Маковицкий Д. П.: "Яснополянские записки"
1908 г. Октябрь

1 октября. Л. Н. сегодня первый раз после болезни (воспаления вен на ноге) поехал верхом; два с половиной месяца не сидел на лошади; садился на лошадь со скамейки легко. Сама езда верхом привыкшему к ней была легче, чем в коляске. Выехал за деревню, к «Утятнику»; вернувшись, посидел с нами вечером. О Делире сказал, что брюхо у него растолстело, надо его проезжать, надо овсеца дать, копыта расчистить, подковы подкрепить, привести в порядок. Нога совсем не болела и не болит.

Сегодня приходил урядник. Николай Николаевич уже с тех пор, как его допрашивали в жандармском отделении, желает только одного — чтобы его не взяли еще дней восемь, пока не кончит работу с новым «Кругом чтения». Стало быть, ожидает, что его не оставят. Настроение у нас подавленное; обдумываем возможность, что нагрянет полиция не только к Чертковым, но и к нам. Сегодня за чаем не было никакого разговора об этом, а Л. Н., как если бы чувствовал о чем мы — Александра Львовна, Варвара Михайловна, Николай Николаевич и я — думаем, сказал:

— Вот какие дела, боюсь только я за своих сотрудников.

Никому так тяжело не будет, как Л. Н., если лишат его Владимира Григорьевича или Николая Николаевича.

После обеда Л. Н. читал почту. Удивился просительному письму офицера и прочел его вслух. «Какое у них представление обо мне?!» Потом прочел вслух письмо заключенного за отказ Калачева к брату.

Вечером Л. Н. чаю не пил и не беседовал, а просматривал иллюстрированные газеты. В «Искрах» картинка — болгарские крестьяне1.

Л. Н.: Как они хорошо одеты!

Я указал Л. Н. в полученном сегодня (сразу прислали целый пакет) номере «Обновления» от 5 апреля, в рубрике «Обзор печати», характеристику правой и левой печати одесской газетой «Русская речь». Л. Н. просмотрел:

— На что мне это читать, я тут не виноват. Простите, не буду. Александра Львовна спросила:

— О чем?

Л. Н. ответил:

— О еврейской печати.

— Как бы Черткова не выслали, — проговорил Л. Н.

В 11 вернулся Николай Николаевич. Л. Н. спросил его, что было у Чертковых (где по воскресеньям бывают беседы, чтение новых статьей Л. Н., Евангелия). Николай Николаевич рассказал, что тульские революционеры не пришли, а ясенковские парни на два часа опоздали. Владимир Григорьевич был расстроен; парням прочел новейшую статью Л. Н.2 Что революционеры не пришли, Владимир Григорьевич был потом даже рад, а то так был расстроен, что не мог бы с ними беседовать. Лев Рыжий сказал парням, после прочтения новой статьи, чтобы это не осталось для них одними словами: «Старайтесь к делу приложить». Лев Рыжий Николаю Николаевичу очень нравится, он очень умен.

— Таким людям, как вы, — говорил он Гусеву, — с широким мировоззрением, другое дело: у вас столько новых мест, над которыми есть поработать (т. е. Л. Н. хотел сказать, что при широком мировоззрении отрицательное отношение к существующему государственному устройству не поглощает всего человека, а занимает в душе его только столько места, сколько следует).

Гусев сказал, что считает революционные взгляды все-таки расширяющими кругозор. Л. Н. согласился с этим и сказал, что он не удивляется, что рабочие так крепко держатся их. Воспринять христианские взгляды и страдать за них им трудно. Тем, которые только что усвоили революционные взгляды, кажется, что отказаться от них — значит все потерять, упасть опять в тот мрак, в котором был.

Николай Николаевич сказал, что спросил Льва Рыжего об уголовных; тот ему ответил, что они очень доступны, восприимчивы, отзывчивы на христианские взгляды.

Л. Н.— уголовный. Я только что поправлял. Вместо «государь мой», вставил между словами «сударь»3.

За массажем Л. Н. опять заговорил о том, что боится высылки Черткова. Урядник, который сегодня был у Николая Николаевича, пришел разведать. По Тульской губернии Жихарев распространил много «Солдатской памятки», даже волостные писаря ее раздавали. Он пришел разузнать, откуда происходит.

2 октября. Л. Н. ездил верхом в Засеку, проехал верст десять. Владимир Григорьевич с ним. Был разговор, что Л. Н-чу нужен в будущем провожатый верховой, и Л. Н. согласился; раньше никак не мог согласиться на это.

За обедом Александра Львовна показала письмо из Германии, которое она получила, с вырезкой о том, как в Озерках, торговом селе Саратовской губернии, когда священник говорил проповедь против Л. Н., весь народ вышел из церкви.

Л. Н. (прочитав письмо): Он старательно оговаривается, что не сочувствует моим взглядам. Они «mal vues»1* в известных классах.

Л. Н.: Сегодня в «Слове» ни одного смертного приговора, ни <одной> казни. — Заметил это как поражающую редкость.

Софья Андреевна вычитала из газеты, что в Петербурге в продолжении последних семи месяцев 800 самоубийств. Л. Н. рассказал, что читал в газете:

— В Художественном театре Сулержицкий отличился. Ставили Метерлинка «Синюю птицу». Дети засыпают и во сне видят, что летают, с чем встречаются, и представлено все, что видят во сне. Такая чепуха!

За массажем Л. Н. спросил, что я читал (дожидаясь в гостиной).

Я: Вырезки из газет о юбилее; между прочим, в «Русских ведомостях» выдержки из статьи Репина в «Neue Freie Presse»1, — и рассказал.

Л. Н.: Если бы я сомневался в том, что я обыкновенный человек, то этот шум, который около моего имени подняли газеты, должен бы убедить меня в том. Разве мыслима такая шумиха, как около певиц, около человека серьезного, истинно великого? Но мне этого доказательства не было нужно. В «Мыслях мудрых людей» 29 сентября: «Полезнее всего было бы составить описание жизни тех людей, о которых мир и не думал и не слышал, но которые теперь исполняют главную долю всех его работ, от которых мы можем лучше всего научиться, как исполнять их» (Рёскин)2.

Я рассказал, что̀ пишет Буланже в сентябрьской книжке «Минувших годов»; цитирует почти все русские и заграничные газеты — будто бы Победоносцев отдал распоряжение местному духовенству, чтобы, как только станет известно о кончине Толстого, священник вошел в дом и, выйдя оттуда, объявил дожидающимся у ворот, что граф Толстой перед смертью покаялся.

— Я думаю, — сказал я, — что Победоносцев к такой иезуитской интриге не прибег бы.

Л. Н.: Нет, это возможно, похоже на него.

После этого молчали.

Л. Н. продолжал говорить, что́ газеты пишут, — идет дело к войне между Австрией и Сербией из-за Боснии. И спросил, как можно предполагать участие сторон в этой войне, если дойдет до нее?

Я ответил, что войны не будет. Сербы должны быть настолько благоразумны — не пускаться в войну.

Л. Н.

Я: Может быть, против Австрии на стороне Сербии будут участвовать болгары, сомнительно — черногорцы; может быть, Франция и вряд ли Россия.

Л. Н.: А турки где же?

— Турки не будут воевать. В Боснии магометанское население тает. У Турции интереса к Боснии больше нет.

Л. Н.: Франция — из-за вражды к Австрии?

— Нет, из-за вражды к Германии, которая на стороне Австрии, а Италия, ее союзница, тоже. Да, она получила бы Албанию.

3 октября. Л. Н. с Владимиром Григорьевичем — верхами на Рвы. Приехали Наживин и Сергей Львович. Вечером шахматы с Хирьяковым.

За обедом о Морозове. Л. Н. говорил, что посмотрел его книгу:

— Главный пункт его — что положение небесных светил было только раз, в 395 году, такое, какое описывается в Апокалипсисе Иоанном Златоустом. Как он описывает облака — это натяжка. Но он очень мил. Как он перенес 28 лет заключения? Я от него узнал, что Н. В. Чайковский в заключении. Он сказал себе: «Все дела кончил, детей устроил, приехал в Россию участвовать в социал-революционном движении».

Наживин рассказал — слышал от знакомых рабочих, — что теперь все заключенные (политические) рвутся в одиночку. Наживин заговорил о тюрьмах — германских, даже швейцарских, как в них истязают; и как истязали духоборцев, свободников в канадских тюрьмах: и жгли, и в холодную воду окунали.

Владимир Григорьевич: Что это про духоборов правда, я знаю через губернатора: писал мне, что некоторые смотрители могли поступать жестоко. Они свирепели от отказов духоборов подчиняться.

Л. Н.: Я понимаю это. Такое подобострастие перед узаконением: «Как же мы, образованные, исполняем их, а какие-нибудь мужики (необразованные) не хотят».

Владимир Григорьевич: Некоторые (свободники, духоборы) умерли в тюрьме.

Владимир Григорьевич рассказал, как свободники хоронили своего: вынесли в лес, за ними шел полисмен. Они тело оставили, не погребая его. Полисмен настаивал на погребении; отвечали, что оставляют волкам в пищу.

Вечером винт.

Наживин на днях напечатал первый выпуск «О половом вопросе» и готовит второй. В первом начинает с описания «огарков»1. Наживин об этом заговорил, сказав, что у него есть материал еще хуже этого.

Л. Н.«огарки») не верится, гнусно...

Наживин рассказал, какие письма получает от гимназисток, которые страшно страдают от того, что существует такая распущенность.

Л. Н.: Умственно преднамеренное, решенное развратничание — гнусно. Куда хуже, чем самое ужасное (что можно себе представить), совершенное в порыве страсти.

Наживин рассказал, что готовится читать лекции против разврата.

В дальнейшем разговоре о половом вопросе произошел спор. Л. Н. говорил о целомудрии и что нечего бояться вымирания рода человеческого: половое чувство так сильно.

Софья Андреевна: Если было бы целомудрие, тогда не было бы детей и незачем было бы жить. Так говорить можно тебе в 80 лет.

Л. Н. на это ответил, что, когда ему было 16 лет, чувствовал к этому отвращение (видно из дневников), а брало верх звериное. Потом, не помню каким путем, Л. Н. пришел к сравнению: как от полового невоздержания родятся дети (по Амиелю, каждый день 80000 невинных существ освежает жизнь), так и из революции, всего того зла, которое мы видим, может быть, выйдет что-нибудь хорошее.

На вопрос Наживина, куда это приведет (нынешнее распутство), Л. Н. ответил, что это, как и духовный прогресс, который в других сословиях и отдельных лицах идет, — это две крайности, а середина осталась, как была.

Л. Н.: В духовной жизни крестьянства совершилось что-то ужасное: с одной стороны, убийства (что бывало раньше исключением), вырезывание семейств, грабежи — теперь частое явление; с другой стороны, в половом отношении распущенность.

