрать Черткова отсюда.

Гольденвейзер сыграл Моцарта, opus 80¹ и «Балладу» Шопена8*.

Л. Н. сказал, кажется, Варваре Михайловне: «Мои обиды не записывайте».

Но обид-то от Л. Н. никаких не было, кроме — как у прохожих, если помалу получали и иногда долго ждали, а также у окрестных бедных баб. В этом был виноват не столько Л. Н., сколько прочие домашние. Дел с прохожими и бабами-просительницами много, а никто не помогает ему (особенно Софья Андреевна). А Л. Н., кроме того, имел антипатию к этим бабам, как мне раз сознался. «Они бестолково рассказывают». К прохожим не был скуп, подавал по пять — десять копеек. Денег у него было, действительно, мало — что-то 600—800 р. в год (от императорских театров за представление его драматических произведений; не мог не брать этих гонораров — они шли бы на усиление балета). Л. Н. давал из них погорелым и, главное, отказавшимся от военной службы и их семьям. Кроме того, у Л. Н. был капитал — около 2 500—4 000 р., и из этого расходовал. Но он берег его ввиду того, что может понадобиться, когда уйдет из дому, т. к. все думал, что скоро это сделает. К Л. Н. очень бесцеремонно приставали (и находили сочувствующих) и его близкие — например, Софья Андреевна, Александра Львовна, Анна Константиновна, Гусев, Булгаков, я с просьбами денег и для тех, которые сами прямо не обращались к Л. Н., — например, пострадавшим от революции и революционерам.

Гусев, Булгаков, я могли сослаться на неосведомленность о денежных средствах Л. Н. Он никогда о них не говорил, неохотно отказывал и неохотно давал. Много раз отказывал Юшко (в ссылке), один раз дал и сейчас же сказал, что больше не будет давать Изюмченко, сидящему в тюрьме².

10 июля.

Л. Н.: Самый приятный был из них Юрий Самарин и Петр Раевский.

Какой-то гость рассказал: кто-то застрелил обезьянку, и она, когда умирала, держала его руку.

Л. Н.: Охотятся на обезьян?

— Нет.

Но потом рассказал случаи, как европейцы охотились или охотятся и даже (в Бразилии) жарят и едят их, подают на блюде целую маленькую жареную обезьяну, напоминающую видом ребенка.

Приехал кто-то из молодых друзей и спросил Л. Н.:

— Вас много осаждают?

— Вы давно не обращались, мне даже обидно.

Вечер. Л. Н. читал о воспитании на основе религиозной нравственности¹.

Ночь с 10 на 11 июля9*. В час ночи вошел ко мне Лев Львович со свечой; я проснулся, спросил, что нужно?

— Вы не слышали? Папа̀ с балкона звал вас.

Это Софья Андреевна входила к нему и, наверное, требовала, чтобы ей сказали про завещание, или чтобы ей отдали дневники, или предъявляла какие-нибудь другие требования, или ревновала, или жалобы на то, сколько она страдает, или просто пилила его, чтобы не мог спать... и после, вероятно, погрозила тем, что над собой что-нибудь сделает, и убежала.

Я пошел искать ее в парк. А так как Маркиз побежал за мной, я ему сказал: «Ищи, где мама̀!» И он сразу повел меня к ней.

Она сидела на дорожке у аллеи. Говорила, что делает это нарочно, что земля сырая — простудится; что того и желает; что она только зашла спросить что-то, а Л. Н. ей крикнул, чтобы уходила, что спать мешает, и что она теперь не вернется, пока сам Л. Н. не придет за ней.

В это время пришли Лев Львович и Н. Н. Ге. Сначала уговаривали ее, а потом попробовали поднять ее и повести в дом. Софья Андреевна не хотела. Настаивала, чтобы пришел Л. Н. Лев Львович пошел за Л. Н. и поднял его с постели. Л. Н. пришел в халате и рубашке, ноги голые в туфлях. Безмолвный. Лев Львович поднял мать, и она, взяв sous bras10* Л. Н-ча, пошла с ними.

Я после узнал от Александры Львовны, что Лев Львович с отцом грубо обошелся, наверное подзадоренный и гипнотизированный тоном матери, посылавшей его.

13 июля. и Варвара Михайловна до трех ночи рассказывали Татьяне Львовне про поступки Софьи Андреевны с таким азартом, что трудно было слушать. Разговор шел в комнате под сводами. Хотя двери двойные, но со щелями, и я в соседней комнате не мог заснуть. Татьяна Львовна объясняет поведение Софьи Андреевны психической болезнью и хочет пригласить психиатра.

Сегодня в письме к Эсфири Каплан о терпеливом перенесении неприятностей Л. Н. писал, между прочим: «Практически мое правило в том, что лечение вообще скорее вредит, чем делает истинную пользу жизни человеческой»¹.

Я думаю, что приглашение врача по нервным болезням только осложнит дело. Софье Андреевне надо взять себя в руки, а не надеяться на лекарства — бром, мышьяк, водолечение.

Сухотины съездили на погорелое место в Овсянниково. С. А. Стахович послала Марии Александровне 50 р. Александра Львовна ей купила всякого платья, белья. Все знакомые откликнулись и помогли.

Л. Н. говорил про книгу рассказов Пьера Милля и прочел вслух в третий раз «Le repos hebdomadaire»:

— Очень мило, шедевр, — сказал Л. Н. И еще прочел вслух «La biche écrasée». — Очень сильно. — И еще хвалил, но менее этих, рассказ «№ treize».

— Я чувствую, что я совершаю грех большой, поощряя писательство, которое — самое пустое занятие, — сказал, извиняясь, Л. Н.

Вчера Софья Андреевна ездила к Е. И. Чертковой, матери Владимира Григорьевича, евангелистке (пашковке), которая ради ее «спасения», «обращения» выписала двух проповедников — Фетлера, латыша, красноречивого фанатика-баптиста, и другого, ирландца. Они должны были Софью Андреевну увещевать, убеждать в спасительности их веры, но она не дала им высказаться². Елизавета Ивановна потеряла терпение и попросила Софью Андреевну прежде дать им говорить и не оспаривать заранее их учение. Фетлер становился на колени и очень усердно молился за Софью Андреевну. Разумеется, Софья Андреевна и не думала «обратиться». Бог весть зачем согласилась, чтобы этих пасторов выписали. Елизавета Ивановна была ею огорчена, сделала ей выговор — по какому праву она позволяет себе оскорблять ее сына. Софья Андреевна ответила, что он отнимает у нее мужа. Елизавета Ивановна на это возразила, что Л. Н. отнял у нее сына, но она надеется, что сын к ней еще вернется.

Сегодня был мужик неграмотный из Белевского уезда, пришедший второй раз за 60 верст пешком нарочно за книжками Л. Н. Он раньше пил, теперь три месяца как не пьет и радуется, когда другие читают сочинения Толстого и он слушает.

Л. Н-чу я рассказал про него. Он сказал:

— Один (такой) окупит сто (которые получают книги и не пользуются ими).

Софья Андреевна рассказала историю, как Л. Н. начал писать «Анну Каренину» и «Крейцерову сонату». Последнюю для актера Бурлака, который хорошо умел рассказывать. Она записала это в «Истории моей жизни».

Александра Львовна говорила мне: «Папа ворчал про себя. Я его спросила: «Что ты?» — «Девки мои хороши»»³.

Сегодня11* Л. Н. получил книгу английского врача «Uric Acid. In the Clinic»⁴ by Alexander Haig, с такой надписью автора: «With all good wishes to Leo Tolstoy from one who owes to his teaching that knowledge, which alone makes life worth living»12*.

Л. Н. был с Хэйгом раньше в переписке по поводу его книги⁵.

Л. Н. вчера было обещал Гольденвейзеру, что с ним поедет кататься верхом, и послал за ним. Но конюх Филька спутал и позвал Черткова. Л. Н. пошел на конюшню седлать лошадей. Софья Андреевна, в эти дни особенно недоверчивая, пошла за ним. Я тоже пошел, на случай, если Гольденвейзер не приедет, поехать с Л. Н. Лошадей, сперва Делира, седлали в конюшне, тут Л. Н. и ожидал и, как только оседлали Делира, сейчас же сел и поехал вперед, не дожидаясь пока оседлают другую лошадь — вероятно, чтобы не разговаривать с Софьей Андреевной, которая проходила серединой двора. Она пошла за ним, и, как только Л. Н. стал огибать угол людской, тут перед глазами Софьи Андреевны, за калиткой ограды, выросла на серой лошади фигура Черткова, вспотевшего от жары и быстрой езды.

Софья Андреевна вскрикнула, закрыла себе глаза руками и стала громко рыдать (голосить). Чертков постоял минуту в недоумении, понял, обернулся, повернул лошадь и скрылся, спустился в овраг, уехал обратно. На скотном дворе собрались (было два часа, когда рабочие уходят работать) девушки и почти вся дворня. Софья Андреевна, в белом платье, шла и голосила. Л. Н. повернул и поехал за ней и говорил ей, что это случайно, что должен был приехать Гольденвейзер. Софья Андреевна как будто не понимала, потом близ Кузминского дома остановилась, утихла и ответила: «Как же мне быть благоразумной? Это как яма сзади тебя, в которую оступишься».

Софья Андреевна пошла в дом. Л. Н. и я с ним (верхом) по направлению в старый Заказ. Л. Н. (крайне чуткий, стыдливый, избегавший «сцен» — каково было ему?) ко мне:

— Быть же такому случаю!

Сегодня с утра был особенно тревожный день. Александра Львовна волновалась ходом работы у Чертковых, зачеркиванием мест в дневнике и тем, что сегодня будет там Татьяна Львовна, боясь, чтобы Чертков не обмолвился ей о завещании. Она еще не знает, что оно есть.

Софья Андреевна сегодняшним поведением ужасно осрамила себя перед народом. Сперва недоумение: «Или у нее дети голодны, и потому она плачет», — говорили. «Это графа бог держит так долго для крестьян, а она (семья Л. Н.) готова сжечь крестьян на спичке».

С этого дня пошли разговоры в деревне о том, что̀ происходит между графиней и старым графом.

Л. Н. недоумевал, в какой мере Софья Андреевна больна и в какой притворяется; жалея ее, ради успокоения ее исполнял некоторые ее требования. Л. Н-чу тяжело было не сознаваться ей про завещание.

Это потакание раздражало Александру Львовну, Варвару Михайловну, Черткова, Гольденвейзера и др. Александра Львовна и Чертков высказывали ему, что они не одобряют его уступчивости Софье Андреевне. Л. Н. пришлось лавировать между разносторонними влияниями. Гольденвейзер, принимавший близкое участие в происходившей драме, разговаривал об этом с Л. Н. (он чуть не каждый вечер играл с ним в шахматы и после входил побеседовать в кабинет). Я, грешный, очень негодовал, что посторонние вмешиваются в семейное дело и позволяют себе советовать, внушать так и так поступать и не оставляют Л. Н. довоевывать бой и поступать по-своему. Он хотел победить мягкостью, смирением или переждать raptus13* Софьи Андреевны или, т. к. его присутствие только раздражало ее и ему становилось невыносимо терпеть, удалиться на время от нее.

Л. Н.: Я боюсь, что это у нее сумасшествие. Всё — я. Хочется бросить жизнь. Я ослабеваю. Она просила поехать на неделю в Никольское.

Л. Н.: Среди образованных людей школа — это попытка свалить на других людей то, что они должны делать сами. Школа — как больница, вместо того, чтобы ходить за своим больным дома, сплавляют его в больницу, а там не могут уделить ему столько труда.

14 июля. Сегодня были в сопровождении В. Г. Куприянова сербы — доктор философии Милица Богдановичева, учительница из Загреба, с ее другом, Милованом Грбой, гимназическим учителем. Богдановичева очень интеллигентная, хорошо умеющая выражать свои мысли, приветливая девица, с глубоким почитанием и любовью, благодарностью к Л. Н., русскому народу. Хвалила Л. Н. книгу Вейнингера¹. Л. Н. говорил с ними внимательно и довольно долго.

Софья Андреевна (мне): Унесите из дома запрещенные сочинения. Я видела «Николая Палкина»². Тут в доме я одна хозяйка. Тем кончится, что я позову полицию и дам всех обыскать и все запрещенные книги велю сжечь.

Софья Андреевна сегодня:

— Левочка, неужели ты мне не напишешь, чтобы на случай твоей смерти Чертков все рукописи отдал мне? Я всем говорила: теперь Чертков в моих руках. Но он хитер — скажет, что дневники в Англии; если же в Англии — что́ поделаешь?

Софья Андреевна сегодня ушла в лес неодетая. Сказала, что (только) до вечера будет жива. Потребовала, чтобы сейчас же были взяты дневники. Л. Н. обещал, что если они у Черткова, взять их к себе, но читать их ей не даст. Если они в банке, взять ключ (от сейфа).

Александра Львовна поехала за дневниками. Будет опять конфликт, потому что Софья Андреевна хочет их читать, нет ли там завещания.

Софья Андреевна говорит, что сегодня не ела.

15 июля— инспектор of school district15*. Он привез, по ихнему обычаю, когда из города в деревню приходят, cakes16* ¹.

Л. Н. спрашивал Рокки про Брайана.

— He is always busy in politic, what I am not.

Л. Н.: Is Bryan in the League Georg for Henry George system or not?

— The most important subject in the world. I got daily a book of America about the Negro question². Man makes conditions, mental development17*.

Л. Н.: Я получил интересное письмо из Японии о деспотизме и о цензуре: «Несмотря на деспотизм, противящийся вашим книгам, ваше учение, как дерево, растет»³.

ТОЛСТОЙ И А. С. БУТУРЛИН

Мещерское, 20 июня 1910 г.

Фотография В. Г. Черткова

Л. Н. (о Рокки): Он идейный человек, он мог быть богатым. Хочет к духоборам.

У Л. Н. был монах: «Я пошел в монастырь. От того, что̀ я там увидел, разочаровался».

Л. Н.: Я постоянно, когда говорю с крестьянами, слышу осуждение монастырей. Я их всегда останавливаю. Так легко опуститься...

Л. Н. говорил про письмо религиозного человека: «Надо мной всегда смеялись».

Л. Н. с Николаевым (передал мне Николаев). Л. Н. говорил, что сознание своего я, сознание бога для каждого человека есть самое несомненное из всего, что он знает. Это не есть вера, это есть несомненное знание. Так что Л. Н. не отвергает того, что он раньше говорил о вере, но он только точнее определяет ее. Молитва просительная — проявление слабости. «Боже, помоги мне!» — и знаешь, что можешь только сам помочь себе.

Но иное дело — бескорыстное обращение к богу.

Николаев ответил, что, по его понятию, он работник у Хозяина и что его вопросы о бессмертии не интересуют.

Л. Н.: Если человек схватил смысл жизни, то все эти вопросы сами собой отпадают.

— У меня к тебе последняя просьба: дай мне дневники или ключ от них⁴.

Л. Н. ей сказал, что ключ у Михаила Сергеевича, и ушел. Когда шел мимо дома к липовым аллеям, она высунулась из окна и крикнула вслед ему: «Я опий выпила». Л. Н. бегом вернулся, вбежал наверх, а Софья Андреевна ему: «Я тебя обманула, я и не думала пить». Эта сцена взволновала Л. Н., и он сказал Софье Андреевне: «Ты все делаешь для того, чтобы я ушел».

У Л. Н. сильное сердцебиение. Он вышел, а она опять его позвала. После Варвара Михайловна сказала ей, что она все делает для того, чтобы Л. Н. ушел. Тогда Софья Андреевна успокоилась. Вошла Александра Львовна и тоже сказала ей, что у Л. Н. перебои сердца. Она перепугалась: «Правда ли, что перебои?» и успокоилась. Может быть, это был последний заряд.

Л. Н. получил письмо от нескольких руководителей московских соколов, в большинстве они — чехи; хотят издавать журнал и просят статью⁵. Л. Н. в молодости своей сам был большим любителем гимнастики, но теперь не может сочувствовать такой и в таких размерах организованной деятельности, т. к. думает, что гимнастика для богатых классов есть только одно из средств, поддерживающих образ жизни, противный основному закону — личного труда.

16 июля. Пятница. Утром был у Л. Н. вятский учитель Комаровских, находившийся в переписке с Л. Н.¹

Вечером, когда Чертков и Гольденвейзер уезжали, была буря.

Л. Н.: Ничего, с ними есть Михайло, мужик, который позаботится.

Л. Н. говорил о письме Киносуку (японца).

17 июля. Л. Н. пополудни ездил к Чертковым, а когда вернулся (там беспокоился и опасался, что Софья Андреевна приедет, — не оставался так долго, как обыкновенно), сказал, что пригласил Черткова на вечер. Софья Андреевна потребовала отказать ему, и Варвара Михайловна съездила в Телятинки сообщить об этом. Вечером Л. Н. долго беседовал с г. Рокки и заходил к Александре Львовне, которая расстроена тем, что у нее 37,2 и что при осмотре сегодня доктор Грушецкий у нее нашел «выдох», а доктор Юргенсон — перемену в носоглотке. Л. Н. посидел у нее.

Сегодня приехали Елизавета Валерьяновна и Вера Сергеевна. Вечером был Гольденвейзер. Утром уехала домой Татьяна Львовна.

18 июля18*. Л. Н. ездил с Филиппом-лакеем. Позади козловских дач подъем из оврага, «как на печку». Филипп ухватился за ветку дерева, а то лошадь упала бы назад, до того было круто.

Л. Н. слаб. Все печень. Был становой у Чертковых, переписал всех¹. Вчера был вице-губернатор у Звегинцевой.

Л. Н.: Это эпидемия писательская. Сегодняшний посетитель — сочинитель, живет в деревне. Никогда ничего серьезного не читал: журналы читает и думает, что в них вся мудрость. И он годами трудится, вырабатывает и открывает Америку о боге, о женском вопросе — такие трюизмы. Это трагизм.

Л. Н.: Стихи Хирьякова совсем бесполезны. Он умный, в шахматы играет, а в религиозном отношении nihil19*. Познание себя есть сознание божественного начала в себе, а потом жить им, а не копаться в себе.

«Вышло, что вы польстили славянам», — сказал кто-то Л. Н-чу по поводу его письма Славянскому съезду в Софии².

Л. Н.: Я все-таки решил, что японцам напишу (Кониси)³.

Л. Н.: Я давно не имел с полицией никаких сношений.

Л. Н. (о ком-то): Он один из тех, которые недовольны своей жизнью, общественным мнением, не удовлетворяющим его религиозное чувство, и изменяет свою жизнь. Думает, решает, как изменить свою жизнь. Был журналистом.

— Вы забыли, — сказал кто-то из присутствующих Л. Н-чу, — раз мы с вами стояли, и там была женщина, которая голову откидывала назад. Вы посмотрели на нее пристально и сказали: «Все это притворство».

Л. Н.: Паскалем составленные «Мысли» — это pêle-mêle20*, некоторые слабые, а рядом очень сильные...⁴ Паскаль, например, говорил, когда на него нападали за то, что он писал против иезуитов: «Если я знаю, что в городе есть 100 колодцев, а один между ними ядовитый, мой долг сказать, указать на этот ядовитый»⁵. У янсенистов были публичные проповеди, а у иезуитов — нет. Он восстал против них (иезуитов) и сделал то, что слово «иезуит» получило такое значение в его «Provinciales».

19 июля21*. Ездили верхом к Ивану Ивановичу. Л. Н. телеграфировал Конгрессу мира по-русски, но чешской транскрипцией22*.

С Иваном Иванычем говорили про то, какое заглавие дать какой-то книжечке (сочинения Л. Н. или Ивана Ивановича?) и остановились на «Сильна водка, да сильнее своя воля».

Иван Иванович радовался, что выйдет столько хороших книг (т. е. «Новый круг чтения» для народа, «Вера», «О боге», «О душе» и т. д.).

Говорили насчет детей. Л. Н. советовал «неделание», т. е. не придумывать, как устраивать их жизнь.

Черта Л. Н.: не любит утруждать других. Просил меня найти в библиотеке какую-то книгу Шоу. Ее не оказалось: «Ах, как мне жаль, что вас напрасно утруждал!»

Четвертого дня Л. Н. играл с нами (я, Александра Львовна, Варвара Михайловна) в городки на тропинке между домами23*.

Сегодня под вечер приехали Д. В. Никитин с доцентом нервных и психических болезней Г. И. Россолимо24*. Позвали их дней пять тому назад Татьяна Львовна с Л. Н. (он приписал к ее письму) — и опять телеграммой. Когда Софья Андреевна узнала, послала другую телеграмму, что все обошлось и не нужно приезжать.

21 июля25*. Л. Н. клал за картину ключ от ящика письменного стола, куда запирал дневник. Софья Андреевна вынимала со дна ящика дощечку, доставала дневник и читала.

22 июля. «Трех дней»¹ и драматического произведения («От ней все качества»)². Александра Львовна привезла ей вчера «Второй день» от Черткова, т. к. у нас затерялись экземпляры, а было их довольно много. Софья Андреевна негодовала, что экземпляр, переписанный на ремингтоне, очень бледный, будто бы нарочно ей такой выбрали, и что она об этой вещи не знала, что от нее скрывали ее. Александра Львовна заявила, что она дает ей все и что копию «Второго дня» также ей дала. Л. Н. напомнил ей, что в газетах писалось об этой работе³, дома говорилось о ней. Потом Софья Андреевна завела разговор относительно драматического произведения, выражая обиду, почему у Черткова есть список, а у нее нет.

