Маковицкий Д. П.: "Яснополянские записки"
1908 г. Январь

1908

1 января. Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Сергей Львович с женой, Андрей Львович с Екатериной Васильевной, Варвара Михайловна, Мария Александровна, Гусев.

Ночью помер Яков Курносенков. Утром вдова пришла к Л. Н. просить на похороны 10 р. Л. Н. удивлялся, что так дорого стоят похороны (с могилой).

Л. Н. ездил в Угрюмы. Вечером винт без Л. Н. Музыка (Сергей Львович играл на фортепьяно, Андрей Львович пел и плясал). Л. Н. вышел в 10.20 и наливал чай.

Сергей Львович показал Л. Н. в «Русской мысли» драму и стихи Бальмонта, изумительно бессодержательную, нелепую чепуху1. Сергей Львович негодовал, как это печатают и кто это читает.

Л. Н.: Как же не читать — декадентство. Это ряд вырождающихся во всем.

Разговор о Молочникове, что его письмо было такое интересное, а сам он производит неприятное впечатление2. Иные пишут легко: например, Маклаков; иные — с большим трудом: например, Сергей Николаевич.

Л. Н. сказал, что ему речь трудно говорить даже о предмете, который его интересует.

Л. Н. вынес «Мысли мудрых людей», и Андрей Львович прочел вслух 1 января. Гусев сказал, что в тюрьме «Круг чтения» — приятная книга, что надо бы ее узаконить для тюрем, чтобы в каждой была. Отвечает на мысли, которые там возникают у людей.

Л. Н.: Она нам подходит, мы все в тюрьме.

Л. Н. получил вырезку из болгарской газеты об отказах от военной службы (один болгарин — толстовец, три словака — назарены).

Между вырезками, которые получает Чертков, была статья из «Вестника Европы» — «Из деловой переписки с К. П. Победоносцевым. 1900—1904 г.» П. А. Тверского3. Гусев давал ее сегодня вечером, в 11 часов, Л. Н. прочесть. Л. Н. не взял. (Был слишком занят или другая причина.)

2 января. Много больных в амбулатории; ездил в Головеньки, встретил Л. Н. на купальной дороге. Он возвращался верхом. Вечером Л. Н. играл в винт с невестками и Александрой Львовной.

3 января. Сегодня Л. Н. говорил обо мне, что я счастливый человек, что полезен больным. За обедом Л. Н. в разговоре с Сергеем Львовичем вспомнил слова «das ewig weibliche»1* Гете.

— Репутация установлена, — сказал Л. Н., — можно говорить что попало, и придают этому глубокий смысл, а его нет.

Л. Н. зашел ко мне, я грел ноги о печку. Л. Н. не одобрил:

— Я вам как врачу говорю. Вы никогда босиком не ходили?

А на следующий день сказал:

— Когда я не могу спать, я как раз обратное делаю: похожу босиком по комнате, пока не охладеют ноги, и тогда засну.

Вчера и сегодня Сергей Львович много играл на фортепьяно.

4 января. Л. Н. получает много серьезных писем об отказах и о религии. Сегодня получил фонограф от Эдисона. Андрей Львович его составил, и Л. Н. уже говорил в него, но воспроизведение слов неясно.

Был священник из Тулы1. Андрей Львович был рад ему, также и Софья Андреевна, Сергей Львович холоден или равнодушен, Александра Львовна скорее враждебна. Пробыл с 1.30 до 4-х. Л. Н-чу он как человек приятен.

Священник в разговоре с Л. Н. употребил сравнение, что обряды — скорлупа яйца; она, когда духовная жизнь (цыпленок) созреет, отпадает. Но пока она нужна. Л. Н. ответил ему, что скорлупа — тело, цыпленок — духовная жизнь, а обряды — дерьмо на скорлупе.

Гусев говорил Л. Н., что этот священник не верит твердо и не умеет защищать православие.

Л. Н.: Они привыкли проповедовать без возражений. Возражать на возражение не могут.

Вспомнил бывшего тульского архиепископа Никандра, с которым говорил о вере:

— Был добрый, простой, но спорить с ним нельзя было: жизнь провел под гипнозом службы, повышений2.

Вечером винт.

Сегодня Л. Н. получил три письма, про которые сказал:

— Из всех сквозит раздражение, отсутствие нравственных основ, их заменяет раздражение. Люди думают, что у них есть то, во имя чего можно раздражаться; что если я раздражен, я имею на это право3.

5 января. Приехали С. И. Танеев, А. Б. Гольденвейзер, Мария Александровна.

— «чтобы быть ласковым со всяким встречным». Потом Л. Н. говорил о встреченном вчера политическом, уверенном в том, что он действует и страдает за благо народа.

Андрей Львович с радостью констатировал, что Сергей Иванович из «кадета» сделался «правым». Л. Н. по этому поводу вспомнил полученное письмо с вопросом о том, «как можно не вмешиваться, когда правительство казнит», и так далее. Л. Н. ответил: «Кто тебя поставил решать эти вопросы? Почему нужно решать так, что для общества нужно, чтобы вешали или чтобы прощали?»

— Мне их обоих одинаково жалко, — сказал Л. Н. — И Столыпина и экспроприатора.

Л. Н. с Танеевым о Ванде Ландовской:

— Ванда Ландовская мне была приятна тем, что играла вещи, записанные тогда, когда композиторы еще не находились под суеверием искусства.

Танеев и Гольденвейзер сыграли четвертый концерт Бетховена.

Л. Н.: Вещь отвратительная, играли прекрасно.

О сонате cis-moll Бетховена, которую играл Танеев:

— Прелестно.

Вариации Моцарта, сыгранные Танеевым, Л. Н-чу очень понравились.

Софья Андреевна получила письмо Ugo Arlotta, просит позволения приехать на два часа1. По просьбе Софьи Андреевны Танеев прочитал вслух это письмо, переводя его с французского. Arlotta описывает свое посещение Ясной Поляны и приводит свой разговор с Л. Н. о непротивлении злу. Это учение кажется ему противным природе человека. Л. Н. по этому поводу сказал:

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Январь

ТОЛСТОЙ И МАКОВИЦКИЙ

Ясная Поляна, 27 марта 1909 г.

Фотография В. Г. Черткова и Т. Тапселя

— Они (журналисты, как Arlotta) в узком кружке своей газеты не знают, что были Эпиктет, Марк Аврелий, Будда, что их возражения были сделаны и опровергнуты.

Уго Арлотта негодует за недооценку Л. Н-чем Данте2.

Л. Н.: Рафаэль, Бетховен, Шекспир, Данте, Гете не подходят к моей оценке, которую я предъявляю к искусству, так как мне самому искусство — я этого стыжусь — близко и дорого.

Л. Н. получил письмо от Моода, чтобы подписать адрес Мередиту, празднующему свое восьмидесятилетие:

— Есть у них такой писатель, его теперь высоко ценят. Это понятно, потому что у них <другого> никого нет. Есть Бернард Шоу, пишущий драмы и эссе. Он оригинальный, но не имеет никаких твердых убеждений. Он скорее социалист.