Наживин говорил про 16-летнего публициста Вержбицкого, который пишет бойко о разных вопросах и о половом. Печатала «Русь». Он, Вержбицкий, писал Л. Н., прося высказаться о его фельетонах2.

Л. Н.: Меньшиков, Вержбицкий — бойкость писания с серьезностью мысли не идет.

Сегодня утром ждали Гольденвейзера из Москвы. Не приехал. Л. Н. сказал, что, как он ни приятен ему, — все-таки этому рад. Спокойнее будет поработать.

4 октября. Уехали Сергей Львович и Наживин. Л. Н. ездил с Владимиром Григорьевичем верхами к Марии Александровне. Л. Н. рассказал за обедом про посещение. Мария Александровна лежит, очень кашляет, потеет ночью, три рубашки сменяет. Когда услыхала, что «Учение Христа, изложенное для детей» арестовано, ахнула и села на постели. Первое издание разослано по магазинам, второе арестовано.

Николай Николаевич думает, что повредила неблагоприятная критика в «Голосе Москвы». Октябристы — влиятельная партия.

Л. Н. сказал, что никто так не содействует распространению его писаний, как они (осуждающие, запрещающие их).

Николай Николаевич: Только нельзя их нигде купить.

Л. Н. рассказывал со слов Марии Александровны, что у нее был священник из-под тульского села с двумя крестьянами:

— Спрашивал ее, правда ли, что я с Петровым (Григорием) хочу общину основать. «Я ему очень исправно ответила, — рассказывала М. А. Шмидт, — что Л. Н. общину признает ненужной и что с Григорием Петровым ничего общего не имеет». Он ловкий фельетонист и всё, — добавил Л. Н.

Заговорили о присяге. Мария Александровна подала священнику изречение Златоуста о присяге. Священник с ним согласился. Тогда один из крестьян стал говорить о причастии, что ведь хлеб и вино так и остаются хлебом и вином, не превращаются в тело и кровь Христовы, и требовал объяснения от священника, сильно нападал на него. Священник был сконфужен и не знал, что отвечать. Другой мужик все молчал.

— Какая внутренняя работа идет в народе! — заключил Л. Н.

Софья Андреевна рассказала, что Лина укоряет Николая Леонидовича за то, что через два года после смерти Маши уже женится. Л. Н. на это не ответил. Затем рассказал, что получил письмо от молодого человека; он женат, есть дети, жена у него хорошая, но он «ушел вперед нее». Познакомился с девицей, она исключительная, духовно сблизились; он ей сказал, что он ее любит, как сестру, а она ответила, что она его больше, чем брата. Она уехала, теперь они на ты и хотят жениться. Он спрашивает, продолжать ли жить с нелюбимой, духовно далекой ему женщиной, или жениться на близкой по душе1.

— Всё, как по программе, как всегда. Он думает, что это только с ним случилось, — сказал Л. Н.

Софья Андреевна: В ней разочаруется скоро, как и в первой. Оставаться с первой.

Потом говорили об адресе из Шанхая на английском, русском и китайском языках с подписями. Послал его Струменский. Первым подписал Ku Hung Ming2.

Л. Н. рассказал с любовью и комично, как Чертков снимал его верхом раз 12 сегодня. Потом говорил о преданности Черткова. Если б не так изменилась его жизнь, он был бы генерал-губернатором, запрещал бы всякие книжки.

Николай Николаевич: Сажал бы под арест.

Софья Андреевна: Влюблялись бы в него. Он настоящий аристократ, достойный, каких очень мало.

Я: Высылал бы евреев из губерний.

Александра Львовна: Разъезжал бы на четверне серо-пегих.

5 октября. Воскресенье. Пополудни Клечковский с женой и семи- и девятилетними детьми просил у Л. Н. разрешения привезти их, чтобы они увидели его. Л. Н. был с детьми очень приветлив и подарил им по книжке.

Вечером винт. В 9.30 уехали Александра Львовна, Варвара Михайловна в Москву; Д. А. Кузминский, пробывший два дня, — в Петербург. Клечковский — на деревне.

«Русских ведомостях» от 3 октября1. Л. Н. заметил:

— Наука ничего не может дать ни нравственности, ни религии. Разговор об «Опросе (Страница из половой исповеди студенчества)». Москва, книгоиздательство «Основа». Опрошено 100 студентов, вопросительных пунктов 27.

Л. Н. не было интересно. Сказал, что всякие мотивы, могущие влиять на половую жизнь, исследованы; одного только нет — религиозного.

Л. Н. о Клечковском, с которым имел беседу о религии, что он очень милый человек.

— Какая это тайна: почему у одних чувство религиозное подымается, а у других нет?!

6 октября. Л. Н. вследствие сильного отека ноги просидел день в кресле. Был Владимир Григорьевич; вечером Л. Н. в залу не выходил.

7 октября. Л. Н. просидел день в кресле, днем был Владимир Григорьевич, вечером Л. Н. не выходил, хвалил свое одиночество и пасьянс в одиночестве. Софья Андреевна рекомендовала ему просмотреть новые журналы. Л. Н. ответил, что он не может читать их и газеты также и что в газетах только самые животрепещущие вещи читает.

Теперь читает «Слово» вперемежку с «Новою Русью», иногда «Новое время» или «Русские ведомости».

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Октябрь

ТОЛСТОЙ И Ф. А. СТРАХОВ

Ясная Поляна, 2 ноября 1908 г.

Фотография В. Г. Черткова

«Вечером Ф. А. Страхов, приехавший на всю зиму к Чертковым заниматься «Сводом»». — Запись от 4 ноября 1908 г.

В полночь вернулись Александра Львовна и Варвара Михайловна.

Софья Андреевна вот уже 18-й день переписывает каталоги библиотеки. В старые каталоги вписывались книги, как поступали в библиотеку, хронологически; в новых Софья Андреевна сводит книги одного автора вместе и пропускает пропавшие книги. Так что этот новый каталог не представляет бывшую библиотеку Ясной Поляны, а такую, какая она теперь. Очень много самых интересных книг разошлось по рукам. Л. Н. отдавал их для переводов, переработок или просто для чтения.

8 октября. Л. Н. стал ходить по комнатам. Пополудни поехал с Чертковым и Гольденвейзером в Телятинки и в Дворики, где нечаянно убился из ружья молодой человек; еще жив.

Шахматы, винт. Андрей Львович извинялся перед Л. Н., что ему рекомендовал молодого студента Кулябко-Корецкого, который, оказалось, Л. Н-чу был неприятен.

Л. Н.

Андрей Львович рассказал, как в тульской тюрьме при попытке обезоружить надзирателя застрелено двое заключенных, а четыре сами себя застрелили. Об этом Л. Н. уже получил письмо от Надежды Павловны1. Потом Андрей Львович рассказал, что в Новосильском уезде мужики убили богатую крестьянку, у которой арендовали землю, и ранили станового пристава. Поехал туда губернатор, и восьмерых из общества предали военному суду.

Андрей Львович говорил, что, как будто, опять будет революция. Л. Н. ответил, что революция и не прекратилась: ненависть с обеих сторон продолжает быть.

— Я понимаю вполне всех, — сказал Л. Н. — И с точки зрения Столыпина, Меньшикова нечего больше делать, как вешать. От них требовать, чтобы они поняли, что жизнь в том, чтобы любить друг друга, — нельзя. Когда я буду большой, напишу об этом.

Тут Л. Н. вспомнил последнее письмо Молочникова и, намекая на Кулябко-Корецкого, сказал об атеистах, что это те люди — sans foi ni loi2*, которые грабят. Андрей Львович что-то заметил.

Л. Н.: Самые худшие атеисты это те, которые воображают себе, что они верят, которые ходят в церковь.

9 октября. Нет гостей. Л. Н. опять верхом после двух дней, проведенных в кресле. Нога к вечеру немного припухла. Пополудни Чертков. Вечером большая почта. Л. Н. вызвал Александру Львовну и меня помогать прочесть ее. Между прочим, получил письмо от латыша: спрашивает о еврейском вопросе и присылает книжку Тенеромо «Толстой о евреях». Л. Н. удивился, что Тенеромо такое пишет, и удивлялся предисловию Пергамента и поручил ответить ему, что все это выдумки1. «Все вранье», — сказал он мне о том, что̀ Тенеромо пишет. Вечером, когда я массировал Л. Н., он заговорил об этой брошюре с негодованием. Я сказал, что поя вился немецкий перевод ее, Шкарван прислал мне реферат о ней из «Neue Freie Presse». Там еще усилены утверждения Тенеромо. Я сказал Л. Н., что ему предстоит написать о евреях. Л. Н. ответил:

— У мужиков здесь ненависти к ним нет.

10 октября. Л. Н. пополудни ездил верхом с Владимиром Григорьевичем к Марии Александровне. Владимир Григорьевич его по пути фотографировал. Приехал из Тулы на извозчике черкес с Северного Кавказа, нарочно, чтобы видеть Л. Н.; т. к. он сказал, что ему от Л. Н. ничего не нужно, нечего спрашивать его, то Николай Николаевич ему посоветовал не тревожить Л. Н. Он еще, к тому же, приехал в такое время, когда Л. Н. занимался. Черкес уехал и ждал на тульском вокзале, но не мог уехать, не видевши Л. Н.; сел на извозчика и опять приехал. Л. Н. по говорил коротко с ним, спросил его, знает ли о бабидах.

В 6 часов вечера приехали М. А. и С. А. Стаховичи. За обедом Михаил Александрович говорил об огромном государственном бюджете в два с половиной миллиарда, который с 1881 г. возрос в два с половиной раза. И в четырех пятых идет на непроизводительные затраты. Потом говорил об огромности армии.

Вчера же мне Л. Н. рассказал, как садился с отекшей ногой со скамейки на лошадь. Хвалил Делира:

— Это такая лошадь! Не стареет, у брата Сергея была такая лошадь, лет 20 на ней ездил.

Михаил Александрович курит и считает это маленьким грехом. По поводу этого Л. Н. добродушно сказал:

— Это у меня в «Круге чтения» записано, что это из самых больших соблазнов — думать, будто маленькие грехи такие, что не стоит ими заниматься1.

После обеда Софья Андреевна смотрела адрес и 24 картины альбома, присланного русскими художниками Л. Н-чу. Л. Н. похвалил акварель старика Соколова.

— Русский тип, самый милый русский тип.

с ним о политике. Михаил Александрович — член Государственного совета. Во-первых, о земельном вопросе. Л. Н. опять должен был объяснять нужность и сущность единого налога. Михаил Александрович извинялся, что он забыл, но, очевидно, не интересовался, не читал Генри Джорджа, хотя ему Л. Н. при мне раза три о нем обстоятельно говорил, его книги давал и убеждал его заняться им, проводить его идеи.

Михаил Александрович так близок к Л. Н., предан ему, любит его и так мало внимателен к его взглядам на землю, на Генри Джорджа, которому Л. Н. придает такое важное значение! Столько трудов прилагает, чтобы его поняли и оценили.