Л. Н. за обедом не мог сдержаться и отвечал, не уступая ей; объяснял ей, не отмалчиваясь, как обыкновенно. Софья Андреевна демонстративно ушла.

Л. Н. вечером беспокоился, что она плоха; без всякой причины ищет поводов к недовольству.

Сегодня был у Л. Н. дьякон из Ярославля (наверно, делающий карьеру, кончивший Духовную академию), чтобы обратить Л. Н. Говорил много, наконец стал упрекать Л. Н. в том, что он считает себя непогрешимым умом. Л. Н. ответил, что он не утверждает ничего, только опровергает то, что противно разуму, и на этом окончилась их беседа.

Днем были Лемпи Карловна, Ольга Константиновна с детьми; вечером Чертков.

Л. Н.: От Соломахиных письма⁴.

Чертков: Трогательны отец и сын живой верой, единомыслием.

Л. Н.: Смелость религиозная у них.

26*Говорили о казнях в Персии; по газетам, казнят 100 человек (см. «Новое время»).

Л. Н.: Вчера получил телеграмму русского, чтобы остановить казни в Персии. Что я могу?..

Л. Н. получил книжку «Essais optimistes. Science et morale». Par Elie Metschnikoff. Посмотрев ее, сказал:

— Он утилитарист.

23 июля. Пятница. Л. Н. вчера вечером в 10.45 жаловался, что ему холодно; все окна и двери были у него открыты, и Л. Н., спокойно сидя, читал на таком сквозняке. Погода же изменилась. Дневная жара прошла, и резко похолодало. Утром долго спал. Когда проснулся — температура у него 37,4. Встал в 11 часов, Софья Андреевна то и дело заходила к Л. Н., уговаривала приложить компресс. Л. Н. же хотел побыть один и все сделал бы, может быть (т. е. приложил бы компресс), если б она не так навязчиво этого требовала. Александра Львовна послала за мной в лечебницу. Была встревожена, как всегда при заболевании отца. Л. Н. ей говорил: «Меня нечего лечить, не понимаете, что мне болезнь, кроме приятного, ничего не доставляет». И еще сказал Александре Львовне насчет того, как ему мешает Софья Андреевна, беспрестанно приходит к нему и повторяет без конца упреки, почему он не принял вчера вечером, когда она ему подавала, слабительное, и не наложил компресса, что был бы теперь здоров.

Л. Н.: Когда приходят последние дни, тут серьезные мысли, тут не до любезничанья и притворства. — И сказал еще, что в последние дни приходит ему чаще мысль уехать куда-нибудь с Александрой Львовной. Л. Н. лежал до 11 часов, и казалось, что хотел еще спать. Я просил Софью Андреевну не входить к Л. Н.

Л. Н. в 12-м часу, несмотря на повышенную температуру, сошел вниз и ушел в парк, где посидел минут пять — восемь.

Черткову, что Л. Н. в отчаянии, что приедет Андрей Львович. Разговор между Александрой Львовной и Чертковым, наверно, шел на тему об отношении Софьи Андреевны к нему (Черткову) и кто ее настраивает против него. Лев Львович, теперь Михаил Львович и еще будет Андрей Львович. Причиной же нынешнего возбуждения Софьи Андреевны против Черткова она считает Н. Н. Ге, бывшего в Ясной Поляне в то время, когда Л. Н. был в Мещерском. Верно ли это — вопрос.

Был И. И. Горбунов с рукописью — переводом мест, указанных Л. Н., из Кришны и с жизнеописанием Кришны, смесью подвигов мудрых, смиренных наряду с богатырскими, разбойничьими и чудесными¹. Вечером был Чертков. Софья Андреевна не отходила от них. Потом жаловалась, что слышала, как Л. Н. спросил Черткова, получил ли письмо². — «Получил». — «Согласны?» — «Согласен». «Что в нем было?» — спросила она Л. Н. — «Мое дело».

— Какими глазами он на Черткова смотрел! Я не могу дольше видеть Черткова! Пусть остаются одни, мне и так советовали доктора уехать. Вот я и уеду, хоть на несколько дней. — Пошла в комнату, заперлась и начала укладываться.

24 июля. Л. Н. в 8 часов занимался лежа. Пульс слабый, 72, t° 36,3, голос очень слабый. Пил виши.

— Против вчерашнего чувствуете себя лучше?

— Не скажу.

Встал в 11. У Л. Н. желтуха, которая вчера стала заметна, проходит, жару нет.

— Как чувствуете себя, Лев Николаевич?

— Все так же. Мы с вами различно желаем: вы, чтобы стало лучше — выздороветь, а я — чтобы умереть. И на термометр смотрю с тем желанием, чтобы температура была выше!

Вечером Л. Н. прочел вслух письмо крестьянина Абрама Овечкина, спрашивающего, будут ли вечные муки на том свете¹.

Л. Н., прежде чем читать, сказал:

— Вот у кого поучиться Душану Петровичу настоящему народному языку.

Письмо, действительно, писано хорошим, старинным, богатым русским языком. Нас всех умилило и рассмешило это письмо. Л. Н. удивлялся, что религиозная основа у этих старых людей — страх наказания: самый нерелигиозный подход. Л. Н. сравнивал понятия о боге у крестьян и ученых и сказал:

— Этот — крестьянин — признает нечто необъяснимое, а тот — ученый — скрывает то, что необъяснимо, и это самое грубое суеверие. Он (крестьянин) несравненно выше. Сегодня я читал в «Вестнике Европы» о Дарвине и Ламарке² — это такая игра слов, как шахматы.

Софья Андреевна вечером опять ревновала к Черткову. В час ночи получила телеграмму от Андрея Львовича, что на следующий день приезжает. Не раздевалась всю ночь, уложила свои вещи и утром собиралась уехать.

Ольга Константиновна входила к ней и пожалела ее как истинно страдающую. Я нынче понял, что она от ревности к Черткову действительно страдает, что она не переносит его. Ольга Константиновна ее спросила, почему же тогда она не попросит прекратить свидания с Чертковым. «Тогда будет переписываться, но я буду перехватывать».

упреками³; сегодня утром она послала это письмо; пишет в нем, что Александра Львовна ей больше не дочь. Александра Львовна ей утром ответила письмом⁴, в котором писала, что ее не любит, что она грубо обращается с отцом, что отец болеет от ее притворства, но что она, Александра Львовна, остается жить дома, пока отец жив, и что будет соблюдать внешнее приличие. Софья Андреевна вернула ее письмо со своими примечаниями. С 11 до 2 часов дня она часто входила в кабинет к Л. Н. и подолгу горячо говорила, наверно жалуясь на Александру Львовну. Александра Львовна вошла последней, в половине третьего, должно быть дала читать письмо к матери с ответными ее примечаниями27* ⁵.

25 июля. Софья Андреевна уехала в 2 часа пополудни. Простилась, как если бы навсегда уезжала и больше не намеревалась вернуться. В одном кармане пистолет, с собою опий, перекрестила дочь, Ольгу Константиновну. Меня просила простить ей, если в чем провинилась; я был тронут. Лев Николаевич хотел подсесть к ней в экипаж, она отклонила. Уехала одна. Л. Н. ей сказал, что, если будет здоров, то, уедет она или нет, он все равно завтра утром поедет в Кочеты. Это ему посоветовала Александра Львовна.