— не нашли. Потом у Ларусса нашли, и Л. Н. вспомнил, что он в пятидесятых годах его читал; что герои его романов рассуждающие. Л. Н. не решил, подписать ли адрес или нет. Танеев его склонял подписать, чтобы доставить радость старику3.

Мария Александровна вечером, после концерта, говорила мне, что представляет себе, как крестьяне удивлялись бы, если бы их посадили на один день смотреть, как тут, в Ясной Поляне, господа живут. Роскошь, пресыщение, праздность, скука. А у них такая тяжелая, осмысленная жизнь, нужда.

— Как вы думаете? — спросила меня. Я ответил, что нужды не вижу; рассказал, как живут Ореховы.

Мария Александровна махнула рукой в удивлении, что не вижу нужды, и про Ореховых сказала, что у них работников много. О Л. Н. Мария Александровна сказала, что он говорил ей: ему «все совестно» (этой шумной, богатой жизни).

Правда, в эти святки было безумно шумно, концерты мне надоели, особенно сегодняшний. Русские музыканты играют всё классическую музыку. От Гольденвейзера я не слыхал ни разу ни одного русского мотива (исключая Аренского), от Танеева — тоже. Сергей Львович (играет русское) очень редко; иногда играет русские или норвежские народные песни.

6 января. В воскресенье утром приехал А. Н. Дунаев. Л. Н. верхом. За обедом Л. Н. забавлял гостей разговором. Получил письмо от крестьянина из Читы1. Был естественником-атеистом, потом висел в воздухе, и после 17 октября достались ему в руки книги религиозного содержания, и теперь о религии пишет. Другое письмо от казака, третье — от чувашина. Л. Н. вспомнил про бедных чувашей на берегу Волги, когда ехали в Казань.

— Дядька торопил их перепрягать лошадей, ходил за ними и колотил их. Беспрекословно терпели. Какие времена были! — прибавил Л. Н.2

Л. Н. спрашивал Дунаева про его детей. Дунаев говорил про одного, бывшего социал-демократом, читавшего только социалистическую литературу, что он познакомился с шлиссельбуржцем Морозовым и перестал быть социал-демократом. Морозов публично читал в Москве лекцию о своей книге «Откровение в грозе и буре».

Л. Н.: Странная книга. Он замечательно даровитый.

Л. Н. еще о письмах. Одно с такими искусными вопросами, чтобы вызвать ответ (автограф). Тут Юлия Ивановна рассказала, к каким уловкам прибегают. Одна барышня написала ему, что она чахоточная и просит утешения. Когда она получила ответ от Л. Н., ее сестра стала писать Л. Н. под разными предлогами, меняя адреса, написала шесть писем. Юлия Ивановна предостерегала, чтобы Л. Н. не отвечал ей.

Софья Андреевна о письмах к Л. Н. и Л. Н-ча:

— Эти копии Чертков собирает.

Л. Н.: Я не стою такого человека, как Чертков, который употребляет всю силу, энергию и средства на помощь мне.

Л. Н. дал читать вслух письмо Молочникова Столыпину; он усовещивал его прекратить казни, ввести единый налог, поехать посоветоваться с Л. Н., делать то, что ему перед богом нужно делать, а не для России.

Дунаев с Андреем Львовичем сцепились по поводу этого письма. Дунаев говорил, что надо прекратить казни; Андрей Львович возражал, что казнят не невинных, а только тех, кто хочет убивать. Дунаев — что письмо не нужно, Столыпин не послушается, а на его месте другой так же будет поступать.

Л. Н.: Столыпин — человек, которому показан тот путь, по которому он идет. Это единственное возможное действие друг на друга.

Еще Л. Н. заметил:

— Это не ложная скромность — что тут вспоминается обо мне, это самое слабое место в письме.

«Appassionata» Бетховена (опус 57). Потом вместе играли Аренского. Л. Н-чу понравились и Шуман и соната Бетховена.

Л. Н.: Это, должно быть, из его (Бетховена) переходного времени.

А от Аренского он пришел в восторг.

Юлия Ивановна припомнила, что Аренский, когда был в Ясной Поляне3, начал играть ту же пьесу, которую играли сегодня, и не мог продолжать, потому что забыл ее. Еще вспомнила, что он здесь заболел. Была ранняя весна, он сидел у открытого окна на подоконнике, потом гулял. Приехав в Москву, он заболел инфлуэнцей, которая перешла в чахотку.

Л. Н. с Танеевым много разговаривали о музыке, о старых былинах, о Вагнере, о французской, немецкой музыке. Л. Н. спрашивал, Танеев обстоятельно излагал. Л. Н. спросил, известен ли Аренский за границей.

Танеев: Да.

Потом Танеев рассказывал о новой немецкой музыке:

— Мне приходилось слышать: одна рука играет C-dur, а другая — Fis-dur в то же время, — сказал он, смеясь.

Л. Н.: Я очень рад, что вы такой пример привели. То же самое в поэзии, романе.

Уехали Гольденвейзер и Дунаев.

7 января. Уехали Андрей Львович с Екатериной Васильевной домой в Таптыково. Ее пожалели (оставила детей) и полюбили (смирная, добрая).

Были: Г. А. Новичков из Саратовской губернии (по пути к Олсуфьеву — просить его содействия в освобождении невиновных, арестованных по доносу, якобы революционеров) и А. А. Офицеров.

Л. Н. говорил с Новичковым утром и еще в семь часов вечера. Тут ему сказал:

— Мне кажется, вы одной ногой в революции.

— Нет.

Л. Н. (ему): Может быть, вы сами этого не замечаете?

Новичков: Я никому не лгу, а вам совсем не мог бы.

Л. Н.

Офицеров — он сошел с пути, стал декадентом и критикующим «толстовцев и Толстого». Он ученик фельдшерской школы, занимается книготорговлей, (и декадентскими книгами). Он охотник читать, расширять свои знания, собирает газеты, вырезки. Он читал Л. Н. свои афоризмы (декадентские). Л. Н. было тяжело от них. Говорил ему:

— Бросьте писать. Таланта нет. Вы играете словами. Пьющему советовать бросить питье так <же> важно, как вам бросить эту игру словами.

Когда Офицеров прочел афоризмы, он сказал, что хочет напечатать их, пока еще жив, и из-за гонорара, и что он скоро умрет, на это Л. Н. сказал:

— Что тут интересного, удивительного или страшного (в том, что умереть)?

И опять говорил Офицерову:

— Жизнь — такое серьезное дело, жалко портить ее таким легкомысленным отношением к мысли.

И, переменив разговор, обратился к Новичкову. Новичков говорил про своего племянника, сидящего десять дней в тюрьме по доносу из мести. Л. Н. сказал ему:

— Не все ли равно, быть в тюрьме или на воле! Иконникову, Гусеву она ничуть не тяжела и даже помогла им одуматься.

Офицеров перебил:

— Гусеву не помогла. Он хвастается тем, что сидел и что полиция за ним следит.

Про Люси Малори.