Михаил Александрович опять обещал прочесть Генри Джорджа. Он говорил опять о столыпинской реформе — покупке крестьянами в собственность земли помещичьей и государственной. За два с половиной года куплено на целый миллиард, а то, что крестьяне будут вносить ежегодно проценты и амортизацию, никак не обеспечено. Настанут один-два неурожайных года, крестьяне не будут платить. По закону могут продать их участки. Если это станут делать, что тогда будет?

Л. Н. с грустью заметил, что у нас вводится Столыпиным то, от чего на Западе ищут выхода; что собственность на землю на Западе не оправдалась. Стахович сам высказал мнение, что собственности на землю не должно быть — отжила. Это не решение, и он предполагает, что у народа не привьется.

Л. Н. о земельной программе социалистов:

— Отдать землю работающим на земле. Кто работающий? Сегодня работает, завтра — нет. Демчинскому, добывающему триста пудов с десятины, дают землю.

Стахович возражал: а что, если Демчинский потребует тысячи десятин? Л. Н. отвечал, что надо дать ему — ведь будет платить вознаграждение обществу (сапожникам и другим, не пользующимся землей) за пользование землей.

Стахович говорил Л. Н. о том, что в России с 1881 г. существует усиленная охрана, и начальство привыкло к произволу (административные кары, административная ссылка) и что даже не знает, как иначе — по законам — судить. Отвыкло — не знает. Трудно от самовластного произвола перейти к законному порядку, какой везде за границей.

Л. Н. сказал на это, что за границей тот же произвол, только в законной форме.

Софья Андреевна все переписывает каталог книг библиотеки.

11 октября. Приехал швед Vincens Hansen из какого-то города, 62 лет, инженер-строитель железных дорог, с тем, чтобы сообщить Л. Н., что у них присужден к году тюрьмы журналист, напечатавший «Солдатскую памятку» Л. Н. Кроме него, присужден еще один, и трое ждут суда за распространение ее. Он, Хансен, сам антимилитарист и ожидает, что свободомыслящие люди, теперь вошедшие в шведский парламент, сумеют ослабить милитаризм. Сам он социалист, борец за хорошее внешнее устройство жилищ, за обработку земли, воздержание от алкогольных напитков и за исполнение христианского долга, как его проводят молодые люди в «Армии спасения». Генерал Бутс хочет в Россию, и он, Хансен, ожидает большого успеха от этой «Армии». Он хочет Л. Н. уговорить написать письмо шведскому королю, чтобы изменили закон, по которому наказывают людей, исповедующих христианское учение, но не желающих воевать. Или чтобы Л. Н. приехал в Швецию и потребовал наказать его как автора «Солдатской памятки» так же, как накажут ее издателей и распространителей на шведском языке. Этого не посмели бы и устыдились бы.

Он привез шведский листок «Солдатской памятки», сокращенной социалистами на три пятых. Выпущено религиозное основание.

Л. Н.: Не хотят во̀йска ради фантастического устройства без правительства и без религиозных основ.

Владимир Григорьевич: Забывают, что войско росло и растет постепенно, как последствие борьбы людей между собой. Нельзя им, правительству, войску, сразу прекратиться, а людям надо переменить свою жизнь. Владимир Григорьевич говорил Л. Н., что завтра хочет с социалистами-революционерами говорить о том, что политические установления — только малая сторона нашей жизни; главное — как нам одному, каждому жить.

На слова Хансена, который утверждал, что церковь должна бы быть государством, а государство — церковью и что нельзя наказывать за следование христианскому закону, Л. Н. сказал: — But the government pretends to be christian3*.

Л. Н. не решился и не сделал того, что швед просил. Окончательного разговора у них не было, т. к. с 8 до 10.30 был винт: Стахович, Л. Н., Александра Львовна.

Я ходил со шведом пополудни по больным в Ясенки и Воробьевку. Его поражала бедность, теснота, нечистота в избах, и он сожалел и восклицал, что так у христиан не должно, не смеет быть. Знает ли об этом Л. Н.? Он должен это поправить. Но радушие, веселость крестьян ему бросались в глаза, и он опять говорил, что они свободны и что и он себя чувствует здесь свободно.

Л. Н. сегодня верхом. Посетил Курзика, яснополянского крестьянина 82 лет, но он уже не в уме, не вышел разговор. Потом священника Т. А. Кудрявцева на Поповке в Кочаках. Потом какую-то семью в Воробьевке («Я был поражен жалкими избами в Воробьевке, вошел в одну») и молодежь у Чертковых в Телятинках.

«Армии спасения» в России. Впрочем, согласился, что не реформированное правительство, а любовь нужна (Liebe tut Not), что делать насилие над своей совестью — не по-христиански, как это заставляют делать солдат и т. п.

Уехал М. А. Стахович с литературой Генри Джорджа и о нем, она была у него на столе с утра. Но и здесь не ее читал, а французский бульварный роман.

12 октября. К Л. Н. приехал гимназист с Юга с вопросами о боге и в конце просил на дорогу за границу, чтобы выучиться какому-нибудь механическому занятию. Л. Н., как вышел, ждали бедные и фотографы (Владимир Григорьевич и Александра Львовна). Л. Н. сел на стул у крыльца и разговаривал с гимназистом. Подошедшей женщине из Новой Колпны, просившей денег, отказал: «Не могу».

Софья Андреевна сидела в коляске, ждала Л. Н. и ворчала, что приходят к нему и задерживают его всякие болваны. Проехались кругом по шлаковой дороге. Очень долго снимали. Потом приехали тульские рабочие

— социалисты-революционеры — за книгами, и мальчики 10—12-летние из Тулы пешком приходили переменить книжки.

За обедом С. А. Стахович. Разговор о бедноте в Воробьевке, куда я с Варварой Михайловной ходил к больной. Бедность тут от малоземелья, пьянства и воровства друг у друга. В доме, где мы были, корову загнали в сени, там и ночует. Мужик, у которого пять лет тому назад было девять лошадей, коровы, овцы, теперь никакой живности не имеет. Зерно таскают друг у друга. В шинках пьют не за деньги, а за зерно, картошку, одежду.

Разговор о ворах. «В Ясной Поляне есть один, который тем и живет. Раз шесть сидел в остроге», — вмешавшись в разговор, сказал лакей Ваня.

Л. Н. вспомнил из письма Молочникова, которое он читал вслух Софье Александровне, про каторжника, который ожидает, что через два дня его выпустят, и намерен пойти по своей одной дороге — пожить воровством. И Л. Н. художественно передал подробности о нем из письма1.

Николай Николаевич: И чем же ему жить? На работу его не возьмут.

Л. Н.: Это целая школа, она воспитывает тех людей. И он не может воздержаться (от воровства), как мы от охоты.

Л. Н. (Гусеву): Лев сидит. (Лев Томилов, полтавский крестьянин, бывший у Владимира Григорьевича и живший в ташкентской колонии, босой, рыжий. Его урядник разыскивал за беспаспортность.)

Софья Александровна и Софья Андреевна полюбопытствовали о нем.

Л. Н.: Босой, билета у него нет; ему дали, он сейчас же разорвал; он очень сильный человек. «В тюрьме сидеть — только пользительно», говорит он.

Софья Андреевна сказала что-то осудительное про него.

Л. Н.: Я с ним одинакового взгляда.

Л. Н. рассказывал про него тепло, как про друга.

Л. Н. вернулся к прежнему разговору, словам Молочникова из его сегодняшнего письма. «Трещит по швам жизнь наша в России»2 повернуть ружье — там, где сила в нем.

Л. Н. с Николаем Николаевичем о революционерах, сегодня бывших у Чертковых. Гусев говорил об одном, который пять лет тому назад был убежденный революционер, его товарищи или погибли, или на каторге, или за границей. Он остался — и свеж. Тогда с Л. Н. и не считались: «Из ума выжил, глупости говорит старик». А теперь Л. Н. у них передовой человек. Чертков говорит:

— Мы быстро поумнели в эту революцию.

Л. Н.: Какое отношение революционеров к своей деятельности, как они разочаровались, как были грозны последствия их деятельности и деятельности правительства! Как отразилось это на нашем народе! Я всем этим болею, но все это ведет к добру. Непременно к добру, что̀ бог чини́т — все доброе.

Л. Н.: Всегда так бывает, что хочется то делать, к чему уже сил нет. И мне хочется писать художественное, а зубов нет.

Николай Николаевич напомнил Л. Н. слова матроса Леппардта, латыша-революционера, умершего от чахотки, о том, что сказал Светлогуб, когда его вели на казнь3.

13 октября. Здесь С. А. Стахович. Приехал С. Т. Семенов.

Владимир Григорьевич: Он слабый человек. Лев Николаевич вывел его в люди, поддержал, а он взял да и повернул, и из-за кого же — из-за Петрова и еще кого-то.

Л. Н. ездил верхом, с ним Иван Макаров, кучер. Круг: Кудеяров колодец — Козловка. Л. Н. с ним разговаривал, между прочим о пьянстве. Тот говорил, что он и не хочет перестать пить.

— Семья хорошая, три брата живут вместе, его дядя был мой хороший ученик, — сказал Л. Н.

За обедом Чертков. Л. Н. пожалел, что Семенова нет (он пошел к Чертковым). Николай Николаевич говорил о нем, что он не такой конституционалист, каким себе его представлял. Читал беседу Л. Н. с социалистами, стенограмму, и там нашел, что положение рабочих за границей лучше. Он на это заметил, что, по его мнению, положение рабочих в России (лучше, чем где-нибудь. Рабочие часы короче за границей, но и работа тяжелей, и опаздывать нельзя, штрафуют. На ткацкой фабрике, например, станок доведен до высшего напряжения, ни на минуту нельзя отвести внимание, а то нитка оборвется.

Потом Николай Николаевич говорил, что Л. Н. не поверил в сыщиков, которых Сергей Терентьевич где-то описывает, а с Сергеем Терентьевичем говорил теперь, что они такие есть. Его дядя служил сыщиком, это у них спорт, как охота. Л. Н. не может себе представить душу такого человека.

Л. Н. (о Сергее Терентьевиче): Он не такой либерал, как я думал о нем.

Николай Николаевич, Софья Андреевна вспоминали его первые рассказы и хвалили как творения народные например, «Дворник», — язык простой.

Владимир Григорьевич, редактировавший их в «Посреднике», заметил, что это стоило труда — такой язык. Семенов и тогда все сбивался на литературный язык, и ему приходилось сызнова писать ту же вещь.

Л. Н. вспомнил письма. Между прочим, фельдшера-морфиниста — умное1.

— К фельдшерам имею большое сочувствие, — сказал Л. Н., — потому что Бука был фельдшер. Бука — псевдоним Архангельского, ветеринарного фельдшера.

— не могут воздержаться.

Л. Н.: Я думаю, что всегда можно удержаться; усилие всегда возможно.