Сегодня у Л. Н. стеснения в груди. К 4 часам пополудни прошли. Л. Н. не выходит (третий день). Был у него телеграфист из Киева, 30-ти лет, З. М. Дробцук, который хочет жить по-христиански, бросил службу и полтора года не работал, только читал сочинения Л. Н., издания «Ясной Поляны». Л. Н. ему посоветовал идти в Телятинки к Черткову познакомиться с Сережей Поповым, живущим в шалаше и в поте лица работающим¹. В 7 часов приехала Софья Андреевна с Андреем Львовичем, Екатериной Васильевной и Машенькой. Софья Андреевна имела вид измученный. Л. Н. сошел ей навстречу. Александру Львовну это рассердило. Л. Н. привел Софью Андреевну из ее комнаты в залу под руку. Потом посидел пока обедали, очевидно спокойно, мирно, даже весело. Я ушел.

Софья Андреевна вернулась пристыженная, а т. к. Л. Н. ее встретил мило, успокоилась. Л. Н. говорил:

— Нужна решительность, уедем в Кочеты.

Л. Н. писал Черткову, что с ним видаться не будет.

Шахматы с Гольденвейзером. Вечером было спокойно. У Александры Львовны тон бодрый. Был разговор о политике.

Л. Н.: Все-таки назад все не взяли. Требования публики другие. Есть свобода печати, ее невозможно назад взять.

27 июля. Л. Н. отослал Черткову письмо¹, Владимир Григорьевич ему послал свое письмо, написанное 24, 25 и 26 числа², где предостерегает Л. Н. от уступок, противоречащих воле божьей. Л. Н. ответил, что любовь не имеет границ³. Вечером Л. Н. сидел за чаем, почти ничего не говорил.

Вечером приехал Сергей Львович. С ним поговорила Александра Львовна, а после нее мать имела с ним разговор. Высказала ему взволнованно свои опасения, что, во-первых, если кто станет печатать сочинения Л. Н. с 1881 года, то она не сможет его привлечь к суду, не имея документа на право издания. Во-вторых, что рукописи все остаются у Черткова; третье — что надо вынудить завещание у Л. Н. Сергей Львович ей ни в чем не поддакивал, а только вразумлял ее.

ТОЛСТОЙ В КРУГУ ДРУЗЕЙ И ЗНАКОМЫХ ЧИТАЕТ СВОЮ СТАТЬЮ «О БЕЗУМИИ»

Слева направо сидят: Ф. А. Страхов, А. Я. Григорьев, Толстой, А. К. Черткова, П. Н. Орленев;

Отрадное, 21 июня 1910 г.

Фотография В. Г. Черткова

Лев Львович спросил отца, читал ли статью Родена, которая появилась в это время в газетах. Л. Н. ответил: «Да» и на дальнейшие вопросы Льва Львовича сказал: «Роден очень умен».

Лев Львович говорил о парижском театре Folies bergères⁴.

Л. Н.: «Капустник»28* — вероятно, подражание Folies bergères.

М. А. Шмидт знакома с Л. Н. с 1883 г. Она, Чертков и Бирюков почти одновременно явились к Л. Н-чу. Л. Н. сказал, что они — трое сумасшедших, а раньше был один он. В 1892 г. Мария Александровна переселилась в Овсянниково. У нее в июле этого года сгорела большая пачка писем Толстого к ней 80-х годов и копии с писем того же времени разным лицам, о которых Л. Н. просил ее, чтобы она их не распространяла. Копии этих писем Л. Н. к ней и к другим лицам вряд ли сохранились. Чертков тогда еще не завел копирования. Сгорели черновики 12 глав «Царства божия», огромные пачки «Изложения Евангелия», «Критики догматического богословия», «Ивана дурака», «Емельяна»⁵. Никаких своих Записок у нее не было, она не любит записывать. «Записки, — говорила она, — если написаны в раздраженном состоянии, будут раздражать; хороши будут только те, которые записаны в добром состоянии». Еще потому она не вела Записок, что боялась неточно передать слышанное. Она считает, что Записки не должны содержать ничего личного, а лишь одни мысли. Она враг записывания того, что происходит между людьми, как, например, то, что теперь между Софьей Андреевной, Александрой Львовной, Чертковым и т. д. Записки только послужат к возникновению легенд, которыми будет в следующие века окутана личность Л. Н., и ими будет скрыта сущность его учения. Совершенно так же, как это случилось с Христом. И на писаниях Л. Н. нарастут наросты, как на словах Иисуса, и учение его будет изуродовано и передаваемо людям так же искаженно, как учение Иисуса.

28 июля. Среда. Утром приехала С. А. Стахович, здесь М. А. Шмидт, Сергей Львович со вчерашнего дня, Лев Львович, Екатерина Васильевна с Машенькой; Андрей Львович уехал сегодня в Крапивну. Третьего дня был Чертков¹, который с семьей и матерью в Телятинках, но Л. Н. отказался с ним видеться, чтобы не раздражать Софью Андреевну. Ходит каждый день вечером в шахматы играть Гольденвейзер. Александра Львовна ему отдала свои дневники — две толстые тетради, чтобы их у себя в Москве спрятал². Боится, что их дома мать отыщет, прочтет, а у Черткова, боится, будет обыск, как только его мать уедет. Варвара Михайловна тоже ведет дневник³. Она и Александра Львовна, главным образом, записывают о борьбе Софьи Андреевны с Л. Н. за дневники и издательские права. Гольденвейзер тоже ведет дневник. Булгаков приходит пополудни ответить на часть корреспонденции и исполнить другие поручения Л. Н. Вечерами мало бывает. Последние два вечера, 26-го и 27-го, без Черткова Л. Н. провел довольно молчаливо. Настроение в доме натянутое. Вчера Лев Львович и Андрей Львович допрашивали Александру Львовну: есть ли завещание (в дневниках Л. Н.). Она ответила им, что считает неприличным говорить об ожидаемой смерти отца и о его распоряжениях на этот случай.

Сама же Александра Львовна несколько дней тому назад написала свое завещание, в котором права на издания и свое имущество завещает Татьяне Львовне⁴.

Софья Андреевна говорила, что на днях нашла письма И. А. Толстого, цитировала оттуда старинные выражения⁵.

Л. Н.: Теряется этот старинный склад языка. — Вспомнил письмо крестьянина из Ардатова, Абрама Овечкина, которое читал вслух на днях. Софья Андреевна и Сергей Львович говорили Л. Н., что он раньше писал «ежели» вместо «если» и т. п.

Л. Н.: Может быть.

Разговор о выборах земских гласных.

Л. Н.: Да, это, действительно, как стали мало интересоваться партиями.

Александровна звала его и в прошлые годы и весной взяла прямо обещание, что в будущем году приедет). Софья Александровна сказала, что у нее обдуманы все подробности — как привезут Л. Н., на каких лошадях, где поместят, где будет гулять и т. д. Сколько раз обдумывали!

Софья Андреевна: Ну, Левочка, если ты очень хочешь, я готова с тобой поехать.

Л. Н. промолчал. А раньше он даже спрашивал: и станцию железнодорожную, и сколько верст от нее в Пальну, и всякие подробности.

Сегодня Л. Н. читал из «Круга чтения» вслух. Играли в городки. За чаем Лев Львович спрашивал меня о моем отношении к женщинам.

— Извините меня за грубость моего сына, который такое спрашивает.