Л. Н.: Ее слабое место — вера в духовное общение душ в известное время на известном меридиане живущих людей (т. е. что они тогда об одном и том же думают). Ее журнал лучше сотен других. Девятьсот девяносто девять тысячных печатного вредно. Все внушаем и нам внушают... Люди могут быть доведены до слабости, что поддаются внушению.

Офицеров не выслушивал Л. Н., перебивал его, возражал — было очень тяжело. Я отозвал Офицерова смотреть библиотеку. Офицеров сделал нетактичное замечание, что это я хочу его отвести от Толстого, которому он неприятен, но пошел со мной. И очень заинтересовался каталогом книг и самой библиотекой. На меня произвел впечатление самодовольного, оригинальничающего, циничного декадента.

Когда уехали через 1—2 часа, Л. Н. пришел ко мне и заговорил об Офицерове:

— Мне жаль, что я с ним больше не говорил. Он испортился. Ненормальное что-то. Самодовольство, игра слов. Это осуждение Гусева...

Л. Н.: У меня работа, «Круг чтения», так подвигается! В заглавиях дней будет ясное миросозерцание мое1. Теперь довел до десятого числа.

Я сказал Л. Н. — о чем как раз думал, — что Новичков не остановился перед такой трудной поездкой ради того, чтобы добиться «справедливости», и народ какие тяжелые процессы ведет из-за нее. Эти жертвы за справедливость — то же, что жертвы ради перемены государственного строя.

Л. Н.

Л. Н. о новом номере «The World’s Advance Thought», что он содержит прекрасные мысли.

От 8 часов до 10 Танеев играл у Александры Львовны на фортепьяно Чайковского, Аренского и Бетховена. Л. Н. с Танеевым долго беседовал (я не присутствовал).

8 января. Пополудни Александра Львовна, Варвара Михайловна и Д. А. Кузминский уехали в Таптыково. Приехала Мария Александровна.

Л. Н. ездил на шоссе. Встретил лошадь в хомуте без узды. Что ему с ней делать? Пропустил. Потом встретился с запыхавшимся мужиком, бежавшим от колодца; он спросил про лошадь и почему Л. Н. ее не остановил и просил обогнать ее, что Л. Н. с удовольствием и с большим трудом исполнил, т. к. лошадь от него убегала. Он ее обогнал, не пускал мимо себя, тут ехал Адриан Большенков и ловко поймал ее за шею.

Вечером две партии в шахматы с Танеевым. После Танеев играл Баха, Шопена «Nocturne», сонату Бетховена с похоронным маршем, Мендельсона, Аренского.

Л. Н. о пьесах Шопена «Ballade» и «Nocturne»:

— Эти вещи чем больше слушаешь, тем больше понимаешь.

Об «Intermezzo» Аренского:

— Очень мило. Это одна из его прекрасных вещей.

О Мендельсоне:

— Вот это черта Мендельсона, что скромно, не хочет сказать больше, чем может.

О вариациях перед маршем Бетховена:

— Прелестно.

Когда Танеев кончил и встал, Л. Н. сказал:

— А что же вы старичка Гайдна не играли? Положим, его сонаты уж очень наивны.

Софья Андреевна (к Л. Н.): Теперь бы тебе почитать. Раньше ты должен был ему (Танееву) читать вслух, когда ты проигрывал в шахматы. А когда он проигрывал, он должен был играть.

«Love, Mariage and Celibacy» (хорошее).

За чаем, вечером, Л. Н. о своем разговоре с няней о старости. Она хвалит старость: «Не сердишься, не окрикнешь», и говорит, что это важнее (духовная лучшая жизнь), чем крепость, здоровье телесное в молодые года.

Приехавшая из Таптыкова Александра Львовна рассказывала о том, что у Андрея Львовича пропали деньги его горничной и некоторые его вещи (револьвер), и Андрей Львович позвал станового исследовать дело.

И тот увел заподозренных (одного 16-ти, другого 19-ти лет) мелких служащих его. Л. Н. тяжело было слушать всю эту историю.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Январь

ТОЛСТОЙ У ЯСНОПОЛЯНСКОГО ДОМА

1908

Фотография С. А. Толстой

— Какое обращение с простыми людьми, какую обиду им наносим!

Л. Н.С. Д. Николаеве): Милый человек, живет одними мыслями. Он обещал мне прислать Реклю, что-то не посылает. (А Л. Н. как раз теперь занялся бы писанием географии для детей. Причина, почему не учит их и та, что нет у него ожидаемого Реклю.)

9 января. Были: Мария Александровна и В. И. Скороходов, живописно красивый, 50-ти лет, здоровенный, простой, приятный. Приехал повидать Л. Н. При разговоре его с Л. Н. я не присутствовал. Я ездил сегодня в Воздремы и Рекинку и плутал. Л. Н. сегодня заблудился около Двориков в половине пятого.

Уехали Скороходов и Варвара Михайловна.

10 января. Приехали Х. Н. Абрикосов с женой и двухлетней Верочкой.

Из вечерних разговоров: Абрикосов говорил, что он читал Ренана, хвалил его «Антихриста» и спросил, какого мнения о нем Л. Н.

Л. Н.: Я не помню «Антихриста». Я Ренана не очень люблю. Он такой манерный.

Л. Н. спрашивал Абрикосова о братьях. Абрикосов сказал, что младший поступил на математический факультет.

Л. Н.: Если не считать медицинского, то самый безвредный — математический.

Говорили о болезнях детей. Юлия Ивановна вспомнила, что Михаил Сергеевич говорил, что страдания маленьких особенно тяжелы, потому что они не могут перенести их в область духовную.

Л. Н.: Не могут утилизировать их.

«Круге чтения», что грехи оправдываются соблазнами, соблазны — суевериями научными, церковными, государственными. По поводу этой мысли Л. Н-ча Абрикосов рассказывал про жизнь богатых московских семей, которая вся наполнена шумными забавами и дорогостоящими удовольствиями и развлечениями.

Л. Н.: Контраст — жизнь революционеров: мрачность, озлобление и самоотвержение. Без религиозного начала человек всегда легко подчиняется царствующему течению.

Потом Л. Н. говорил про людей добрых среди богатых и среди священников.

— Так кажется: как это человек не видит, что он не только ошибается, но недобросовестно ошибается. Такой человек не сознает недобросовестности своего положения.

11 января. Л. Н. поехал на Делире по шоссе, через Кудеяров колодец на Рвы, а потом в Засеке поблуждал (дороги заметены и слабо заметны). Ездил взад и вперед. Стемнело. Наконец выехал к Угрюмам и приехал домой в 5.45. Проездил три часа и сделал 25—26 верст, много рысью.

— Милая лошадь, устала, — сказал Л. Н.

Софья Андреевна упрекала его за неосторожность — это ее кошмар, что он где-нибудь в глуши упадет с лошади и сломает ногу. Кто его найдет? Умрет в овраге.

Л. Н.: Не все ли равно, в овраге или на горе?