На возражение Софьи Александровны, что можно воздержаться в действии, но нельзя в мысли, Л. Н. ответил:

— Тут есть суеверие — думают, что не могут. Я могу положить конец мыслям. Мысль пришла — этого я не могу остановить, но я могу не продолжать думать в том направлении. Например, пришла мысль осуждения, я могу не продолжать осуждать.

Тут Николай Николаевич сказал Л. Н., что три года тому назад, говоря с Бригсом о свободе воли, он обратное говорил, и Владимир Григорьевич подтвердил, что Л. Н. после отказался от того. Тогда Л. Н. говорил, сказал Владимир Григорьевич, что бывают такие времена, когда духовная сила закрывается.

Л. Н.: От этого отрекаюсь.

Сегодня была дама Скаржинская, желавшая заинтересовать Л. Н. и просить его помощи в учреждении «дома для русских» (столовая, читальня и т. д.) в Лозанне.

Владимир Григорьевич мне рассказал про Диму, который сейчас в Англии, что он очень рад, что он там, но что в России лучше; что английская молодежь на 100 лет отстала от русской; это говорил он Перне после праздника с его друзьями, рабочими-футболистами.

Когда я делал Л. Н. массаж живота, он спросил:

— Что, южные славяне — боснийские, черногорские — желают вмешательства России? Что́ в газетах?

Я не отвечал, потому что не читаю об этом, сам не сочувствую боевой готовности, и русские газеты столько об этом пишут неправдивого, всякие вымыслы венских корреспондентов и агентств.

Л. Н.: Мне, стоящему вдали, странно, как это Фердинанд (болгарский) или Рудольф (хотел сказать Франц-Иосиф) какой-то может сделать, что люди теряют спокойствие.

14 октября. С. А. Стахович, С. Т. Семенов. Л. Н. ездил верхом, с ним Ваня-лакей. У Л. Н. нога опала порядочно.

Большая почта из Тулы. Получены отпечатанные экземпляры благодарственного письма Л. Н. по поводу приветствий к его 80-летнему юбилею.

За обедом Софья Андреевна получила письмо о новой книге Тенеромо — «Живые речи Л. Н. Толстого». Эта книга, собственно, не самого Тенеромо. Он собрал то, что за последние годы появлялось в газетах о посещениях Л. Н-ча разными лицами, но он об этих лицах не упоминает и перемешал эти разговоры с разговорами с ним Л. Н.; придает вид, что все они ведены с ним.

Софья Андреевна о Тенеромо:

— Это самый лживый и бездарный из пишущих о Льве Николаевиче.

Л. Н.: Почему бездарный?

Николай Николаевич«Толстой о евреях») такие приписанные вам слова: «Я потерял желание с миром сбалансировать мою жизнь».

Сергей Терентьевич спросил про Тенеромо, исказил ли он мысли Л. Н.

Л. Н.: Не только исказил, а выдумал. Его книга о евреях — это поразительные выдумки.

Л. Н. просматривал почту. Между прочим, получена большая книга «Русский язык и стихи Брюсова» — о том, что Брюсов употребляет слова не так, как они употребляются1.

Л. Н. посмотрел:

— Ничего резкого в языке Брюсова. Ужасно на него нападает. Покамест я на его (Брюсова) стороне.

Л. Н. просмотрел еще восемь мест и нашел одно, о котором мог согласиться с автором книги.

— Этот упрек верен, — сказал он.

На чей-то вопрос о Брюсове Л. Н. ответил, что не помнит, читал ли его или нет.

Николай Николаевич припомнил:

— Три года тому назад я был у вас с Поступаевым, он прочитал наизусть из Брюсова одно стихотворение — «Скука жизни», и оно произвело на вас большое впечатление2.

Л. Н., беря в руки «Vedic Magazine»:

— Вот этим индийским я интересуюсь. Ведийский журнал.

Л. Н. прочел телеграмму, полученную из Бухареста, о том, что Брайан пользуется словами Л. Н. о нем для агитации в пользу себя как кандидата в президенты республики3.

Л. Н. сказал как-то Морозову, корреспонденту гельсингфорсского «Hufvudstadsbladet», что Брайан — сторонник Генри Джорджа, антимилитарист и искренний и умный человек, и потому желал бы американскому народу его иметь президентом.

Получен том Канта по-немецки4.

Л. Н.: Ах, времени нет, почитал бы это очень. Ох, нет, не осилишь, а хотелось бы мне...

Николай Николаевич прочел статью в социал-демократическом журнале

«Современный мир» «Толстой в Германии»5. Смысл тот, что Толстой на немцев никакого глубокого влияния не имеет; они в общем преклоняются перед ним, но основные мысли его отрицают.

Л. Н. принял это как само собой разумеющееся:

— Я в этом не сомневаюсь, что марксистов совсем не поколеблют мои религиозные взгляды, — сказал Л. Н.

Николай Николаевич поправил, что там написано про немцев вообще, не одних марксистов.

Л. Н.: Не только марксистов, а вообще германцев, англичан.

— Я по поводу Льва (Томилова), — продолжал Л. Н., — думаю, что это только в русском народе такое радикальное отношение к государству. Таково оно и у Добролюбова. Люди живут, совершенно не считаясь с государством, бросают все. На Западе это было в разных степенях; у Франциска Ассизского; но там остается догматическая сторона, а у русского народа остается одно религиозно-нравственное отношение; русский человек бывает именно такого типа, то есть это в русском характере: все или ничего.

Николай Николаевич говорил Л. Н. также про статью Кранихфельда в «Современном мире»6. Я, придя к самому концу разговора, ребячески заметил:

— Кранихфельд — еврей. Л. Н. улыбнулся:

— Если бы этого у вас не было, вы были бы святой человек. Да, заметно — этот возвышенный, красноречивый тон.

Когда я массировал Л. Н., он спросил о письмах, которые дал прочесть. Первое — сербской девушки Анджи Петровичевой из Белграда. Я сказал, что письмо горячее, патриотическое; что с аннексией Боснии, если будет признана державами, для сербов потеряно все. Когда их раздробят политически, им останется только броситься в войну и погибнуть. И что ни у одного народа нет такой готовности умереть за свой народ, как у сербского.

Л. Н. ответил, что это будет так (готовность умереть), что это отмечают и газеты.

— Подумаю завтра, что̀ ей ответить, — сказал он.

Л. Н.: Я сегодня прочел в газете: «When seems all to be lost all is won»4*.

Я сказал:

— То же самое подумал и я про сербов.

Л. Н.: Можете ей написать, что мы говорили по поводу ее письма, что, когда внешнее потеряно, человек сильнее идет внутрь, к богу. К чему оно приведет (какие последствия будут) — неизвестно, но последствия могут быть только хороши7.

Потом я рассказал о другом письме, уже втором, очень назойливом, высокомерном, самоуверенном пастора-немца; обращает Л. Н. в протестантизм8.

Л. Н.: Им еще труднее, чем католикам. Откинули толкование отцов церкви, а оставили чудесное, не имеющее разумного смысла; незачем было огород городить. Каждого оставить верить по-своему. Характерно, что он такой же изувер-ложновер, — пояснил Л. Н.

15 октября. — верхом с Владимиром Григорьевичем. Здесь С. А. Стахович.

За обедом Л. Н. сказал, что сегодня внимательно прочел газеты («Слово» и «Новое время»), и, обращаясь ко мне:

— Кажется, будет война.

Я: Не дай бог!

Л. Н.: Именно не дай бог! Сербский архимандрит Дмитрий призывает к войне. Австрийский посол отозван из Петербурга.

Софья Александровна: Сербский королевич едет в Петербург. Где-то было заседание о сербских делах, где говорили Маклаков, Милюков... Начинаются заискивания, любезничания со стороны сербов, как перед той войной, а после войны — холодность.

Л. Н. сказал, что есть такая распространенная мысль, что войну затевают, чтобы отвлечь внимание от внутреннего положения.

Николай Николаевич: Теперь России нельзя воевать, финансовые дела плохи. И военных запасов нет.

Владимир Григорьевич: Недавняя война истощила военные силы и снизила престиж. Можно ожидать массовых отказов от военной службы. Я думаю, русское правительство не решится на войну.

Л. Н.: Неполитичной была бы война со стороны правительства, она была бы в ущерб правительству.

Разговор был прерван получением телеграммы московского студенчества; желают прислать депутацию. Л. Н. думал, что по поводу студенческих волнений, и полагал себя обязанным принять их, поговорить с ними. Но, по газетным сообщениям, эта депутация — поздравительная, и Л. Н. ответил ей отказом, ссылаясь на то, что и другие депутации не были приняты1.

Л. Н.: Я желал бы избавиться от этого. Волнительно, беспокойно и бесполезно. Мне студентов более жалко, чем военных людей. Такая у них путаница в голове. Это самовнушение. Им в их возрасте кажется важно то, что неважно. Гипноз толпы... Я этого гипноза толпы совсем не испытал.

Разговор вернулся к грозящей войне. Л. Н. спросил Софью Александровну, кто такой Извольский. Она знает его, рассказала. По внешности — настоящий дипломат; он очень умный. Л. Н. спросил, кто был раньше министром иностранных дел. Разговор об А. М. Горчакове.

Л. Н.: Я его знал. Был приятный, был очень приятный. Малого роста.

На вопрос, как он познакомился с ним, Л. Н. ответил:

— Я был офицером (после Крымской войны), меня ему представили. Вспомнили Берлинский конгресс и что Горчаков был уступчив, как и Шувалов.

Владимир Григорьевич: Шувалов жаловался, что Горчаков ему портит. Он, Шувалов, был в ладах с Бисмарком и мог одно-другое вымочь. А Горчаков уже был из ума выжившим стариком, уступал.

Л. Н. (ко мне): Почему сербы так противятся присоединению Боснии и Герцеговины к Австрии? Что потом и их заберут?

Л. Н. сказал, что он легкомысленно продиктовал (ответ сербке) и что поправит.

Л. Н.: Австрия — это образец государственной нелепости, потому что даже одной нации нет (как во Франции, Италии), а странная амальгама.

16 октября. У Л. Н. был Чертков. Вечером винт. Уезжала С. А. Стахович. На этот раз была очень проста и разговорчива с Николаем Николаевичем и со мной. Вчера с Софьей Александровной, Александрой Львовной, Варварой Михайловной рубили и собирали дрова в Абрамовской посадке и привезли два воза. (Я ездил по больным.) Сегодня дамы ездили с Ваней туда же собирать.

Вечером разговор об этой посадке, которую сажал Л. Н. лет 40 тому назад. Л. Н. сказал при этом о земле, что крестьянин, обрабатывая, ковыряя ее, с десятины получает шесть-семь рублей в год, а если она под лесом, в 50 лет даст 500 рублей, кроме того — ежегодно хворост.

Опять были разговоры о возможной войне Сербии с Австрией. Я рассказал свои соображения о том, что происходило бы на юге в Австро-Венгрии, в славянских войсках, среди румын, мадьяр: погромы евреев и помещиков. Л. Н. сказал, что войны, вероятно, не будет, будут компенсации. Уже говорят о свободном проходе через Дарданеллы.

17 октября. Владимир Григорьевич выписал И. Д. Сытина, чтобы ему поручить издание нового «Круга чтения», и привел его в пять вечера. Пробыли до 7. Днем был Евгений Иванович у меня в лечебнице, ходит с неделю. Пришел почитать новый «Круг чтения». Ему показалось странным, что в нем не будет художественных недельных чтений.

Николай Николаевич: Я просто считаю, что художественная форма ниже в сравнении с простым изложением мысли. «Ягоды»1 не на одной доске с остальным.

За обедом Л. Н. с Сытиным. Сытин высказал опасение, что новое издание старого «Круга чтения» запретят в Москве — Гершельман, строгая цензура; потому он повезет стереотипы в Петербург и там напечатает.

Владимир Григорьевич: Новый «Круг чтения» проредактирует для цензуры Хирьяков. Он знает, что́ не пройдет.

Л. Н.: Мне приятно, что Иван Дмитриевич не робеет.

Сытин

Л. Н.: «Кругов чтения» будет три. Тот, который будет общедоступный, тот будет смирный. Мне кажется, что это («Круг чтения») — очень важное. Всегда, о чем пишу, мне кажется важным.

Л. Н.: Я читал в газетах, как в Петербурге запретили евангелическое собрание (там присутствовала мать Черткова и пашковцы). Написал об этом И. М. Трегубов.

Владимир Григорьевич рассказал, что у них погрызла собак, вероятно, бешеная собака.

— Или вы не думаете, что есть бешеные собаки? — спросил он Л. Н-ча.

Л. Н. ответил, что верит, только иногда (погрызанные собакой) заражаются, а иногда не заражаются.

Л. Н. рассказал, какие письма получил: из Полтавы отказавшегося Шнякина — шурина Кудрина2. Из Владивостокской тюрьмы с 150 подписями: «Великому писателю и бунтарю».

Вечером винт; Л. Н., Александра Львовна, Варвара Михайловна и бывшая учительница Сухотиных Н. М. Степанова, которую барышни сегодня привезли из Тулы.

18 октября. Утром я передал Л. Н. письмо, которое он четвертого дня продиктовал как ответ сербке по поводу аннексии Боснии и Герцеговины Австрией. Л. Н. принялся за обработку, и пополудни разрослось в четыре раза. Л. Н. был заинтересован письмом. Как раз в сегодня полученном номере «Нового времени» вторая часть статьи Меньшикова «Поменьше фраз»1.

— Тут, — сказал Л. Н., — все есть о Боснии, Сербии (статистические данные).

Поговорили о Боснии и об ответе сербке; Л. Н. хочет его еще переработать. Л. Н. (в кабинете в кресле, Николай Николаевич и я около него) о языке дипломатическом:

— Что такое аннексия, компенсация? Компенсация — на это русского выражения и нет. Это как если бы вы, Николай Николаевич, у Душана Петровича взяли пять рублей, я бы у него взял еще два рубля, зачем? Извольский спроста проговорился — Михаил Александрович мне об этом говорил, — что Россия в компенсацию получит проход военных судов через

Дарданеллы. Никому это не нужно. Он (свободный проход) должен быть для всех, не только для России. Я очень желал бы хорошенько написать (письмо сербке), если бы мне удалось это ясно выразить. В статье Меньшикова все об численности народонаселения есть, читал и в Брокгаузе.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Октябрь

ТОЛСТОЙ НА ПРОГУЛКЕ БЛИЗ ЯСНОПОЛЯНСКОГО ПАРКА

Ноябрь 1908 г.

Фотография В. Г. Черткова

«Ездил с Александрой Львовной в Тулу... Между столбами и первым мостиком обогнали гуляющего с понурой головой, усиленно думающего Л. Н. с палочкой-сиденьем в руке». — Запись от 8 декабря 1908 г.

Молчание. Л. Н. взялся за «Круг чтения». И, протягивая руку к нему, сказал:

— Это интереснее.

Сегодня, кроме того, что написал ответ сербке и ответ Булыгиной, просмотрел и поправил 72 отдела, т. е. шесть раз по 12 дней «Круга чтения», или 720 мыслей.

За обедом: Чертков, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Гусев. По поводу того, что рассказывал Л. Н-чу Сытин, как жгли его типографию, в которой работало 1200 человек2. Разговор о декабрьском восстании в Москве. Гусев показал ему картинки в «Искрах» того времени. Л. Н. смотрел с интересом3.

Л. Н.: Я Сытину не хвалил его «Искры». Картины слишком грубого содержания.

Гусев раньше рассказал, что стражник, который теперь у нас, при его (Гусева) обыске прочел статью Л. Н. и с тех пор читает Л. Н-ча. Он рассказал, как на австрийской границе пропускал контрабанду. Было ему выгоднее. За накрывание получал вознаграждение в год десять рублей, а за пропускание сто рублей.

Л. Н. (Николаю Николаевичу): Вы бы это написали.

Александра Львовна: Я пойду писать.

Л. Н.: И я пойду писать.

Александра Львовна: Тебе нечего.

Л. Н.: У меня свое.

19 октября. Воскресенье. Утром возвратилась Софья Андреевна. Александра Львовна повезла Л. Н. в Телятинки. По пути к Ясной Поляне распрягся жеребец Лучший. Л. Н. выскочил с больной ногой из саней и подержал его (жеребец очень горячий), пока не пришел на помощь мужик и не запряг его.

Вечером пришел Ярцев, революционер 70-х годов, товарищ Лизогуба, которого Л. Н. описал в «Божеском и человеческом» как Светлогуба. Около часу беседовал с ним Л. Н. в кабинете. Приятный, простой, глуховатый. Когда мы остались одни — Ярцев, Гусев и я, — Ярцев разговорился о западных народах, сравнивая их с русскими.

— Наша школа лучше в том отношении, что она менее патриотична, менее пакостит, — говорил он. — Там жизнь пустая — в рамках, обычаи вошли в веру, консерватизм. У нас живая перемена: взгляды наши, что́ считаем хорошим, что́ дурным, иные, чем взгляды наших родителей.

Вечером с Чертковым в шахматы. Л. Н. писал письмо сербке. Вечером мне прочел часть его сам, часть я прочел вслух. Софья Андреевна привезла Л. Н. из Москвы газеты 1886 и 1887 гг. для его художественной работы1.

Между утренними прохожими были двое ищущих работы и письменно обращавшихся к Л. Н. о помощи. Л. Н. им дал так, как всем:

— Не могу делать исключений, войдите в мое положение.

20 октября. Утром приехали Сухотины. Л. Н. спросил Михаила Сергеевича про сербские дела.

Михаил Сергеевич: Как бы не втянули Россию в войну! Война — это будет крах России.

Л. Н.: Я заглянул в газеты и читал, что все довольны, что Россия не признает аннексии.

Михаил Сергеевич: Именно. Австрия может требовать: признай — или война.

Л. Н.: Я по случаю этого прочел об Индии (в Лексиконе), что́ там делается, как англичане мошенничают! Раньше была в войске одна десятая англичан, теперь — одна треть. Сипай обходится в четыреста рублей, английский солдат — в две тысячи рублей в год. Земля принадлежала царькам, теперь — Англии. Ни один индус не имеет земли. Должен за нее платить англичанам.

Потом говорили о смерти окулиста Крюкова, актера Ленского, драматурга Потехина.

Л. Н.: Потехин умер? Как же, я его знал1.

За обедом: Владимир Григорьевич, Надежда Павловна. Л. Н. рассказал Черткову, что̀ сегодня делал:

— Поправлял письмо сербке, по слабости своей восхищался «Кругом чтения», но чем более занимаюсь, тем более вижу, что в России он не пройдет. Не пропустят его; немыслимо.

Владимир Григорьевич: Тем более пойдет в других государствах.

Л. Н. говорил, что думал о том, как можно было бы посылать отделы «Круга чтения» в ответ на письма. Владимир Григорьевич высказал готовность издать «Круг чтения» и такими отделами.

Л. Н. разговаривал с Марией Александровной. Танечка стала что-то крикливо рассказывать матери.

Л. Н. (ей): Не кричи.

И она сейчас же стала говорить тихо, как всегда.

Вечером шахматы, винт.

Л. Н. (ко мне

— Смотрю спиритическую газету из Бостона «The Herald of Truth».

Л. Н.: Ах, спиритизм! Когда по преданию верят в глупости, то оправдание есть. А когда вновь выдумывают, это ужасно.

Л. Н. продолжал писать письмо сербке и сказал, что очень захватил его государственный и анархический вопрос, и очень желал бы, чтобы ему хорошо удалось написать. Сегодня читал «The Free Hindusthan» № 7 с интересом:

— Англичане как мучают индусов! Там сообщается, как англичане секли Вивекананду до крови — в молодости, наверно, — «flogged him till he bled» за то, что он рассказал заключенным с ним вместе о том, как его преследовали.

Я спросил Л. Н., кончит ли Письмо к индусу». Л. Н. забыл про него и не знал, где оно. Решил кончить. (Будет шесть писем о национальном, политическом, государственном вопросе: Здзеховскому, Ку Хун-мину, Сенкевичу, Моравцу (продиктованное мне), Андже Петровичевой и индусу Дасу)2.

Николай Николаевич припомнил Л. Н., что во время болезни, кроме «Письма к индусу» Л. Н. продиктовал ему шесть страниц о науке (начало трактата)3.

21 октября. Ночью сгорели надворные постройки у Чертковых. Сгорело много «Соединения и перевода Евангелий», «Учения Христа для детей», «Царства божия», старые издания «Посредника», «Библия» Сэндерленда и много других книг, а также ценных фотографических вещей. Коллекция вырезанных из газет изображений Л. Н. и карикатур за много лет. Там же оригинал картинок Бем: параллельно богатый и бедный ребенок.

Мария Александровна поехала домой. Она рассказала о болезни жены сторожа. Л. Н. послал ей три из своих набрюшников. И поговорил со мной о ней — видно было, что желает, чтоб я ее навестил.

Вечером Цингер. Л. Н. привел, встретив его со старостой и бумагой, Льва Рыжего. Его арестовали в Подольске и водворили в Ясенецкой волости.

За обедом Л. Н. говорил про студента-философа Боброва (?) из Орла, бывшего у него утром и читавшего ему дневник. Л. Н. долго беседовал с ним. Самоуверен, философствует, открывает Америку, которая давно уже открыта, и даже не ту.

Потом спросил Цингера, знает ли Челпанова, про которого говорил Л. Н-чу этот студент. Цингер рассказал о нем обстоятельно, что он провозглашает какое-то одухотворенно-материальное начало, наполовину духовное, наполовину материальное.