29 июля. Утром уехал Сергей Львович. С М. А. Шмидт говорил о том, что происходит в доме; с ней только что поговорил Л. Н., и на днях

Александра Львовна изливала ей свои чувства. Она ужасается тому, что́ Софья Андреевна вытворяет с Л. Н. и как ей вторят Лев и Андрей Львовичи. Софья Андреевна сказала Екатерине Васильевне, что она уже не будет угрожать самоубийством и не будет по-злому вымогать завещания от Л. Н., но что будет ласковая, добрая к нему и таким способом склонит Л. Н. написать завещание (она его не любит, а выдала себя тем, что, получив письмо от Татьяны Львовны, не показала его Л. Н., сказала: «Такой радости ему не сделаю»). Софья Андреевна говорит, что Л. Н. она больше ни на шаг от себя не отпустит. В последние вечера вставляла стул между Л. Н. и соседом и садилась, чтобы не пропустить ни слова из его разговора с другими. Говорила Гольденвейзеру, что с помощью Андрея Львовича через Столыпина постарается, чтобы Черткова выслали из России. (О Черткове говорит уже откровенно с ненавистью.)

«Я на это тебе отвечать не буду», — сказал Л. Н. — «Ах, не будешь?!» — и ушел, хлопнув дверьми (а за спиной назвал его «старым дураком»).

Мария Александровна жалела, что Сергей Львович не остался еще в Ясной Поляне; при нем Лев и Андрей Львовичи не посмели бы к отцу приставать.

Л. Н. хочет отдохнуть от Софьи Андреевны и не имеет силы ей прямо сказать, что уедет без нее к Татьяне Львовне.

Александра Львовна рассказала мне, что Л. Н. ведет теперь особый дневничок, который никому не будет показывать (ни ей, ни Черткову) и который с собой носит и на ночь под подушку кладет¹; что снился ему сон и что наяву было у него такое желание, чтобы Софья Андреевна умерла; что просит ее (Александру Львовну), пока мать жива, оставить ей пользование, как до сих пор, издательскими правами.

— Вот все рассказал, что писал в тайном дневник².

Екатерина Васильевна упрекала мужа, что он с матерью против отца, что участвует в этом недостойном напоре. Софья Андреевна выдала свои планы; если бы узнала, что Л. Н. написал завещание, пошла бы к царю, представила бы себя нищей и выпросила бы уничтожение завещания Л. Н. и введение себя в права. Ломает себе голову с тремя младшими сыновьями, как объявить Л. Н. душевнобольным при помощи врачебной экспертизы³.

Л. Н., услышав об этом, сказал, что в таком случае он не считал бы себя ничем связанным, все обещания взял бы назад и объявил бы, что все могут его сочинения печатать.

М. А. Шмидт была тронута милым письмом Л. Н. к Софье Андреевне⁴ и удивляется, как Софья Андреевна могла не прийти в себя, не упасть к ногам Л. Н. и не просить у него прощения.

Стахович, — на поезд и к Тане). Л. Н. вчера, когда мы ехали верхом возле Крыльцовских казарм, спрашивал, близко ли мы к Булыгиным. Может быть, помышляет отправиться туда отдохнуть на день. Еще Л. Н. говорил Марии Александровне, что надо учиться у Душана Петровича молчанию; сегодня за обедом Л. Н. почти ни слова не сказал, только о щенке Пушке, о том, как на него напало девять собак Красноглазихи и как ему досталось.

После обеда Л. Н. не ушел, а остался беседовать с С. А. Стахович, которая себя вела сегодня опять очень развязно: громко говорила, перебивала, не давала Л. Н. высказаться.

Л. Н.: Я начал читать книгу Pierre Mille о путешествии в Конго⁵. Ни на чем так не видна несостоятельность христианского церковного учения, как на поведении европейцев в колониях.

Софья Александровна разговорилась о злодеяниях, притеснениях и мошенничествах в Конго со стороны короля бельгийского Леопольда. Л. Н. пожелал, чтобы ему нашли еще какую-нибудь другую книгу о Конго, хотел бы узнать поподробнее, в Брокгаузе о Конго нашел очень мало.

⁶.

— Интересно, что бы из Пушкина вышло, если бы дожил до старости? — спросила Софья Александровна.

— Вышло бы хорошее, — сказал Л. Н. и цитировал его стихи.

Софья Александровна перешла на Козлова, а потом на Жуковского.

— У Козлова было религиозное настроение, — сказал Л. Н. — Ах, как я терпеть не могу Жуковского: для меня Жуковский по отношению к Пушкину — это Павел по отношению к Евангелию. Терпеть не могу Павла.

направили его к Чертковым и дали совет не склонять новобранцев отказываться. Но если это их желание прийти к Л. Н., пусть придут.

30 июля. У Л. Н. боль в правом боку все еще не прошла. Я весь день не был дома. Приходила О. К. Клодт с Картушиным. Ольга Константиновна в дом не вошла, чтобы не встретиться с Софьей Андреевной, с которой она не могла бы притворяться, скрывать свои взгляды, если бы Софья Андреевна стала непристойно отзываться о Л. Н. или Черткове. Была у меня в лечебнице. Она сильный, искренний, духовный человек, старающийся день ото дня жить sub specie aeternitatis29*, приводить духовную природу к сознанию и руководить своими мыслями и поступками. Она, как узнала взгляды Л. Н., стала жить в крестьянской семье работницей и жила так много лет — кажется, и до сих пор так живет.

Был Картушин проездом от Леонида Семенова, который произвел на него огромное впечатление и такое же производит и там, где живет, среди крестьян. Кличка у него «Святой». Живет там, где работает; в последние дни помогал убирать овес крестьянину, который доносит на него. Власти хотят его выслать, только не могут найти законного повода: хотят его причислить к вредной секте и допытывают крестьян о его учении. У них (добролюбовцев) вера сильна.

Л. Н.: Вера делает то, что человек спокойно дает себе отрубить голову (за веру), но из-за веры же отрубит голову другому. Разумное же сознание этого (последнего) не сделает.

квартиры у него нет. Л. Н. сказал Картушину приблизительно следующее: «Когда человек старше становится, его жизнь и отношения становятся сложнее; в них продолжать жизнь, стараясь меньше нарушать любовь, важнее, но и труднее, чем порвать отношения и начать свободный образ жизни, хоть и трудовой».

Картушин вечером ушел в Телятинки, а оттуда домой, в Сочи, на Кавказ.

Вечером уехала С. А. Стахович. Софья Андреевна ее очень ласкала, провожала к коляске и просила ее помощи: «Мы старые друзья, если будет нужно к царю обращаться...». Софья Александровна ей ответила: «Да, да», — из учтивости, неохотно, но в передней, на слова Софьи Андреевны: «Вы видите, как меня обижают», — сказала: «Нет, я не видела, чтобы вас кто обижал; собственно, я видела, что вас никто не обижает». С. А. Стахович сочувствует Л. Н. Утром приехали Бирюковы с детьми, поселились в доме Кузминских.

31 июля. спускаться по очень крутым склонам оврагов, из одного выбрались наверх только галопом.

С неделю Л. Н. пишет только художественное¹. Сегодня была расстроенная, страдающая манией преследования, брошенная любовником женщина (Кулешова). С Л. Н. поговорила совершенно спокойно, со всеми другими — с рыданиями.