С сегодняшней громадной почтой (особенно много книг, брошюр) Л. Н. получил английскую книгу какой-то женщины-адвоката о непротивлении1. Нравится ему. В какой-то французской брошюре или газете Л. Н. читал, что Armand (издатель «L’Ere Nouvelle») в тюрьме; его обвиняют в делании монет, но не судят, а держат третий месяц.

— Во Французской республике! Власть везде одинакова. Она будто бы для защиты слабых, а она — для эксплуатации их.

Близ Ясной замерзла семья переселившихся в другую деревню.

Софья Андреевна уехала в Москву на неделю.

12 января. Л. Н. ходил гулять на шоссе. Снег глубокий, с трудом вышел, устал больше вчерашнего. Не обедал.

Получает огромное количество писем, брошюр, книг, газет. С Нового года: «Новое время», «Слово», «Русь», «Голос Москвы», «Русские ведомости», «Русское слово», «Биржевые ведомости», «Сибирские отголоски» (Иркутск), «Голос Самары».

Вечером Л. Н. подписал автографы и ответил на все письма, на которые хотел сам ответить, кроме одного. (Многие дал Гусеву, два-три мне.) Не ответил на письмо еврея, сообщавшего, что жена ему неверна и что он хочет убить ее любовника и поехать к духоборам.

— Зачем он другим сообщает об этом? А может быть, ошибаюсь. Отвечу, как я думаю об этом, что лучше перенести измену1.

Л. Н. получил письмо от Элеоноры Стамо. Присылает статью Тенеромо (Файнермана) о том, что думает Л. Н. о юдофобстве.

«Многоуважаемый Л. Н.! Простите, что надоедаю вам, но я никак не могу успокоиться с еврейским вопросом. Только что прочла воспоминания о вас Тенеромо. Они произвели на меня и других, прочитавших его, очень неприятное впечатление. Он цитирует ваши слова, которые ни слогом, а большей частью и мыслью не похожи на вас. Заметка, вырезанная из газеты, которую я вам переписываю, просто возмутительна. Не хочу верить и не могу верить, чтобы это были ваши слова. Еще раз простите, что надоедаю вам...»

При письме приложена списанная из газеты статья Тенеромо «Л. Н. Толстой о юдофобстве», начинающаяся словами: «Когда в 1889 году, как и теперь, в нездоровых слоях страны зацвел ядовитый цвет антисемитизма...» и так далее.

Л. Н. написал на конверте ответ: «Само собой разумеется, что я никогда не говорил ничего подобного», и попросил Гусева так и ответить госпоже Стамо.

Л. Н. сказал, что ответит ей так, что ненависть к евреям как к народу — нехорошее чувство, что это народная гордость (национальное высокомерие). Как можно исключать целый народ и приписывать всем его членам известные дурные, исключительные свойства?

Л. Н.: Можно подобрать между русскими пять миллионов таких же, как евреи, или хуже. Почему же указывать на евреев? Надо относиться к ним с тем большей любовью2.

Я: Разумеется. Достоевский, разбирая дурные черты характера евреев — нетерпимость, ненависть, которою мы от них заражаемся, — кончает так: «Да будет братство».

Л. Н.: Где это Достоевский пишет?

Я: В «Дневнике писателя»3.

Л. Н.: Еще скорее можно относиться предубежденно к одному человеку, чем к целому народу.

Я передал Л. Н. новый русский теософский журнал (№ 3)4, который посылают Колесниченко и Рябов и спрашивают мнения Л. Н-ча. Л. Н. пересмотрел его:

— Очень плох. — Ему жалко было Колесниченко и Рябова, что они этим интересуются.

13 января. Дома: Александра Львовна, Юлия Ивановна, Абрикосов, Гусев. Вечером приехал П. А. Сергеенко.

За обедом Абрикосов рассказал, что Горбов переводит теперь с греческого, а раньше переводил и издавал Карлейля.

Л. Н.: Не люблю я Карлейля.

А. Н. Шарапова прислала Л. Н. рукописную статью на эсперанто и на русском языке (о происхождении мира).

Л. Н.

Абрикосов говорил, что Горбов дает читать своим учителям только книги, не противоречащие православному закону божию. У одного учителя он отобрал «Круг чтения».

Л. Н.: Этакое требование закона божия — несомненный признак низкого нравственного и умственного состояния.

Разговор о том, как трудно воспитывать детей. Абрикосовы рассказывали о Верушке, о ее капризах и настойчивых требованиях чего-нибудь. Хрисанф Николаевич рассказал, как она всю дорогу от Москвы до Серпухова требовала и повторяла: «Воды, воды!» Наталья Леонидовна рассказала, как Верушка ее ущипнула, и, когда она заметила ей, что это нехорошо, она ответила: «Мне хочется».

Л. Н.: Они, дети, точно малые зверьки. Но тут является возможность внутренней борьбы. Чем раньше начать, тем лучше. Насилие, внешнее запрещение внушают страх, к ним не нужно прибегать. Я потому говорю, что с детьми трудно, что очень легко воздействовать насилием, дать шлепка.

Л. Н.: Я нынче захватил нечаянно «Русь». Восемь смертных казней! Это ужасно! Я читаю «Новое время», а оно про казни только мельком упоминает. Не надо его читать. Сколько смертных казней в год?

Гусев сказал, что точного подсчета нет. Его ведут только революционные газеты по своим сведениям.

Александра Львовна, Юлия Ивановна и Гусев стали подтрунивать надо мной, что досталось «Новому времени», которое люблю читать.

Л. Н., заметив это, заговорил о прочитанной им в «Новом времени» статье об украинском языке1. В этой статье указывалось на то, как много в литературном украинском языке латинских слов — квестия, опиния2* и другие, и спросил, много ли чужих слов в западноевропейских языках. Я ответил, что не более, чем в русском.

Л. Н.: В русском ведь тоже много.

Потом Л. Н. о польском языке:

— Дух польский изящный, а язык неблагородный, некрасивый.

Л. Н. позвал П. А. Сергеенко к себе в кабинет. Потом читал. В 10 часов вышел к чаю. Л. Н. говорил, что читал книжку Баллу «Учение о христианском непротивлении», издательство «Посредника»2, и книгу женщины о непротивлении:

— Баллу устарелый, но очень сильный. Он пишет, что через пятьдесят лет непротивление будет признано. Прошло шестьдесят лет, а все по-старому. Баллу пишет о непротивлении и притом признает «Ветхий завет» — весь. Ему надо его объяснять, перетолковать, чтобы согласовать с «Новым заветом». Это ужасно.

Гусев: Как Хельчицкий.

Л. Н.: Книга женщины «On Non-Resistance» — это очень сильно.

Вечером читали вслух новый рассказ Куприна «Изумруд», но не кончили3.

14 января.

За обедом Гусев спросил Л. Н., будут ли продолжать чтение «Изумруда».

Л. Н.: А мне надоело ужасно.

Л. Н. говорил о Черткове, который должен завтра приехать. Желал бы известить его письмом в Тулу на вокзал, что лошади его ждут в Ясенках. Как всегда перед приездом Черткова, радостно взволнован.

За чаем Сергеенко говорил о том, что социал-демократическая литература упала не тем, что перестали интересоваться ею, а по цензурным обстоятельствам. «Современный мир» — социал-демократический; «Русское богатство» — социал-революционное.

Сергеенко говорил про А. А. Столыпина. Л. Н. сказал, что его (Столыпина) шутки обо всем ему стали невыносимы.

Сергеенко говорил о появлении в журнале «Вестник Европы» интересных писем Фета, Тургенева и других литераторов к Александре Андреевне, тетке Л. Н-ча1. Л. Н. о ней — что она любила общение с выдающимися людьми и что ее добрыми свойствами были молчание и простота.

Разговор о том, что крестьяне держатся общины и избегают применения к себе нового закона — о выходе из общины, о покупке земли одинокими. Абрикосов сказал, что он, поживши на земле, изменил свой взгляд на общину и не сочувствует ей.

Л. Н. спросил:

— Почему?

— Потому что при трехпольной системе нельзя отдельным хозяевам улучшать культуру земли, и, кроме того, при общинном землевладении образовалась такая чересполосица, что у каждого двора поля разбросаны очень далеко друг от друга.

Л. Н.: В общине до̀рог основной принцип, что земля не может быть ничьей собственностью.

На слова Сергеенко о хуторском хозяйстве Л. Н. заметил:

— Хуторское хозяйство при Генри Джордже будет хорошо.

Л. Н. получил сегодня много писем, но все пустые: просительные или невежественные.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Январь

ТОЛСТОЙ И Н. Н. ГУСЕВ С КРЕСТЬЯНСКИМИ МАЛЬЧИКАМИ — УЧЕНИКАМИ ТОЛСТОГО

Ясная Поляна, январь 1908 г.

Фотография А. Л. Толстой

Юлия Ивановна спросила, какое было доплатное письмо.

Л. Н.

Л. Н.: Получил два письма от Стамо, она посылает два письма русских, обиженных евреями, и спрашивает, что им делать. Я ей отвечать не буду. Пусть меня оставит в покое. Я ни за евреев, ни против них. Странно мне в ее душу вдуматься.

Л. Н.: Вы, молодые, доживете до того, что увидите, чем кончится нынешняя революция. Когда придете туда, скажите нам.

В Казани (говорил Л. Н.) жилось хорошо господам. Крестьянам жилось не хуже — лучше нынешнего. Не было десятков тысяч прохожих — помещик не допускал, чтобы его крестьяне побирались. Не было этого раздражения, волнения. Смуты теперешние до сих пор не улучшили, а только ухудшили положение народа. Этим не сказано, что они должны кончиться ничем.

15 января. Приехал В. В. Плюснин из Хабаровска, проезжавший через Японию, Канаду, Англию и Швейцарию. Дорогою он виделся с В. Г. Чертковым, Кропоткиным, Хилковым, И. И. Горбуновым. За обедом Л. Н. его расспрашивал о них.

О Хилкове Плюснин сказал, что он ему не понравился.

Л. Н.: Он раздраженный, умышленно оригинальный.

Когда Плюснин заговорил о Кропоткине, Л. Н. не мог сразу вспомнить свои личные сношения с ним.

— Я вспоминаю, мы не видались друг с другом, но между нами были самые дружелюбные отношения.

Расспрашивал Плюснина про японцев.

Л. Н.: Япония мне очень интересна.

Жалел, что Плюснин не видел Токутоми.

— Мне кажется, что он представлялся мне сочувствующим, — сказал Л. Н.

Юлия Ивановна заметила, что он у себя дома известный романист.

Л. Н.: Хотя они и разбили нас, во всей их литературе я видел низменность, никакого подъема.

Сергеенко посоветовал Л. Н. прочесть «Сакунталу» Калидаса.

Л. Н.: Это я знаю. Нам непонятно. Это все очень трудно. Думаешь — может быть, дурно переведено. Только не производит впечатления.

Когда я убирал газеты, Л. Н. пришел с «Wissenschaft und Sittlichkeit» А. А. Герцена в руке.

— Я читаю эту брошюрку Герцена-сына. Очень хороша. Она о половом воздержании, против распущенности, против теперешней молодежи. Я прочту ее и посоветую Ивану Ивановичу ее издать1.

Читали вслух письмо сестры Беневского, попавшейся с бомбой, которую хранила. Из ее письма видно, что в ней совершается духовный рост: религиозное сознание пробуждается2.

Заговорили о христианском и об общественном жизнепонимании.

Л. Н. ответил:

— Первое, несомненно. В старости религиозное сознание возьмет верх у всех людей и, убежден, в час смерти.

И Л. Н. рассказал сравнение приблизительно так: люди все стоят перед великой тяжестью, которую им нужно поднять; вот, например, этот стол, кругом которого сидим. Есть у нас у каждого религиозное сознание — рычаг, которым, если будем действовать, сдвинем стол. Но мы бросаем рычаг, вскакиваем на стол, начинаем цепляться за него руками, стараясь поднять его, и не только ничего не сделаем, но собою увеличим тяжесть. Это делают все революционеры. Им видеть самодовольного, бросающего рычаг и сложа руки сидящего трудно, но они ухудшают положение. Желаем царствия божия, оно в нас, как же его внешними средствами достичь? Надо любить и терпеть.

— Другое, что в старости несомненно, — говорил дальше Л. Н., — что истина должна быть проста. Иоанн в старости лет не говорил другого, как «дети, любите друг друга».

Не помню, по какому поводу зашла речь о французских друзьях Л. Н. и лучших французских переводчиках его сочинений — Саломоне, Буайе. Не помню, что̀ о них говорилось и по какому поводу. Л. Н. сказал о них, что они очень легкомысленные.

16 января. Сегодня я готовился к отъезду домой к больному отцу. Кончал письма, укладывал вещи. Простился и уехал в Тулу. Дорогой я встретил Л. Н. Он еще раз простился со мною очень, очень ласково. В Туле получил ответную телеграмму, что моему отцу лучше. Я не поехал дальше, а вернулся в Ясную. Главное потому, что Л. Н. страдает болью в сердце и удушьем (грудной жабой), ему трудно дышать. Нужно, чтобы он не переутомлялся. Мне все-таки можно действовать на других, чтобы его не утруждали разговорами и присутствием. Когда я приехал, Л. Н. встретил меня приветливым поклоном. Чертков послал мне воздушный поцелуй. После сказал мне, что Л. Н., думая, что я уеду, сказал ему, что он привык ко мне и что ему будет грустно во время отсутствия моего.

Вечером читали вслух письмо латыша Перна к Е. И. Попову о том, почему он перестал быть революционером.

Сегодня Л. Н. сказал:

— Ездил верхом. Как хорошо было! Думал о смерти. Примерял, по теряет ли моя жизнь со смертью, и сознавал, что нет, ничего не потеряет. Потом, на обратном пути, разболелся живот у меня, и я уже не мог легко относиться к мысли о смерти. Физические страдания но старой привычке выдвинули телесное я. Духовное я свободно только в здоровом теле.

Чертков спросил:

— Разве в болезни духовное я не свободно?

Л. Н.: Слабость, жар ему не метают, а страдания — да.

Л. Н. от 11 до 11.30 писал Татьяне Львовне письмо1.

Недавно в Москве они убили непослушавшегося.

Л. Н.: Какой это сильный соблазн для других, так легко отдавать деньги, когда такие требования исполняются!

Плюснин рассказал, что во Владивостоке хунхузы похитили ребенка и потребовали выкуп в 15000. Родители сказали, что у них нет столько денег, и принесли только четыре тысячи, и хунхузы отпустили его.

Л. Н. расспрашивал про хунхузов, есть ли около Хабаровска, где жил Плюснин. Плюснин ответил, что есть и что они вымогают деньги главным образом (а раньше исключительно) у китайцев, которые их боятся и платят им подать, чтоб они их пощадили. Хунхузы живут среди китайцев, которые знают их, но не выдают.

Плюснин говорил про японцев, что они очень скромны в еде (скромнее китайцев) и очень быстро едят и убирают стол и что они очень любят купаться и предлагают гостям купаться в той же воде, в кадушке.

Л. Н. сказал, что ему после другого купаться в той же воде не представляется неприятным.

Был разговор о том, что делать для того, чтобы заснуть, когда бывает бессонница. Л. Н. сказал, что раньше он, когда не мог спать, ходил босыми ногами по полу, а теперь он просто студит их о железные прутья кровати и думает, что, когда после этого ноги начинают согреваться, кровь приливает к ним от головы, и засыпает. Чертков говорил, что, когда он страдает бессонницей и, наконец, засыпает, то ему представляется все то, что его страшит наяву: смерть его сына, матери, жены... Он думает о том, как тяжело будет его матери, жене и прочим, если он помрет. Спросил, бывает ли что-либо подобное у Л. Н.

Л. Н.: Нет.

Чертков: Когда я не могу заснуть, это мне полезная духовная работа. Когда не спится, я смотрю на себя со стороны и вижу в себе самопожертвование, смешанное с желанием славы людской.

17 января. Л. Н. написал длинное письмо революционерке Беневской в ответ на ее письмо к брату1. Она писала брату в первой части своего длинного письма о своих религиозных исканиях, в которых она близко подходит к взглядам Л. Н., а во второй части о том, что̀ она читала у Оуэна, Маркса и чему она от них научилась. Л. Н., когда читали вслух это письмо, первой частью был растроган до слез. Его читали третьего дня вечером.

— Написать ей, — сказал вчера Л. Н., когда еще не написал своего ответа на ее письмо, — это мне очень трудно и привлекательно.

Сегодня в числе прохожих было несколько человек, революционно настроенных. Л. Н. заговорил с одним из них и спросил, революционер ли он. «Да», — и начал говорить: «Когда Шереметев может жить так богато, почему я должен жить бедно, почему мне не грабить?»

Л. Н.: Когда держалось это (существующий строй) гипнозом, можно было его удержать, но когда это держится силой — тогда нельзя.

Л. Н. получил на днях два характерных письма: одно о том же, о чем говорил революционер, а другое от человека религиозного, который пишет, что богатство других его не беспокоит.

С. Д. Николаев прислал Л. Н. сочинение Элизе Реклю «Земля и человек»2. Л. Н. желал читать эту книгу для своих геоэтнографических уроков с учениками. Но, посмотрев, сказал, что не будет читать.

Я

Л. Н.: Начинается с фантастического, какой был первобытный человек. Это такая же фантазия, как то, что был рай.

Мы сидели за чаем: Александра Львовна, Абрикосов, Юлия Ивановна, Чертков, Гусев, Плюснин. Л. Н. бывает в особенно хорошем, добром, минорном, поэтическом настроении, когда беседует с Чертковым наедине или при немногих. Так просто и непринужденно беседует с ним, расспрашивает его про всякие житейские подробности его жизни. Вчера в кабинете Л. Н. расспрашивал Черткова про его юношескую, холостую жизнь, и Чертков рассказывал ему о ней, должно быть, обстоятельно, т. к. беседовали они часа два.

Л. Н. сказал, что он прочел бы драмы своего сына Левы3 и И. Ф. Наживина4. Я встал поискать эти книги на подзеркальном столе. Л. Н. заметил, что не следовало мне так коротко стричь бороду, седины с боков, что мне уже надо быть старичком.

Говорили о японцах, китайцах, о прочитанном вчера вслух письме Перна к Е. И. Попову. Х. Абрикосов подметил, что Перна пишет о ком-то: «Он уже человек пожилой, ему тридцать лет».

Хрисанф: Мне столько же, а я никак не воображаю себя пожилым, а очень молодым.

Л. Н.: Так будет (было со мной) и когда вам будет сорок лет и больше. А я до сих пор думаю, что мне только двадцать лет. Все эти телесные слабости мне не показывают мою старость, а духовная — какая тут старость, все молодеешь. Няня, моя ровесница, сказала мне на днях, что чем старше, тем все лучше и лучше, все менее сердится, добрее становится.

Хрисанф стал, как он умеет, хорошо рассказывать про их няню, шестидесятилетнюю старушку, поступившую к ним недавно. Какая она неправославная. Другие любят по церквам ходить, ставить свечи, целовать иконы, а она, когда они были в Москве, отпросилась только в баню. Спрашивала его про Черткова, где живет и за что его выслали. Хрисанф сказал ей, что за веру. Няня спросила: «Это за дедушкину?» (Наталье Леонидовне Л. Н. приходится дедушкой). «Он ничему дурному не учит», — сказала она про Л. Н. А Наталья Леонидовна рассказала, что спросила няню, почему она не говеет; та ответила, что у нее грехов нет: «Пить не пью, ругаться не ругаюсь, а другие какие же там грехи?»

Это Л. Н. очень понравилось, и разговорился о нянях (о нашей, Таниной, Лининой).

— Положение их вообще хорошее. Все за ними ухаживают. Вопрос роскоши для них не существует, а с малыми детьми очень приятно. Я желал бы быть няней, — все это говорил Л. Н. тоном радостного умиления.

Л. Н.: Танина няня хорошая, но не такая, как ваша. Они в душе отошли от обрядностей и исполняют их только по привычке и чтобы не отстать от других. Но у них в душе не пусто (в смысле веры).

Что-то говорил, что как ему близки такие души, в которых есть — хотя православная — вера.

Вечером Л. Н. зашел к Черткову, который рано ложился спать. В 10.40 ушел к себе. Я зашел в 11.30 к нему, в гостиной дождался, когда Л. Н. выйдет, хотел выслушать сердце, но Л. Н. сказал, что ему лучше, и переменил разговор. Сказал, что прочел драмы «Моя родина» Льва Львовича и «В долине скорби» Наживина. Видимо, не получил удовольствия.

Про первую он сказал: «Очень наивно», а про вторую — что в ней очень много напутано, не разработано.

Гусев завален работой: «Кругом чтения», перепиской, посылкой книг (сегодня вместе с Плюсниным изготовил около тридцати посылок).

Л. Н. сегодня написал Е. И. Попову письмо, которое просил не копировать — слишком серьезное, интимное5.

Я попросил Л. Н. подписать портреты Калалу, Шкультеты и Словацкому музыкальному обществу6.

Вечером В. Г. Чертков читал Л. Н. из своего журнала «Свободное слово» и книги «Наша революция» выдержки, которые войдут в его новую статью о стеснениях свободы совести в России новыми циркулярами (после законов 17 апреля и 17 октября 1905 г.), по которым можно переходить в неправославные вероисповедания только добровольно, пропаганда запрещена.

Л. Н.: Свежему человеку непонятно, как правительство запрещает веровать. Как же магометанское правительство запретит исповедовать буддизм; наверное, оно этого не пытается делать. И у нас власть основана на извращении христианства.

Л. Н. слушал на лестнице, как Александра Львовна играла Грига, и, когда она пришла в залу, заговорил с ней о ее игре.

Л. Н. сказал Владимиру Григорьевичу о музыке, что она очень хороша

— По правде сказать, когда играют знаменитости, бывает стеснительно, нужно благодарить. (Поэтому Л. Н. приятнее бывает слушать Сергея Львовича или Александру Львовну.)

Чертков желал бы съездить к Булыгиным, но не успеет. Л. Н. хвалил их и говорил про Сережу Булыгина, как он приходил в свитке при двадцати восьми градусах мороза: он не допускает никаких шуб.

— Как это происходит, что второе поколение там, где родители серьезны (Сергеенко, Чертков, Скороходов), не только остается в тех же убеждениях, но идет еще дальше?

Я был очень усталый, ушел спать. Л. Н. с 6.30 до 9.30 сидел в зале и разговаривал с Чертковым. Юлия Ивановна сказала мне, что, между прочим, говорили про Наживина, распекли его за его самоуверенность, поспешность в писании, навязывание своих взглядов, проповедование христианства вместе с нехристианским, осудительным отношением к людям. Л. Н. хочет ему написать письмо1.

19 января. Утром приехал П. И. Бирюков. В 7 часов вечера приехал Андрей Львович. Днем к В. Г. Черткову приехал архитектор с планом для постройки дома в Телятинках. Большой двухэтажный дом, тридцать комнат, зала втрое больше и на два аршина выше нашей, смета 35000. Л. Н. охал.

За обедом Хрисанф сказал, что в их деревне у всех крестьян курные избы, только одна изба с трубой.

Л. Н.: На моей памяти в Ясной были все избы курные.

П. И. Бирюков говорил о речи Бюлова против поляков с предложением ассигновать 350 миллионов марок на выкуп польских земель.

Л. Н.: Такие вещи мне подтверждают состояние безумия, в котором мы находимся. И это меня радует, потому что бессмысленно, потому что этот же расчет делают и французы и японцы. Бессмыслица. Не достигает цели. Планы ни на чем не основаны. Умнее дети, которые играют; умнее их расчеты, чем такие неопределенные планы. Лежит толстая палка, я ее возьму — другой все равно возьмет палку еще потолще. Как только разговор об общих делах народа, так милитаризм, условные термины.

— Его вещи очень хороши были, лучше, чем то, что теперь печатается. Он освободился от этого литературного тщеславия, — сказал Л. Н.

За чаем В. В. Плюснин рассказывал о духоборах. Л. Н. вспомнил про «свободников», которые опять вернулись на юг проповедовать; о них писал ему на днях Сахатов1.

— Очень интересные люди. Тут есть некоторое педантство, внешнее: не пользоваться трудом животных.

Плюснин спросил, почему раздеваются? (одно время «свободники» пытались ходить без одежды).

Л. Н.

О постройке дома Черткова Л. Н. сказал Марии Александровне:

— Что вам сказать? Мне всякие такие учреждения чужды; устроится само собой, когда нужно.

Об архитекторе Гусев говорил, что спросил его, читал ли он Л. Н. Он ответил: «Нет, мало».

Л. Н.: По нему видно, он нетронутый человек.

Л. Н-ча. Теплов писал Л. Н., что голос божий может заставить человека сделать насилие2.

Л. Н.: Я как раз пишу теперь о том, что старые мудрецы, браминские, китайские, указали, что страсти мешают проявлению любви3. Но есть одно, чего прежние мудрецы не указали (а указал Христос), это есть непротивление злу злом, и он показал главную черту любви, то, что для меня уясняет силу любви. И вдруг являются люди, отрицающие эту черту.

Л. Н. сказал, что сегодня были оборванные прохожие, рабочие, административно высланные. На вопрос Л. Н. ответил один из них: «Что же, надо постоять за народ, нечего жалеть себя, надо потерпеть».

Л. Н.: Колечка, что бы он ни говорил, он наш. Он увлекается, но он полон любви.

О социал-революционном девизе «В борьбе обретешь ты право свое» Л. Н. сказал:

— Это чудесно! В борьбе — в какой борьбе? И право — какое право?

Л. Н. спрашивал Плюснина еще про Хилкова.

Л. Н.

Плюснин стал рассказывать про Хилкова. Одно поразило его: стены комнаты Хилкова увешаны изображениями голых женщин.

Плюснин: Я его хотел спросить, что это означает.

Л. Н.: В «Трудовом пути» есть картина женщины полунагой и рядом картина Орлова. Женщина отвратительная, но прекрасно сделана. Орлова картина — священник собирает пироги — умная, но недобрая4.

по лицу его не видно, рад он этому или нет5. Бирюков о нем, что он всегда весел, какая бы у него ни была нужда.

Юлия Ивановна: Художественный клуб по просьбе Сергея Львовича дал ему пособие.

Л. Н.: Мы с ним (Орловым) были в Паниках, а оттуда в Бегичевку рысью. Он на своих коротеньких ногах подпрыгивал. Это шесть верст.

20 января. Приехал А. М. Хирьяков. Из Тулы пешком пришел двадцатипятилетний крестьянин Арсений Токарев, живущий в тридцати верстах от Тулы. Л. Н., как он ни устал, беседовал с ним больше часа. Крестьянин понравился ему.

Л. Н.: Правило Джемса: поступай с человеком так, как если бы ты уже имел чувства (любовь), которые хочешь иметь.

Л. Н. получает письма от подписчиков журнала «Ясная Поляна», издающегося в Петербурге, жалующихся, что фирма эта не дает того, что обещала подписчикам. Л. Н. прочел из письма и объяснил Токареву:

— Это фирма, которая издает мои сочинения, мошенническая и всех обманывает.

Я спросил Л. Н. о здоровье.

— Большая слабость, пульс шестьдесят, слаб, перебоев нет, — и прибавил с добродушной усмешкой: — Приближаюсь к дому.

Я пощупал пульс — восемьдесят четыре. Но Л. Н. только что поднялся по лестнице.

Александра Львовна жалела, что продала половину Телятинок Чертковым, что Чертковы едут там строить такой большой дом и вести пропаганду, и Л. Н-чу не будет стариковского покоя. И теперь Чертков относится очень деспотически. Постоянно останавливает его на прогулке, снимает. Софья Андреевна раз в год снимает его и то как не рада, что беспокоит его. Чертков берет у Л. Н. рукописи. Это и Гольденвейзер — взял списать такую рукопись («позволите переписать?»). Л. Н. не скажет нет, но по тону его ответа надо судить деликатному человеку, что неохотно дает согласие, позволяет. Александра Львовна думала, что этой рукописи никто не знает, кроме Марии Львовны и Л. Н. Мария Львовна переписывала ее и смотрела на нее, как на святая святых1.

21 января. Сегодня утром я уехал к больному отцу.

В десять часов я зашел в кабинет к Л. Н-чу. Л. Н. сидел в кресле в углу, за малым круглым столом, против него сидел Бирюков. Л. Н. собирался пить кофе. Я стал прощаться с ним. Л. Н. поцеловал меня и сказал:

— Желаю вам поступить самым лучшим образом, чтобы вам сделать то, что его сердцу самое приятное. Будем ждать от вас всякие известия; что̀ будет, то хорошо. Прощайте!

1...

Примечания

1 января

1 Стихотв. К. Д. Бальмонта «Тихая поветерь», «Осенний бусенец», «Серебряный путь» и др. (1907, № 10); драма Д. С. Мережковского, Д. Философова и З. Н. Гиппиус «Маков цвет» (№ 11).

2 31 дек. 1907 г. Т. получил от В. А. Молочникова копию его письма к П. А. Столыпину; опубл. не полностью в т. 56, с. 471—472. В тот же день Молочников впервые приехал в Ясную Поляну.

3 ВЕ, 1907, № 12).

4 января

1 Тюремный свящ. Д. Е. Троицкий.

2 Т. встречался в Туле с архиепископом Никандром (Н. И. Покровским) в дек. 1879 г. В том же 1879 г. архиепископ присылал Т. материалы для его работы над историч. романом (см. т. 17, с. 655—656).

3 —93, 299). Одно из получ. писем — Гусев II, с. 57—59.

5 января

1 В письме от 24 дек. 1907 г. У. Арлотта просил разрешения приехать, чтобы сфотографировать Т. на утренней прогулке.

2 БВ (веч. вып.), 1907, № 10251, 13 дек.

3 Т. адреса не подписал (см. т. 78, с. 110—111).

6 января

1 Письмо С. Ф. Стрельникова от 24 дек. 1907 г. Т. отв. 12 янв. (т. 78, с. 16—17).

2

3 А. С. Аренский с сыном приезжали в Ясную Поляну 11 марта 1904 г.; они были «приятны» Т. (см. т. 55, с. 21 и т. 84, с. 366).

7 января

1 Перерабатывая «Круг чтения», Т. расположил афоризмы в строгом систематическом порядке и озаглавил отделы.

11 января

1 «On Non-Resistance» (см. запись 13 янв.).

12 января

1 Т. отв. в этот день на 5 писем, в том числе на письмо Гта об измене жены (т. 78, с. 14—17).

2 При письме от 9 янв. Э. Р. Стамо прислала копию ст. И. Тенеромо, опубл. в «Одесских новостях», 1907, № 7387, 6 дек. Отв. Т. (в доп. к отв. Гусева) — т. 78, с. 15—16.

3 Ф. М. . Дневник писателя за 1877 г., гл. 2 (СПб., 1878, с. 67—79). Эта гл. посвящена евр. вопросу и озаглавлена «Но да здравствует братство».

4 «Теософское обозрение», 1907, № 3, дек. (ЯПб).

13 января

1 Заметка, озагл. ««Опиния», «Квестия» и «Калюмния»» за подп. (НВ, № 11431, 11 янв.).

2 А. Балу. Учение о христианском непротивлении злу насилием. Пер. с англ. С предисл. И. Горбунова-Посадова. М., 1908 (ЯПб).

3 Напеч. в «Лит. -художественном альманахе изд-ва «Шиповник»», кн. 3. СПб., <1907>, к-рый был привезен П. А. Сергеенко.

14 января

1 ВЕ, .№№ 1—2, адресованы не А. А. Толстой, а жене поэта А. К. Толстого: «Письма к графине С. А. Толстой Ив. Серг. Тургенева, Влад. Соловьева, Ф. Достоевского, Шеншина-Фета, гр. В. Соллогуба, Я. П. Полонского и др.».

15 января

1 A. Herzen. Wissenschaft und Sittlichkeit (Ein Wort an die männliche Jugend). Vortrag gehalten in Genf und Lausanne im März 1894 (Autorisierte Übersetzung). Lausanne, 1895. В ЯПб — дарств. надпись на рус. яз.; на др. — на франц. Брошюра А. А. Герцена в «Посреднике» издана не была.

2 И. А. Беневский, приехавший в этот день в Ясную Поляну, дал Т. прочесть письмо М. А. Беневской, к-рая находилась на каторге (см. запись 12 сент. 1906 г.).

16 января

1 См. т. 78, с. 21—22.

17 января

1 —27).

2 Э. Реклю. Человек и земля, тт. I—VI. СПб., 1906—1909.

3 Л. Л. Толстой. Моя родина. Пьеса в 5 д. СПб., б. г.

4 «В долине скорби». Напеч. в одноименном сб. М., 1907.

5 См. т. 78, с. 27—29, ответ на письмо Попова от 10—29 дек. н. с. 1907 г.

6 Фотогр. Т. на прогулке в поле с его подп. и с датой 17 янв. была отослана словацк. общественному деятелю Й. Шкультеты и теперь находится в LAMS. Чеш. писатель и историк К. Калал, близкий друг Макевицкого, также получил фотогр. 2 мая 1912 г. Калал писал Маковицкому в Ясную Поляну: «У нас на глазах картина Толстого, твой подарок».

18 января

1

19 января

1 На письмо Б. Сахатова от 24 дек. н. с. 1907 г. Т. отв. 28 янв. (т. 78, с. 40—41).

2 Очевидно, А. Г. Теплов — завед. «Бесплатной русской библиотекой в Лондоне». Сохр. его письмо к Черткову по поводу смерти Т-го. Запись Маковицкого — единственное свидетельство о переписке Т. с Тепловым.

3 См. «Закон насилия и закон любви», гл. VII (т. 37, с. 166 и след.).

4 «Трудовом пути» (№ 1) помещены репродукции с картин Ф. Штука «Греховность» (с. 17) и Н. В. Орлова «Христовым именем». (с. 25). Точное назв. картины Орлова: «Христа-ради» («По приходу»).

5 Эта картина, вероятно, завершена не была. Откликом на события Рус. -япон. войны явилась картина Орлова «С войны» (1907—1908); с 1956 г. находится в Ясной Поляне.

20 января

1 По-видимому, переписывание Дн. для Черткова.

21 января

1 ́ происходило в Ясной Поляне в его отсутствие. Эти записи не воспроизводятся нами, поскольку период этот подробно описан самим Гусевым (Гусев II, с. 68—107).

Сноски

1* «вечно женственное» (нем.).

2* — жалоба (лат.); opinio — мнение (лат.).

Раздел сайта: