1 мая. Четверг. Утром уехал М. С. Сухотин в Кочеты. Л. Н. сегодня свежее. Дома: Л. Н., Татьяна Львовна, Александра Львовна, Анна Ильинична, Юлия Ивановна, Гусев.
За обедом Л. Н. сказал:
— Получил письмо от каторжного. Просит 150 рублей, чтобы бежать
Одна из женщин сказала, что перестала жалеть каторжных с тех пор, как они могут бежать: только ленивые не бегут. В каком-то городке в Сибири из 450 ссыльных бежало 100.
Разговор о тюрьмах. Татьяна Львовна говорила, что обращение с арестантами в русских тюрьмах не особенно жестоко. То, что пишут газеты, преувеличено.
Л. Н.: Мне тоже кажется, что преувеличено.
Л. Н. дал прочесть выписку из Геккеля, присланную ему Е. И. Поповым, о том, что смертная казнь полезна для породы человеческой: убивают вредных членов общества
Л. Н.: Вреднее Геккелей нет деятелей.
Разговор о Геккеле. Александра Львовна взволнована им:
— Не верится, что это признаваемый первым ученый, преемник Дарвина.
Л. Н.: Кто это будет решать — кто вредный?
2 мая. Л. Н. ездил верхом по шоссе на Рудакову Гору. Там разговаривал с тверянами, что камень бьют (щебень). От куба 10 рублей; в не делю — куб. Встают в 4, с 5-ти бьют, с 11-ти до 2-х отдых, потом — пока не стемнеет. Ноги обмотаны онучами, и бьют со страшным усилием, очень устают руки и ноги.
— На делание гильз есть машины, — сказал Л. Н., — а на такую механическую работу, все силы человека поглощающую, — нет.
Л. Н. разговаривал почти со всеми десятью. Один пожалел, что не остался на военной службе или не стал городовым. Л. Н. ему сказал, что это грех. Он сейчас понял и согласился. Л. Н. дал ему книг. «Спасибо, дедушка! А как фамилия тебе?» — «Толстой».
— Очевидно, не знает, — сказал Л. Н.
Сегодня большая почта из Козловки.
Л. Н.
Л. Н.: Полковник пишет — вероятно, раздраженный семьей: один сын кончил самоубийством, другой с ума сошел, третий сын и 18-летняя дочь — революционеры, в заключении, дожидаются суда. Дочь сидит в общей камере в Киеве, и ей очень трудно. Она пишет, что нельзя выглянуть из окна, стреляют в них и за это получают десять рублей награды. Полковник просит вступиться за его детей. Это уже второй полковник о таком пишет. Что-нибудь попробую, сделаю
Третьего дня Л. Н. получил письмо на двухстах страницах из Петербурга от буквоеда, разбирающего его учение и указывающего на неточности, например: слово «жизнь» выражает в одном месте то, в другом — другое и т. д. Л. Н. не читал. Гусев прочел четвертую часть. Не отвечено.
На днях Александра Львовна предложила Л. Н. съездить куда-нибудь:
— К Мише. Хорошо?
Л. Н.: Хорошо. Не будет ни нищих, ни писем.
Дня три тому назад Михаил Сергеевич перед отъездом также звал Л. Н. приехать в Кочеты: будет спать на пузинской кровати
Третьего дня босяк 19-летний, идущий из Петербурга в Батум. Умный, даровитый. Поет и тем прокармливается.
Сегодня за обедом был Плюснин. Разговор о Трегубове, который не может собрать нужных 50 подписей для регистрации общины Свободных христиан в Петербурге. Л. Н. высказал удивление, что так редки (?) люди половинчатые, идущие на компромисс с правительством, которые видят неправду церкви и вместе с тем религиозны. О самом Трегубове Л. Н. выражался с большой любовью и уважением, говорил про его самоотверженность, чистоту во всех отношениях.
Плюснин и Гусев говорили о Беневском, что он держится буквы Евангелия, что верит в чудесное и люди в его общине также. Л. Н. сказал, что он чувствует между ними (им и Беневским) какую-то преграду.
Гусеву Самсонов (Л. Н. сейчас его вспомнил, я же с трудом, а Л. Н. видит больше новых лиц, чем я, и вспоминает их легче), сибиряк, месяца полтора назад приехавший к Беневскому в общину, пишет, что члены недовольны, жалуются, что много затратили каждый, а Самсонов недоволен «сектантским» духом.
Сегодня Л. Н. получил письмо (с просьбой разорвать его) от начальницы гимназии; пишет, что у них «огарки», увлечение молодежи «Саниным» Арцыбашева, то есть что все возможно и что в том какая-то красота есть. Восемь гимназисток родили, одна лишила себя жизни, одна с ума сошла
Недавно по поводу разговоров о нескольких разводах — в последнее время разводы участились в кругу знакомых — Л. Н. говорил, что люди воображают себе, что они первые свободно смотрят на брак, что отбрасывают старые предрассудки воздержания, терпения, одноженства и решают с уверенностью, как если бы только теперь люди об этом думали. А эта проблема всегда была.
Сегодня привезли еще почту ясенковскую и тульскую.
Татьяна Львовна рассказывала про Тулу:
— Какая перемена! Какие стали туляки мне непонятные («огородились»). — Ничего не знает, что они думают, раньше знала их мысли, душу.
Л. Н.: А я, живя в деревне, все знаю. Получаю письма от всяких. Вот «невеста» Николая Николаевича, она умница, мне пишет
Татьяна Львовна что-то про тульских казюков
Л. Н.: Это народ бродячий, ужасный. Эти административные ссыльные, страшно сказать, бывали в тюрьме, где их колотят; видели какие примеры!
Татьяна Львовна пришла было в шляпе. Собираясь уйти, надела ее, чтобы в руке не нести. Л. Н. попросил ее снять.
— Мне это (т. е. дамские модные шляпы) вроде смертных казней. Как в смертную казнь не верю, так и в это, — Л. Н. показал на шляпу. — Потому что не верю в смертную казнь, а Геккель говорит, что это полезно.
Л. Н. на днях написал, а вчера поправил воспоминания о суде над солдатом для бирюковской биографии. И там стоит: «Должен сказать, что смертная казнь, приговоры одними людьми других к смерти и еще других к совершению этого преступного, противного самым низким требованиям человеческой природы поступка не то что возмущала меня, но представлялась чем-то невозможным, выдуманным поступком, в который нельзя верить, несмотря на то, что знаешь, что он совершается и что даже мне привелось видеть его»
3 мая. Утром приехал Бирюков. Вечером Клечковский. Бирюков привез Л. Н-чу от Давыдова описание какого-то следователя военных судов, на которых он присутствовал. На днях приедет Муравьев, московский адвокат, защитник, рассказать про политические суды
4 мая. Утром я вернулся из Таптыкова. Софья Андреевна вернулась из Москвы, приехала Надежда Павловна. Вечером Клечковский играл с Л. Н. в шахматы. Потом Л. Н., а после него Клечковский играли на фортепьяно. Разговор о музыке. Л. Н. сказал, что она отличается от всех искусств, к ней нельзя примешать умственного, идейного:
— Нельзя соединить два искусства — поэзию, музыку. Я на слова (когда поют) никогда не обращаю внимания.
Потом говорил, что из настоящей музыки «слова» не выкинешь, что следующее вытекает из предыдущего и есть последовательность необыкновенная. В рассказах нет такой строгой последовательности, там можно переменить. Потому музыка и запоминается. Ничего так не запоминается, как музыка.
Клечковский говорил про композиторов и выдвинул Рахманинова как лучшего из современных.
Л. Н.: Странно, что у Танеева ничего нет, в его композициях какая-то каша.
Клечковский говорил, какой Танеев отличный теоретик, «ученый музыкант».
Л. Н.: В его композициях это ученое есть, но нет свежего.
Клечковский спрашивал Л. Н. о новой музыке.
Л. Н.: Я мало слежу, не знаю. Вот иностранные композиторы какие есть, вы не знаете? — Л. Н. обратился к Клечковскому и Татьяне Львовне.
Л. Н. о них не отозвался; помолчав, сказал:
— Шопена я из всех выделяю (за его оригинальность), а ему никто не подражает. Потому что нельзя подражать. Это такая необыкновенная сила.
Клечковский что-то о Моцарте, Бетховене, классиках.
Л. Н.: Они друг другу подражают, а Шопен был один. Л. Н. получил письмо от старика-корчемника. Разговор о тайных кабаках. Кто дает взятки уряднику, того не трогают.
Л. Н. о роли правительства:
— Учреждение, которое оправдывается тем, что оно заботится о благе народа, торгует водкой. Стыда нет!
5 мая. Утром уехал Клечковский. Л. Н. вернулся с прогулки, говорил Илье Васильевичу, что прохожие — здоровые, молодые — приезжают с поездом, в Засеке соскакивают и прямо сюда. Л. Н. их теперь видел. Он им говорит, что они отнимают у настоящих нищих. Так нельзя. В день три рубля раздавать — не хватит денег. Тула близка, их без числа.
За обедом Сергей Львович рассказывал про его поездку Ялта — Бахчисарай, про Чуфут-Кале. Л. Н. интересовался этим, так как тоже там (в Чуфут-Кале) бывал
КРЕСТЬЯНСКИЕ ДЕТИ ДЕРЕВНИ ЯСНАЯ ПОЛЯНА
22—23 мая 1908 г.
Фотография П. Е. Кулакова
Л. Н. вечером за чаем — о судебных протоколах, которые прислал ему Давыдов. И рассказал про одну экспроприацию с браунингом. Один юноша другому: «Стреляй ты, я не могу стрелять». 3000 р. унесли. Каторга 20 лет (малолетние). Прокурор опротестовал. Кассация. Второй состав военного суда. Приговорены к смертной казни. Из протокола видно, что они были случайными исполнителями: ходили на сходки, там слышали, что нужно добиваться свободы, для этого же нужны организации и для них деньги. На них выпал жребий.
— Если меня спросят, — сказал Л. Н., — что делать? Я скажу: не знаю, но вешать нельзя. Устраивать жизнь других — не берусь. Сегодня из газеты много почерпнул, — продолжал Л. Н., — так как был в таком духовном настроении: всю прочел («Русь», кроме того «Новое время»). Там (в «Руси») о мозге Менделеева
Сергей Львович рассказал, как Менделеев один поднялся на баллоне ради астрономических наблюдений.
Л. Н.: Какая смелость! Страх высоты. На большой колокольне он есть.
6 мая.
Л. Н., Гусев, Е. Ф. Юнге с сыном, Софья Андреевна сидели за чаем и говорили про какие-то стихи. Софья Андреевна утверждала, что они — Пушкина. Л. Н. утверждал, что нет. Оказались Фета. Л. Н. вспомнил про Тютчева и хвалил его. Про Фета заметил:
— Но у Фета уже есть такая смелость, впадающая в декадентство. Есть грешки, неясные вещи.
Молодой Юнге говорил про «Санина» Арцыбашева, что там есть и хорошее, правдивое описание того, что происходит; что обижают Арцыбашева как те, которые осуждают его, так и те, которые в сплошном восторге от него. Советовал Л. Н-чу прочесть. Л. Н. ответил, что пробовал:
— Одну страницу прочту, другую не могу, просто не могу, не из-за предвзятости. Как не могу читать Андреева. Нехудожественное. Когда в такте три фальшивые ноты — не музыка. Когда в художественном произведении...... 2* — не художественное произведение. Во всякой добродетели самоотречение, самозабвение <есть первое дело>, так и в искусстве. Писатель не должен быть виден, а тут Андреев, Арцыбашев — себя вперед тиснуть. А мне никакого дела до них нет.
Молодой Юнге продолжал защищать «Санина»:
— У Арцыбашева видно вдохновение.
Л. Н.: Какое вдохновение? Пушкин двадцать раз переделывал.
Е. Ф. Юнге тут рассказала, как учитель живописи ее учил — травку на картине оставлять только если она нужна.
Л. Н.: Вдохновение — это тот момент, когда вы себе живо представляете, что̀ вы можете сделать. Кто не настоящий художник, тот оставит травку, кто настоящий — тот выкинет.
3*Сегодня говорили о смертных казнях в Москве, Л. Н. сказал:
— Вы говорите про эти ужасы, как вешают в сарае. В Англии — публично, черный флаг вывешивают, толпы ходят смотреть на это.
Л. Н.: Во Франции президент (Фальер) всех милует, и там на это обижаются.
— В одной только стране, в Италии, нет казней, — сказал кто-то.
Л. Н.: Я всегда гордился тем, что Елизавета Петровна отменила казни.
Л. Н.: Вот эти голодные, <вот, что> поддерживает виселицы, — это жизнь богатых.
Л. Н.: Леонид Семенов пишет: «Шел пешком, видел в народе бедность и жадность к просвещению, к пониманию».
Л. Н. цитировал письмо: «Я крестьянин, люблю народ и хочу быть ему полезен и потому хочу быть образованным».
— Я должен этому сочувствовать, — говорил Л. Н. — А он просто хочет <сесть> на плечи (народа).
Л. Н.: С тех пор, как распространяются мои сочинения в России, каждый день получаю три-четыре письма. Искренное письмо женщины — отвечу
У Л. Н. бодрость поразительная. Л. Н. выработал, вернее, явилась она сама собой: ровность, одинаковость обращения, он один и тот же со всеми.
8 мая. Уехала Татьяна Львовна с Танечкой. Л. Н. получил известие, что Молочников приговорен на год в крепость и уже посажен. Это очень взволновало Л. Н.
Л. Н.: Как маленькая Таня ни мила, большой Тани мне больше недостает. — Потом добавил: — Она как часть меня. Я ее не замечаю.
Стасюлевич стал присылать Л. Н-чу «Вестник Европы» и писал
Л. Н. съездил на почту в Ясенки. Начальник ему говорил, что им заменили револьверы (у них четыре) новыми, самого последнего устройства.
Е. Ф. Юнге говорила о том, улучшает ли прогресс общество людей; самые средние люди не такие ли, какими были 700 лет тому назад, и доброты сердца не было ли больше? Идет ли человечество вперед в эволюции?
Л. Н.: Это один из тех вопросов, на которые разумный человек должен ответить: «Не знаю».
Вечером Л. Н. получил письмо от немца-вегетарианца. Восторженное, преувеличенное, с листовками о вегетарианстве. На одном из них изречение Рихарда Вагнера о любви к животным.
Л. Н. (ко мне): Я не знал, что Рихард Вагнер был вегетарианцем, вы слыхали?
Екатерина Федоровна стала говорить о музыке Вагнера и хвалила особенно «Парсифаль».
Л. Н.: Я его музыку недостаточно знаю. — И сказал Александре Львовне, едущей завтра в Москву, чтобы спросила Гольденвейзера, знает ли, что̀ играть Вагнера.
Екатерина Федоровна продолжала говорить о музыке Вагнера. Л. Н. сказал, что, когда Вагнер появился, у него, Л. Н., установилось мнение, что в нем музыкального дара нет, а соединение...
Екатерина Федоровна: Драматического с музыкой.
Л. Н.: Форма развивалась. Это ложное, фальшивое искусство, которое выросло среди богатых, непонятное для масс. Таков Вагнер. То же — декадентство. (То же самое в живописи.)
Уехал А. Э. Юнге.
«Petit Paul» Виктора Гюго в «Légende des siècles».
9 мая. Днем уехала Александра Львовна в Москву с Анной Ильиничной.
Утром был брат Григорий с письмом от Леонида Семенова ко мне. Приехал к Л. Н., чтобы проверить себя, и уехал успокоенный. Сказал мне: «Лев Николаевич и я — одна копна, во всем согласен с ним». Он крестьянин 40 лет из деревни деда Леонида Семенова. Писал Леониду, когда тот как революционер был заключен на 11 месяцев в курскую тюрьму, и склонял его к доброте. Леонид потом к нему приехал жить в деревню и работал у него прошлое лето, и у них харчевался, и теперь работает.
Под вечер был В. С. Морозов (с ним и Игнатом ездил Л. Н. в Самару и по окрестным школам в Ломинцево, зимой в метель плутали), первый ученик из первой школы Л. Н-ча. Друг Марии Александровны, от нее пришел. Приветливый, умный, лишнего не говорящий, теперь туляк. 30 лет извозничал. Л. Н. его попросил, чтобы написал воспоминания о яснополянской школе для биографии Бирюкову. Василий Степанович ответил, что он это написал два года тому назад и отдал П. А. Сергеенко; что ему только добавить об учении у Л. Н. духовной жизни после 1880 г. Этому в школе не учил их
Иван Иванович ему на это сказал, что в этом тогда Л. Н. сам был учащимся. В. С. Морозов сердечно пожалел А. Н. Агеева, главное за то, что тот просидел семь месяцев в одиночке. Из его сверстников-школьников жили в Ясной Поляне только четверо: Тарас Фоканычев, Евстигней Зябрев, Даниил Козлов и Семен Резунов. Л. Н. говорил с ним на ты, но избегал этого обращения. Василий Морозов учтиво и очень прямо, просто, любовно вел себя, ни нотки фальшивой, ни принижения. С ним был 16-летний сын, ученик технической школы в Туле. Василий Степанович дал Л. Н. свой рассказ «За одно слово».
— В нем все правда. Там яснополянские извозчики, Алеха Зябрев.
Л. Н. удивился тому, что у 60-летнего пострадавшего старика — малые дети. Василий Степанович на это возразил, что разве это не бывает, что и у него самого так. Л. Н. сказал, что, если позволит, он в рассказе кое-что поправит и поместит его в журнале (меня же попросил при случае, когда будет литератор у нас, напомнить ему об этом рассказе). Сейчас же рекомендовал его Ивану Ивановичу. Тот отказал по той причине, что в отдельной книжке могли бы его конфисковать
Вечером, с 8.30 до 10, Л. Н. с Николаем Николаевичем и Иваном Ивановичем читали в кабинете описание казни пятерых — Л. Семенова
— А заметьте, — говорил Л. Н. им, когда пришли из кабинета в залу, — доктор пьяный, а священник добрый, но начальство — оно знает, что де лает (священник оправдывает свое неохотное, вынужденное участие в казни). Если бы писал революционер, доктор был бы хороший, а священник — злой.
Софья Андреевна выразила сожаление, что ее не позвали слушать; что она всегда рада слушать интересное и особенно теперь, когда глаза у нее болят. Софья Андреевна только что кончила чтение вслух истории своей жизни Екатерине Федоровне.
Л. Н. о самом писании Л. Семенова:
— Вначале декадентски неопределенно; приуныли, не знали, что̀ фантазия, что̀ правда. Потом сразу захватывающе, ясно, в нескольких словах, а главное — сюжет о казнях. (Должно быть, все правда.) Ах, как хорошо! — говорил Л. Н. взволнованным голосом и со слезами на глазах. — Морально эта вся наша революция, с этими казнями она не пройдет, как она прошла в Европе, она сказывается. Сегодняшние впечатления: такие ужасы, которые описал Семенов; маленькая вещица Морозова (описание старика — «За одно слово»), но видно в этом нарушение любви.
Николай Николаевич заговорил о частной жизни Семенова, что̀ о нем рассказывал брат Григорий. Семенов о себе не любит говорить.
Л. Н. (Ивану Ивановичу): Он не предстал перед комиссией и не сделал, как Алексей Петрович Сергеенко (Сергеенко убежал), заявляться не будет, пусть его ловят.
Л. Н.: Я так устал (все поправлял «Всему бывает конец») и стал читать газету. И прочел всю речь Столыпина (должно быть, о государственном отношении Финляндии к России)
— Софьи Андреевны.
Екатерина Федоровна: Мне часто думалось: «Как могли жить люди в Средние века. Слава богу, что миновали те ужасы!» А теперь живем среди таких же ужасов, казней, убийств, грабежей, зверств. — И сообщала ужасы о днях московского восстания, какие ей рассказывала старая ее подруга Грейтман, вечно «шлявшаяся» по улицам (не раз свистали около нее пули), чтобы уговаривать, оттаскивать обезумевших барышень от грозящей им на улицах и на сходках смерти, и художник Поленов. В его или в соседнем доме было убито двое детей — полутора и трех лет, глядевших в окно, что было запрещено под угрозой стреляния, и девочка и ее гувернантка — на дворе шрапнелью, перелетевшей через дом. Рассказывала про убийство Воробьева-доктора в его доме приставом Ермолаевым на глазах жены и 12-летней дочери, которая от ужаса обезумела. Про аптекаря, принимавшего больных: из пушек расстреляли аптеку и т. п. Всем нам было жутко, сама Екатерина Федоровна разрыдалась, рассказывая.
Иван Иванович сказал, что теперь ряд процессов но делам из времен революции 1905— 1906 гг. Теперь привлекают к суду и присуждают. Потом рассказал, как он во время московского восстания сидел у брата и рыдал, что солдаты-братья убивают братьев (революционеров и прохожих на улицах), и написал в стихах «Обращение к солдатам». Мильк написал на ремингтоне и принес пачку Ивану Ивановичу. Когда Иван Иванович услышал грохот ружей на их улице, сжег их.
ТОЛСТОЙ НА ТЕРРАСЕ ЯСНОПОЛЯНСКОГО ДОМА
23 мая 1908 г.
Фотография П. Е. Кулакова
«Кулаков прислал фотографию для стереоскопа: Л. Н., сидящего с рукой на палке, опертой о землю. Старческая фигура. Сегодня мне бросилась эта перемена в глаза. Л. Н., должно быть, устал: всю неделю было очень шумно». — Запись от 24 мая 1908 г.
Л. Н. указал на Екатерину Федоровну и, имея в виду Василия Морозова, Л. Семенова, авторов на ту же тему, сказал:
— Таких нельзя поймать и заключать (у которых революция и подавление ее внутренно действуют дальше и через них на других). Перенесешься в положение рабочих — безвыходное положение, а перенесешься в положение Столыпина — он думает: «В такое время это (казни) необходимо, хорошо».
11 мая. Первый настоящий теплый, весенний день. Л. Н. гулял по Засеке к поляне близ Судакова, где фундамент недостроенного большого дома. Там случилась с ним легкая дурнота.
Обедали: Л. Н., Софья Андреевна, Юлия Ивановна, Гусев и я. Вспоминали об Александре Львовне, что̀ с ее глазом. Под вечер, с 7 до 9—10, Л. Н. читал «Вестник Европы», январь-апрель 1908 г., две статьи, касающиеся Герцена, и там же пересмотрел роман «За границей» из жизни революционеров
Л. Н.: От Григория, бывшего здесь третьего дня друга Л. Семенова, я узнал про хлыстов, какие они целомудренные. Он сам был хлыстом. Так что утверждение, что между ними свальный грех, несправедливо.
Николай Николаевич: А утверждают противоположное. И Мережковский в своем романе
Л. Н. говорил, что сегодня считал, сколько живет одно поколение: около 30 лет. В семье Толстых, с Петра Андреевича (современника Петра) до Сергея Львовича, семь поколений в 200 с лишним лет.
Сегодня был сибиряк-учитель, побывавший в Америке, с московским фотографом Барановым, просил у Л. Н. разрешения снять его для американцев, и сняли очень быстро раз 20.
Л. Н.... Как пошли новые изобретения! В 50 лет бывали два-три изобретения общего пользования. Теперь почти каждый день новые. В первые 20 лет, кажется, одни шоссейные дороги, потом железные дороги, телеграфы, телефоны, аэропланы.
Л. Н. говорил, что в ясенковском почтовом отделении просили оставлять им «Тульскую молву».
— У нас такое изобилие газет, — сказал Л. Н., — прочтешь одну, просмотришь другую, во всех одно и то же. 80 статей об одном, и все ни к чему.
Л. Н. говорил о том, что̀ в Индии происходит. Близ афганской границы восстание, в сражении погибло 300 повстанцев и 19 солдат из туземцев, сражающихся за англичан.
— Какие у них орудия, приемы, — сказал Л. Н.
Софья Андреевна вчера и сегодня убирала книги и журналы русские 1907 г.
12 мая. Утром приехал Муравьев, защищавший павловцев, Ростовцева, Шипочко. Он прислан Давыдовым, чтобы порассказать Л. Н. о военных судах и их приговорах. Молодой, 28—30 лет, скромный, приятный, точно выражающийся, владеющий речью (поэт) и вдохновляющийся — нравственно чуткий.
Л. Н. с ним и Николаем Николаевичем ходил пешком в Козловку. Вернулся усталый. Плохо помнит вчерашний день — вчера было у него состояние, близкое к обмороку, и сегодня медлителен в разговорах и действиях.
Софья Андреевна получила анонимное письмо (от яснополянского крестьянина-чудака Василия Михеева), просит закрыть лечебницу в деревне, потому что заносят в Ясную Поляну заразные болезни и потому что врач занимается больше приезжающими больными, чем своими, яснополянскими. Пишет, что были сходки, и общее желание закрыть лечебницу. Л. Н. в два часа пошел к старосте узнать, в чем дело, не застал его. Я говорил Л. Н., что в день, которым датировано письмо, я не принял одну из баб со двора Михеевых — пришла слишком поздно, когда я уходил, в 3.30, и при ней же делал выговор родителям, привезшим из Ясенков мальчика в скарлатине, что возят таких, в сыпной болезни, а не придут просто сказать о них, — что, может быть, это было поводом к письму. И прибавил, что те же родители привезли сегодня второго ребенка в скарлатине. Также привозят вторично больного воспалением легких, хотя предупреждаю, что при этой болезни нельзя перевозить; не верят моим объяснениям, что болезнь воспаления легких не переносит перевозки и что продолжается известный срок.
Л. Н.: Они в это не вникают, их отношение: исполнить долг, поехать к врачу.
За обедом: Софья Андреевна, Юлия Ивановна, Николай Николаевич, Муравьев. Н. К. Муравьев рассказывал, что в Туле два раза защищал — в 1905 или 1906 г. Раз — в деле убийства директора тульской гимназии. Убил его 14-летний гимназист-поляк, который бежал за границу; клиент Муравьева гимназист Гоппе был оправдан, его мать лишила себя жизни. И еще защищал в деле 24 экспроприаторов, одного повесили.
Л. Н. вспомнил, как ему недавно экспроприатор каялся, что к нему 35 рублей, экспроприированных для общей кассы (пропаганды), прилипли. Это его мучило.
Л. Н. говорил о Молочникове, которого за распространение запрещенных книг Л. Н-ча присудили на год к крепости. И Муравьев предложил и обещал взяться за его дело, добиться смягчения наказания.
Л. Н.: Давыдов меня отговорил, чтобы не идти защищать его и не подавать заявления. Если бы мне предстать перед судом: вот преступник, — что бы они?
Гусев: «Не доказан факт вашего авторства», — ответили бы.
Николай Константинович про павловцев, какие они смирные, духовные люди были. Верили, что вся кривда исчезнет и станет правда; они в экстазе свалили алтарь, «потому что под ним правда». Встречному уряднику женщина говорила: «Уверуйте в этого младенца» (т. е. будьте чисты, как он). Урядник ее нагайкой.
Л. Н.: Разумеется, правда не в алтаре, а в христианской жизни. В этих будущая сила русского народа.
Муравьев рассказал про палачей, между прочим, про екатеринославского, из арестантов, который при тамошнем бунте участвовал и застрелился. Рассказал про бунт в екатеринославской тюрьме, о попытке бомбой из бертолетовой соли сорвать стену двора и убежать; при этом стреляли из двух револьверов. Солдаты из 19 убили 17. Рассказал, что тюрьмы переполнены на 300%. Обращение с арестантами суровое.
Л. Н.: Это самое бросание камнями, попытки бежать ожесточили тюремщиков.
Л. Н.: Столыпин непостижим. Какого вы мнения о нем?
Муравьев: Столыпин — жестокий человек.
Л. Н. не мог сразу вспомнить павловцев, убийства директора тульской гимназии и др.
— Я забыл все, слава богу, как это хорошо! Желаю и вам того.
Еще долго беседовал Л. Н. с Муравьевым, собственно — слушал или расспрашивал Муравьева в своем кабинете. От него услышал поразившую его новость, что священники присутствуют при казнях. Трогательно рассказал Муравьев про суд над тремя обвиняемыми в приготовлении покушения на Николая II в 1907 г. Их казнили. Одного из них, болтуна, защищал, кажется, Муравьев. Л. Н. спросил, как царь отнесся к их казни. Царь засунул в карман телеграфное прошение о помиловании. Сознательно допустил ее.
Л. Н. был, мало сказать, тронут, но взволнован до глубины души. Я боялся, что с ним что-нибудь случится. Муравьев извинялся за сегодняшние сведения, так грустны...
Л. Н.: Нет, нет... Нас всех уверяют, что этот стол, эта комната обеспечены тем, что они вешают. Мы в этом участники
13 мая. Вернулись Александра Львовна и Анна Ильинична из Москвы. Л. Н. после вчерашнего впечатления от рассказов Муравьева о смертных приговорах и казнях и под впечатлением фотографии казней в Сибири (там днем совершаются, в России же — ночью) и сегодня полученного письма Молочникова, что его выпустили только на десять дней (на поруки, друзья сложились и внесли 3000 р.), и под впечатлением на днях прочтенной рукописи о казнях — Л. Семенова, Л. Н. сегодня написал статью в десять ремингтонных страниц, вроде открытого письма — горячий, сам собой вырвавшийся у него выстраданный вопль против смертных казней, резко нападая на Щегловитова (министр юстиции), П. А. Столыпина и Николая Романова
В этой статье описаны палачи орловские. Рассказал про них Л. Н-чу Михаил Сергеевич, а ему — Пузин, участвовавший каким-то образом при военном суде или казни.
Вечером Николай Николаевич вошел к Л. Н. в кабинет с копией статьи, чтобы Л. Н. прочел некоторые неразобранные слова. Л. Н. не сумел. Я в это время вошел в кабинет и тотчас же вышел. Л. Н., заметив, спросил:
— Это кто, Душан Петрович? Что вы, душа моя! Вы нам никогда не мешаете.
Л. Н. съездил к Марии Александровне.
Александра Львовна привезла из Москвы черного пуделя, спрашивала всех, как его назвать. Л. Н. посоветовал назвать Маркизом, так и осталось.
С 7 до 8 Александра Львовна, Анна Ильинична, Николай Николаевич, Ваня-лакей, Федор-стражник и я играли в пыжи. Л. Н. один гулял. Подошел к нам и тоже швырнул битом. Потом подъехал верхом на воронежской лошади приехавшего чертковского приказчика.
За чаем рассказывал Михаилу Львовичу и Андрею Львовичу про смертные приговоры и казни. С 9.30 до 10 Александра Львовна, привезшая из Москвы краснощековскую гитару. Михаил Львович, Андрей Львович, Анна Ильинична играли и пели русские песни. Л. Н. вышел и попросил спеть«4* петушки».
Андрей Львович говорил, что в Туле слух, что в Ясной Поляне беспорядки, и высланы стражники.
Много больных в лечебнице.
14 мая. Л. Н. уехал верхом. Когда я электризовал его, он спросил про славянских гостей, прибывших в Петербург (Крамарж, Грибарь, Глебовицкий, Вергун). Их «Новое время» и либералы — Бодуэн де Куртене — приветствуют
Л. Н.: Ах, эти политики, парламентисты!
Л. Н. спросил о цели их приезда.
Я рассказал Л. Н. про назарен, как они все страдают по тюрьмам до восьми-девяти лет и не поддаются. Сегодня написал мне про них Иосиф Грегор. Потом говорил про полученные вырезки из мадьярской газеты «Ujság» о двух портных-евреях, сторонниках кропоткинского анархизма (его главный представитель в Венгрии — князь Эрвин Батьяни), приговоренных судом на 8 и 12 месяцев за перепечатание письма Шкарвана 1894 г. и его статьи «Почему нельзя быть военным врачом».
Л. Н. на это: «Ça ira!»5*
За обедом на террасе: Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Анна Ильинична, Юлия Ивановна, Гусев. Гусев рассказал, что в «Русском слове» статья Розанова об евреях: что они дали России Шейна, записывавшего народные песни, Левитана, Антокольского, Гинцбурга
Л. Н.: Но Гинцбург не из первостепенных, Антокольский — да.
Гусев: Он еще вспоминает датчанина Даля: стоял за чистоту русского языка.
Л. Н.: Я его знал.
Л. Н. ко мне, что́ он думал про Крамаржа:
— Славянам бы не стоять за национальность, забыть просто, что они славяне, а помнить, что они люди; в жизнь вводить христианство. Зачем эти зады, отжившие формы, зачем возвращаться к ним?
— Я совершенно с вами согласен, — позволил себе заметить я.
Л. Н.: Евреи, я думаю, тем особенно неприятны, что они стоят за национальность.
Гусев: Не все. Особенно молодое поколение (не стоит за национальность). Как Хомяков в 1836 году в стихотворении «Англии»
Вечером, в 8, пришли Кузьмин, Плюснин и молодой механик железнодорожный 20-летний Перевозников из Тулы. Л. Н. от него узнал, что он теперь живет в Телятинках, пашет и хочет там остаться. Это тот, который в прошлом году на сходках в Ясенках смело отстаивал социал-демократическое учение против Л. Н-ча. Л. Н. раз отвечал ему.
Л. Н. разговорился с ним об общине и сказал, что община имеет недостатки, что она — оправдание перед людьми.
Вечером Л. Н. пересматривал книгу, изданную в память повешенной Фрумкиной и Бердягина (убил себя в тюрьме)
Л. Н.: Ребячество. — И отложил книгу.
Л. Н. пересматривал воспоминания Кони в «Вестнике Европы», собираясь писать ему. Софья Андреевна просила его, чтобы ей дал письмо к нему; хочет просить, чтобы выхлопотал место Андрею, и не хочет идти с этой просьбой, а скажет, что пришла передать ему письмо от Л. Н.
Плюснин спорил с Л. Н.; хотел, чтобы Л. Н. признал, что общение в общине с единомышленниками полезно.
Л. Н. говорил, что бог живет во всех людях, но не все знают его. (Сегодня в «Круге чтения».)
Плюснин говорил, что ему Л. Н. посоветовал пойти в общину Юшко и что это ему было полезно.
15 мая. В 5-м часу электризовал Л. Н., он спросил:
— Что скажете новенького?
Я не знал ничего.
Л. Н.: Придумываете? — И продолжал:
— Нынче письмо от брата отказавшегося Калачева. Его мучают. Какое страдание, и впереди три года! Иначе не может быть. Человек живет спокойно, и ему скажут, что он дурно живет. Будет злиться.
Л. Н. помолчал; я сказал, что одного из назарен, про которых мне вчера писал Грегор, тоже мучают. Навешали много ружей и поставили на припек, щипали уши, обрезали ногти, мучили голодом:
— Не поддался. Я думаю, что назаренам труднее, потому что они далеко не видят и не имеют надежды, что победят, а Калачев, Иконников — они видят вперед, что их победа.
Л. Н.: Все равно. Основа нравственно-религиозная у обоих. На вчерашний день в «Круге чтения» сказано: «Бог живет во всех людях, но не все люди живут в боге». Виды на успех — они у социалистов есть — мало значат. Когда есть религиозная основа — грубое сравнение: как организм состоит из клеток, так и я, клетка другого организма, и когда живу для себя, страдаю. Когда есть сознание, что живу для целого, тогда я легко переношу страдания. Так и они. Это правда, что чем более узкий взгляд, тем тверже вера. Магометанин ни за что не станет есть свинины, считает это одной из ненарушимых заповедей.
и подавно.
Л. Н.: Я читал процесс анархистов (в «Русском слове»)
Николай Николаевич: Очень замечательное дело.
Л. Н.: Они — мальчишки — невменяемы.
Л. Н. советовал гулять по Засеке, по насыпи старой железной дороги от Рвов к заводу:
— Какие цветы там цветут, какие деревья! — Потом говорил о русском народном языке, какой он ядристый: «Быть беде», «Это не к добру».
Гусев: Он изменяется под влиянием литературного.
Л. Н.: Я люблю это тульское в третьем лице глаголов: он делаеть.
Вечером, за чаем, Л. Н. о том, как хорошо у него на душе, и весна в природе:
— Какой восторг, так хорошо, так хорошо! Еду и смеюсь, точно мне 15 лет.
Уехала Софья Андреевна в Москву и Петербург. Везет с собой в Исторический музей две корзины писем за 1903—1906 гг.
16 мая. Л. Н. пятый день чувствует себя здоровым. Вечером приехали Плюснин, Кузьмины, «брат Сергей» и «брат Данила» — добролюбовцы из Патровки и Гавриловки Самарской губернии. Едут в Херсон посетить Кудрина и еще нам не известного, заключенного тоже за отказ в Полтаве.
Л. Н. говорил, что, должно быть, есть многие, про которых мы не знаем, и рассказал им про Иконникова, которого теперь перевели в гражданскую тюрьму, приговорив к четырем годам. После трехлетнего заключения в военной тюрьме потребовали от него присяги и считали бы арест за службу, и отпустили бы. Он не присягнул. Переводят в гражданскую тюрьму, чтобы не соблазнял караулящих его солдат; из них четверо отказались.
Л. Н. спросил про семьи заключенных, помогают ли им. Они ответили, что немного. Л. Н. просил на него тоже рассчитывать. Впрочем, Л. Н. помогает денежно почти всем заключенным за отказ. Мы же, другие, кажется, никто, кроме, может быть, Наживина.
Отличительная черта учеников Добролюбова: серьезность, торжественность и молчаливость. Все занятия делят на полезные и бесполезные; игры, разговоры, песни, снимание портретов — этого избегают. У «брата Сергея» (40 лет) лицо духовное, умное, аскетическое, очень похожее на лицо Христа на картине Мункачи «Христос перед Пилатом»
— У них община христианская. Как же быть с бедными, кругом живущими? Жить без греха нельзя. Всегда приходится жить с большим или меньшим грехом.
Кто-то вспомнил общину Поссе — социалистов-революционеров.
Л. Н.: Без бога ничего не выйдет.
«Братья» говорят, что поселенцы — больше хохлы. Между ними баптисты. Л. Н. спрашивал их, какая разница между баптистами и молоканами.
— У них (баптистов) крещение, преломление хлеба, плоть Христа, меч. Мы им разъясняем про меч. Они говорят, что это до поры. Когда их будет много, перестанут служить
Л. Н.: Так я умру, дожидаясь, пока другие станут делать?!
Л. Н. ушел. Читали вслух его письмо в редакцию по поводу заключения Молочникова, в котором предлагает себя наказать. Потом читали и другую новую начатую статью
Кузьмин: Приходится молодым людям опять гектографировать, а Черткову за границей печатать. Я бы издал, если бы у меня был паспорт.
Л. Н. спросил его, зачем скрывается, советовал явиться и понести наказание.
В иллюстрированном «Новом времени» статья (перевод с французского) о том, что дети по полу следуют тому из родителей, который слабее.
Разговорились об этом.
Л. Н.: Нас четверо братьев и одна сестра; у меня отец был очень энергичен, мать была слаба. У тебя (к Анне Ильиничне) оба сильны, несомненно, мать более.
17 мая. Приехали Молочников
Л. Н. о братьях Сергее и Даниле:
— Удивительные люди.
«Ваша власть держится штыками». — «Да, с согласия народа». — «Обманутого вами». — «А интеллигенция?» — «Подкуплена. Вы, пожалуй, получаете полторы тысячи?» — Секретарь отшучивался. Все чиновники отложили перья, прислушивались.
В 2 часа Л. Н. уезжал. Я догнал его в яблочном саду и спросил, куда едет:
— Через лес на шоссе в кузню (ковать Делира) под Косой Горой.
Л. Н. постоял и спросил:
— Тут ли еще добролюбовцы?
— Они с Молочниковым пошли к Марии Александровне.
Тяжелое впечатление произвели эти крестьяне на меня, особенно похожий на Христа. Попросили денег. Идут из общины — странное рассуждение: нельзя ли попользоваться? Я подумал: по глупости и наивности просили. Как многие, слышащие, что у Л. Н. есть семь миллионов капитала и, кроме того, суммы от богачей, предлагаемые ему для пользования, и что он не знает, что с ними делать.
Молочников приговорен к году тюрьмы. Не хочет апеллировать, хотя Муравьев и Маклаков готовы защищать его. Л. Н. согласился с его доводами против апелляции.
За чаем Николай Николаевич прочел вслух половину статьи «Всему бывает конец». Слушали: Л. Н., Горбунов, Кузьмин, Плюснин, Молочников, Юлия Ивановна. После — оживленная Молочниковым интимная беседа до 11.30.
В. В. Плюснин простился. Уезжает к больному отцу, домой в Хабаровск.
По словам Н. М. Кузьмина, Плюснин рассказывал, что, когда он был у Кропоткина, Петр Алексеевич спросил его о Л. Н. и сказал: ошибка Л. Н. в том, что он признает за силу религию. А религия — пустое место. Религия состоит из трех элементов: 1) космогонического, 2) культа, 3) нравственности. Несостоятельность первого и второго очевидна. А третье — нравственность — совсем не зависит от религии, потому что сущность нравственного учения: не делай другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, — выводится из наблюдений как над обществом людей, так и над обществом животных. Кропоткин передавал, что его знакомый наблюдал, как муравьи после войны между собой, две воюющие стороны, приходят друг к другу и доставляют сладкую жидкость. И в этом он видит, что они относятся друг к другу по этому правилу.
Л. Н. тут стал говорить, что есть большая разница между знанием и сознанием (относительно тех наблюдений) и что из того, что мы наблюдаем, из того, что есть, нельзя вывести того, что должно быть:
— А сознание определяет, что такое я, и это я — божественная моя сущность. Она может расширяться через любовь, тело же ограничено пространством и временем. Сознание это не зависит от знания. Сознание это врожденное у каждого человека. В детстве является вопрос «Что такое я?» у каждого человека. В детстве мне казалось, что я — то, что сознает себя; позже — то, что сознает сознающего себя, и так до бесконечности. И тут приходишь к сознанию того, что я, которое стремится к сознанию своей сущности, и есть в сознании, и к этому сознанию приходится выкладывать знания. Если это подходит к сознанию моего я, то это благо. Если не подходит, то это не благо. Сознание — это нечто такое, что уже не определяется пространством и временем. И вот расширение этой своей сущности, определяемой сознанием, и есть жизнь человека. (Нравственность эта вытекает не из наблюдения жизни общества людей и животных, а из религии, которая есть определение того, что такое я.) А сознание говорит, что я я и ты — одно и то же; так как я люблю вас, я знаю, что в вас то, что и во мне, отсюда, из единства, вытекает правило: поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.
Потом говорили о науке, и Л. Н. говорил, что наука должна идти радиусами во всех направлениях. Радиусы могут быть короткими. Кропоткин и подобные ученые тянут одну линию (радиус), пренебрегая другими. Оттого эти примеры ученых тупиц. Дети, у которых эти радиусы по всем направлениям, гораздо умнее, с ними можно обо всем говорить.
Молочников заговорил о Великанове. Л. Н. сначала не мог вспомнить его. Горбунов, Кузьмин и Молочников говорили о нем, что он сатирик, с успехом говорящий на сходках против всего. Сам своей основы не имеет. Он много читает, много замечает в литературе. И пишет.
Л. Н. говорил, что есть птица (назвал ее), которая глохнет от своего пения.
Юлия Ивановна: И соловей.
Л. Н.: Такие люди, которые умеют обо всем гладко, связно говорить, такие люди, к несчастью, есть в Думе, и к тому же разряду принадлежит и Меньшиков. Он не хочет и не может в глубину (в сущность вопросов) вникнуть, судит поверхностно.
Л. Н.: У меня поползновение писать художественное. Полковник снабжает меня материалом. Пишет мне о своих детях, погибших и погибающих в революции. Присылает и письмо 18-летней дочери. Она с негодованием отвергает обращение по делу о помиловании к императрице. Его письма интересны
Николай Николаевич: Все так бы поступали.
Молочников: В этом есть доля хорошего чувства.
И разговор перешел на революционеров вообще.
Л. Н.: У них есть гордость: «Моя партия устроит». Им в одном нельзя отказать: у них есть искреннее негодование против зла.
Когда в 11.45 разошлись, Л. Н. мне:
— Какой славный народ! В высоком (Кузьмине) идет работа.
В полночь приехала Н. М. Сухотина.
18 мая. Приехал Н. Л. Оболенский (полгода был за границей) с Г. Н. Фохтом и Андреем Львовичем. Андрей Львович скоро уехал. Днем были мальчики тульские, из крестьян, пришли пешком. Л. Н. дал им книжек, пустил фонограф
Вечером пришел Кузьмин. Л. Н. много беседовал с ним и Молочниковым. Молочникову подарил экземпляр своего письма в газету о нем с собственноручными поправками, и рукопись еще какой-то статьи
Когда я электризовал Л. Н., я ему сказал, что не готов ни к серьезной болезни, ни к смерти — струсил бы.
Л. Н.: Я думаю, старость подготовляет перемену. Тут нет другого выхода. А казни, смертельная болезнь в молодости — трудны потому что есть колебание, есть надежда.
— О Добролюбове, кроме хорошего, ничего не знаю, — говорил Л. Н., когда говорили про бывших третьего дня крестьян. Им тогда предложили прочесть из «Круга чтения», они отказались, не любят книг. Теперь они у Марии Александровны; она читала «Круг чтения», и они просят эту книгу. Первый том им дала Мария Александровна, а Кузьмин им несет второй и третий.
Молочников сказал что-то про книгу Добролюбова «Из книги Невиди́мой», Л. Н. не помнил ее. Молочников сказал, что пишет в ней о Л. Н., выше его ставит Метерлинка. Я принес книгу, и Молочников стал читать вслух.
Л. Н.: Ничего не понимаю... Чепуха... Это мифология, как об Адаме... Это слова, имеющие значение для посвященных, а для непосвященных, нас, не имеет значения.
Л. Н. остановил чтение, сказав:
— Лучше помнить милого Добролюбова в лаптях и хорошее влияние имеющего на людей.
Л. Н. получил через Марию Александровну (принес Кузьмин) рукопись В. С. Морозова. Л. Н. стал ее читать вслух и пошел в кабинет продолжать и сказал:
— Василий Морозов с Игнатом, который умер, — самый любимый ученик мой, и остался милым.
Л. Н.: Когда ставят себе цель видимую, определенную, идеал, который надо достигнуть, так это опасно. А <следует знать>, что есть путь, по которому надо идти, а куда приведет, не знаю... Дело не в том, чтобы стать в известное положение, а как борешься.
Молочников сказал про баптистов, что у них главное — родиться к новой жизни.
Л. Н.: Родиться. Такое состояние представлять себе, что я рождаюсь, двигаюсь.
Вечером, когда Молочников с Кузьминым уехали, Л. Н. посидел в обществе домашних и гостей: Александры Львовны, Анны Ильиничны, Натальи Михайловны, Юлии Ивановны, Н. Л. Оболенского, Г. Н. Фохта. Говорили про суровость мужей.
Л. Н.
Разговор о том, нужно ли наказывать животных. Л. Н. вспомнил, что он третьего дня, против обычая, ударил Делира и сегодня за то чуть не поплатился. Делир третьего дня раза три протянул голову за травой и не слушался поводьев, Л. Н. его ударил. Сегодня хотел то же сделать; как только поднял хлыст, Делир бросился; Л. Н., неприготовленный, чуть не упал.
Григорий Николаевич: Лучшие дрессировщики (Дуров) говорят, что никогда не надо наказывать животных, они без всякого битья дрессируют. Только ласкают.
Л. Н. Молочникову при прощании:
— Пишите мне искренно, как вам будет.
Когда он уехал, Л. Н. сказал Гусеву:
— Не раскается ли?
Гусев: Может быть, в минуту слабости, но будет на это смотреть как на падение.
19 мая. Понедельник. Жарко. Л. Н. ездил лесами в Горюшино. Когда я электризовал его, говорил, что Г. Н. Фохт был в Маньчжурии на войне, рассказывал, что солдаты к китайцам относились с пренебрежением, с отвращением. Но когда пригляделись к их обработке полей, к их огородам, изменили отношение.
Я добавил:
— Как везде и все — знаю по себе — относятся грубо к рабочему народу.
Л. Н.: Формы изменяются, а рабство (власть) остается. Разумеется, немного ослабевая.
В 6 часов приехали С. А. Стахович и М. А. Рыдзевская с племянницей Олюшкой. Л. Н. очень дружелюбно приветствовал их. Софья Александровна рассказала про Петербург, где видела Софью Андреевну. Про Д. А. Хомякова, автора книги «Самодержавие» (с которым ехали):
— Он очень остро, как купоросом брызнул, осудил Думу и сказал, что тот, к которому вы едете, будет в этом со мной согласен, — сказала С. А. Стахович.
— Я думаю, что он настолько умный человек, что не принадлежит ни к какой партии, или правый, — добавил Л. Н.
Вспомнил про него: его, Дмитрия, знает, а его брата Николая, нынешнего председателя Думы, никогда не видал. Вспомнил про их отца:
— Он был умен и оригинален. В нем было и остроумие, и едкость, и соединял многое, чего у сыновей нет. Был художник.
Софья Александровна̀док!
Л. Н. спросил сначала про отца, потом про брата Софьи Александровны:
— Что Михаил Александрович, занят чем?
Софья Александровна: Амуром (т. е. железной дорогой Амурской), каждый день в трех заседаниях.
Разговор про близорукость, про пенсне с обыкновенными стеклами.
Л. Н. вспомнил, что, когда учился в Казани, татарин предлагал ему очки. «Мне не нужны». — «Как не нужны? — ответил татарин, — всякий хороший барин очкам носит».
В разговоре Л. Н. сказал «поп» — и поправился:
— Я никогда не говорю так, а «священник». А тут (поп) что-то есть, что это нехорошая должность, как «лакей», они это понимают.
Сестры Стахович приехали из Петербурга и удивлялись, какая запоздалая весна, еще только черемуха цветет.
Л. Н. говорил, как чу́дно, хорошо в лесу:
— Как вчера тульские мальчики бросались на цветы! Есть купавки, медунчики, незабудки, сергибус... Какие милые мальчики! Как жалко — предвидишь их будущность. Один из них курит, я его уговаривал.
Л. Н. рассказал, что они на лету вскакивают в поезд и так приезжают. Если их гонят, соскакивают (дачные поезда очень медленно ходят).
20 мая. Ночью уехали Н. Л. Оболенский, Г. Н. Фохт. Утром приехала Мария Александровна. В 12 часов дня Л. Н. вышел на террасу. Я спросил его о здоровье. — «Большая слабость».
Тут подошла к нам Мария Александровна.
Л. Н.: Такое счастье было бы теперь умереть! Счастье — дожить до такого состояния, нет той энергической работы мысли, есть спокойное согласие. Другие имеют страх, у меня страха смерти не бывает.
Л. Н. (Марии Александровне): Написал статейку о смертной казни. Назвал ее «Не могу молчать».
— Часто пропускается «я».
— Так, как во всех западных славянских языках, в них еще в большей мере, — сказал я.
Приехали из Тулы сто двадцать школьников с двумя учителями
Л. Н. им рассказал через фонограф свою переделку лесковского рассказа о мальчике-воре и дал им всем по одной-две книжки.
После обеда Л. Н. остался сидеть на террасе. Софья Александровна показала ему в драме Оскара Уайльда «Саломея» одно место, чтобы про себя его прочел, — «невозможно неприличное»
Л. Н.: Он умный, нравственный, чуткий человек. Он говорит, что чувствует умиление, когда читает про братство природы с человеком. Я боюсь, что я не понимаю чего-нибудь, что молодые понимают, как старики не понимали Пушкина, Ломоносова, Карамзина; хотя старики всегда негодуют на молодых, но этого не следует делать; мои последователи все из молодых.
Софья Александровна заговорила о новой драме Горького, которую Художественный театр отверг, как ни желал ее принять — не мог, до того плоха
Л. Н.: Михаил Сергеевич с восторгом говорил о «Жизни человека».
Софья Александровна тут спросила, следит ли Л. Н. за новыми произведениями.
Л. Н.: Когда замечаю что̀, всегда читаю.
Вечером Л. Н. о «Саломее» и предисловии к ней Брюсова или Бальмонта. Л. Н. не мог вспомнить:
— Совершенное сумасшествие, набор слов.
21 мая. Вернулась Софья Андреевна из Петербурга, приехал Сергеенко.
Вечером уехала М. А. Рыдзевская с Олюшкой. Обе по-стаховически очень воспитанные, милые.
Л. Н. играл в городки. Вечером, после винта, Софья Андреевна рассказывала про 15-летнего Ванечку Эрдели, он в Училище правоведения; оправдывается, что идет в законодатели, судьи, чтобы внести туда больше справедливости.
Л. Н.: Ах, ах, бедные эти дети!
Л. Н. прочел вслух середину рассказа Леонида Семенова о казни пяти революционеров. Он и все мы были тронуты до глубины души. Л. Н-чу голос изменил, докончила чтение Софья Александровна.
Л. Н.’œuvre. Как это художественно сложено, какие подробности: «Было без семи минут три» — и всегда верные, и на своем месте. Заставляют меня переживать. Все эти чиновники ругают правительство. Они себя подстегивают к жестокости, которая им несвойственна.
Кто-то заметил, что Леонид Семенов, должно быть, присутствовал при казни, был очевидцем.
П. А. Сергеенко: Душевидец. — И стал говорить про «Семь повешенных» Леонида Андреева в альманахе «Шиповник»
Л. Н.: В «Божеском и человеческом» описание того, что переживают в душе приговоренные и исполняющие приговор, несравненно ниже, чем у Леонида Семенова. Ни у Андреева, ни у кого другого не знаю такого описания: удивительно художественно.
Кто-то сказал, что Леонид Семенов не хочет печатать.
Л. Н. сказал, что за двадцать лет ничего такого, что бы можно было сравнить с этим рассказом, не появилось.
Софья Александровна спрашивала, кто такой он?
Л. Н. говорил при его деда-сенатора, что он хороший человек, и про отца. Говорил про «брата Григория», рязанского крестьянина, у которого Леонид Семенов второе лето живет, что он говорил о нем: «Научился хорошо косить, мы ему рады, когда и сварим яичко лишнее для него, он обижается».
Кто-то говорил, что он до десяти лет не говорил по-русски, только по-французски, что кончил два факультета, попал в тюрьму как революционер, бежал, его поймали и ужасно избили; после, в тюрьме, стал из революционера христианином; просидел год, отказался от военной службы, на что, считая его революционером, нежеланным, не обратили внимания и оставили его так. Он пошел работать на землю и совсем опростился.
Софья Александровна передала Л. Н. о каком-то обществе мира в Москве, которое не совсем против солдатства, но за ограничение войн (Григорий Петров там играет роль); они хотят иметь своим членом Л. Н. и спрашивают Л. Н., могут ли его выбрать.
Л. Н.: Это вроде Гаагской конференции. — И сказал, что не хочет быть членом: — Потому что я никак не могу.
Софья Александровна смягчила, говоря, что они хотят уменьшения зла.
Л. Н.: Тут фарисейство, лицемерие величайшее. Какие могут быть ограничения нравственных требований? Вопросы нравственные абсолютны. Не убивать — никогда, не прелюбодействовать — никогда. Никаких ограничений. 99 процентов из всего зла делается во имя практических выгод (соображений). Это мне до такой степени ясно.
Сегодня в «Русских ведомостях» опровержение, что не 20 казней было, как Л. Н. читал в «Руси» и вписал в сегодня оконченную статью «Не могу молчать», а 12
22 мая. Приехал С. М. Прокудин-Горский, профессор химии в Технологическом институте в Петербурге, приехал с П. Е. Кулаковым, крымским помещиком, снимать Л. Н. на цветной фотографии — новое изобретение. Л. Н. много беседовал с ними
Л. Н. получил два письма, в которых его ругают за то, что «продался евреям». Л. Н. говорил, что ему это тяжело; тяжело, что люди ненавидят друг друга.
За вечерним чаем очень шумно: фотографы, П. А. Сергеенко с дочерью, С. А. Стахович, Николаева, Мария Александровна.
«Не могу молчать».
К Л. Н. приехала старушка из Петербурга, желает отказаться от пенсии, потому что эти деньги народные тяготят ее, хочет просто заявить об этом.
Л. Н., по словам Марии Александровны, ей сказал, чтобы этого не делала, потому что ее пенсия пойдет на полки, на какое-нибудь украшение мундиров. Лучше ей получать ее и отдавать каким-нибудь неимущим, как это делает он с деньгами, получаемыми от казенных театров за представление его вещей; иначе эти деньги шли бы на усиление балета6*.
Л. Н. показывал фотографии смертных казней в Сибири (там еще казни днем производятся).
Говорил, что читал Андреева «Семь повешенных» и ужасался, как цензура могла пропустить такой бред. Просто набор слов.
Смотрел фотографии Финляндии, любовался некоторыми. Их привез ему в подарок Кулаков.
Кулаков же издал стенной календарь с репродукциями хороших картин, который у Н. Н. Гусева висит в комнате, и календарь социалистическо-революционный.
23 мая. Утром уехала Мария Александровна. Утром же приехал баптистский проповедник Фетлер — латыш с другим баптистом — русским (я их не видал); этот, по мнению Николая Николаевича, нетвердый — сбежит. Николай Николаевич с ними долго беседовал и говорит, что у них цель — соблазнить Л. Н. в баптизм. Л. Н. с ними утром гулял и вечером рассказывал:
— Я должен, говорят они, обратиться к церкви, чтобы спасти всех сторонников моих, которые тоже заблудились.
Говорил вечером про баптизм, что главная догма его — вера в то, что мы спасены кровью Христа.
Софья Андреевна: Этого я никак не могу признать — чтобы тело Христа спасало; а на другое: брак, даже крещение — согласна.
Л. Н.: Нельзя в одни догмы верить, в другие — нет. Все основаны на учреждениях церкви.
Л. Н. рассказал, что вчера получил одно письмо увещательное, другое ругательное. Недавно получил письмо от баптиста — донского казака. Он рьяный сторонник своей веры и сильно нападает на православие.
Л. Н. об этом проповеднике говорил, что у него никакой веры нет:
— Ведь он с высоты своего величия смотрит на православие, на чудеса. А верит, что кровь Христа спасет.
Днем был Jerome Reymond, профессор социологии из Чикаго, с женой. Оба знатоки писаний Л. Н., вегетарианцы, приятные.
Л. Н. разговаривал с ними про негров (которые не имеют ни одного представителя в Конгрессе вашингтонском. Если бы кто из них выступил кандидатом, его застрелили бы. Такое презрение и ненависть к ним), о партиях демократической и республиканской и предстоящих выборах президента, и о кандидатах Брайане и Тафте.
— He is upright, truthful7*.
Разговаривая о положении в Америке, Л. Н. сказал:
— Как оно в Америке и в России почти одинаково.
Л. Н. рассказал Реймондам содержание своей новой статьи «Всему бывает конец». Реймонды обещали прислать Л. Н-чу книгу вождя негров в Соединенных Штатах: «Up from Slavery» by Booker Washington
электрических трамваях.
Л. Н.: А все-таки нет лучше, как пешком или верхом. — И говорил, как он свыкся с Делиром. Сегодня ездил просекой по новым местам. В овраг вел Делира в поводу; как тот осторожно шел, испугался тени травы, бросился в сторону.
— Притворился, что испугался, — сказал Л. Н. — Так, как Бальмонт пишет, что, когда он мне в Крыму прочел своих два стихотворения, я говорил о них: «Глупости, глупости». Потом прочел третье, и я все притворялся, что мне не нравится его стихотворение
Кулаков привез альбом стереоскопических фотографий «Финляндия». Там, между прочим, лекция Мандельштама — «русского ученого» в Гельсингфорсе, как Кулаков выразился о нем.
Л. Н. спросил:
— Чего же он профессор?
— Государственного права.
Л. Н.: Государственного права? — и, переглянувшись с сидящим тут же С. Д. Николаевым, засмеялся. (Так чудно̀ ему, что есть такое право.)
Прокудин-Горский говорил об Эдисоне, что он ослеп от радия; потом говорил, что теперь нельзя быть энциклопедистом.
Ученые эти мне показались слишком занятыми своими специальностями. Говорили о своем и с Л. Н. и при Л. Н. с другими; было видно, что для них не было важно слушать Л. Н., чтобы дать выбирать темы разговора.
Л. Н.: Я не понимаю психологии судей: ведь знают общественное мнение, должны бы его уважать.
24 мая. Л. Н. слаб. В 12.15 гулял без верхней рубашки по саду, сгорбленный.
Кулаков прислал фотографию для стереоскопа: Л. Н., сидящего с рукой на палке, опертой о землю. Старческая фигура. Сегодня мне бросилась эта перемена в глаза. Л. Н., должно быть, устал: всю неделю было очень шумно.
«лишенный», «смертная казнь».
— А по-французски хорошо знаю, — сказал он.
Этот язык с детства знает, даже, как сам сегодня сказал, часто думает по-французски.
Л. Н. верхом. Пополудни приехал Сергей Львович, а вечером Наталья Михайловна.
Л. Н. говорил с Сергеем Львовичем что-то о рабочих и при этом заметил:
— Были рабочие; будто бы интересуют их мои взгляды. Ничего их не интересует! У них такая каша в голове. Только бы выйти из своего положения.
В газете «Русь» 22 мая напечатано письмо Л. Н. о том, что Молочникова приговорили за распространение его сочинений, а его, главного виновника, оставляют в покое. «Русь», ей одной было письмо послано, очень бесцеремонно отнеслась к Л. Н.: не спросив предварительно, согласится ли он на это, обрезала его письмо, не означив пропусков, и — мало того — позволила себе изменить некоторые выражения.
Л. Н. рассказал Сергею Львовичу о Глюксмане и другом издателе, приговоренных в Венгрии — один на год, другой на восемь месяцев — за напечатание в мадьярском небольшом анархистском журнале «Tarsadalom — Forradalom» статьи Шкарвана «Почему нельзя быть военным врачом»8*
В «Новом времени», № 11563, 22 мая корреспонденция из Казани о «Ваисовом полке» — «Религиозные брожения среди мусульман»
Николай Николаевич заметил, что, пожалуй, после этой корреспонденции будут ваисовцев преследовать, т. к. в ней они изображены как исполняющие «Выборгское воззвание»
25 мая. Приехала С. Н. Толстая с А. В. Унковской — скрипачкой.
Вечером, с 8.15 до 9, А. В. Унковская играла на скрипке. Сначала ей аккомпанировал Л. Н., потом Надежда Павловна; Софья Николаевна пела — очень хорошо. А. В. Унковская рассказывала про эдофон. Народные русские песни и Глинка дают на нем определенные рисунки; модернистские композиции и Чайковский — расплывчатые. Л. Н. спросил: «А Шопен?» А Унковская не знала, что ответить. Говорила о Гофмане, что он прост, не рисуется, исчезает и что задача артиста сделаться проводником, а его личность должна исчезнуть.
Л. Н.
Софья Андреевна говорила, что Гофман и Танеев — лучшие пианисты.
Л. Н. к вечернему чаю не выходил.
26 мая. Обедали на террасе. Нагрянула гроза. Близкие раскаты грома; град больше, чем в голубиное яйцо. Градовые тучи клубами, как дым; после радуга. Все Толстые, кроме Л. Н., боятся грозы.
— например, на юге. В Архангельской губернии народные песни унылые, только в три тона, и народ любит яркие цвета: лиловые рубахи, пестрые рукавицы.
Л. Н. сказал, что сегодня читал в Брокгаузе про Маркса
Л. Н. вспомнил Фроленко, как описал Шлиссельбургскую тюрьму
Л. Н.: Эта холодная жестокость казенная, никакого сочувствия к человеку.
«Выборгское воззвание» и теперь заключенных.
Л. Н. вчера говорил, что читал полученные вчера два тома Свами Вивекананды. Удивительно глубоко: о боге, душе, человеке, о единстве религии. Он ученик Рамакришны и умер в 1902 г.
27 мая. После завтрака Л. Н. пошел на деревню к Э. Р. Стамо. Под вязом сидели два прохожих мужика и рабочие в фартуке. Л. Н. им сказал, что не может ничего дать. Они молча ушли.
ТОЛСТОЙ ВЕРХОМ НА ДЕЛИРЕ.
Фотография В. Г. Черткова.
«Л. Н. заговорил о лете, какое красивое, какая листва, зелень, трава. Ехали с Чертковым верхом на Горелую Поляну и на Козловку. На Горелой Поляне Чертков снимал его. Трава лошади по брюхо». — Запись от 29 июня 1908 г.
28 мая. Приехал из Тулы, где сын его губернатором, Кобеко, 72-летний директор петербургской Публичной библиотеки
Л. Н. (о нем
Появились второй и третий тома «Соединения и перевода четырех Евангелий»
29 мая. Приехал И. И. Горбунов с Марией Александровной. Из Кочетов вернулись Александра Львовна и Анна Ильинична.
— крестьянине и мещанке, хотящих развода; о позорном деле учителя-француза, насилующего девочек, о котором сегодняшние газеты пишут, и т. д.
Л. Н.: Когда встречаю детей, с годами все сильнее чувствую, что дети, эти милые существа, как они все будут развращены этими попами. Это пробка, которая затыкает то место, где должно войти нравственно-религиозное учение. И являются такие уродливые инстинкты, как у этого деда. (Иван Иванович рассказал из какой-то новой книги Мещанинова о каторжниках, о деде, изнасиловавшем внучку.)
Разговор о крестьянке Насте, приехавшей с Стамо. Она говорит, что есть два способа отобрания земли у помещиков. Один у революционеров: перебить помещиков и отнять, а второй — толстовский: этот долгий, на 50 лет.
Разговор о том, что теперь надел можно продавать; пьяницы продают, их дети остаются без земли.
Разговор о социализме («материализм»).
Л. Н.
Николаев стал говорить про синдикализм.
Л. Н.: Сравнивая синдикализм с общими теориями социализма, я синдикализм предпочитаю. Мне это кооперативное устройство производства, о котором говорил Николаев, что оно есть у синдикалистов, сочувственно потому, что синдикализм обходится без государства, устраняет его форму, а социализм — государственный.
Николаев: Синдикализм со временем приобретает орудия производства.
Л. Н.
— Очевидно, что рабочим, работающим вместе, гораздо больше остается, — сказал Л. Н.
30 мая. Приехала Феокритова на все лето.
За обедом речь о посетивших Ясную Поляну людях — Унковской, молодой чете, сегодняшнем писателе — все вегетарианцы. Варвара Михайловна говорила, что в Москве много вегетарианцев, и перечисляла.
Л. Н.
Л. Н. вспомнил, что получил письмо от вегетарианца, который пишет, что у него страсть удить рыбу, можно ли?
— Странно, что об этом спрашивает, что ему нужен авторитет. Я ответил ему, что животных — от быка до комара — не следует убивать, а где остановиться — это дело каждого с самим собой
Софья Андреевна: Мне больше жаль срубить дерево, чем убить животное или букашку.
Л. Н. пожалел, что отняли, и как-то разговор перешел на «Кренкебиля»
Л. Н. сказал, что за это — изучение «Круга чтения» — стоит посидеть.
Потом сказал:
— Кого бы я желал из литераторов знать, это — Анатоля Франса.
Говоря о «Кренкебиле», касались суда. Л. Н. говорил, что, когда начнут судебное дело, как же его прекратить, признать ошибку? Им важно, чтобы из него что-нибудь вышло.
Вечером Л. Н. вышел только в половине двенадцатого в руке с французской книгой «Guillotine»
— Изжога.
— Страшно интересна глава — описание священником казни 80-летней жены маршала и двух девиц. В тот день казнили сорок человек. Священник все это видел. — И Л. Н. прочел вслух, как толпа обагрила себе руки кровью жертв.
Я передал Л. Н. привет от 85-летнего словацкого писателя Подградского. Л. Н. поблагодарил:
— Это особенно приятно от славян, когда помнят, почитают меня, — сказал он.
31 мая. Сегодня умер П. О. Зябрев, 65-летний молочный брат и ученик Л. Н. В последние годы был зол на Л. Н. за то, что не отдает землю крестьянам, а проповедует, и говорил о Л. Н. и ему самому резко, с желчью, с несомненным сознанием своей правоты. Когда посетил его Л. Н. с Бутурлиным. Зябрев напал на него за то, что его дочь Александра Львовна купила Телятинки, не предоставив крестьянам купить это. Тут обращался к Л. Н. на ты. и что дочь может себе покупать имение (Телятинки).
П. О. Зябрев был умный, образованный, начитанный. О себе говорил, что он эпикуреец. Любил древних греческих, латинских философов, особенно Сенеку, книги о путешествиях и исторические; был пчеловод, и сад у него хороший. Болел месяца два саркомой печени, с неделю как стал очень слабеть и худеть. Я только сегодня сказал Л. Н. о быстром ухудшении. Л. Н. сказал, что непременно посетит его. Вечером скончался.
Л. Н. ездил верхом, вернулся в пять часов. За обедом очень мало говорил. Софья Андреевна спрашивала, может ли она издать «Круг чтения» в полном собрании сочинений. Л. Н. согласился. Попросила Гусева откладывать ей сытинские корректуры, чтобы могла по ним вычислить цену печати. Корректуры оказались плохи. Во вторых корректурах сама типография портит хорошие места, доверяет вторую корректуру мальчикам.
Речь о ведении корректур.
Л. Н.: Главное, чтобы корректор не интересовался содержанием.
«Guillotine». В 8.30 я зашел его проведать, он сказал, что очень слаб и ни в чем не нуждается. Пульс правилен: восемьдесят. Я ему сообщил, что Петр Осипов сейчас помер. Л. Н. расспросил про его болезнь. В 9.10 прибежала ко мне Анна Ильинична, испуганная, задыхающаяся; сообщила, что дедушка ничего не помнит: спрашивал ее, кто ее мать.
Примечания
1 мая
1 В письме от 24 марта Е. П. Оськин, крестьянин Тульской губ., приговоренный к 8 гг. каторжных работ, просил о материальной помощи. На конв. помета Т.: «Пр<осительное>. Каторжн<ик>». Отв. Гусев (т. 78, с. 339).
2 Выписку из кн. Э. Геккеля «Естественная история миротворения» (ч. 1. Лейпциг — СПб., 1908, с. 123) Т. включил в «Воспоминания о суде над солдатом» (т. 37, с. 74).
2 мая
1 Полк. В. А. Лишев писал 28 апр., что его дети осуждены Киевским военно-окружным судом за принадлежность к воен. организации партии эсеров, и просил хлопотать об отмене приговора. С этой просьбой Т. обратился к С. А. Стахович. См. письма Т. к В. А. Лишеву и С. А. Стахович от 10 мая (т. 78, с. 135—136). 19 июня гл. воен. суд, рассмотрев кассационную жалобу, утвердил приговор.
2
3 Письмо начальницы прогимназии в Перми О. Циммерман от 15 апр. На конв. помета Т.: Б. о.
4 «Так Л. Н. называл писавшую ему молоденькую барышню из Москвы, в почерке которой он находил сходство с почерком Гусева и потому называл ее, шутя, его не вестой» (Прим. Гусева).
5 Казюк (тульское) — в бранном смысле оружейник, прикрепленный к казенному оружейному заводу.
6 «Вы — пророк и провидец: наше «освобождение» именно по вашему слову и указанию совершается» и от 18 сент. 1906 г.: «Разве вся русская нынешняя революция, разве она не из вашего огнедышащего Везувия выплеснулась?» (ПТС, с. 383, 407).
7 Отрывок из черн. ред. В окончательной ред. текст отрывка несколько переработан (см. т. 37, с. 68—69).
3 мая
1 9 апр. Т. просил Н. В. Давыдова сообщить ему «подробности о смертной казни, о суде, приговорах и всей процедуре», нужные ему для задуманного худож. произв. (т. 78, с. 120). Давыдов прислал материалы о процессах в воен. судах и сообщил о предстоящем приезде Н. К. Муравьева (см. т. 78, с. 130).
5 мая
1 Т. бывал в Бахчисарае летом 1855 г., находясь в Крымской армии, и в марте 1885 г., когда сопровождал в Крым больного Л. Д. Урусова. — древнее поселение караимов близ Бахчисарая.
2 Анон. заметка «Мозг Д. И. Менделеева» (Р, № 121, 3 мая).
6 мая
1 Письмо А. А. Барковой от 23 апр. Т. отв. 10 мая (т. 78, с. 133—134).
8 мая
1 —140).
9 мая
1 Восп. В. С. Морозова о яснополянской школе были напеч. в МТА. Отд. изд.: «Воспоминания ученика яснополянской школы В. С. Морозова». М., «Посредник», 1917. В «Биографию» П. И. Бирюкова не вошли.
2 Напеч. с предисл. Т. в ВЕ, 1908, № 9 (см. , с. 303—320).
3 Изд. Э. О. Левинсон прислал Т. корр. рассказа Л. Семенова «Отрывки», к-рый он намеревался издать. Свой отзыв Т. сообщил Семенову. Откинув «все ненужное, лишнее», он послал рассказ редактору ВЕ М. М. Стасюлевичу (см. т. 78, с. 137—138, 156, 169).
4 Речь П. А. Столыпина о русско-финляндских отношениях (Р
11 мая
1 Г. П. Георгиевский. А. И. Герцен в его письмах к Н. П. Огареву. Вторая половина шестидесятых годов: 1866—1870 (ВЕ—3); А. Веселовский. Герцен-писатель. Очерк (№№ 3—4); Ив. Емельянченко. За границей. Роман (№№ 1—4).
2
3 Роман Д. С. Мережковского «Антихрист (Петр и Алексей)». СПб., 1905 (см. гл. IV).
12 мая
1 На след. день под влиянием рассказа Н. К. Муравьева Т. принялся за ст., озаглавленную впоследствии «Не могу молчать» (т. 37).
13 мая
1 «Не могу молчать» продолжалась до июня.
14 мая
1 12 мая в Петербург приехали депутаты всех славянских партий австр. парламента: К. Крамарж, И. Ф. Грибарь и Н. П. Глебовицкий (Д. Н. Вергун был среди встречающих) — для переговоров о славянском съезде, к-рый должен был состояться в Праге через 2 мес. В НВ (№ 11552, 11/24 мая) была опубл. ст. М. О. Меньшикова- «Славянский съезд» (из цикла «Письма к ближним»).
2 В. Розанов В. Варварин). Пестрые темы (Р. сл., № 110, 13 мая).
3 «Остров» с восторженной характеристикой Англии; завершается предсказанием о ее неизбежном падении.
4 Сб. «Памяти Фрумкиной и Бердягина. 11 июля — 13 июля 1907 г.». М., 1908,
5 А. Ф. Кони. Отрывки из воспоминаний о Тургеневе, Достоевском, Некрасове. Апухтине (ВЕ, № 5). Т-му эти восп. очень понравились, о чем он написал автору 15 мая (т. 78, с. 141—142). В том же письме Т. просил «о месте сыну Андрею». Письмо должна была передать С. А. Толстая, но в посланном ей на след. день в Петербург письме Т. просил не передавать его письма (см. т. 84, с. 383). Отзыв Т. о воспом. она передала Кони устно (письмо А. Ф. Кони к Т. от 20 мая — см. А. Ф. Кони
6 Изречение Рамакришны (Браминская мудрость). — «Круг чтения», т. I, с. 376 (т. 41, с. 325).
15 мая
1 «Из зала суда. Анархисты-коммунисты» (Р. сл.
16 мая
1 Картина М. Мункачи «Христос перед Пилатом» (1881). Хр. в Филадельфии (частное собр.).
2 В отличие от баптистов, признающих некоторые религ. ритуалы (например, крещение), молокане не признают ни икон, ни креста. Они отрицают таинства святых, не признают мощей, чудес.
3 1-я ред. ст. «Не могу молчать».
1 В. А. Молочников был выпущен из тюрьмы под залог до «вступления приговора в законную силу» и пробыл в Ясной Поляне 17 и 18 мая.
2 Письма В. А. Лишева от 28 апр. и 14 мая.
18 мая
1 Т. дал прослушать переложенный им для детей и произнесенный в фонограф рассказ Лескова «Под Рождество обидели».
2 Р, исправл. Т. Вторая подаренная рук. — машиноп. текст переведенного Т. стихотв. В. Гюго. «Гражданская война». 18 мая Т. внес в него исправления и надписал: «Владимиру Молочникову Лев Толстой». Рукой Молочникова вписана дата: 18 мая 1908. На посл. стр. обложки подпись нач. тюрьмы (см. В. А. Молочников— В сб. «Толстой и о Толстом», III. М., 1927, с. 97).
20 мая
1 Это были ученики Тульского ж. -д. училища. По словам Гусева, учителей было шесть (Гусев II, с. 162).
2 О. . Саломея. Драма в 1-м д. Пер. с франц. К. Д. Бальмонта и Е. Андреевой. Предисл. К. Д. Бальмонта: «Поэзия Оскара Уайльда». СПб., «Пантеон», б. г. (ЯПб).
3 Вероятно, слух о пьесе «Последние» (1908), запрещенной к исполн. драматической цензурой.
21 мая
1 «Рассказ о семи повешенных». — «Лит. -художественный альманах изд-ва «Шиповник»», кн. 5. СПб., 1908.
2 В , № 116, 20 мая под рубрикой «Московские вести» напеч. сообщение, что на редактора Р. вед. моск, градоначальником наложен штраф в 1000 р. за помещение в № 107 газ. от 9 мая телегр. из Херсона о казни там 20 крестьян, тогда как на самом деле было казнено 12. Указ. в газ. ошибку Т. отметил в прим. к ст. (т. 37, с. 83).
22 мая
1 «Записок русского технического общества», решившей к 80-летию Т. поместить в своем журн. его цветную фотогр., составлявшую тогда последнее слово фотографической техники. Фотогр. была помещена в авг. № журн. В заметке от ред. отмечалось, что Т. «заинтересовался новым процессом и подробно расспрашивал о нем» Прокудина-Горского (с. 329). См. воспроизв. этой фотогр. на с. 65 наст. кн.
23 мая
1 В окт. Т. получил от Б. Т. Вашингтона его кн. «Up from Slavery. An Autobiography». N. Y., 1907 (ЯПб, дарств. надпись) и еще некоторые материалы, дающие представление о работе в институте Таскиги, учебном заведении для негров (см. ЛН, т. 75, кн. 1, с. 492—493 и 524).
2 Бальмонт. О книгах для детей («Весы», 1908, № 3, с. 82—83).
24 мая
1 Письмо А. Шкарвана к «военному врачу», озагл. «Почему нельзя служить военным врачом» — гл. из его кн. «Мой отказ от военной службы. Записки военного врача», вышедшей в Англии в 1898 г. (см. т. 42, с. 405—408).
2 «ваисовцы» отвергают «всякую власть, всякое правительство, всякие законы», а себя считают «божьим полком», власть над к-рым принадлежит только богу.
3 См. прим. 4 к записи 14 июля 1906 г.
26 мая
1 Ст. С. (П. Б. Струве) — Брокгауз
2 Вероятно, стихотв. М. Ф. Фроленко «В камере грязной, сырой и холодной», напеч. в посвященном ему очерке В. Н. Фигнер Сб. «Галерея Шлиссельбургских узников», ч. 1. СПб., 1907, с. 93.
28 мая
1 Д. Ф. Кобеко приехал в Ясную Поляну для переговоров с С. А. Толстой о приобретении Публ. б-кой писем декабристов, принадлежавших одной из монахинь Шамординского монастыря, где жила М. Н. Толстая (см. т. 56, с. 494).
2 Том I «Соединения, перевода и исследования четырех Евангелий» вышел в изд. «Посредник» в 1907 г.; тт. II и III — 20 мая 1908 г. Изд. было конфисковано.
1 На конв. письма от 28 мая 16-летнего В. Глухенького, «страстного рыболова», Т. пометил: «Н. Н. Ответить: От быка до комара, что мож<ет>». Отв. Гусев 4 июня (т. 78, с. 344).
2 См. запись 27 янв. 1905 г.
3 H. Fleischmann. La guillotine en 1793, d’après des documents inédits des Archives nationales. L’aurore du coûteau. L’instrument au travail. Les régissides. L’épopée de la fille à Guillotin. P., 1908.
1* Монархические газеты упрекают Л. Н. в том, что он сделал молодежь нигилистической, и читатели верят. Впрочем, и Стасов говорит, что Л. Н. сделал революцию6.
2* Пропуск в подлиннике. — Ред.
3* Отсюда до конца записи 6 мая текст вписан Маковицким позднее. — Ред.
4* Пропуск в подлиннике. — Ред.
5* «Дело пойдет!» (франц.). Припев известной революционной песни. — Ред.
6* О. К. Дмитриева поступила по совету Л. Н. и отдавала пенсию заключенным за отказ от воинской повинности.
7* Он честен, правдив (англ.).
8* «Круге чтения», но по цензурным соображениям она была опущена; в немецкий перевод «Круга чтения» вошла («Für alle Tage»).