Вечером были: М. А. Ладыженский с женой из Старого Басова и их гость — Чиркин, секретарь консульства в Бомбее. Разговор об Индии. Ночью уехал Андрей Львович в Тамбов, где служит в крестьянском банке. Шахматы с Гольденвейзером.

Примечания

¹ Письмо опубл. в вечернем вып. «Union», № 188, 8 июля н. с. под назв. «Lev Nikolajevič Tolstoy. Aus den Slavenkongress in Sophia».

² Кн. изд. в Варшаве, без указ. года (ЯПб, пометы). Была получена 30 июня (см. т. 58, с. 72).

³ В. М. Феокритова вела дн. с 24 июня по 19 сент.; в нем она записывала весьма тенденциозно, гл. обр., события, связанные с семейной драмой Т. и обличающие С. А. Толстую.

⁴ ДСТ IV, с. 305).

⁵ А. Л. Толстая 2 июля записала: «Решено было сделать выборки тех мест, которые нежелательно давать С. А., вырезав эти страницы, и остальные давать ей».

⁶ В отв. на требования возвратить Дн. Т-го Чертков, по словам С. А. Толстой, сказал ей: «Вы что же, боитесь, что я вас буду посредством дневников Л. Н.? Я давно имел возможность и достаточно связей, чтоб напакостить вам и вашей семье; и если я этого не сделал, то только из любви к Льву Николаевичу» (ДСТ IV—84).

⁷ В письме от 1 июля С. А. Толстая писала Черткову: «Я сама пишу свои Записки и воспоминания, и мне дневники Л. Н. служили дорогим материалом; теперь я этого лишена, и мне это очень больно» (ДСТ IV, с. 258).

⁸ См. запись 18 июня.

¹ Дом, сгоревший в дер. Овсянниково, принадлежал Т. Л. Сухотиной. В поджоге подозревали душевнобольного В. А. Репина, к-рого приютила М. А. Шмидт, а также жившего у нее молодого крестьянина.

² И. А. Родионов. Наше преступление. Не бред, а быль. Из современной народной жизни. СПб., 1910.

¹ Л. Л. Толстой приехал 2 июля из Парижа.

² Т. осмотрел 22 июня вместе с Чертковым шелкоткацкую фабрику бр. Трегубовых.

³ Т. получил письмо И. Чеховского и брошюру «Научная мечта (электричество и фагоцитоз)». Киев, 1910.

⁴ Этот разговор в дн. А. Л. Толстой записан 6 июля так: «Лева рассказывал пап̀ про Родена; защищал его, когда папаша говорил, что Роден сделал «божескую руку» и лепит голых женщин. Между прочим, Лева сказал: «Роден говорит, что не надо думать, что мысль изнашивает мозг. Пап̀ это ужасно поразило»».

⁵ «The Life of Tolstoy» (вышел в мае 1911 г.) — см. ДСТ IV, с. 89.

⁶ В заметке «Все или ничего?» (НВ, № 12320, 1 июля) М. О. Меньшиков в связи с письмом Т. к Славянскому съезду писал: «Толстой велик (...<...> он проявляет умственную узость».

7 июля

¹ Объяснение С. А. Толстой с Чертковым было вызвано инцидентом, к-рый произошел между ними 1 июля.

² П. Милль прислал вместе с письмом от 13 апр. н. с. сб. своих рассказов «La biche écrasée». P., 1909 (ЯПб).

¹ Явная ошибка или описка Маковицкого. В соч. Моцарта opus’ы не указываются. По известному же справочнику о Моцарте Кёхеля (Lpz., 1862, S. 85) под № 80 значится не фортепьянное произв., а квартет.

² Т. не раз оказывал помощь находившемуся в ссылке Н. Т. Изюмченко. 9 дек. 1899 г. по поруч. Т. ему были переведены деньги (т. 72, с. 559). 10 июля 1909 г. Т. писал ему: «Хотелось бы также помочь вам и вашей семье. Не могу ли чем?» (т. 80, с. 15).

10 июля

¹ Т. прочел вслух гостям — Ш. Саломону, Н. В. Давыдову и Н. Н. Ге — свою ст. «О воспитании» (т. 38).

¹ См. т. 82, с. 73.

² Александра Львовна записала в дн. 12 июля: «Она ездила к Елизавете Ивановне, вернулась возбужденная, довольная, много говорила о двух баптистах, которые ее отчитывали, о том, как они по душам говорили».

³ В дн. А. Л. Толстой этот эпизод описан так: «Отец, по-видимому, отдыхал под защитой Тани, сидел в большом кресле и улыбался. Я проходила около него. Он что-то как будто про себя сказал. Я думала, что ему что-нибудь нужно. «Что ты, папа&x300;?» — «Девки мои хороши» (запись 15 июля).

⁴ А. Хэйг посылал Т. все изд. этого труда (ЯПб).

⁵ — от 30 июня 1904 г. и 7 марта 1905 г. (т. 75, с. 130—131 и 232).

14 июля

¹ O. Weininger. Geschlecht und Charakter. Wien — Lpz., 1903 (ЯПб).

² «Николай Палкин» (т. 26) — неоконч. ст. Т., запрещенная в России.

¹ Проф. права ун-та в Эдинбурге (Небраска, США) М. Геринг в письме от 11 июня н. с. просил разрешения приехать с поручением от У. Брайана. Получив от Т. разрешение (т. 82, с. 47 и 243), он 2 дня пробыл в Ясной Поляне, где его называли «мистер Рокки».

² Возможно, кн. Ch. G. Davis. Why Not Now? Boston, 1909 (ЯПб; дарств. надпись).

³

⁴ Дн. Т., находившиеся у Черткова, были 16 июля положены Т. Л. Сухотиной и А. Л. Толстой на хр. в тульское отд. Гос. банка на имя Т.

⁵ Письмо ред. журн. «Сокол» за подписью Д. Кузьменко, О. Разгон, О. Золдачек, Ф. Ольшанских от 15 июля с просьбой «откликнуться хоть единым словом».

16 июля

¹ Изв. письма Т. к Г. А. Комаровских от 17 авг. 1906 г. (т. 76, с. 187) и 13 февр. 1910 г. По поруч. Т. отв. Булгаков (т. 81, с. 277).

¹ В дн. А. Л. Толстой 19 июля записано: «У него были исправник и становой. Требовали отчета обо всех живущих. Чертков отвечать отказался. Тогда они потребовали паспорта. Паспорта баронессы Клодт, сына подполковника А. Д. Радынского, Булгакова как секретаря Л. Н. вернули, остальные взяли».

² Мысль Т., что «народы именно славянского племени» прежде всех других примут идею «всеобщего религиозного единения» (т. 38, с. 177).

³ Ответ Т-го Кониси на письмо с выражением благодарности за оказанный ему прием. Письмо послано не было.

⁴ Т. читал «Pensées» Паскаля в парижском изд. 1850 г. (ЯПб«Путь жизни».

⁵ Т. приводит цитату из отв. Паскаля на вопросы, задававшиеся ему по поводу «Писем к провинциалу» — записано М. Перве (см. Pascal. Œuvres complètes. P., 1954, р. 1407—1408).

19 июля

¹

22 июля

¹ Очерк «Три дня в деревне». — «Второй день (Живущие и умирающие)» (т. 38).

² См. т. 38.

³ Интервью Т., данное А. С. Панкратову, в к-ром он сообщал о своей работе над очерком «Три дня в деревне», опубл. в , № 38, 17 февр., и перепеч. рядом др. газет.

⁴ Письма М. Ф. (отца) и С. М. (сына) Соломахиных от 4 июня 1910 г. На конв. помета: «Соломахин. Москва. О сектантах и спрашивает, можно ли приехать его отцу. Отв. 22 июля 10 г. Булгаков» (см. т. 82, с. 254. Приписка Т. к письму В. Ф. Булгакова — там же, с. 80).

23 июля

¹ Составленная С. Д. Николаевым кн. «Жизнь Кришны (индусские сказания)». В нее вошла легенда о Кришне и его изречения, выбранные Т. Кн. была набрана в «Посреднике», но ее изд. не осуществилось. Сохр. корр. с типогр. шт. «23 июнь 1910 г.». Предисл. Т. опубл. в т. 40.

² на все произведения: А. Л. Толстая, а в случае ее смерти — Т. Л. Сухотина. В дополнение к завещанию Чертковым была составлена объяснительная записка, смысл к-рой заключался в том, чтобы сохранить за ним право просмотра и изд. соч. Т. (т. 82, с. 228). Разговор Т. с Чертковым касался двух его поправок к этому документу. После смерти Т-го С. А. Толстая возражала только против передачи А. Л. Толстой (на основании пункта завещания о «переходе в полную собственность А. Л. Толстой всего написанного Толстым») сданных ею в 1904 г. на хранение в Историч. музей 10 ящиков с рукописями писателя. Спор между ней и А. Л. Толстой дважды рассматривался в Сенате и только в ноябре 1914 г. было принято решение о признании права владения С. А. Толстой этими рукописями. Она предоставила дочери возможность снятия с них копий для подготовки первой публикации.

24 июля

¹ Письмо от 22 июня. Т. на него не ответил, т. к. не было обратного адреса.

² Ст. В. Вагнера «Ламарк и Дарвин как типы ученых» в № 7 журн.

³ В этом письме С. А. Толстая писала: «Твой вчерашний поступок — плевание матери чуть ли не в лицо, превышает не только всякое дурное отношение, но просто приличие, учтивость <...> Ты мне больше не дочь, этого последнего поступка я никогда не забуду и не прощу (...) Всякие отношения с тобой прекращаю навсегда, т. е. на тот короткий срок, который остался мне мучительно дотянуть на земле».

⁴ Объяснительное письмо А. Л. Толстой заканчивалось словами: «Но так как мы должны жить вместе, потому что, пока жив отец, я никуда ни за что не уйду от него, я совершенно согласна с тобой, что я должна соблюдать учтивость и вежливость по отношению к тебе, что я и буду делать, и извиняюсь в том, что позволила себе не сдержать себя и в первый раз за целый месяц выразить свое негодование на ежедневно повторяющиеся с твоей стороны выходки, назвав их комедией и плюнув с досады в сторону».

⁵ «Что, побранишь меня за мой ответ?» — спросила я. — «Нет, нет, твое письмо хорошо, — сказал он. — Надо же говорить правду».

25 июля

¹ Сохр. записка Маковицкого, видимо, адресованная Черткову, в к-рой он писал: «Захар Мих. Дробцук был у Л. Н., поговорил с ним. Он одинокий и желал бы познакомиться с друзьями. Л. Н. направляет его к вам, чтобы познакомился с Сережей Поповым и др. У Л. Н. стеснение в груди прошло. 25 июля 1910 г. Душан».

¹ Письмо от 26 июля (т. 89, с. 196). Накануне Т. написал аналогичное письмо, но в более нервном тоне и не послал его (Гольденвейзер, с. 168).

² Отр. из письма, к-рое Чертков писал 21, 22, 25 и 26 июля см. в т. 58, с. 471.

³

⁴ Популярный эстрадный театр.

⁵ Во время пожара сгорели автографы писем Т. к М. А. Шмидт, копии к-рых сохр. в арх. Черткова. Сохр. также принадлежавшая Шмидт копия «Исследования догматического богословия» и сказки «Работник Емельян» в последнем варианте.

28 июля

¹ Чертков посетил Ясную Поляну 24 июля (т. 58, с. 83).

²

³ Дн. В. М. Феокритовой.

⁴ 18 июля А. Л. Толстой было сделано завещание о передаче всего ее имущества, в том числе и прав на наследование соч. Т., в случае ее смерти, Т. Л. Сухотиной. Оно засвидетельствовано А. Б. Гольденвейзером, А. П. Сергеенко и крестьянином М. Я. Зайцевым. Имеется и др. текст завещания аналогичного содержания, датир. 23 июля, и с заменой свидетеля Зайцева — А. Д. Радынским.

⁵ Известно письмо И. А. Толстого к П. Н. Толстой от 18 июля 1813 г.

29 июля

¹ «Дневник для одного себя». Начат 29 июля (т. 58).

² В «Дневнике для одного себя» этого нет.

³ Известно следующее замечание С. Л. Толстого на эту запись: «Маковицкий ошибался... Но это были только разговоры» (см. т. 58, с. 473).

⁴ Письмо от 24 июля (т. 84, с. 398).

⁵ P. Milleéopoldien («Cahiers de la Quinzaine», VI cahier, 7-me série; ЯПб, не полностью разрезано).

⁶ А. С. Пушкин. Сочинения. Переписка. Под ред. и с прим. В. И. Саитова (ЯПб).

¹ Т. работал в это время над комедией «От ней все качества».

Сноски

^1* Л. Н. держал эти деньги наличными у себя, вероятно, потому, что помышлял об уходе.

^2* Переписано 15 марта 1911 г.

^3*

^4* Абзац переписан 14 марта 1911 г.

^5* без всякой мысли (франц.).

^6* Со слов «У Куприна» переписано 16 марта 1911 г.

^7*

^8* Три предыдущих абзаца — позднейшая вставка Маковицкого. — Ред.

^9* Переписано 1 марта 1911 г.

^10* под руку (франц.).

^11*

^12* «С наилучшими пожеланиями Льву Толстому от одного из тех, кто обязан ему тем, что в его учении приобрел единственное знание, ради которого стоит жить» (англ.).

^13* припадок (лат.).

^14* Переписано 15 марта 1911 г.

^15* Из семьи Рокфеллеров. Он учитель-инспектор английских школ на одном Антильском острове. Хороший знакомый Брайана.

^16* англ.).

^17* — Он всегда занят политикой, а я — нет.

— Состоит ли Байан в генриджорджевской лиге? Это самое важное дело в мире. На днях я получил из Америки книгу по негритянскому вопросу. Человек создает условия, умственное развитие.

^18* Записано 3 марта 1911 г.

^19* ничто (лат.).

^20* франц.).

^21* Записано 3 марта 1911 г.

^22* Согрешил я, не оттелеграфировав обращение Л. Н. к Славянскому съезду в Софию, а отправив его почтой. Оно было получено только в последний день¹.

^24* Лев Львович потребовал от Россолимо также лечения Л. Н., который, по его мнению, так же нервен и душевно ненормален, как мать. Лев Львович верит матери.

^25*

^26* Переписано (четыре абзаца) в 1911 г. — Ред.

^27* Этот день (24 июля) переписан позже с карточек.

^28* Был около нового 1910 г. в Художественном театре в Москве.

^29* в сфере высоких интересов. Буквально: «С точки зрения вечности» (лат.).