Л. Н.: Что-то совсем недопустимое.

Говорили об искусстве. Цингер про Художественный театр, про какие-то стихи, картины декадентские.

Л. Н.: Мне кажется, что в наше время этот знаменатель — самоуверенность, который губит все. Вот эти художники всяких родов очень мало понимают, что нужно большее напряжение во всех мелочах.

Татьяна Львовна принесла свои пастели: череп, белые цветы и портрет француженки. Л. Н. перед первыми недоумевал, не узнавал цветов (что это за цветы и зачем около черепа). А о портрете француженки сказал:

— Хорошо написано; мне только не нравится, что она слишком красива.

Л. Н. (не при мне) рассказал, что был на пожаре у Черткова. Загорелось на чердаке над спящими, еле выбежали и вывели лошадей. У одной грива загорелась. Там стоял народ, слышен был благовест. Л. Н. спросил, зачем звонят. Один старик злорадно ответил: «А в церковь богу молиться».

— Какой мрак! В том-то и наше призвание, его рассеивать. Только его слишком много — embarras de richesses5*, — сказал Л. Н. (Записал со слов Варвары Михайловны.)

22 октября. Не было гостей. Дома Сухотины, Надежда Павловна, Чертков. За обедом Л. Н. читал статью Молочникова о бабидах, — нехороша. Л. Н. с Чертковым говорили о писателях Эртеле и Чистякове, жившем одно время у Чертковых. Об Эртеле Л. Н. говорил довольно одобрительно, но заметил, что не имеет чувства меры, преувеличивает.

Л. Н. слышал от Гусева, что мне понравился фельетон Меньшикова об умершем Потехине1. Л. Н. сказал, что он его не читал, но желает прочесть.

— Потехин, я его знал, — старик. Он был подобен Островскому, только ниже его, — сказал Л. Н.

Разговор о немецком студенте-философе, швейцарце, бывшем недавно, месяца два тому назад, у Л. Н.; о том, как швейцарцы мало интересуются серьезными вопросами, Татьяна Львовна иллюстрировала примерами. Л. Н. ему говорил, что Канта не ценят. Он о Шопенгауере знал только, что тот пессимист, что советует отказаться от жизни и кончать самоубийством.

Л. Н.: Я им (швейцарцам) благодарен за Руссо и за Амиеля. Как Амиеля мало ценят! Удивительная глубина! Важно не знание, а что̀ нужнее и что̀ менее нужно. Теперь количество знаний такое большое, что можно всю жизнь учиться и остаться дураком.

Владимир Григорьевич рассказал Л. Н., что П. А. Сергеенко просил у М. С. Сухотина статью о Л. Н. в свой альманах. Михаил Сергеевич написал «Лев Николаевич и Тульское шоссе», и там его отзывы о революционерах, которые могут раздражить старые раны. Владимир Григорьевич тогда сказал Михаилу Сергеевичу, что этого приводить не следует. Владимир Григорьевич написал Сергеенко, чтобы тот смягчил выражения, выпустил кое-что, что Сергеенко и сделал и послал статью в таком виде Михаилу Сергеевичу. Тогда Михаил Сергеевич отказался печатать ее в альманахе и сообщил причину Сергеенко. Сергеенко сказал об этом Владимиру Григорьевичу, который к словам Михаила Сергеевича приписал свои замечания. Теперь их Михаил Сергеевич и Татьяна Львовна читают. Владимир Григорьевич сказал Л. Н-чу, что он это сделал, чтобы не обидеть революционеров; что было время, когда Л. Н. был раздражен против них и резко о них выражался.

Л. Н. не возражал Владимиру Григорьевичу и сказал, что он всего того, что о революционерах говорил, не написал бы. Во-первых, говорил необдуманно, а что писал, то обдумал бы. Второе, несправедливо печатать отрывочные его суждения, слова, тогда надо бы печатать все его разговоры в их связи.

После обеда Л. Н. вынес роман Эртеля «Гарденины»2 и показал место, которое Михаил Сергеевич прочел вслух.

Шахматы, винт.

23 октября. Л. Н. катался верхом, за ним, на расстоянии, Александра Львовна с Михаилом Сергеевичем в розвальнях. Осмотрели дом Чертковых. Михаил Сергеевич сказал, что это образец того, как не должно строиться толстовцам: все первый сорт, отделка великолепная. В смысле пожара опасно. Сквозняк, и нет в такой громадной постройке каменной преграды. Перна рассказал, как горели надворные постройки. Чердак в один миг вечером загорелся вследствие сквозняка, и не было по всей длине ни одной перегородки. Мужики говорят о причине пожара, что загорелось от лампы, оставленной на чердаке кем-то ходившим за сеном.

За обедом разговор об ожидаемых сегодня или завтра Ольге Константиновне с детьми, которые в сопровождении Димы приедут из Англии. У детей коклюш. Разговор о том, может ли зараза передаться через третье лицо. Татьяна Львовна решила, что, когда Чертков будет приходить, не подпускать к нему Танечку.

Михаил Сергеевич читает бирюковскую биографию, хвалит ее хороший, серьезный, спокойный тон — не слащавый, как воспоминания С. Т. Семенова в «Вестнике Европы»1.

Софья Андреевна упрекала Павла Ивановича за то, что много у нее взял, и свою сестру упрекала в том же, и даже в том, что нехорошо поступила, описывая, например, как Л. Н. сам ее, Татьяну Андреевну, катал в коляске, а это он ее, Софью Андреевну, катал2. Больше не даст читать своих записок, сказала Софья Андреевна.

Л. Н. сказал, что хочет дочесть «Гардениных».

«Круге чтения» на место выпущенных, ненужных мыслей вставить новые:

— И как это легко сделали сейчас благодаря «Своду». Что Чертков для меня делает! Тридцать шесть огромных томов «Свода» — систематизированных мыслей из писаний, писем, дневников. Если бы я того стоил!

Михаил Сергеевич спросил, знает ли Л. Н. лично Боборыкина. Л. Н. сказал, что знает, и ушел. Михаил Сергеевич рассказал, что, когда Боборыкина выбирали в члены Академии, Л. Н. сказал о нем: «Если бы у меня было десять шаров, все отдал бы за него. Он умеет писать».

Л. Н. возвратился и подхватил последние слова, сказав:

— Вот кто умеет писать: герой Душана Петровича6*. Я читал его статью об умершем Потехине, еще не дочел.

О картине Крамского «Иисус оплеван»3 Л. Н. выразил движением головы, что не одобряет — не то... Крамской как настоящий художник почувствовал, что ошибся или не по силам ему, и бросил. Л. Н. рассказал, что картина неоконченная, огромных размеров, находится в семье Крамского. Л. Н. картину знает.

Л. Н. продолжал о Меньшикове:

— Он дело хорошее делает, какая-нибудь родственница просила его напомнить в печати о картине и предложить ее музею. Он цену две тысячи, какую предложил музей, находит смешной4. Мужику не смешна.

24 октября. Утром приехала Ольга Константиновна с детьми и Димой. Л. Н. верхом, Софья Андреевна с Александрой Львовной в санях ездили пополудни к Чертковым встретить их. За обедом Чертковы, отец и сын. Когда Л. Н. рассказывал про Ольгу Константиновну, выступили у него слезы на глазах.

Л. Н. рассказал, что в «Слове» два раза читал: на каком-то заседании кто-то хотел читать про него, ему запретили; что хотел читать его защитительную речь на суде над Шибуниным, его остановили1.

— Ужасно подумать! — сказал Л. Н.

Татьяна Львовна хвалила Фаресова и предлагала прочесть вслух статью Фаресова о крестьянских союзах и т. п.

Л. Н. вспомнил, что́ ему С. Т. Семенов говорил об общине крестьян (Нижегородской губернии), которые осуществили проект Генри Джорджа: землю соединили в одно и положили за нее плату, и ее отдают на подати, а если превышает, раздают по рукам.

— У крестьянства, — продолжал говорить Л. Н. Татьяне Львовне, — или ведут себя по преданию, или свободно относятся ко всему.

Дима рассказал про капитана Уайта, приехавшего в Токтонгауз. Хочет бросить военную службу, начитавшись Л. Н-ча, застенчивый человек.

Л. Н. думает, что получил письмо от провокатора из Петербурга: просит книг запрещенных. Получил сочувственное, серьезное, умное письмо от японца 23 лет, студента из Токио. Получил книгу немецкую «Christus Monist» von Diesing. Он социалист; пишет, будто несомненно доказано, что вечной жизни нет и что религию можно как полезную часть социализма использовать — и которую часть? — «Откровение»2.

Софья Андреевна говорила о Санине.

Л. Н.: Там главное, что никакого воздержания не должно быть.

25 октября.7* Л. Н. говорил, что получил ремингтованное письмо — это характерно — крестьянина-социалиста1:

— Он читал мои сочинения во времена революции, тогда не писал мне, потому что был занят делом: пропагандой социалистических идей. Разбивает вдребезги мои взгляды и настаивает на том, что самое важное — знание экономических законов жизни, что землю надо отнять у помещиков и отдать трудящимся. Кому и как это сделать?

Л. Н.: Сергей Терентьевич очень интеллигентен стал.

Л. Н.: Я думаю, что недовольство жизнью есть уже первый шаг к самоубийству.

Л. Н. говорил, что читал «Слово»:

— Скучно. Весь номер — пошлые, однообразные статьи. Это обратная сторона газет, а положительная, светлая — то, что все делается известным человечеству, что́ творится на всех концах мира.

«Книги скорби», изданной Союзом русского народа имени архангела Михаила, с 29 некрологами убитых революционерами русских людей и с надписью пером: «Вот когда надо сказать «Не могу молчать»2.

Л. Н. с Михаилом Сергеевичем просматривали молча — между убитыми знакомые Михаила Сергеевича. Присутствующий Чертков тоже молчал.

Л. Н., получив увещевательное письмо, сказал:

— Увещевательные письма мне всегда приятны.

Л. Н.: Для меня непонятно это затмение, что для блага людей можно убить Столыпина или казнить революционеров.

ее ковром; Л. Н. подошел к ней, окликнул ее, она повела ухом.

Л. Н. получил благодарственное письмо от двух чехов3, книжку стихотворений Сватоплука Чеха4 и номер журнала «Кветы» с его исповедью5, и сочинения чешского астронома Зенгера6

26 октября.8* Были: М. В. Булыгин, Андрей Львович с Екатериной Васильевной, Чертков.

Л. Н. рассказывал, что получил письмо от американца, который утверждает, что он, Толстой, был не прав, когда рекомендовал Брайана в президенты1.

— О Брайане меня спросили и напечатали ответ2— сказал Л. Н.

Михаил Сергеевич: Стало быть, Лев Николаевич проиграл.

Л. Н.: Американец пишет, что Брайан — методист, верит в бога, а Тафт не верит, надо было его поддерживать. (На днях телеграфное сообщение, что большинство избранных выборщиков — за Тафта.)

Еще Л. Н. рассказал про письмо Новикова. Желал бы приехать, поговорить с Л. Н. Из намека можно заключить, что он желает, чтобы Л. Н. поместил его сыновей в какую-нибудь школу его имени или помог им получить стипендию3

Кто-то: Все этого хотят.

Л. Н. сказал о Новикове, что он замечателен тем, что основательно знает, — умственно — христианское учение, и что он выше профессоров.

Раз, года полтора тому назад, Л. Н. сравнивал его умение писать с меньшиковским.

Л. Н.— теософка. Что такое теософия, не знаю. Им, очевидно, нужно суеверие.

Л. Н.: И это мне утешение, хотя маленькое, что, когда вспоминаешь свою военную службу, тогда мне та сторона убийства не приходила в голову. К нам на батарею приходили французы, мы ручки друг другу жали, говорили, а у меня два орудия, заряженные картечью.

Л. Н-ч Булыгину о воинственности маленькой Сербии (из-за аннексии Боснии Австрией):

— Посылает королевича в Петербург. Готовится к войне, говорит речи (Радован-Кошутич в Москве и Петербурге) и не думает, что эти речи сделают то, что матери потеряют сыновей, жены — мужей. Никакого — ни нравственного, ни умственного — оправдания (вызывать им войны) нет. Это народ, у которого есть назарены.

Вечером разговор о том, что в «Новом времени» 24 октября известие, что три хорватских офицера, просившие перевести их из южной австрийской армии в северную, чтобы не участвовать в войне с братьями-сербами, были приговорены к смерти и расстреляны.

Л. Н.: Поразительно...

На Кавказе в его время все носили кинжалы, но Л. Н. никогда не слыхал, чтобы к ним прибегали.

Л. Н. негодовал, как и о чем Александр Столыпин пишет. Кто-то объяснил это тем, что он иногда любит выпить и что он свои «Заметки» в «Новое время» строчит в пять минут.

М. В. Булыгин рассказал, как его 14-летний Миша прибежал из Богородицка, из сельскохозяйственного училища, домой и в тот день не мог от волнения сказать, почему. Только успокоившись, на другой день, рассказал, какое там ужасное распутство среди учителей и учащихся: вино, ругань.

на то, что беднота, голод и отсутствие помощи, в Китае преступлений очень мало. В Шанхае, где он живет, много иностранцев (в их квартале), там полиция есть, и ее численность почти такая, что равняется численности полиции во всем Китае вместе.

— Я этому верю, — сказал Л. Н. — И мы бы могли так жить, если бы у нас не было извращенного христианства с его законами.

Ку Хун-мин прислал Л. Н. две книги: «The Universal Order, or Conduct of Life. A Confucian Catechism» by Ku Hung Ming. Shangai, 1906. «Great Learning (of Higher Education)».

Л. Н.: Книга о Конфуции хорошая.

27 октября. ̀ с ним было. Вероятно, обморочное состояние ночью, во сне. Не узнает письмо сербке, которое пишет, и не помнит, зачем он его писал. Никакой работы переписывать не дал. Должно быть, ничего не работал или художественную вещь писал. В 2 часа лег в постель: слабость, сильно знобило. Пульс около 70, неравномерный и слабый. Перебоев не было. Встал в 6.30 вечера. С самого утра до вечера ничего не ел. Приехали, но не видели Л. Н-ча Д. Г. Янчевецкий, востоковед, сотрудник «Нового времени» и Е. А. Липеровская, директорша учительской семинарии в Москве. Янчевецкий передал привет от православных японцев. Софья Андреевна, как услышала, что он сотрудник «Нового времени», уже по этому одному решила не допустить.

Николай Николаевич в Москве, Чертков сегодня не приезжал. Утром Л. Н. выходил и говорил с ломинцевским мужиком, попавшимся за нелегальную литературу.

Пока мы — Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, Михаил Сергеевич — обедали, Л. Н. сидел в кресле, ноги подняв на подставку, и сам заговорил по-французски, чего я в четыре года, как здесь живу, не слыхал, о том, что les domestiques9* чувствуют envie10*, прислуживая за обедом господам. Л. Н. часто высказывался, что ему совестно, что лакеи прислуживают, но никогда не говорил этого при них. Раньше, когда Софья Андреевна при прислуге заговаривала по-французски, Л. Н. не поддерживал ее французского разговора, а отвечал по-русски или молчал, чтобы не обижать прислугу, чувствующую, что речь о них.

Татьяна Львовна с Софьей Андреевной говорили про кухарку у Сергея Львовича, которая до 23 лет не говорила.

Л. Н.: Приятная женщина!

: И мы будем. Когда скажешь: «Расскажи что-нибудь, Таня», буду молчать.

Софья Андреевна сегодня очень беспокойна за Л. Н., как никогда. Старательно и особенно нежно ходила за ним.

Л. Н. вчера совсем кончил новый «Круг чтения». Январь можно переписывать начисто. Решил его назвать «Учение о (смысле) жизни. Чтение на каждый день»1.

Разговаривали о Екатерине Васильевне и об Ольге Константиновне, жалея обеих. Екатерину Васильевну за то, что теперь в ней поднимается материнское чувство к брошенным детям.

Л. Н.

Разговор продолжался.

28 октября. Л. Н. спал до 9.30. Свежее, чем вчера; нога опала. Пополудни сидел на скамейке между домами. Приехала Елизавета Валерьяновна, вернулся Николай Николаевич из Москвы. С 3 до 7 Владимир Григорьевич. Я ездил к заболевшим Ольге Константиновне и детям. Л. Н. справлялся о них. После обеда Николай Николаевич с Л. Н. о письме бессмертника, с убежденностью написанное, длинное, простое. «С тебя взыщется, ты не поверил», — пишет он Л. Н-чу.

Л. Н.: Это письмо трогательно тем, что он верит в мои взгляды.

«Гардениных» и других писаниях Эртеля.

Л. Н.: Подробности хороши (художественные), но недостает правдивости и чувства меры.

Татьяна Львовна заговорила о какой-то повести Тургенева, что ее теперь не напечатали бы и не читали бы, что она растянута. Л. Н. заметил, что это из слабейших его вещей, помнит ее.

Л. Н.: У Тургенева описания природы хороши, и у него, что̀ народ говорит, — верно. Но он принимает au sérieux11* влюбление и придает ему, значение. Вообще художественное описание — пустое писание.

Получена книжка И. Айвазова «Кто такой Лев Толстой». Книжка — наполовину ругань, наполовину цитаты: там лучшее, что написал Л. Н., сгущено. Она напечатана в 30 тысячах экземпляров и несколько недель распространялась «правыми». Потом из-за цитат признана вредной и конфискована. В ней нарисован с православно-патриотической точки зрения религиозный облик Л. Н. и государственный: Л. Н. как порицатель патриотизма, цивилизации, сеятель либерализма, социализма, атеизма. Эта книга издана книгоиздательством «Верность» в Москве в связи с постановлением Московской городской Думы о чествовании 80-летия Толстого. Цена 5 к. Она послужила причиной конфискации II тома «Биографии» Бирюкова.

«Посреднике» (арестовали II том «Биографии» Бирюкова), то полицейский говорил про Л. Н.: «И славу он нажил, и жизни он хорошей, но почему же он ругает богородицу?»

Л. Н. сказал о листке, который ему прислал Хирьяков и который жалел, что потерял: письмо православных людей к Синоду о том, почему его отлучили. Письмо милое, доброе, в конце желают ему, чтобы богородица его опекала.

Александра Львовна рассчитала с тяжелым сердцем Григория Павлова, однорукого садовника, за то, что обсчитывал ее. Так готовилась и долго не могла. Все ее еще расстраивали, рассказывали, какое трудное дело — отказать служащему, особенно Михаил Сергеевич. За обедом об этом шла речь.

Александра Львовна: Григорий Павлов ревет.

Татьяна Львовна не знает, как это понять.

Л. Н.: Это приличие так требует.

Л. Н. лежал на кушетке. Мария Александровна говорила с ним. Л. Н. говорил ей, какое временами бывает у него высокое духовное состояние сильной любви ко всем, тогда ему хочется в этом состоянии умереть, перейти к богу. И спрашивал Марию Александровну про это состояние у нее. Она ему сказала, что у нее бывает то же самое, особенно во время болезни.

— А вы не ропщете, что тяжело?

— Бывало, когда была мирским человеком: на прислугу, доктора злилась, даже стен не могла видеть. А теперь состояние духа такое кроткое, смирение нападает, удивительная любовь.

— Как бы мне хотелось высказать свой взгляд Андрюше на его жизнь. Но высказать любовно.

Софья Андреевна: Не нужно. Только раздражишь его.

А Л. Н. остался при своем:

— Непременно хочу поговорить с ним, не осуждая и не оскорбляя его.

29 октября. Уехала Елизавета Валерьяновна. Приехала Ю. И. Игумнова из Льгова, где у Л. Ф. Анненковой кончала картину: Л. Н. верхом. Я ездил в Крыльцово.

За обедом: Сухотины, Чертков, Юлия Ивановна, Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна и Н. Н. Гусев. Разговор о Михаиле Львовиче, ночевавшем в гостиной и кричавшем во сне. Разбудил почти всех.

Л. Н. говорил, что Максим Ковалевский, принявший «Вестник Европы» от Стасюлевича, просил его в январский номер рассказ В. С. Морозова с несколькими строками Л. Н-ча.

«Пока я молод и пользуюсь славой, пишу, чтобы сколотить денег на старость».

Л. Н.: Это уж едва ли.

Софья Андреевна: Ты никогда столько не получал.

Л. Н. (шутя): И какое мое положение!

«Вестнике Европы» Стасюлевич так мало дал, 39 р. Разговор продолжался об Андрееве.

Л. Н.: Мне нужно больше усилий, чтобы снисходительно отнестись к Горькому, чем к Андрееву. Разговор про Шаляпина.

Л. Н.: Пение — ни женское, ни мужское — на меня не действует. Как-то я чувствую человека, и ее и его.

Разговор про Арсеньева, сотрудника «Вестника Европы».

Л. Н.: Не помню, видел ли я его.

Л. Н.: Какие были времена! За непосещение лекций сажали в карцер. Это был такой профессор истории Иванов, мой величайший враг. Он настаивал, чтобы меня посадили за то, что я не посещал его лекций. Потому я так разошелся против истории1.

После обеда шахматы с Владимиром Григорьевичем. Сегодня Л. Н. писал почти весь день письмо к сербке, но, как мне сказал, оно будет статьей, а не письмом. Поручил мне написать ей это.

30 октября. Я весь день с больными. Утром приехала Н. Н. Ден, сестра С. Н. Толстой. Серьезная, приятная. Утром уехал в Москву Михаил Сергеевич. За обедом: Л. Н., Софья Андреевна.

смерти, и что просил Черткова сфотографировать его, что Чертков и сделал. Я вчера был у Андрея Маслова, и он меня просил сказать Л. Н., что болен и чтобы он его посетил. «Он непременно приедет», — сказал он. Так и случилось. А. Маслов, ученик Л. Н., после — вор.

Л. Н. о разговоре с Досевым: Досев читал ему стенограмму суда над отказавшимся. Судья говорил: «Толстой хорошо пишет, но нельзя его слушать». Потом священник начал уговаривать его, ссылаясь на Ницше.

Николай Николаевич: А Иван Вазов упрекает вас за то, что вы против цивилизации.

Л. Н.: Очень хорошее письмо от того шведа (бывшего недели три тому назад); и приглашает меня в Швецию, чтобы защищать распространителей шведского перевода «Солдатской памятки»1.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Октябрь

Фотография В. Г. Черткова

1908

Вечером Л. Н. хотел прочесть вслух письмо сербке, но почему-то не прочел. Беседовал с Н. Н. Ден.

Юлия Ивановна заговорила об околевшей на днях ее любимой лайке Белке. Необыкновенно красивая была. И о том, что помощник садовника ее ободрал и кожу продал. Отсюда разговор перешел на меха, одежду, кожаную обувь, перья на шляпах. О том, можно ли из шерсти или бумаги готовить такую теплую одежду, которая заменила бы меха. Л. Н. сказал, что вегетарианство в одевании не менее важно, чем вегетарианство в питании. Странно: дошли до такого совершенства меховых вещей, а вместе с тем остались птицы на шляпах.

Н. Н. Ден рассказала про какую-то сходку, где Маклаков говорил о Боснии, о славянах, и высказалась в том смысле, что хорошо было бы единение хоть между славянскими народами. Л. Н. не одобрил, а сказал — первое, что надо, это христианское мировоззрение, из которого вытекает христианская любовь, которая не разъединяет людей, а соединяет их.

У Л. Н. вид слабого, ходит сгорбленный, с трудом. Гуляет около дома. Вечером нога очень отекшая. Писал статью о Боснии. Вечером винт. Был разговор о царях, и Л. Н. говорил о своих впечатлениях:

— Николай Павлович — величественен; Александр Николаевич — симпатичен (не лицом, а освобождением крестьян); Александр Александрович — чуждый, грубый, нечуткий; Николай Александрович — ничтожный. Не знаю, не возраст ли мой этому причина, что так сужу о последних.

Примечания

1 октября

1 «Новое королевство (типы, виды и сцены Болгарии)».

2 Вероятно, ст. «Время пришло».

3 Жан Валъжан — герой романа В. Гюго «Отверженные». Отр. о нем, отредактированный Т-м, вошел под загл. «Епископ Мириель» в «Круг чтения» — т. II, с. 485—492 (т. 42, с. 278—284). При подготовке 2-го изд. «Круга чтения» Т. внес указ. им поправку (см. Толстой-редактор—267).

2 октября

1 «Репин о Л. Толстом», б. подп. (№ 211, 12 сент.).

2 См. т. 40, с. 181.

3 октября

1 И. . Письмо к молодежи о половом вопросе. М., 1908 (ЯПб).

2 Н. К. Вержбицкий в янв. прислал Т. вырезку из Р (№ 16, 17 янв.) со своей ст. «Верьте себе!», в к-рой полемизировал со ст. Т. того же назв., опубл. 28 дек. 1907 г. в Р. сл.Б. о.

4 октября

1 Письмо Р. С. Чинского от 2 окт. Т. отв. 6 нояб. (т. 78, с. 251).

2 Адрес, датир. 10 сент., с 34 подп. В письме от 2 сент. С. Е. Струменский, также подписавший этот документ, рассказывал, как составлялся адрес «представителей различных наций», проживающих в Шанхае, и о пер. произв. Т. на кит. яз.

5 октября

1 Н. . Свидание с Л. Н. Толстым (письмо к редактору) в № 229 газ.

8 октября

1 Письмо Н. П. Ивановой (б. д.).

9 октября

1 Тенеромо. Л. Н. Толстой о евреях. СПб., 1908. Отв. Маковицкий 25 окт. (т. 78, с. 366—367).

10 октября

1 Это тема притчи «Камни», к-рую Т., отредактировав, включил в «Круг чтения» — т. II, с. 95—96 (т. 41, с. 536—537). См. также , с. 242—247.

12 октября

1 Письмо В. А. Молочникова от 7 окт. «Как хорош ваш рассказ про уголовного вора», — откликнулся Т. в отв. письме от 12 окт. (т. 78, с. 243).

2 Молочников писал Т-му: «Старая, ветхозаветная жизнь трещит уже по всем швам».

3 «Божеское и человеческое», гл. VII (т. 42, с. 209—213).

13 октября

1 В письме от 4 окт. (почт. шт.) земский фельдшер А. А. Овсянников спрашивал Т., как ему бороться с морфинизмом. Т. отв. 7 нояб. (т. 78, с. 253—254).

14 октября

1 А. ШемшуринЯПб, дарств. надпись).

2 См. запись 23 нояб. 1905 г.

3 Телегр. Карлингтона от 10 окт.

4 Вероятно, речь идет об одном из последних томов изд.: Kant

5 Г. Полонский. Толстой в Германии (СМ, № 10).

6 В. Кранихфельд—1908). — В честь и славу великого писателя земли русской (СМ, № 9).

7 В связи с захватом Сербии и Герцеговины Австрией Анджа Петровичева в письме от 7 окт. н. с. просила Т. выступить в защиту серб. народа. 18 окт. (а не 21, как отмечено в т. 37, с. 439) Т. начал писать отв., к-рый разросся в ст., получившую загл. «О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии». Т. закончил ст. 5 нояб. (т. 37). 30 окт. по поручению Т-го Петровичевой ответил Маковицкий (т. 78, с. 368). Текст отв. Маковицкого и 3 письма Петровичевой к Т. опубл. в ЛН, т. 75, кн. 1, с. 494—501.

8 Письма Э. Элдринга из Петербурга от 24 сент. и 6 окт.

1 Телегр. студентов и отв. Т. неизв. 29 окт. в Ясную Поляну все же приехала депутация моск. студенчества с адресом к 80-летию Т. (ЕСТ).

17 октября

1 Рассказ Т. «Ягоды» вошел в «Круг чтения» — т. I, с. 524—535 (т. 41, с. 450—460).

2 Письмо С. С. Шнякина от 13 окт. (почт. шт.).

1 № 11709, 16 окт.

2 См. запись 3 сент. 1907 г.

3 В первых №№ «Искр» 1906 г. был напеч. ряд фотогр., озаглавленных «К событиям в Москве (с 7 по 15 декабря 1905 г.)», с баррикадами, разрушенными домами, телами убитых и пр.

19 октября

1 «Русские ведомости» «за какие-нибудь два-три года» 1880-х гг., т. к. ему хотелось «более живо восстановить в памяти общественное настроение того времени». Гольденвейзер выполнил поручение Т., но Т. газ. не воспользовался, т. к. вскоре «охладел к своей задуманной работе» (Гольденвейзер, с. 260).

20 октября

1 А. А. Потехин скончался 16 окт. Т. познакомился с ним в дек. 1858 г.

2 —170); «Письмо к китайцу» (т. 36); письмо к Г. Сенкевичу от 24 дек. 1907 г. (т. 77, с. 271—273); письмо к А. Моравцу по поруч. Т. от 20 июля 1908 г. (т. 78, с. 350, с неправильным указанием фамилии); «О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии» (т. 37); «Письмо к индусу» (там же).

3 Ст. «Религия и наука» (т. 37).

22 октября

1 М. Меньшиков. Старое искусство (из цикла «Письма к ближним», — НВ

2 А. И. Эртель. Гарденины, их дворня, приверженцы и враги. М., 1890 (ЯПб, дарств. надпись).

1 С. Семенов. Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом (ВЕ, № 9).

2 См. запись 8 авг.

3 «Хохот» («Радуйся, царю иудейский!»), 1877—1882 (ГРМ).

4 В ст. «Картина Крамского» из цикла «Письма к ближним» (НВ, № 11712, 19 окт.) Меньшиков сообщил, что к нему обратилась за советом семья художника — что делать с громадной картиной Крамского — «Христос на дворе первосвященника», т. к. музей «назначил смешную сумму за нее, что-то две тысячи, и затем как в воду канул».

24 октября

1 Корресп. Сл«представитель полиции» ее запретил.

2 Кн. изд. в Магдебурге в 1908 г. (ЯПб, дарств. надпись).

25 октября

1 Письмо М. А. Антонова от 17 окт. (т. 56, с. 514—515). Т. не ответил.

2 «Книга Русской скорби», вып. 1. С предисл. Вл. Пуришкевича. СПб., 1908 (ЯПб, пометы).

3 Письмо Б. Броя и Р. Фикари от 2 нояб. н. с. из Либохова. Отв. Маковицкий. В Список (т. 78) не вошло.

4 В ЯПб Čech. Sníh. Praha, 1900; S. Čech. Tři cykly básní a sníh. Praha, 1904.

5 «Do světa širého» — стихотв. С. Чеха, опубл. в «Květy», LX, 1908, № 1.

6 В ЯПб хр. 2 кн. К. Зенгера: K. V. Zenger. Soustava světová elektrodynamicka. Praha, 1901 и K. V. Zengeré soustavě světové na základě elektrodynamických zákonu. Praha, 1908.

26 октября

1 Письмо К. Арима к Т. из Мильуоки от 21 окт. н. с. На конв. помета Т.: Б. о.

2 О Брайане у Т-го осведомился Р. Дженингс в письме от 24 авг. из Филадельфии.

3 Письмо М. П. Новикова от 24 окт.

1 Оконч. загл. нового «Круга чтения» — «На каждый день. Учение о жизни, изложенное в изречениях» (тт. 43—44).

29 октября

1 За непосещение лекций проф. Н. А. Иванова Т. был посажен в карцер (в начале янв. 1846 г.) не с Арсеньевым, а с В. Н. Назарьевым, рассказавшим об атом в позднейших восп.: В. Н. НазарьевИВ, 1890, № 11). К. К. Арсеньева Т. упоминает среди товарищей своего брата Николая (см. Н. Н. Гусев. Л. Н. Толстой. Материалы к биографии. 1828—1855. М., 1954, с. 131).

30 октября

1 Письмо Хансена от 6 нояб. н. с.

Сноски

1* «на плохом счету» (франц.).

2* без стыда и совести (франц.).

3* Но правительство претендует на то, что оно — христианское (англ.).

4* «Когда кажется, что все потеряно, — все выиграно» (англ.).

5* затруднение из-за большого выбора (франц.).

6* Т. е. М. О. Меньшиков.

7* Переписано с черновых записей на 4-й день.

8*

9* слуги (франц.).

10* зависть (франц.).

11* франц.).

Раздел сайта: