Маковицкий Д. П.: "Яснополянские записки"
1908 г. Апрель

1 апреля. Вторник. Утром приехали из Москвы Софья Андреевна и П. И. Бирюков. Еще приехала Мария Александровна; здесь Илья Львович. За обедом Софья Андреевна много рассказывала, главное — вспоминала. Илья Львович очень живо дополнял. Софья Андреевна попросила его перечитать ее записки и дополнить их. Илья Львович ответил, шутя, что сумеет сам написать.

— Таня много и хорошо помнит, — добавил он.

Сидели за столом очень долго, и было очень шумно. Софья Андреевна и Илья Львович рассказывали один интереснее другого. И Л. Н. добавлял свои замечания и короткие характеристики лиц.

Разговор про скончавшегося недавно Жемчужникова. Л. Н. вспомнил про какую-то его пьесу, невообразимую чепуху. Ее ставили на сцене (присутствовал царь Николай Павлович — ушел)1.

Илья Львович спросил Л. Н., прочел ли он роман Арцыбашева «Санин».

Л. Н.: Нет. (Л. Н., кажется, только просмотрел и написал что-то про него, кажется, вследствие запроса в письме2.)

Илья Львович говорил, что в печати было «О Санине» переменено на «О Саде», и понимали, что речь о маркизе де Саде.

Кто-то спросил, кто такой маркиз де Сад.

Л. Н.: Этакий циник ужасный, порнограф, остроумный.

Илья Львович рассказывал про нескольких знакомых, которые развелись с женами.

Л. Н.: Не шутка, а прямо про кого из нашего круга ни говорят — он развелся с женой.

Разговор о Давыдове, старающемся прекратить чествование Л. Н. Софья Андреевна пустила слух в Москве, что в те дни — 28 августа — вся семья с Л. Н. уедет из Ясной.

Л. Н.: Я ему дал такую записку, какую он хотел (в Комитет почина чествования Толстого).

Илья Львович вспоминал о Гаршине, как он впервые пришел в Ясную.

Доложили, что какой-то «мужчина» желает видеть Л. Н. Когда Л. Н. спросил его, что ему угодно, Гаршин ответил: «Прежде всего рюмочку водки, огурца да селедки». И потом рассказывал про турецкую войну. Тогда он написал еще только «Записки рядового Иванова»3. Через несколько дней он приехал верхом, уже сумасшедший, и попросил карту, чтобы посмотреть, где Курск, — туда хотел ехать; там его заключили в сумасшедший дом. Дальнейшие свои сочинения написал после, когда выздоровел. Впоследствии бросился с четвертого этажа. (И Громека покончил самоубийством, застрелился.)

Л. Н. (о Гаршине

После Илья Львович вспоминал, как Л. Д. Урусов, споря с Тургеневым, скользил, скользил со стула, очутился на полу и продолжал спорить сидя; потом встал и засмеялся.

Л. Н. (об Урусове): Урусов был мне совершенно близок по взглядам. Он был не умный, а разумный. Тургенев был умный, но неразумный.

Про брата Урусова Жюля Урусова Л. Н. сказал:

— Он был ограниченный, но благородный. Ум очень маленький, но сердце и разум — большие.

Речь об М. А. Энгельгардте:

Л. Н.: Я никогда не видел Энгельгардта.

Л. Н. напомнили, что он ему писал большое письмо о непротивлении4.

За чаем Л. Н. сегодня снова потребовал фельетон Тимирязева в «Русских ведомостях» от 29 марта и прочел его5.

Л. Н.: Это такая смелость — критиковать Канта, Шопенгауэра с высоты своего величия, а у него ничего нет.

Потом Л. Н. говорил, что он искал, что̀ скажут философы революции своего, нового, должно же быть что-нибудь у них. Ничего не находит, у них ничего нет.

Л. Н. сейчас же после того о писателях:

— Такая мания — это писательство. За деньги писать. Это как есть, когда не хочется, или как проституция, когда не хочется предаваться разврату.

2 апреля. За чаем Л. Н., Софья Андреевна, Александра Львовна, Юлия Ивановна, В. В. Нагорнова и П. А. Сергеенко с Наташей, Николай Николаевич, П. И. Бирюков. Вечером Сергеенко, Бирюков и Гусев рассказывали Л. Н. про ужасы подавления революции — по статьям и книге Владимирова1 и другим источникам. Александра Львовна рассказывала про описанные Вересаевым ужасы.

Александра Львовна привезла из Тулы 32 заказных письма, кроме простых писем и повесток. Хлопотала о доверенности, чтобы Л. Н. не нужно было самому подписывать повестки. Между письмами одно от крестьян-павловцев — безграмотное, но очень хорошее письмо2.

Александра Львовна хвалила «Пески» Серафимовича.

Л. Н.: Описание природы искусственно; старичок превосходный. У Андреева, Горького ничего подобного нет.

— например, лопатинскую — кажется, все знали. Л. Н. говорил тихо с Бирюковым3.

Сергеенко: Когда мы доживем до того времени, когда дамы перестанут шляпы носить?

Об этом целый разговор. Главное — участвовали Софья Андреевна и Александра Львовна. Софья Андреевна удивлялась, где московские дамы берут деньги — 250 р. — на стеклярусное платье.

Когда Софья Андреевна говорила, что стеклярусное платье стоит 250 р., Л. Н. заметил:

— Я думал, что это самое дешевое.

Л. Н.: Когда мы доживем до того времени, когда с бедными станем делиться? — И вспомнил мальчика, который вел слепого нищего, промокшего насквозь.

Л. Н.: Я видел в прейскуранте такую огромною шляпу! Я никак не мог поверить, что это не карикатура.

Говорили о тяжелой дороге: просо̀вы, тает. Л. Н. вспоминал: когда он был в полной силе, раз лопнула завертка близ Ясной Поляны, и он стал держать оглоблю в руках и додержал ее до дому:

— Не можете себе представить, как это трудно! Подрагивает.

Александра Львовна с Наташей Сергеенко перепечатывают на ремингтоне новый «Круг чтения», уже 30 число. Софья Андреевна читает вслух свои воспоминания Бирюкову и Сергеенко. Бирюков привез корректуру второго тома «Биографии» Л. Н-ча. Сергеенко приехал, кажется, за дочерью. Спросил Л. Н-ча, кого из славян просить участвовать в его юбилейном сборнике. Л. Н. ему посоветовал Масарика, Шопова, Досева4.

3 апреля. Утром уехала Варвара Валерьяновна, днем — П. А. Сергеенко, вечером — Александра Львовна с Натальей Петровной.

Днем был у меня, а потом говорил с Л. Н-чем Ф. Ф. Ризенкампф, сын генерал-лейтенанта из Ковно, 38-ми лет, скромный, добрый, мягкий человек. Гуляет по России без денег. За пищу, ночлег дарит посредниковские книги и говорит, что с ним везде все милы и рады книгам. Вареной пищи не употребляет. Я ему предлагал овсянку — от супа и хлеба воздерживается, я ему предлагал — не ел. Остался не евши до трех часов дня. Ест зерна, овес, крупу, потом яблоки. От апельсинов воздерживается, т. к. они привозные, а он старается питаться местными продуктами. Ходит в сандальях и очень скудно одетый; огромнейшего роста, широкоплечий, застенчивый и тихий.

Огромная почта из Засеки, Тулы и Ясенок: 50 писем; ужасно много стихов, рукописей, просительных писем. Стихи от крестьян — и плохие. Сегодня приезжала из Тулы на извозчике дама просить денежную помощь для образования: курсы. Л. Н-чу она была очень тяжела.

Гусев прочел из письма одного, как он спрашивает, какая будет «денежная награда» за его стихи и где и когда помещены будут1. Мы смеялись.

Л. Н.: Несчастный, ждет.

4 апреля. Вечером приехал Лев Львович. Л. Н. и Софья Андреевна очень любовно приняли его, и он был очень приятен. Посерьезнел и говорил обо всем ближе к воззрениям Л. Н., чем когда-либо прежде. Вид у Льва Львовича здоровый, спокойное выражение лица.

— на снегу — дорога, саженью выше другой. Л. Н., дошедши до Двориков, поговорил с винопольщиком, нанял лошадь и вернулся в розвальнях. Через деревню дорога очень ухабистая.

Л. Н. не помнит, чтобы когда-нибудь было столько снегу — сажени полторы, — как теперь.

За чаем Л. Н., Софья Андреевна, Лев Львович, Юлия Ивановна, Николай Николаевич.

Лев Львович рассказывал про взвинченную жизнь в Петербурге: игорные дома, карты, рулетка, лото; кинематографы, неприличные фарсы, оперетки; газеты врут, отвратительные выставки декадентских картин. Андреев там ходил с каталогом и серьезно всматривался в картины.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Апрель

В. С. МОРОЗОВ

Фотография, 1900-е годы

«Под вечер был В. С. Морозов... первый ученик из первой школы Л. Н-ча... Л. Н. его попросил, чтобы написал воспоминания о яснополянской школе для биографии Бирюкову». — Запись от 9 мая 1908 г.

Когда говорили про Думу, Л. Н. сказал:

— Меня в Думе отталкивает отсутствие оригинальности. Во всем подражают: «переход», «лидер», «партия».

Лев Львович хвалил Челышева. Челышев ему говорил, что он свое сделал. Сказал, дальше не будет, устал. Его затравили газеты. Пусть делает дальнейшее общество. Челышев (прибавил Лев Львович) богатырского роста, похудел.

Лев Львович заговорил о Пуришкевиче, что он сумасшедший и что председатель теряется, как только Пуришкевич начинает говорить.

Л. Н.: Оригинален.

Лев Львович говорил по поводу карикатур на Л. Н. в......1*, про Куприна и Андреева (в иллюстрированном «Новом времени»)1. О Куприне — что привел в семью вторую жену, вследствие чего его жена ушла от него.

Л. Н. остановил Льва Львовича:

— Кто с женой живет теперь!

Лев Львович говорил о Петрове, что он пустой; он жил рясой. Потом о членах петербургского комитета юбилея Л. Н. — М. А. Стаховиче, М. Ковалевском.

Л. Н. со Львом Львовичем дружно говорили, один другим интересовались и говорили задушевно.

Л. Н. ходил к купальне и просил Льва Львовича, собиравшегося туда на тягу, по той дороге на санях не ездить, а то испортят ее, а это единственная дорога, куда гулять осталось возможным.

Л. Н. со Львом Львовичем часто и много беседуют. Он гораздо ближе к отцу, чем был. Вечером за чаем Лев Львович говорил отцу:

«Какой бы я был счастливый, кабы я мог смотреть на жизнь так, как ты».

Из кабинета пришли в зал Л. Н. со Львом Львовичем, разговаривая о Буланже. От него из Женевы Л. Н. получил два письма и отвечал ему1. Л. Н. говорил про то, что он оставил жену, живет с другой; как это Буланже по-своему, Андрюша по-своему, Куприн по-своему решают вопросы, разрывают отношения с женой, с семьей. Потом говорил, что как им самим от этого должно быть трудно. Прожить с женою пятнадцать лет и бросить! Ведь это оторвать пятнадцать лет от прошлой жизни, она выходит прелюбодеянием, неискренностью. И в мысли допустить нельзя, когда женишься, в возможность второй жены. Буланже отказывается от прошлого, от 15 лет жизни, что это не была любовь, а прелюбодеяние.

Софья Андреевна сказала что-то про жену Буланже, что она гадкая, и тем оправдывала.

Л. Н.: Чем гаже, тем скорее надо сдерживаться и не бросать ее.

Софья Андреевна еще что-то заметила.

Л. Н.: Женщина как женщина, — и продолжал: — Не осуждаю (Буланже, Куприна и т. д.), но жалею. Такой чуткий человек, как Буланже, не может бросить новую жену и не может порвать со старой. Несчастные дети отрываются.

Лев Львович говорил про Меньшикова, обвенчавшегося недавно с одной из своих жен; у него сын распутный, и он этим огорчен.

Л. Н.: Люди лишились сдерживающего начала, выработанного веками. Когда веришь в церковное учение, сдерживающее начало есть — тогда это хорошо. Когда не веришь в церковное учение, надо верить в другое (где сдерживающее начало тоже есть). Когда ничего нет (никакого сдерживающего начала), тогда спускаешься на ступень животного.

Л. Н. посоветовал всем прочесть книжку Ильинской «Исповедь бывшей сумасшедшей» (перепечатано из «Вопросов философии и психологии» 1893 г.)2».

Разговор Л. Н. со Львом Львовичем, дружащим с семьей Эрдели и хвалящим их.

Л. Н.: Тут есть преимущество у офицеров, что они по крайней мере не мудрят умственно.

Лев Львович о себе — что он не может не жить политическими и государственными интересами. Если б он иначе говорил, было бы ломание, фальшь.

Л. Н. ответил ему, что он его понимает.

— Тебе 38 лет, мне — 80. Ты не в силах освободиться от той инерции... А надо отрешиться от мысли, что я устрою жизнь других людей.

: Вся история человечества в том, что одни всегда устраивали других.

Л. Н.: Как же тысячи, десятки тысяч устроят миллионы? Всегда всякий по-своему устраивается. Энергию свою направить на то, чтобы воздействовать на себя, на любовь, этим я сближаюсь со всем миром.

И Л. Н. говорил дальше, что тем, что человек думает только о своем отношении к богу, старается исполнять его волю, он невольно содействует устройству мира, только это делается другими путями, а не по преднамеренной программе. Чем больше человек самостоятелен, тем скорее должен прийти к этому.

6 апреля. Вербное воскресенье. Приехала из Москвы Александра Львовна с В. М. Феокритовой. Л. Н. ходил им навстречу садом по насту к Ясенке, к мосту. Пополудни гулял к купальне. За обедом Лев Львович спросил отца, читал ли Потехина.

— Да, читал. Он Островского преемник и подражатель.

Лев Львович говорил с Л. Н. долго, до чая.

7 апреля. Понедельник. Приехала С. Н. Толстая со старшей дочерью Анной Ильиничной. За обедом Лев Львович стал говорить про астрономию, про темные пятна и их влияние на рост почек деревьев.

Л. Н. вспомнил про Бирюкова, как тот по его просьбе читал лекцию яснополянским мальчикам и рассказывал Л. Н-чу из астрономии заключение своих курсов. (Бирюков прочитал 16 лекций в Костромском народном университете.)

Л. Н. говорил про корреспонденцию «Руси» — «Из «подвигов» лбовской шайки», орудовавшей на Урале, в Перми и окрестностях в эти годы1.

— Сильное впечатление! — сказал Л. Н. — Хотел бы спросить Алексея Алексеевича Суворина, что с вождем шайки? Жив ли?

После обеда Л. Н. сказал:

— Душан Петрович, Афанасий помер, знаете?

Это помер от ползучего воспаления легких на тринадцатый день болезни Афанасий Агеев — 49 лет, из Казначеевки. Он был при весах на Московско-Курской железнодорожной станции. От него Л. Н. узнал о бессмысленных условиях работы и описал это в «Рабстве нашего времени». После Агеев был в ссылке пять-шесть лет в Сибири за хуление божьей матери. Он отозвался об иконе божьей матери такими словами: «Какая богоматерь! Наряжу жену, посажу в угол, и будет богоматерь»2.

Л. Н. много за него хлопотал, чтобы отпустили его. Родные Агеева пришли просить на похороны, Л. Н. отказал. Мне импонирует эта его правдивость и решимость, что умеет отказать, где менее нужно или не нужно, и щедр там, где действительно нужно. На похороны редко кому дает. А ведь давать на похороны одному — отбоя не будет. Будут все ходить. И почему давать на похороны, а не позже — сиротам, ежемесячно, как Л. Н. дает Жаровой и другим. Но сколько сил уходит у Л. Н. на эти отказы истинно нуждающимся и притворяющимся (приезжающим, как на днях графиня с двумя детьми нарочно из Москвы — с просьбой устроить их; она говорила Л. Н., что сын у нее помер с голоду: какое нелепое преувеличение — говорила при детях). Не осуждаю просителей, могу себя представить в их положении. Привожу это только ради иллюстрирования того, как тяжелы Л. Н. распространяемые плохо осведомленными людьми — главное, газетами — слухи о его богатстве и помощи деньгами. Лично у Л. Н. доход в год был от 600 до 1200 р. Это гонорар от императорских театров за представление «Плодов просвещения». Кроме того, у него около 2000 р. капитала, которые он бережет мне неизвестно для чего.

Л. Н. за чаем спрашивал Софью Николаевну, Льва Львовича и других про их года. В последовавшем затем разговоре о том, как прошла молодость, Л. Н. сказал, что старость лучше; что не желал бы, чтобы ему было 25 или 46 лет. Хорошо, когда поседеешь. Софья Николаевна заметила, что надо слушаться 79-летнего.

Л. Н.: Слушаться не 79-летнего, а тех, которые жили 2000 лет тому назад. Читаю Beal «Будду» (английская книжка «Buddhism of Chinese»)3 учение Будды очень высокое, у китайцев вошло в нрав: терпеть, не воздавать злом за зло. Кто мне это говорил на днях, как Вересаев пишет о них?

Разговор о книге Вересаева «На войне», что он правдиво пишет.

Л. Н.: Он пишет с тенденцией (т. е. подчеркивает неумелость, злонамеренность русских властей).

Л. Н., смотря иллюстрированное приложение к «Новому времени», хвалил некоторые картинки и о немцах сказал, что они хорошо рисуют карикатуры.

8 апреля. Ночью дождь, день солнечный, снег тает. Вода хлынула. Ходил еще через пруд. Вечером уехала С. Н. Толстая. Из Москвы спрашивают Сухотины, можно ли привезти их со станции. Целое совещание по этому поводу, и решено ответить завтра. Ужасно много снегу. Нельзя предвидеть, насколько разольется Ясенка.

Л. Н. желал читать о казнях. Я ему дал статьи Владимирова в «Руси» за декабрь, январь, февраль 1905—1906 гг. о подавлении революции. Л. Н. не был доволен.

— Нехороши, — сказал он, — надо бы записать одни факты, без преувеличений. В «Былом» была куда лучше описана казнь Каляева.

И Л. Н. рассказал, как описан палач: силач, в красном платье, с нагайкой за поясом, каторжник, убивший семь человек. Ему за каждую казнь сбавляли из срока каторги и облегчали заключение. Когда казнил (Л. Н. назвал кого), он уже не был заключен1.

Л. Н. спросил, кто был Балмашев. Потом, вешают ли у нас, в Австро-Венгрии; я ответил, что нередко, особенно в Австрии.

Потом Л. Н. говорил приблизительно так: нѐкто (Линней) сказал, что люди — разумные существа. Это изречение ошибочно. Казни совершаются, а люди об этом и не задумываются.

Лев Львович: Все-таки вследствие казней уменьшилось число убийств, разбоев.

Л. Н. не верилось.

Лев Львович: Сравнить перечисление их в номерах «Нового времени» прошлогоднего и нынешнего.

Л. Н.: Они (убийства) переходят в духовное раздражение. Люди заряжаются против правительства.

Л. Н. прочел из письма С. А. Стахович к Александре Львовне стихи:

— Это написано Хомяковым. Отличаются, как стихотворения Хомякова вообще, отсутствием поэзии2.

Гусев прочел Л. Н-чу из письма самарского крестьянина Калачева, разносчика посредниковских книг, о его брате, отказавшемся от военной службы в Киеве и препроводимом в 1 Селенгинский полк в Дубны. Калачев же пишет о преследовании его самарской полицией за продажу запрещенных администрацией книг. Самарский губернатор требует от него, чтобы назвал того, от кого получил эти книги, иначе грозит ему трехмесячным арестом.

Л. Н.3.

Я сегодня читал дневник Гусева. Как хорошо он записывает! Лучше, чем я, понимает, что говорит Л. Н., и особенно связно и ясно, и короче.

9 апреля. Утром приехали Михаил Сергеевич, Татьяна Львовна с Танечкой и няней. Приехали из Швейцарии через Москву. Еще приехал С. Д. Николаев ради поправок в третьем томе «Соединения и перевода четырех Евангелий», последний раз по этому поводу. Он рассказал про художника Орлова, что видел его в Орловской губернии около мест, где живут Стаховичи. Там мужики хотят опять выкуривать помещиков. У них есть фитили и бомбы. Желание разрушать, а что будет — все равно: хуже не будет. Во время молитвы за царя никто не молится, не крестится. В голове у них дико. Орлов вынес впечатление, что мужикам нужно просвещение.

Л. Н.: <У них> одна зависть к богатым и озлобление.

Михаил Сергеевич сказал, что фитилем уже и его поджигали.

Сергей Дмитриевич говорил об Орлове, между прочим, что он и его семья очень милы. Он в Орловской губернии рисовал картину «Возвращение с войны». Главная фигура не удалась1. Мечтает накопить от пятисот до тысячи рублей, чтобы купить домик в деревне и там жить. И собирается в Воронежскую — «богомазать».

Л. Н.: Что же делать, это такое устройство мира: за хорошее ничего не платят, за преступное — сколько хочешь.

Лев Львович: Тетя Таня на улице слышала, как пьяный ругал царя. Она остановилась и спросила, что тот ему сделал? А извозчик заметил: «Просто не нужен стал».

Михаил Сергеевич рассказывал про Колечку Ге, что он стал революционером. Ездил на похороны Гершуни в Париж и там участвовал в Конгрессе. Говорил, что революция запустила корни, на поверхности не видать.

Гершуни жил в Швейцарии с чужим паспортом на имя Сидорова. Итак как его под другим именем нельзя было там хоронить, то перевезли его тело в Париж.

Л. Н. не помнил, ни кто он был, ни что он подготовлял покушения на Сипягина, Плеве и Победоносцева, и спросил, был ли он еврей.

Михаил Сергеевич рассказал, как сильно сумел загипнотизировать Гершуни того, кого послал убить Победоносцева. Но тот, увидя дряхлого старика, не мог решиться бросить в него бомбу. Гершуни после извел его укорами. Человек этот был совсем уничтожен. Михаил Сергеевич рассказал:

— Лазарев объезжал Поволжье и говорил, что то, что было их целью — опропагандирование деревни, уже произошло. Теперь нужно только организовать и мобилизовать. «Воззвание выборгское»2, по мнению Лазарева, не было дурно. Оно везде принято было сочувственно — не платить податей, не идти в солдаты — только не было подготовлено к тому, чтобы поднять народ. А правительство в три дня может мобилизовать армию. Лазарев надеется, что и организация и дисциплинирование им удастся.

Л. Н. не верит в возможность этого:

— Правительство работало века, пока достигло того послушания, готовности исполнять его требования. <Появление среди русских мужиков> Римана с Семеновским полком — это так же невозможно сразу сделать, как от Танечки требовать поднять этот самовар. Это одни желания, но несбыточные.

Лазарев говорит, что поволжские мужики ни от царя, ни от правительства ничего не ждут и готовятся к восстанию (выкуривать помещиков — это считают прошлым, малым делом). Молодое поколение ни во что не верит, старики еще ходят в церковь, но больше из-за праздности жизни.

Л. Н.— еще хуже. Одобряет казни, царя, церковные обряды.

И Л. Н. говорил, что, живя в деревне, он сведущ в том, что делается, через письма, которые получает. Теперь по поводу юбилея ежедневно получает ругательные от черносотенцев, утверждающих, что он продался жидам, получил от них куш.

К обеду приехал Михаил Львович. Он в последние три четверти года был всего раз. Обижался что-то на родителей. Живой, красивый, румяный. Служит земским начальником. За обедом рассказал, как поймали 31 революционера, хотевших убить великого князя Николая Николаевича. Жандармский офицер втерся к ним в доверие, говоря, что он нарочно служит у Столыпина — как революционер. Л. Н. сказал, что революционеры могли бы переодетые приехать в хорошем экипаже к тому лицу, которого хотят убить.

Михаил Львович: Так было со Столыпиным. Приехали переодетые иностранными военными. Но теперь незнакомых не впустят.

Л. Н.: Так они опередили меня (мой план).

После обеда Л. Н. разговаривал с Николаевым, а Татьяна Львовна с Михаилом Львовичем пустили в ход рулетку, которую Татьяна Львовна привезла из-за границы.

Около нее столпилась молодежь и шумела.

Л. Н. говорил Николаеву о роскоши, праздной обстановке в доме. Что за обедом он смотрел на Ваню (лакея) — какое сосредоточенное лицо! Совестно стало.

Л. Н. говорил, что главное — непротивление злу; любовь в себе увеличивать:

— Иду, подвернется под ноги собака — рассержусь на нее, уже нарушил любовь. Мы, вы, я, Душан Петрович счастливы, что мы такие (понимаем непротивление злу), но как же требовать от других, чтоб они так же признавали его, если не доросли до этого. Тут надо терпение — подождать, пока до того дорастут. Принуждать их, как правительство делает, — выйдет одна наружная видимость, в душе же тех людей останется злоба, как и была. Надо допущение свободы, самобытности. Мы (вы, я, Душан Петрович) в главном сходимся, но каждый своим путем пришел к этому своему убеждению, и мы различны. Такое допущение свободы, самобытности, как в отношении к вам, так — ко всем и к детям. Дети такие же самобытные существа, как мы, взрослые. Насилием воздействовать на них так же не должно, как насилием воздействовать на вас. Танечка пусть перенимает сама, не заставлять ее быть, какой мы хотим ее воспитать, не ломать ее2*. Придет человек из Томска, и он одинакового понимания со мной, а выросший возле меня — далек мне.

Это говорил Л. Н. к тому, что мы не должны сердиться на людей потому, что они не такие, какими их мы желаем видеть; что надо себя вести с людьми любовно, не противиться злу.

Потом Л. Н. играл в шахматы с Михаилом Сергеевичем до половины девятого. Потом поправлял с Николаевым «Соединение и перевод четырех Евангелий»; потом пустил в ход фонограф для Сухотиных, Михаила Львовича и Николаева: рассказ «Воров сын», так Толстой назвал переделанную им часть лесковского рассказа «Под праздник обидели». Сам ее наговорил в фонограф.

Голос Л. Н. неузнаваем, но интонация — да4.

Потом Михаил Львович с молодежью пели в фонограф — плохо выходило.

Л. Н. написал письмо Давыдову, прося его сообщить ему про приговоры к смерти и про казни — как, где, кем совершаются5. Татьяна Львовна рассказала, что в заграничных газетах писалось, по неправдивому сообщению «Голоса Москвы», будто Л. Н. заболел. Они поехали из Ушй в Вену и просили Андрея Львовича туда ответить, что̀ с папа̀. Швейцар посольства передавал им по телефону ответ: «Папа̀ болен, удар». Сколько раз ни повторял — все одно и то же, а в телеграмме стояло, как после сами увидали: «Papa bon état»3*. Швейцар первый раз плохо прочел и потом повторял.

10 апреля. Четверг. Вчера вечером густой туман, сегодня ветер, много снегу стаяло. Утром можно было видеть крапиву, под вечер — зеленя.

Утром приехал А. Б. Гольденвейзер.

— 12-летним Колей Ореховым (Ромашкиным)4* и с еще тремя. За обедом рассказывал, какие они удивительно милые, хотят не есть мяса, знают, что птиц убивать не следует (это — Льву Львовичу: он вчера ходил на тягу, убил двух вальдшнепов).

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Апрель

ТОЛСТОЙ ОКОЛО «ДЕРЕВА БЕДНЫХ»

Ясная Поляна, 11 мая 1908 г.

Фотография С. А. Баранова

«Сегодня был сибиряк-учитель, побывавший в Америке, с московским фотографом Барановым, просил у Л. Н. разрешения снять его для американцев, и сняли очень быстро, раз 20». — Запись от 11 мая 1908 г.

Они говорили Л. Н.: «Мужики ваших книжек не любят, ругают «Восстановление ада» (Коля знал, читал).

Л. Н. ходил с мальчиками к разлившейся по лугу Ясенке и вернулся через сад. Снег удерживал их. Мальчикам просил дать книг о животных, как они сами просили.

После обеда шахматы с Гольденвейзером. В 9.20 я застал Л. Н., сидящего с Татьяной Львовной, Львом Львовичем и Гольденвейзером. Татьяна Львовна и Гольденвейзер рассказывали про русских, живущих за границей и выдвинувшихся там, — музыканта Попова, критика А. Н. Волкова, художника Казакова.

Потом Татьяна Львовна рассказывала про Бьёрнсона, которого она посетила в Риме, и он — ее. Рослый, свежий старик, очень приятный. Говорил, что не верит в священные книги, что не верит ни во что, кроме как в науку, поэзию.

Л. Н. ответил, не помню, на какой вопрос, что Европа теперь не имеет настоящего художника-писателя, кроме одного, — Анатоля Франса. Шоу же — второго, третьего разряда. Когда Татьяна Львовна напомнила Л. Н-чу Бьёрнсона, Л. Н. сказал:

— Бьёрнсон никогда для меня не представлял величины.

И Л. Н. не мог вспомнить никакого его сочинения.

Татьяна Львовна: Ты его ценил: помнишь «Перчатку»?

Л. Н.: Ах, как же, помню. Тоже посредственное второго, третьего разряда1.

Гольденвейзер припомнил его «Монополигамию»2. И упомянул о Гауптмане как о крупном писателе.

Л. Н. ничего не ответил на это, помолчал несколько времени и сказал:

— Сережа дал мне прочесть «Post-scriptum» Виктора Гюго. Там маленький рассказ «Un athée». Я его перевел для «Круга чтения». Глубина мысли, художественное изложение, сильный язык3. Там (на Гюго) западная литература остановилась.

Л. Н.: Гюи де Мопассан, как Гаршин, выскочил и скрылся. Виктор Гюго же, Гете равномерно росли и до глубокой старости становились все глубже.

Биографию Мопассана Л. Н. желает прочесть. Вспоминал «Une vie» и спросил, кто написал этот роман.

Татьяна Львовна: Мопассан.

Л. Н. вспомнил.

Татьяна Львовна рассказывала про Бьёрнсона и его семью, потом про Волкова, что он требует от художника красоты, добра, правды, чтобы подражал природе.

Л. Н. говорил, что определение задачи искусства — рабски подражать природе — это такая же крайность, как та, что искусство — в том, чтобы писать, что́ придет в голову (как Андреев пишет). Это две крайности. Искусство должно выражать такое состояние души, которое было бы общее всем. Искусство вызывает известное душевное состояние, настроение чувства — только это и есть искусство.

Татьяна Львовна возражала, что нужна красота в искусстве.

Л. Н.: Красота — слово, не имеющее никакого смысла. В музыке нет красоты. А то, что есть в музыке — у Шопена, в народных песнях: венгерских, татарских, цыганских, немецких, русских, их каждый народ понимает, — это есть ядро настоящего искусства, то есть вызывание настроения, чувства, соединяющего всех.

Татьяна Львовна возражала.

Л. Н. объяснял:

— Искусство — не только подражание природе, а отношение, которое соединяет всех. Надо, чтобы своя мысль была глубока.

Потом Л. Н. продолжал:

— Красота, добро, правда — это старинная гегелевская троица.

Татьяна Львовна еще отстаивала красоту лица, тела, особенно в живописи.

Л. Н.: Почему бы художнику не собрать самых безобразных и не дать им делать добро? Орлов — художник. Каждый день смотрю на картины Орлова.

Спор был довольно острый. Спорила Татьяна Львовна, не совсем соглашалась с Л. Н. и Гольденвейзером. Лев Львович не возражал.

Л. Н.: Красота — это фальшивое чувство. Я не знаю, что такое красивый. Понятие красоты в эстетику вводит ложное.

11 апреля.

Л. Н. рассказывал, что сегодня был у него старообрядческий учитель заводской школы Морозова. Его упрекают в толстовстве. Он сын священника. Чтобы избежать необходимости ходить в церковь по праздникам, он приехал сюда. Хотел жить в деревне, живет в Телятинках с Плюсниным. Утром, до 10, был у Л. Н. в кабинете, понравился Л. Н-чу. С ним один из старообрядческих епископов вступил в спор об убийстве. На его сторону против епископа стал другой старообрядец, и они заспорили между собой. Так как спор был богословский и при таком споре не полагается быть не священникам, он должен был удалиться. Один из епископов — социалист.

Епископ сказал ему в споре, что обряды нужны. Обряды нужны для того, чтобы через них заявлять свою зависимость от бога.

— Это очень справедливо, — заметил Л. Н.

Учитель говорил Л. Н-чу, что старообрядцев 20 миллионов.

Михаил Сергеевич говорил, что в Европе ставят на сцене Андреева «Жизнь человека». Разговор по этому поводу.

Л. Н.: Я не могу читать Андреева «Жизнь человека», стихотворения Сологуба. Мне сама мысль ненормальна, нехудожественна.

Л. Н. рассказал, что получил письмо от еврея: упреки, что в «Азбуке» как пример слов, оканчивающихся ером, приводится «жид», что это ругательное слово.

Л. Н.: Когда я писал «Азбуку», тогда это слово не имело этого значения1.

Софья Андреевна: Опера Галеви ведь называется «Жидовка». Гоголь тоже говорил о жидах, малороссы не знают слова еврей.

Вечером Л. Н. в шахматы с Гольденвейзером. С 9 до 10 Гольденвейзер играл две вещи Куперена. Л. Н. хвалил. Был очень растроган и едва проговорил: «Чудесно!» Потом что-то Кирнбергера (Л. Н.: «Прелестно»), сына Баха (не особенно понравилось), Скарлатти (веселый, понравилось Л. Н.) и несколько норвежских песен, потом Рахманинова, Аренского, Чайковского.

Л. Н.: У старых (Куперена) — отсутствие искания оригинальности. У Аренского (в «Эскизе») ни одного такта выбросить нельзя — чувство меры. У Рахманинова есть неравномерность отдельных частей (одни — лучше, другие — хуже).

Л. Н. (Николаю Николаевичу): Кажется, кончу статью «Всему бывает конец»2. Запинки не осталось. Теперь только поправить и сократить. От сокращения выигрывает.

Л. Н. мне на вопрос о его здоровье:

— Слаб, но поехал верхом. Плохо спал. Теперь перед обедом спал. Работалось хорошо. Для меня вопрос в том, чтобы кончить работу. Жизни мало осталось.

Татьяна Львовна стала говорить о Малявине, о его красных бабах на выставке картин3.

Л. Н.— не искусство, портреты — очень изредка, когда удастся выразить духовную сторону личности.

Татьяна Львовна и Лев Львович защищали красных баб, Софья Андреевна — красоту. Л. Н. говорил, что у него есть определение всего искусства; не знает, право ли или ошибочно это определение, но что к нему он подводит все произведения искусства. И Л. Н. высказал это определение. Так как оно (искусство) не удается, то творят подобие искусства. Не помню, к чему, Л. Н. сказал:

— Достоевского лично не знал. У Тургенева была заметная скромность: своим сочинениям не приписывал значения. Когда в Москве дамы просили его подпись, рассказывая об этом, он удивлялся и даже был рад этому. Андреев принимал бы это за должное. Самоуверенность исключает обработку своих сочинений.

Разговор перешел на Гаршина.

Л. Н.: Не могу понять, как можно совершить самоубийство. Из вас кто-нибудь хотел убить себя?

Софья Андреевна: Я хотела несколько раз. Саша хотела в пруду топиться, но забыла калоши, вернулась.

12 апреля. Вчера Л. Н. сказал Александре Львовне, что кончил в первой редакции «Всему бывает конец», что теперь осталось только поправлять. А на следующий день попросил Александру Львовну переписать всю статью начисто. Стало быть, последние дни, как всегда, когда кончает статью, особенно усиленно работал, напрягал мысль.

Вчера же Л. Н. ездил верхом. Сегодня гулял, как обыкновенно в последнюю неделю, когда санный путь испортился, по осевшему снегу в саду. Снег липкий, ходьба трудная. Изжога мучает его, мало ест. Вследствие всего этого ослаб. Напряжение мысли, затруднительные прогулки. И сегодня за обедом случился с ним обморок. Был большой переполох и пререкания, делается ли, что нужно, не вызвать ли докторов и кого. Телеграфировали Никитину и Щуровскому. Софья Андреевна сваливала обморочное состояние на изжогу и суетилась, тревожилась, что Л. Н. от изжоги не лечится. Свалили вину на кумыс, которого Л. Н. выпил что-то бутылок 15 в продолжение 10 дней.

До обморока разговор о приливе и отливе моря. Лев Львович рассказывал про имение своего тестя в Швеции. Чудная осень там бывает. Недалеко морские купания. Тут зашел разговор о том, что такое, чем обусловлены приливы моря. Никто не знал хорошо.

Л. Н. (обо мне): Этого не знает! Если бы спросили его, сколько на луне жителей, знал бы.

Когда Л. Н. вечером, с 9.15 до 10, сидел в зале и его просили идти ложиться, он сказал:

— Что вы мной озабочены? Мне так хорошо, так хорошо! Умереть — так умереть, жить — так жить.

Л. Н. сидел в кресле в зале. Был сначала Лев Львович, потом пришли Татьяна Львовна, Михаил Сергеевич и Софья Андреевна. Старались говорить между собой. Л. Н. не спрашивали, но иногда сам Л. Н. вовлекался в разговор и не мог вспомнить, о каком Илюше, Андрюше, Ольге Константиновне идет речь.

Когда ему сказали, что во время обеда с ним была дурнота, Л. Н. с трудом проговорил:

— За обедом сидел? Что вы говорите, что вы! Ничего не помню. Я за обедом? Я сидел за столом? Ничего не помню.

Ничего не желал пить. В 10.15 лег.

Л. Н. с осени заметно постарел, стал настоящим стариком. Безучастнее стал ко многому — например, к возвратившейся теперь Татьяне Львовне. У него теперь есть самостоятельная жизнь, особенная. Перестал многим интересоваться и стал многое забывать. Бывали у него часы явно выраженного стариковского состояния — не мог вспомнить про сына Мишу (это было осенью), а потом вспомнил.

Праздник светлого воскресения. Л. Н. встал в 9 часов и пошел один гулять. В 10-м часу посидел в кресле в зале. Все не может вспомнить ни про вчерашнюю дурноту, ни про обед. Только говорил про вчерашнее вечернее состояние вообще:

— Очень хорошее состояние, очень хорошее.

Когда я вошел, поблагодарил меня, что ночью вставал к нему и делал массаж, после которого не было изжоги.

— Не знаю, — говорил Л. Н., — от магнезии ли (которую принял второй раз перед массажем) или от массажа.

Говорили о праздновании пасхи.

Л. Н. взял почту и удалился в свою комнату. Через короткое время вернулся с номером «Руси»:

— Вот эти празднуют хорошо! Четыре казни в Нижнем Новгороде, один смертный приговор. А вы говорите, — обращаясь к Михаилу Сергеевичу, — умирать не надо. Поскорее умереть! — сказал с ударением, донятый новыми казнями.

Опять ушел в кабинет. Скоро вернулся с письмом в руке:

— Получил очень хорошее письмо, кто прочтет?

Аля Сухотин прочел. Письмо из Сухума. Один отец упрекает Л. Н. за то, что дети его идут за Л. Н., что он причина развала России на радость немцам и жидам. Очень упрекает Л. Н-ча, ругает1.

Л. Н.: Очень хорошее письмо, православный пишет. Это мне истинно приятно.

В 11 часов дня уехали Лев Львович и Гольденвейзер.

От Никитина телеграмма, что дороги из-за наводнения нет, торопиться ли?

Л. Н. очень усердно занимался. Софья Андреевна шла ему сказать, чтобы прервал, отдохнул. Л. Н. ответил, что ему всего спокойнее за писанием. Вышел в 2 часа. Ходил гулять, после обеда посидел полчаса и беседовал. Михаил Сергеевич говорил про драму Мережковского «Павел»2, что спустя рукава написана. Разделить бы на пять актов и сдиалогизировать историю Саблукова о Павле3, и вышло бы лучше. Потом говорил о пьесе «Царь-Голод» Андреева4. Разговор об Андрееве.

Л. Н.: Андреева я не могу читать, недостает терпения. Это не то, что Горький. Болтает что попало.

Ваня рассказал, что Тихон Агафонович не допустил к исповеди троих парней, ходивших к Черткову. Разговор о том, что православие гибнет, о трудностях священников.

— Жизнь есть движение от детства до смерти, всегда движение, хочешь или не хочешь. А если одна сторона (физическая) движется, другая (духовная) стоит неподвижно — тогда страдание.

Михаил Сергеевич о запрещении абсента в Швейцарии и о том, что по статистике там больше пьют, алкоголических напитков, чем в России. Только там по рюмочке, не до опьянения, но регулярно, ежедневно, а в России стаканы залпом, допьяна.

Л. Н.: Русское пьянство хорошее, пьяницу осуждают все.

Потом говорил, что в Двориках (торговое сельцо в двух верстах от Ясной Поляны) в прошлом году продано 2 000 ведер, а в позапрошлом — только 1200. Этот взрыв безнравственности — не одного пьянства, а убийства, грабежей — временный.

Л. Н. играл в шахматы с Михаилом Сергеевичем.

Л. Н.: Прочел интересную статью в «Новом времени» о крестьянском землеустройстве5.

Михаил Сергеевич: А Столыпин принял Николаева?

Л. Н.: Отложил. Он так далеко ушел в этом...

С. Д. Николаев, знаток Генри Джорджа, должен был, по предложению Л. Н. и с согласия Столыпина, поговорить с последним по земельному вопросу.

Татьяна Львовна рассказала о старушке-американке 87 лет, живущей в Риме, — как она спокойно умирала.

Л. Н.: Аналогия сна и жизни поразительна. — И Л. Н. стал проводить ее. — Я хотел эту аналогию провести до конца, выспаться хорошенько и потом проснуться.

Разговор о 90-летнем Д. А. Милютине.

Л. Н.: Милютиных три брата (Володенька, который нам сказал, что бога нет) были лишены сердца большого, но имели большие способности умственные.

Л. Н. хочет писать Сергею Львовичу в Крым, чтобы узнал про Милютина хорошенько.

Не слышно скрипучего голоса Левы. Л. Н. сказал, что он был ему, Леве, очень рад.

Л. Н.: Я ему сказал что-то про женщин. Это секрет.

Татьяна Львовна, Александра Львовна, Гусев и я остались сидеть около Л. Н. Татьяна Львовна полюбопытствовала, что это могло быть.

Л. Н.: Ну, я скажу: если бы мужчины знали всех женщин так, как они знают своих жен, то бы с ними не спорили. У них есть высшие способности: самоотречение и деторождение.

Л. Н. (Татьяне Львовне тихим голосом): Какое самоотречение у Софьи Андреевны!

По поводу своей умственной работы Л. Н. сказал, что ему не было бы тяжело, если бы работа становилась хуже, но, напротив, замечает, что работает лучше, чем прежде, по утрам. Только вечером неспособен работать. И эта разница между утром и вечером больше становится.

По поводу Танечки:

— У старых родителей дети более утонченные.

Л. Н. заговорил о Н. В. Чайковском, который теперь на четыре месяца заключен в Петропавловскую крепость:

— Он хороший революционер, не террорист. Василий Иванович — бывший учитель детей; Сережа про него писал, что он хотел меня обратить в революционеры, а кончилось тем, что он обратился в близкого мне. Этого Василия Ивановича я уважал, и так как он уважал Чайковского, своего друга, то и я его (Чайковского) уважаю.

Л. Н.: Бывший телятинский учитель, вольноопределяющийся рассказал, что десятеро их рыло траншею для приговоренных к расстрелу, и потом должны были их расстрелять. Первый залп не попал ни в кого. Тогда за ними, чтобы их пугать, поставили других солдат с тем, что будут стрелять в них, если они не станут стрелять в приговоренных.

Вечером, в 8, приехал Г. М. Беркенгейм и рассказал про ужасное наводнение в Москве.

Л. Н. пошутил:

— Я постараюсь для вас, то есть для Григория Моисеевича и Душана Петровича, заболеть: консилиум приехал, а больного нет.

С Григорием Моисеевичем разговорился отрицательно о медицине.

Вечером читали вслух в комнате Александры Львовны «Всему бывает конец». Я не присутствовал.

14 апреля. Утром приехала М. А. Маклакова, среди дня — Андрей Львович. Были Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Юлия Ивановна, Михаил Сергеевич, Аля Сухотин, Григорий Моисеевич, Гусев. Я уезжал в Ясенки. С почты я привез какую-то диаграмму индуса. Я ее сам не видел. Гусев говорил мне, что Л. Н. не понравилась, потому что основана на правде. А «правда» не может быть основой. «Правда» — не что-то положительное, а только отрицательное (отрицание лжи).

Л. Н. утром гулял. Пополудни — верхом.

Вчера решили, чтобы отвлечь Л. Н. от вечерних занятий, писаний, развлекать его шахматами, винтом, чтениями, пением, игрой на фортепьяно, легкими разговорами. Сегодня пустили в ход фонограф. С осени, как уехали Сухотины, Л. Н. стал и вечерами усиленно заниматься, особенно корректурами.

Пришел из Тулы пешком Л. Д. Семенов и вечером беспрерывно, громко, внушительно, сидя совсем близко к Л. Н., рассказывал более часа про казни. Кажется, про одну, где казнен по ошибке невинный. Подобное рассказывал недавно еще кто-то. Л. Н. интересны казни, хочет писать про них. На днях просил Николаева узнать про дворника, исполняющего должность палача в Москве. Кажется, от Дунаева слышала о нем Софья Андреевна и рассказала, вернувшись из Москвы месяца два тому назад, что его извозчики ругают и предсказывают: «Не сдобровать тебе, убьют тебя!» Он отвечал им, что не боится, он их раньше перевешает1.

Л. Н. попросил меня вписать в статью про Немраву и привести фамилии венгро-сербских назаренов и еще кое-кого из отказавшихся2.

— большая помощь.

Вечером Гусев уехал на шесть дней в Рязань к родным. Уехал Беркенгейм.

15 апреля. Днем уехал Андрей Львович.

Л. Н. (за обедом): Я встретил шествие с иконами (Л. Н. ехал верхом), нарочно поехал правее, чтобы не было заметно мое неснимание шляпы.

Михаил Сергеевич говорил, что иконы эти называют богами: «Нельзя работать, еще не подымали богов».

Л. Н. спросил, какого направления Д. Д. Оболенский.

Сухотин: Его три раза жгли, будет крайний правый. После первого поджога — октябрист, после второго — умеренный правый, после третьего — Союз русского народа.

Л. Н. (мне): В восьмом часу придет молодой человек, он малоразвитый, стихи пишет. Займитесь им, книг ему дайте. Все-таки я с ним поговорю.

Это был 18-летний юноша из Ахтырки Харьковской губернии Георгий Григоренко, приехавший показать свои стихи. Л. Н-ча читает недавно, полгода. Л. Н. ему отсоветовал стихами заниматься и советовал ему блюсти в себе правдивость, целомудрие, любовность. Был с ним в моей комнате Л. Д. Семенов, прочел тут же некоторые наставления Серафима Саровского, они Л. Н. очень понравились.

После обеда, перед шахматами, Л. Н. спросил Л. Д. Семенова про Александра Добролюбова. Леонид Дмитриевич рассказал с восторгом и без лишних слов преинтересную, с самого детства самобытную жизнь Добролюбова. Л. Н. прервал рассказ только одним вопросом:

— Он девственник?

Л. Н. об Александре Добролюбове, когда он был первый раз в Ясной:

— Помню, пришел в лаптях, чистый, красивый. Он в той комнате, — кивнул на кабинет, — со мной разговаривал1.

После шахмат Л. Н. спросил Леонида Дмитриевича, в чем расходится Добролюбов с ним (Л. Н.). На это Леонид Дмитриевич не умел ответить как следует, смущало его присутствие Михаила Сергеевича (меня не было), а желал бы об этом поговорить с Л. Н. наедине. Он, Леонид Дмитриевич, считает Добролюбова ясновиднее, строже к себе (лучшей, более гармоничной жизни), больше ушедшим от мира, чем Л. Н. Просто он ставит Александра Добролюбова выше Л. Н. Так Леонид Дмитриевич рассказывал мне сегодня на прогулке. Говорил мне, что Л. Н. ему ответил, намекая на совет Добролюбова, переданный ему М. С. Дудченко в письме, чтобы перестал писать, что он уже все высказал, а углубился бы в себя, ушел из дому и жил просто своим или своих молодых друзей трудом2.

Л. Н. ответил Семенову приблизительно так, что писать можно без конца и что ему уже не до писания («Мне теперь одно дело осталось — готовиться к смерти»).

С 9 до половины 11-го концерт. М. А. Маклакова пропела около 20 песен французских и других, около 14 — под аккомпанемент Л. Н., шесть — Леонида Семенова. Потом с Анной Ильиничной и Александрой Львовной — дуэт, русские романсы и песни. Л. Н. сидел за большим круглым столом, не участвовал в чаепитии.

Л. Н. спрашивал Михаила Сергеевича, что имеет заметить о «Всему бывает конец», которую в первой редакции он сегодня прочел. Михаил Сергеевич возражал против принятия закона Христа как авторитета.

что совсем отвергают его (религиозное чувство).

Старание, особенно со стороны Софьи Андреевны, развлекать Л. Н. пением (Мария Алексеевна), рассказыванием (Леонид Семенов) удавалось. Л. Н. просидел в зале и, очевидно, был рад отдыху. Вероятно, сам чувствует, что переутомляется.

Страшные наводнения в Москве (20 миллионов убытка), по Оке, Днепру.

16 апреля. Среда. Утром уехал Михаил Сергеевич в Кочеты с сыновьями Алей и Мишей. Здесь третий день Л. Д. Семенов. Сегодня приехала М. А. Шмидт. Шел теплый дождь. Л. Н. поехал на шоссе.

Ко мне приехал посоветоваться о жене колядинский крестьянин: заражение крови после аборта. Л. Н. поощрял меня поехать — видно было, что желал, чтобы я поехал к ней. Но т. к. дождь шел и очень трудная дорога, а мужик приехал верхом, а я верхом на Мальчике, нашей горячей лошади, не осмелился, так и не поехал.

Пополудни приехал из Москвы 20-летний юноша-слесарь, друг Фельтена, единственный сын. Читал о духоборах и стал иным человеком. Приехал спросить Л. Н., принимают ли духоборы у себя других. Хочет поехать к ним. Л. Н. ему не советовал, а советовал стараться быть между грешными, порочными людьми, как непьющий среди кабаков.

— Удивительная тайна для меня, — рассказывал Л. Н. про него, — отчего один может понять мысль, а отчего другой не может. Какой славный юноша!

Когда Л. Н. выходил из моей комнаты, где с ним беседовал, у него на глазах были слезы.

За обедом в разговоре Л. Н. говорил о понравившемся ему письме гимназиста 8-го класса, просящего совета, может ли идти в офицеры и как избавиться от лени. Леонид Дмитриевич ответил ему, а Л. Н. приписал, что, может быть, его лень есть просто отвращение к бессмысленным предметам учения в гимназии1. Л. Н. заметил:

— Самое обычное. Энергия бывает во имя тщеславия, людской славы.

Л. Н. говорил Марии Александровне про обвинительный акт Молочникова, в котором передано очень верно «вредное» содержание книг: «Письма к фельдфебелю», «Памяток» и других, которые он распространял. Так хорошо изложено в нем, в чем они полезны. Только нужно переменить слово «вредное» на «полезное». Молочникова хотят судить за распространение их2.

Пополудни пять школьников Л. Н-ча с Александрой Львовной катали яйца на террасе. Когда привели лошадь Л. Н-чу, Коля Орехов попросил Л. Н., тоже катавшего с ними яйца, сняться с ними. Александра Львовна сняла группу. Л. Н. верхом, возле Софья Андреевна, пять учеников и я под вязом. Среди учеников — два любимых Л. Н-ча: Коля Орехов, который, разговаривая с Л. Н., хочет говорить ему приятности и льстит ему, и Паша

Резунов — правдив. Фотография удалась. Особенно хорошо вышел, стоя спокойно, Делир, любимая лошадь Александры Львовны и Л. Н-ча.

Л. Н.: Это мы, три старые животные, вместе умирать собираемся.

— Кто папа́? — спросила Александра Львовна.

— Белка, я и Делир.

— Белка (старая сибирская лайка) — да, а ты и Делир — нет. Вы молодцы. Что же, Делиру 14—16 лет.

С 7 до 9.30 Л. Н. читал корректуры второго тома его бирюковской биографии. Мария Александровна же, Леонид Дмитриевич и я читали «Всему бывает конец». Я был радостно поражен необычайной ясностью, простотой изложения о неизбежности перехода людей от языческого мировоззрения к христианскому и тщете церковных, государственных, научных стараний создать благо людям.

Леонид Дмитриевич хотел поговорить с Л. Н. наедине. Мы вышли в залу, где Л. Н. говорил с М. А. Маклаковой о Думе, что она земельной собственности не трогает.

Л. Н. (к нам, особенно к Леониду Дмитриевичу): Что за чудо случилось со мной! Расскажите Добролюбову про чудо, что случилось со мной. Подите, пойдемте все. Я вам почитаю сон, какой я имел 43 года тому назад.

Повел нас в кабинет, сел в кресло, нам показал напротив него на диван садиться и подал Леониду Дмитриевичу корректуру.

— Я не верил бы, если бы это не со мной случилось. Я тогда занимался охотой, хозяйством, был глуп до невозможности, всякие забавы, и вдруг такое.

И Леонид Дмитриевич прочел записанный Л. Н. в 1865 г. сон о том, что русскому народу предстоит освободить землю от собственности:

«Всемирно-народная задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею общественного устройства без поземельной собственности.

«La propriété c’est le vol»5* 3 останется больше истиной, чем истина английской конституции, до тех пор, пока будет существовать род людской. Это истина абсолютная, но есть и вытекающие из нее истины относительные — приложения. Первая из этих относительных истин есть воззрение русского народа на собственность. Русский народ отрицает собственность, самую прочную, самую независимую от труда, и собственность, более всякой другой стесняющую право приобретения собственности другими людьми, собственность поземельную.

Эта истина не есть мечта — она факт, выразившийся в общинах крестьян, в общинах казаков. Эту истину понимает одинаково ученый русский и мужик, который говорит: пусть запишут нас в казаки и земля будет вольная. Эта идея имеет будущность. Русская революция только на ней может быть основана. Русская революция не будет против царя и деспотизма, а против поземельной собственности. Она скажет: с меня, с человека, бери и дери, что хочешь, а землю оставь всю нам. Самодержавие не мешает, а способствует этому порядку вещей. (Все это видел во сне 13 августа.)»4

Когда Леонид Дмитриевич дочел, Л. Н., как бы все еще не верилось ему, сказал с удивлением:

— Это то же, что пишу теперь, даже тут — а писал я тогда скверным языком — тот же самый язык, каким теперь пишу. Мне показывает это то, — продолжал Л. Н. радостным голосом, — что мы ошибаемся, когда представляем себе жизнь души во времени, а она цельная вся уже есть.

Мы ушли, и Леонид Дмитриевич остался один у Л. Н. Потом рассказал мне, что Л. Н. поговорил с ним очень по душе. Л. Н-ча задел совет А. Добролюбова

— все говорит со мной о нем — и Дудченко. Л. Н. о совете Добролюбова сказал, что он суров, а нужно сострадание; что он, Л. Н., может быть, и понимает, а слаб (не может уйти из дому). Несколько лет тому назад мог бы, теперь не может. И Л. Н. говорил Леониду Дмитриевичу про свою жизнь в семье.

В кабинете было слышно пение. Л. Н. сказал Леониду Дмитриевичу:

— Девушки веселятся. Они не знают того блага, которое нам с вами известно.

Л. Н. с Леонидом Дмитриевичем пришли к чаю. Мария Алексеевна пела старые французские песни, Александра Львовна аккомпанировала на фортепьяно. Было очень приятно слушать. Тихое настроение, гармоничный, удачный семейный концерт.

Л. Н. (к Марии Алексеевне): Скажу вам о пении. В пении верх искусства — брать высокие ноты тихо. Я даже не знаю, как это делают.

Леонид Дмитриевич Л. Н-чу о Куропаткине, что он говорил посетившему его журналисту, другу Семенова5, как его укоряет совесть, что он причина погибели стольких людей. Он во все время войны писал дневник6. Простой.

Л. Н.: Из того, что я слышал о нем, у меня впечатление, что он хороший, добрый человек.

Леонид Дмитриевич рассказывал, как Куропаткин свиделся с царем, которого он очень любит и жалеет; что он (царь) очень плохо осведомлен, так его обманывают. Оба расплакались. Царь спросил, что́ виной проигранной войны:

— Вы вина всему, вы, — ответил ему Куропаткин. И с тех пор нет отношений между ними.

17 апреля. Теплый, настоящий весенний день. В Ясной Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна с Танечкой, Александра Львовна, Анна Ильинична, Варвара Михайловна, Л. Д. Семенов. Вечером, в 7, приехал и пробыл до 11 жандармский ротмистр Хуциев из Черного Яра. Пробыл у Л. Н. в кабинете ровно час1.

Пополудни был у Л. Н. старик-старообрядец из Тулы, тот, что Л. Н-чу говорит ты, и Л. Н. ему также. Просил и получил очень много книг. Л. Н. угостил его чаем.

За обедом Л. Н. говорил, что читал Дорошевича. Я поправил:

— Может быть, Немировича-Данченко?

Л. Н.: Да, Немировича-Данченко фельетон 16 апреля в «Русском слове» — «В Японии. Плоды побед — беспримерная нищета». Это что-то ужасное2. Барышни ушли, могу прочесть.

Софья Андреевна: А Юлия Ивановна тут. При ней можно? Она уже стара.

Л. Н.

Л. Н. прочел, как в Японии родители продают дочерей в «дом с решетками» и правительство облагает погибших налогами, и все у него на счету. Нищета там ужасная. Бюджет поднялся ужасно. Социализм — недовольство рабочих — распространяется. Л. Н. и об этом читал вслух. Просил сохранить этот номер и будущие. Это Сергеенко рекомендовал ему читать эти фельетоны Немировича-Данченко о Китае и Японии.

Огромная почта из Тулы: 41 письмо.

В 10.40 Л. Н. вышел к чаю. Говорил, что получил письмо от китайца. А, к сожалению, не видел никогда китайца.

— Пишет мне, — сказал Л. Н., — как китайцы интересуются христианством, и просит прислать то, из чего могли бы лучше всего узнать сущность христианского учения; пишет, что он знает русский. Пошлю ему Послание Иоанна. Это у меня первые отношения с китайцем, хотя не непосредственные3.

Юлия Ивановна напомнила, что уже были отношения с тем китайцем, которому Л. Н. писал свое «Письмо к китайцу»4.

Л. Н.: Все солдаты, все путешественники удивляются, какая у китайцев терпимость к оскорблению, как спокойно переносят казни. Это религиозное чувство установившееся, а мы про них мало знаем. Они буддисты. У них своеобразный вид буддизма соединен с конфуцианством.

Татьяна Львовна рассказала, что она в Риме познакомилась с двумя китайцами; хорошо, но слишком правильно, точно говорили по-французски. Потом вспомнила, как в купе ехали с арабом-сирийцем:

— И Танечка обращалась к нему «Алап», как к тебе: «Дедушка» или, показывая на Семенова, «Леонид».

Л. Н.: Танечка умнее всех думских деятелей, у нее араб и дедушка, и Леонид — все равны.

Л. Н. говорил, что хочет написать сказку для детей и рассказать ее разными голосами, попросить и Татьяну Львовну, в фонограф для своих учеников. Сказку веселую — например, о блохе, которую подковали тульские мастера5.

Семенов рассказывал про профессора Г. Ольденберга-буддиста и Макарова-рабочего, последователей Л. Н. в Петербурге, что они не обучают детей религии и не допускают, чтобы их в школе обучали, а только отвечают на их вопросы и находят, что нравственное религиозное учение очень легко дается детям.

Л. Н.: Я с мальчиками занимался этим, хотя встречается некоторая трудность, потому что у них есть уже православная закваска. Разумеется, надо ждать их вопросов.

Не помню, в какой связи Л. Н. рассказал обстоятельно про суд над солдатом, которого он защищал в 60-х годах. Один из трех судей, Колокольцев, поддался внушению председателя и голосовал за казнь. Стасюлевич — против. Л. Н. хочет сам писать об этом, т. к. в описании П. И. Бирюкова изложено неверно6.

18 апреля. Утром уехал Л. Д. Семенов, хочет поспеть к весенним работам. Уезжал с убеждением, что в последний раз жил в барском доме и обстановке. Там, в деревне рязанской, живет в избе. Рядом живет дедушка в барском доме.

Л. Н. ездил в Козловку нанимать дачу для Чертковых. За обедом говорили об этом и об открытке от Н. Н. Гусева и о нем. Л. Н. радовался на него, какой он душевно развитый, какие имеет умственные способности, трудолюбив, хороший помощник.

После обеда Л. Н. дал мне отвечать на письма и дополнить список заключенных теперь за отказ от воинской повинности в статье «Всему бывает конец». И возвратил вырезки фельетона о Китае и Японии Немировича-Данченко.

— Не люблю я его тон, — сказал Л. Н. — Много интересного, но такой развязный тон, несерьезный.

За чаем Илья Львович говорил, что читал две французские книги о спиритизме и что что-то там есть.

— Ничего нет.

Татьяна Львовна поддержала брата:

— Какие-то силы.

Л. Н.: Что важно — не исследуем, а придумываем...

Л. Н. перевел разговор на Китай. Немирович-Данченко пишет, что, хотя в Китае государственная власть есть, но, в сущности, китайцы не подчиняются ей, а устраивают свои общества, которые имеют свои законы, шпионов, казни. Таких товариществ бесчисленное количество, и законы этих товариществ обеспечивают их спокойствие. Китайцы живут не государственной властью — она для дипломатических сношений с другими государствами, — а своими товариществами.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Апрель

ТОЛСТОЙ

Ясная Поляна, 23 мая 1908 г.

Фотография С. М. Прокудина-Горского

Первый русский цветной фотопортрет и единственный цветной фотопортрет Толстого «Приехал С. М. Прокудин-Горский, профессор химии... с П. Е. Кулаковым... снимать Л. Н. на цветной фотографии — новое изобретение». — Запись от 22 мая 1908 г.

Разговор о заманчивости жизни без занятия. Илья Львович говорил, что он уже без занятия не жил бы.

Татьяна Львовна сказала, что ей за границей без занятия все время было некогда, а Буланже рассказывал, что, когда физически работал в Грозном (восемь часов), писал свои записки, и оставалось все еще много досуга (больше, чем в прежней его службе); не знал, что делать.

Л. Н.: Буланже прав. Когда занят физическим трудом, духовно совершенно отдыхаешь. А когда ты в гостиной с гостьей, то суетишься, думаешь о том и о сем.

Вспоминали о Фете. Татьяна Львовна, Илья Львович, Софья Андреевна рассказывали о его странностях, смешных сторонах, какой он был.

Л. Н.: Умен был. Он своим умом думал. От этого он и был поэт. Знаете, что означает «поэт»? По-гречески — ποίέω, работать.

Разговор о птицах. Илья Львович о ста тысячах диких гусей на Волге. Л. Н. об аистах в Бессарабии. На каждой избе гнездо, и на нем стоят два аиста.

Л. Н. говорил, что он в пении канареек ничего не находит, в соловьином — да. Разговор о гнездах птиц.

Л. Н.: Какая тонкость. Ведь это делают для детей. Витье гнезд и перелеты......6* Тут теория Дарвина не годится (т. е. что слабые не перелетают и гибнут, перелетевшие же живут, и по ним другие унаследовывают эти способности). А первые, которые не перелетели?

Уехал Илья Львович с Илюшей и Володей, меньшими сыновьями. Приехали старшие, Миша и Андрюша.

Л. Н. вечером читал вслух по-французски Гюго «La guerre civile» в стихах.

— Это, понимаешь, — сказал Л. Н. Татьяне Львовне, — та революция, как у нас, убивают городового.

На первой же странице голос Л. Н. изменил ему, зарыдал. Отдал книгу Татьяне Львовне, сам ушел. Продолжая читать вслух, Татьяна Львовна тоже скривила рот, и слезы выступили на глазах, расплакалась; дочитал я.

Л. Н. (вернувшись): Вот это поэт, удивительно! Я все перевел.

Потом показал в той же книге «Fonction de l’enfant» (стихотворение) и дал прочесть Татьяне Львовне, сказав:

— На эту мысль (высказанную в «La guerre civile») наводит.

Потом ей рекомендовал прочесть «Petit Paul».

— Прелестно! — сказал Л. Н. — Постараюсь перевести. Жалко, что в стихах писал1.

Попросил Софью Андреевну купить все тома Гюго, кроме романов и драм2.

Татьяна Львовна рассказала про Щуровского, виделась с ним недавно; признался, что он материалист, не верит ни во что, живет в свое удовольствие. Притом же очень беспокоится о дочери, занимающейся живописью в Риме: Татьяна Львовна видела ее. Она сказала ему, что это непоследовательно.

Софья Андреевна: Щуровский с Никитиным приедут послезавтра; чтобы ты ему об этом не говорил!

Л. Н. ответил, что отнесется к ним, как к архиереям, пришедшим благословить. Поблагодарит, но предупредит, что от их посещения никаких последствий не ожидает, не предвидит.

20 апреля. Приехал Д. В. Никитин. Л. Н. ездил верхом к Марии Александровне. Она больна, похудела. Сказала, что охотно, легко умерла бы.

Л. Н. (ей): Пригласите меня, когда будете умирать, а я — вас.

Александра Львовна говорила про прохожего калужского старика 85 лет, бодрого, радушного — спокойно говорит про смерть, желает ее.

Теперь Л. Н., больше чем когда-либо уверен, что ему мало жить осталось и потому «надо торопиться», старается работать. Александра Львовна и Варвара Михайловна не поспевают переписывать.

За чаем говорили о том, какая эпидемия «идти на курсы», чтобы быть полезным народу.

Л. Н.: Какая дерзость «быть полезным народу»! Мне 80 лет, а я не умею быть полезным народу. Стараться не делать мерзостей. Вот это хорошо.

Татьяна Львовна: Недавно убили двух старух, чтобы добыть денег на образование (курсы).

Л. Н.: Они из народа...... 7* камень ломать. Хочется каждый день чай пить. И бессознательно выбиваются из этого (из народа). Или она будет прачкой, или проституткой. Так что такие люди, как Семенов (Леонид), которые стараются идти вниз, — <совершают> подвиг. Они стремятся сюда — но тут не найдут духовного удовлетворения, успокоения, самого главного. Физическое — жить в таких комнатах, как мы живем, — найдут.

Татьяна Львовна говорила, что курсистки уходят от прямых обязанностей к воображаемым.

Л. Н.: Есть разряд людей (из коего идут на курсы), которым делать нечего.

Потом Л. Н. говорил об открытке Варнавского.

Л. Н. укорял себя, что не брал несколько доплатных писем, между ними было одно Варнавского.

Л. Н. о том, что в статье «Всему бывает конец» пишет, и исторически, об отказах, как в 1818 г. тамбовские сектанты отказались служить; их гоняли через строй при Муравьеве. Иконников (и ему подобные) совращают совсем невольно тех солдат, которые их караулят. И потому отказы от военной службы все распространяются1.

Дальше Л. Н. говорил, что в то же время все увеличивают войска; это большое заблуждение утверждать, что люди — разумные существа. В «Круге чтения» стоит, что есть люди, которые употребляют разум для согласования с ним доброй жизни, а есть которые наоборот поступают2.

Софья Андреевна: Николай Николаевич Страхов говорил: «Я все откладываю самое мое любимое дело — описание жизни в Ясной Поляне». Так и не написал.

В «Русских ведомостях» 19 апреля В. Булгаков пишет про посещение Ясной Поляны, о Л. Н.3

21 апреля. взглядами Л. Н., теперь же социалист-революционер.

Л. Н.: От добра добра не ищут. Боюсь, это было подобие христианства под видом социализма. Часто смешивают христианство с мирным социализмом.

От 4 до 5 вечера Щуровский расспрашивал и исследовал Л. Н. Мастерски, логично, подробно, немного торопясь, притом авторитетно, уважительно, но говоря как с пациентом, а не с Л. Н., себя ставя на пьедестал врача (судьи). Л. Н. был пациент (подсудимый). Л. Н. отвечал на столько вопросов, временами был как бы ошеломлен, и на лице у него мелькало удивление, переходившее в добрую улыбку. Поразительно покорно, послушно отнесся к процедуре, только раз подшутил над медициной. Когда мы уходили из кабинета, Л. Н. сказал Щуровскому:

— Исповедь хороша, а насчет причастия, — и Л. Н. договорил улыбкой недосказанное (под исповедью он разумел врачебное исследование, а под причастием — лекарства).

Во время врачебного исследования Щуровского Л. Н. не помнил что-то из прошлого.

— Все, что касается моего тела, не помню, — сказал Л. Н.

Л. Н.: Сон — семь-восемь часов огромной важности. Утром, в самое время после пробуждения, работа для меня самая драгоценная: записи в книжечку.

Л. Н. пошутил, что нехорошо иметь друзей-докторов, затруднительно умереть, чтобы их не обидеть. «А наше дело стариковское — умирать спокойно, смиренно».

Щуровский спрашивал между прочим, как идет у Л. Н. работа мысли.

Л. Н.: Интересы души — это не ваша область.

Щуровский возразил, что надо исследовать всесторонне.

Когда Щуровский кончил и Л. Н. сел в кресло, он заметил про старания лечить тело:

— Ведь это лишнее, ведь это (тело) — иллюзия. Этого ничего нет.

После Л. Н. лег спать, но мало спал до обеда.

За обедом Л. Н., Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Александра Львовна, Анна Ильинична, Юлия Ивановна, Щуровский, Никитин.

Л. Н. вчера играл в пыжи с Александрой Львовной, Анной Ильиничной, внуками Мишей и Андрюшей, Варварой Михайловной и рассказывал Щуровскому про эту игру. Он, Щуровский, спортсмен, ее не знает.

Спросил про его детей. Щуровский рассказал между прочим и про старшего 22-летнего сына — боится, что из него ничего не выйдет... Он на филологическом факультете, но у него нет желания кончить.

Л. Н.: Молод, что будет — нельзя знать.

Л. Н.: Университет, филологические науки — глупости.

Щуровский: А философические, юридические науки?

Л. Н.: Философические — тоже глупости, а юридические прямо подлое, ложное (оправдывать смертную казнь).

Щуровский говорил, что его сын изучает восточные языки: карачаевский, арабский, татарский и турецкий знает; что он его убеждает кончить факультет, а потом идти, куда хочет.

Л. Н. говорил, что сегодня был сектант, терский казак из сотни, стоящей в Туле. Пришел побеседовать; ограниченный. Л. Н. дал ему рассказы, отцу же его послал о Генри Джордже и религиозные книги.

Л. Н.: Слава богу, что есть сектанты, кроме староверов. Староверы еще более строгие обрядники, чем православные. А ихний архиерей Антоний — социалист.

Л. Н.: Когда тут прямое отступление от общего руководства, тем более надо придерживаться обрядов. Религиозное сознание должно развиваться. Есть известная степень развития, при которой религиозное учение отстает от жизни.

Л. Н.: С точки зрения 80-летнего старика мир кажется сумасшедшим домом. Бывшее отношение к жизни осталось, а она ушла вперед. Это мне так очевидно, как, наблюдая молодого человека, который мотает наследство, можно предвидеть, что̀ из него будет; что если не будет новой основы, другого отношения к жизни, он пойдет на верную гибель.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Апрель

С. А. ТОЛСТАЯ В АЛЛЕЕ ПАРКА «КЛИНЫ»

Ясная Поляна, 22—23 мая 1908 г.

Фотография П. Е. Кулакова

Щуровский сказал, что многим уже виден анархизм как луч спасения.

Л. Н.: Анархизм — только один луч, а если человек может увидеть целое (христианство), должен к этому идти. Религиозное сознание должно развиваться, и, я думаю, оно, благодаря этим насилиям с одной и другой стороны, будет пробуждаться, расти.

Л. Н.: Пишет мне эсер — так он написал о себе — из народа, что начинает читать Евангелие.

Л. Н. дал прочесть вслух из «Круга чтения» недельное чтение на 21 апреля, «Из письма» А. Дюма1.

Л. Н. (о Дюма

Л. Н.: Анатоль Франс недурен, но нового не говорит. Бернард Шоу — тоже узкий человек.

Л. Н.: Я получил письмо с вопросом, кому следовать: Санину или Христу.

Щуровский стал говорить о законах природы; он не может согласиться с авторитетом Христа.

Л. Н. отвечал ему, что Христос только высказал общий, неизбежный всем людям закон, который находит все условия, свойственные всем людям.

Щуровский говорил: почему не развестись с женой, если обоим, мужу и жене, несносно, почему не противиться злу? Говорил с силой, увлекаясь.

Л. Н.: Любовь — закон выше всякого, он ни при каких условиях не может быть нарушен.

На горячее возражение Щуровского Л. Н. ответил:

— Как в треугольнике обязателен закон, что сумма углов равняется двум прямым и квадрат гипотенузы равняется сумме квадратов катетов, как бы мне ни хотелось, чтобы квадраты катетов не равнялись квадрату гипотенузы, — так нравственный закон еще более обязателен, потому что нравственный закон — высший закон; потому что свойственно дать благо и тем людям, которые его исполняют, и окружающим.

На новое возражение Щуровского Л. Н. сказал:

— Раньше сын не уходил от отца, когда было убеждение, что семья неразрывна. Тогда можно было перенести всякие страдания.

На возражение Щуровского, для чего всю жизнь страдать, Л. Н. заметил:

— Всякие страдания на пользу. А страдания нравственные, от того, что человека ругают, эти всегда на пользу.

Л. Н. рассказал суть статьи «Всему бывает конец», что наши страдания от того, что нет у нас общего религиозного убеждения.

Л. Н. больше всего возмущают казни.

22 апреля. Приехал Гусев после недельного отпуска. Л. Н. гулял. Был 18-летний еврей, просил протекции, чтобы его приняли в юнкерское училище в Германии, и просил на обратный путь в Минск. Л. Н. дал ему три рубля.

За обедом и после Л. Н. расспрашивал Гусева, как съездил домой, об отце.

За обедом Л. Н. перечитывал письма Иконникова. Был заперт в холодном, темном карцере, шинель утром отнимали. Множество больших лохматых вшей1.

Еще Л. Н. говорил про Калачева, Варнавского; будет писать о них в статье «Всему бывает конец» и хочет им писать2.

— Писать совестно, совестно жить, как мы живем, — сказал Л. Н. Николай Николаевич рассказал про С. Д. Николаева — был у него в Москве, — как он с гостями-рабочими разговаривал. Они социалисты. Говорили о капитале. Николаев сказал им, что, не будь привилегий правительственных (например, Николаевская железная дорога, вторая в России по доходности, сдана в аренду обществу, членом которого и один великий князь, и не приносит государству ничего), — капитализм не имел бы той власти.

Л. Н.: Зачем говорить о железных дорогах, а не о главном: если бы не было земельной собственности, капитал не имел бы и одной двухсотой доли того влияния, какое имеет теперь. Очевидно, основное — земельная собственность, а то не было бы так, что никто ни в печати, ни в Думе слова не промолвит о ней.

Л. Н. говорил, что в сегодняшних газетах читал о приеме в Петербурге молодого шведского короля, вступившего на престол.

Л. Н.: В перечислении тех людей, которые присутствовали на обеде, почти все такие, которые проживают 200—300 тысяч в год.

Л. Н. говорил это, недоумевая, негодуя, испытывая отвращение. Об этих же людях говорил еще раз за чаем, вспоминая свою беседу с М. М. Сухотиным, молодым кавалергардом, который поступил в кавалергарды, по словам Татьяны Львовны, для того, чтобы быть вхожим в высшее общество. Михаил Михайлович сказал Л. Н., что уходит в отставку, потому что достаточно насладился. Л. Н. говорил об обществе царей и о самих царях в связи с тем, что их общество так высоко ставится. Рассуждая о том, что Михаилу Михайловичу так импонирует высокое общество, он сказал, что это люди самого низкого умственного и нравственного состояния, главное — нравственного.

«В дни безумия»8* 3.

Н. Н. Гусев хвалит этот рассказ Наживина: Наживин проникает в души описываемых, сильно действует. Сравнивал его с Андреевым, выше ставя Наживина.

Л. Н.: Он (Наживин) на меня не действует, мне не нравится.

И Л. Н. взял книгу и стал читать про себя именно тот рассказ. Прочел несколько слов, проговорил: «Нет!» и отрицательно качнул головой:

— Я его очень люблю, но это все меня отталкивает. — И Л. Н. прочел вслух выражения «нудные глаза», «лес, сжимающий городок», и т. п.

— Если эпитет, он должен бы... Нет, не одобряю, не могу читать.

Софья Андреевна: Простоты нет.

Л. Н. спросил меня, какое впечатление произвел на меня Щуровский.

— Как врач — очень хорошее.

Л. Н. качнул головой в знак несогласия:

— А мне нет.

Уехал Никитин.

23 апреля. Утром приехали А. Б. и А. А. Гольденвейзеры.

Л. Н., выходя утром, увидел через окно передней многих дожидающихся прохожих:

— Ах, как же с ними быть! Не отказывать — будет их ходить миллион. Отказывать — трудно.

Когда вернулся с прогулки, говорил Николаю Николаевичу, что после всех подошел к нему один, просящий 200 рублей на окончание курса.

— Но что же жаловаться! Это урок, — сказал Л. Н.

Вечером играл Гольденвейзер. Винт.

Софья Андреевна читала что-то вслух о Л. Н., восхваляющее. Л. Н. не интересовался.

: Я безумно люблю, когда меня хвалят. Ты — нет?

Л. Н.: Я совсем от этого освободился. Драгоценно серьезное отношение человека к человеку, когда тебя бранят, ругают.

Л. Н. получил длинное письмо от Ечинаца, пересматривал его и прочел вслух малую часть.

— Неинтересно, не вник в любовь, — сказал он.

Л. Н.: В «Руси» эпиграмма: «В философии — риторика скучна, в религии она отвратительна»1.

Л. Н. спросил Гольденвейзера, какое настроение в Москве, успокоилось?

Гольденвейзер: Политикой не занимаются, а противоположным: эстетикой в дурном смысле.

Л. Н.

Гольденвейзер, продолжая:

— Неохристианством и порнографией.

Уехали Гольденвейзер и М. М. Сухотин.

24 апреля. «Я анархист-непротивленец», желал остаться тут работать на земле. Л. Н. с ним гулял, разговаривал. Гимназист был ему в тягость.

За обедом Михаил Сергеевич повторил рассказ венского агента, видевшего в Одессе, как из окна застрелен был казак. Как шесть казаков в квартире нашли еврейскую семью и ружье, из которого только что стреляли, и повлекли 16-летнего еврея расстреливать. Привязали его к столбу, и у него повисла голова до расстрела: «Das war so komisch»9*, — и рассказчик-агент смеялся. Михаил Сергеевич был поражен его цинизмом. Русский человек не мог бы так рассказывать. Л. Н. поразил этот рассказ.

Вечером приехал М. А. Митин, парикмахер из Севска Орловской губернии, бывший два месяца тому назад. Ездил в Сибирь и все по вагонам передавал другим, что̀ он узнал; спорил о вере и доказывал Евангелием. Против Евангелия никто не возражал.

Л. Н. (ему): Я вам советую меньше об этом думать. Главной деятельностью пусть у вас будет не проповедование, а внутренняя работа над собой.

Митин: Как же не поделиться со светом, не поднимать других до той высоты, на которую я благодаря книгам, размышлениям, поднялся?

Л. Н.

Митин: Это мне известно, что я сквернее всех, которых знаю.

Л. Н.: Стараться самому быть чище, быть как бы стеклом в окне, через которое проходит божий свет. Соблюдать свою чистоту. Может быть, ваш разговор, поступок с незначительной старухой будет иметь большее действие, чем проповеди тысячам людей. Как, чем мы действуем, — не в нашей власти, а в божьей. Пусть будет не моя, а Твоя воля, не то, что я хочу, а то, что Ты хочешь.

Митрофан Антонович рассказывал, что видел в Красноярске, как солдаты конвоировали команду арестованных солдат; за что — не узнал.

Л. Н.

Л. Н. рассказал, что слышал сегодня от М. М. Сухотина, как за убийство исправника в Орле присудили к смерти еврея и русского. Еврей не встал и не отвечал суду; сказал, что он его, суд, не вызывал и не признает его. Еврея вывели и спрашивали его защитника. Привели, когда читали приговор смертный. Он упал без чувств. Нашелся человек, который повесил его за 75 р. Это Л. Н. ужасно поразило. Нанялся за 50, но перед казнью потребовал прибавки. Потом пришел другой человек и предложил себя в палачи новоприговоренных пяти человек по 15 р. с человека.

25 апреля. Пятница. Приехал Михаил Львович. За обедом был разговор о хозяйственных делах, приказчиках, лошадях... Л. Н. не пришлось говорить.

«Царь-Голод» Андреева и прочел вслух конец, как диковинку. Потом рассказал содержание его пьесы «Жизнь человека» и хвалил некоторые сцены. Л. Н. слушал внимательно рассказ. Когда же Михаил Сергеевич хвалил, Л. Н. сказал:

— Все это ребячество. Требовать от жизни, чтобы случалось то, что мне хочется, — самое низменное. Почему смерть ребенка должна быть <чем-то> таким трагическим? И для отца?! Еще если бы мать отчаялась... Низменно. И где же трагизм?

Л. Н. с Михаилом Львовичем заговорили о земле.

Л. Н.: ...

Михаил Львович ответил, что оно всегда было, только его не высказывали.

Л. Н.: Они тогда не сознавали, а сознание назад не вернется.

Михаил Львович«У меня одна четверть десятины, 50 сажен длины и столько же ширины, а у Гагариной 25 тысяч». А у него дети.

Михаил Львович стал говорить, что уничтожение собственности по Генри Джорджу, арендование земли — не поможет. Кто способнее, возьмет больше в аренду, как теперь, и будет то же неравенство, что и теперь.

Л. Н.: Что̀ будет — не знаем, а знаем, что̀ несправедливо и что̀ не должно быть. Уничтожится то, что нас мучает. Я ничего не знаю, что̀ будет, а знаю, что̀ я должен делать.

Михаил Львович: Если мы отдадим землю, это будет справедливо, хорошо, но неспособные останутся неспособными.

Так можно было рассуждать при крепостном праве, что дворовые останутся дворовыми... Если люди будут жить христианской жизнью, они будут стараться не обижать неспособных. Как прежде крепостное право, так теперь предстоит уничтожить несправедливость в земельной собственности, которая режет глаза.

Л. Н. поправил кого-то, кто сказал «жид», чтобы говорил «еврей». Разговор о евреях.

Л. Н.: Я борюсь с недобрым чувством к евреям.

— Что?

Л. Н. повторил.

Александра Львовна: А у меня его совсем нет.

Л. Н.

26 апреля. Приехали Колесниченко, И. И. Горбунов. У Л. Н. вечером озноб, ларингит, первая электризация.

27 апреля. Татьяна Львовна второй день больна, лежит. На ней сосредоточено внимание всего дома. Л. Н. сходит к ней раза три-четыре в день. Вечером читал у нее вслух письмо художника Орлова к нему о московском палаче Игнате, ночном стороже1.

Л. Н. гулял по шоссе.

За обедом Л. Н. сказал:

— Нынче нашел цветок ореховый, хотелось его принести, но просто жалко.

Софья Андреевна спросила, будут ли яблоки.

Л. Н.

Л. Н. о детском Евангелии. Все переделывает Евангелие Иоанна; сказал, что у Иоанна Послания лучше, чем Евангелие.

Дал прочесть вслух «Мысли мудрых людей» на 26 апреля, мысль. Паскаля о том, что истинное благо такое, которое ни отнять, ни дать нельзя.1

Вечером, до 10-ти, Л. Н. у Татьяны Львовны; потом за чаем расспрашивал Михаила Сергеевича о подробностях экспроприации у его соседа Голицына.

29 апреля.

— Это вы выписали из «Нового времени?»

Я выписал из статьи Меньшикова о Баке1 и выписку оставил в номере «Нового времени». Л. Н., придя завтракать, взял «Новое время» пересматривать. Хотя теперь утром берет «Русь» в кабинет, все-таки почти каждый день не удержится читать и «Новое время».

За обедом говорили о том, что сегодня было очень много прохожих (20). Анна Ильинична говорила, как трое прохожих остановили их кучера и отняли у него четыре рубля.

— Получают от двоих.

Л. Н. (успокаивая): Тем лучше.

Говорили о строящемся новом доме Чертковых в Телятинках с 32 комнатами.

: Зачем они строятся, когда у них дома в Ржеве, в Лизиновке, в Англии?

Л. Н.: Чтобы Диме устроить постоянное жилище.

Разговор о том, что в Козловке открывается пивная, неприятно. О том, что от кладбища к шоссе из большака много вспахано. Теперь разрешено от большаков отпахивать. До сих пор они в 15—20 сажен ширины были пастбищем, а теперь, кто владеет землей рядом с большаком, могут запахивать его, оставив только три сажени в ширину.

Михаил Сергеевич

Софья Андреевна: Какие перемены на нашем веку!

Л. Н.: Главный вопрос — не то, что ответил или не ответил Хомяков Коковцеву, а десятки тысяч голодных.

: Столыпин грозил отставкой, если Хомяков не удовлетворит Коковцева.

Л. Н. на это с возмущением сказал:

— Какая смелость, как если бы он был нужен!

С тульской почтой получена книга «Socialists at Work» by Robert Hunter2 был у Л. Н.3

Михаил Сергеевич: Он сочувствует социализму?

Л. Н.: Как же! Социализм прекрасен, только это (у Hunter’а) такая каша! Как сделать, чтобы распутать это? Экономический вопрос связывает все государства: тут и Китай, и Индия.

Софья Андреевна уехала в Москву.

Л. Н. — за обедом — о социализме. Спросил, какая разница между Бернштейном и Марксом. Никто не знал. Л. Н. читал «ученых социалистов»1.

Во время обеда приехала двоюродная сестра жены С. И. Бирюкова З. М. Гагина. Расстроена, плакала. Л. Н. после обеда сошел к ней в бывшую столовую, где теперь живет Гусев. Вечером она читала вслух свои записки учительницы2. Читала больше часа, и не было утомительно. Наоборот, интересно. Описаны интересы учеников, как учатся, какие вопросы задают. Например, зачем отлучили Толстого. Учительница ответила: «За то, что он уличал попов, которые выдают ложь за истину».

— Хорошо ответила? — спросила Зинаида Михайловна.

Л. Н.

Читала сочинения учеников. Когда кончила, Л. Н. к ней:

— Я очень вам благодарен, это было в высшей степени интересно.

И действительно, Л. Н. очень внимательно слушал, смеялся при живо описанных юмористических местах.

Маковицкий Д. П.: Яснополянские записки 1908 г. Апрель

ТОЛСТОЙ, С. А. ТОЛСТАЯ, МАКОВИЦКИЙ, ДЖЕРОМ РЕЙМОНД С ЖЕНОЙ И С. М. ПРОКУДИН-ГОРСКИЙ (СНЯТ СО СПИНЫ) В ЗАЛЕ ЯСНОПОЛЯНСКОГО ДОМА

Фотография П. Е. Кулакова

«... днем был Jérome Reymond, профессор социологии из Чикаго, с женой. Оба знатоки писаний Л. Н., вегетарианцы, приятные». — запись от 23 мая 1908 г.

Зинаида Михайловна рассказывала о школе, которую содержит на свои средства и сама в ней обучает 70 детей. Л. Н. ей дал разных рассказов для детей издательства «Посредник», четыре экземпляра «Изложения Евангелия для детей», один послал Насте, 12-летней ученице. Она читает «Царство божие внутри вас», понимает. И выписывает себе оттуда в тетрадку.

Л. Н.:

Л. Н. говорил, что наши умственные и духовные способности от чтения многих книг ослабели.

Л. Н. говорил Зинаиде Михайловне, чтобы она им читала из «Круга чтения», из «Краткого изложения Евангелия».

— Главное, основное, чему их учить, — религиозно-нравственное начало. Я детям все говорю откровенно. Тут (в «Кратком изложении Евангелия») именно учение Христа в его религиозно-метафизическом значении, за исключением всего чудесного.

За чаем Л. Н. говорил Зинаиде Михайловне о Генри Джордже, спрашивал, знает ли его.

— Вопрос земли у крестьян стоит резче, чем стоял вопрос крепостного права. Генри Джордж дает способ решения этого вопроса. Я думаю, что в школе очень полезно передавать это решение земельного вопроса, потому что он занимает всех крестьян.

Л. Н. говорил ей о «Рассказах для детей» Макарова, изданных в Ярославле.

— Это редко — так хороши!

Потом Л. Н. говорил, что сегодня получил письмо от своего друга Наживина, который ездил в Казань к главе магометанской секты, вроде духоборов. Ваисову3. Страдают за отказ от военной службы.

1 апреля

1 Пародийный водевиль «Фантазия», написанный А. М. Жемчужниковым совместно с А. К. Толстым. Был поставлен в петерб. Александрийском театре 8 янв. 1851 г. Присутствовавший на премьере Николай I покинул зал до окончания представления. По «высочайшему повелению» пьеса на след. день была запрещена к исполнению. Многократно переизд. в собр. соч. Козьмы Пруткова.

2 Письмо М. М. Докшицкого от 4 февр. Т. отв. 10—11 февр. (т. 78, с. 58—60).

3 «Из воспоминаний рядового Иванова» (ОЗ

4 Письмо от дек. 1882 — янв. 1883 г. (т. 63, с. 112—124).

5 В № 74 газ. 29 марта напеч. под загл. «Антиметафизик» лекция венского проф. Л. Больцмана «По поводу одного тезиса Шопенгауэра» в пер. и со вступ. заметкой К. А. Тимирязева. Резко критикуя идеализм Шопенгауэра, Больцман называл его «бессмысленным, невежественным, размазывающим глупости» философом.

2 апреля

1 Ст. В. Владимирова «Голутвино III», «Перово», «Люберцы», «Голутвино» в Р«Карательная экспедиция отряда лейб-гвардии Семеновского полка в декабрьские дни на Московско-Казанской жел. дор.». М., 1906.

2 Письмо от 15 марта А. и Г. Павленко и Я. Стрижака — крестьян с. Павловки Харьковской губ., сосланных в Забайкальскую обл. за разгром церкви в 1901 г. (см. запись 8 авг. 1907 г.). Эти крестьяне поздравляли своего «неоцененного защитника» с 80-летием. Т. отв. 7 апр. (т. 78, с. 116—117).

3 По свидетельству Гусева, Т. говорил о письме М. С. Дудченко от 27 марта в связи с предстоящим юбилеем (Гусев II, с. 125). На письмо Дудченко Т. отв. 7 апр. (т. 78, с. 114—115).

4 «Международный Толстовский альманах. О Толстом» (МТА). Из назв. Т. лиц в нем участвовал только Х. Досев.

3 апреля

1 Письмо М. Г. Макарова от 6 марта из Симбирска (см. т. 78, с. 334). При письме была объемистая тетрадь со стихами «Отдых летности». Отв. Гусев.

4 апреля

1 — «Конец юбилейной кампании (гр. Л. Н. Толстой спасается бегством от Комитета почина для чествования 80-летия его рождения)» и перепечатка карикатуры из журн. «Kikireki» — «У балканских славян».

5 апреля

1 Письма П. А. Буланже от 6, 19 марта и 3 апр. н. с. Т. отв. 30 марта (т. 78, с. 109—110).

2 С. А. ИльинскаяЯПб, дарств. надпись).

7 апреля

1 Р, № 95, 5 апр.

2 Разговор с А. Н. Агеевым и посещение Т-м товарной станции Казанской ж. д. 26 дек. 1899 г. послужили толчком к написанию ст. «Рабство нашего времени», начатой на след. день (см. т. 90, с. 169—173 и т. 34, с. 146—150). Агеев находился в ссылке с 1903 до 1908 г.

3 S. Beal

8 апреля

1 N. N. Последний день Каляева (Б, 1906, № 5).

2 Стихотв. А. С. Хомякова «Воскресение Лазаря», 1853 (Полн. собр. соч., т. IV. М., 1900, с. 247. Ср. , с. 131).

3 См. письмо Т. к А. В. Калачеву от 9 апр. (т. 78, с. 120—121).

9 апреля

1 Картина «С войны» (1907—1908) — отклик на события Рус. -япон. войны. Хр. в Ясной Поляне.

2

3 7 апр. Т. продиктовал в фонограф отв. на письмо А. Г. Плавинской от 31 марта о воспитании детей (т. 78, с. 117—118). Письмо Т. отправлено не было. Отв. Гусев.

4 См. запись 22 февр. 1905 г.

5 Т. собирал в это время материалы о смертных казнях для задуманного (но неосуществленного) художественного произв. (см. письма к Н. В. Давыдову от 9 апр. и 3 мая — т. 78, с. 119—120 и 130).

10 апреля

1 «Перчатка». Опубл. в «Вестнике иностранной литературы», 1891, № 7, с примеч.: «По рекомендации графа Л. Н. Толстого».

2 Б. Бьёрнсон. Единобрачие и многобрачие, призыв к северной молодежи. Пер. с дат. П. Ганзен. СПб., 1891 (ЯПб, дарств. надпись изд. М. Ледерле, пометы).

3 Из кн.: V. HugoЯПб, пометы). В пер. и обработке Т. под загл. «Неверующий» включен во 2-е изд. «Круга чтения» (т. 41, с. 516—522).

11 апреля

1 В «Азбуке» (кн. 1. СПб., 1872, с. 53) в упражнении на неясные гласные приведена пословица, в к-рой встречается слово «жид». Об этом писал учитель И. Островский в письме от 6 апр. На конв. Т. написал конспект отв. (см. т. 78, с. 334—335).

2 Над ст., впоследствии озагл. «Закон насилия и закон любви», Т. работал до авг. (т. 37).

3 «Вихрь» (1906, ГТГ). Экспонировалась в 1906 г. на 6-й выставке «Мира искусства» в Петербурге и на выставке «Союза русских художников» в Москве.

13 апреля

1 Письмо И. Иванова от 23 марта (почт. шт.). На конв. помета Т.: «Ругательное».

2 Д. Мережковский«Павел I». Драма. СПб., 1908.

3 Н. А. Саблуков. Записки о времени императора Павла и его кончине (ИВ, 1906, №№ 1—3). См. запись 29 марта 1906 г.

4 Андреев. Царь-Голод. Представление в 5-ти картинах с прологом. СПб., 1908 (ЯПб, дарств. надпись). Т-му пьеса не понравилась (см. Гусев II

5 В. Сергеевич. Есть ли у крестьян теперь общинное землевладение? (НВ, № 11525, 12 апр.).

14 апреля

1

2 Т., вероятно, намерен был включить имена этих людей в гл. XI ст. «Закон насилия и закон любви».

15 апреля

1 А. М. Добролюбов впервые посетил Т. 5 сент. 1903 г. (см. т. 54, с. 191).

2 На письмо М. С. Дудченко от 27 марта Т. отв. 7 апр. (т. 78, с. 114—115).

1 Письмо Ю. И. Гуляева от 12 апр. Приписка Т. к письму Л. Д. Семенова от 16 апр. (т. 78, с. 124—125).

2 В. А. Молочников был привлечен к судеб. ответственности за распространение в Новгороде религ. произв. Т. За советом по делу Молочникова Т. обратился 11 апр. к Н. В. Давыдову (т. 78, с. 121). Суд над Молочниковым состоялся 7 мая. Он был приговорен к заключению в крепости на год (см. письмо Т. в Р, 18 мая — т. 78, с. 142—144 и ст. «По поводу заключения В. А. Молочникова», т. 37).

3 Известное выражение П. Ж. Прудона из его кн. «Ou’est-ce que la propriété» (1840).

4 «Биографию» (т. II, с. 33).

5 Э. О. Левинсон.

6 См. «Красный архив», 1922, № 2; 1924, №№ 5—7; 1925, № 1 и 1935, №№ 1—3

17 апреля

1 В письме от 27 марта жанд. полк. М. Е. Хуциев просил разрешения приехать в Ясную Поляну, чтобы поговорить с Т. о своей жизни. «Рад буду видеть вас», — ответил Т. 7 апр. (т. 78, с. 119).

2 «В Японии (дневник корреспондента)» печ. в Р. сл. в течение продолжительного времени. В № 88, 16 апр. напеч. XXI ст. из этого цикла, озагл. «Плоды побед — беспримерная нищета».

3 Письмо от 31 марта было не от китайца, а от рус. инженера Я. И. Панфилова, жившего нек-рое время в Китае. Он писал о своем друге-китайце, просившем указать ему, какие произв. Т. следует перевести на кит. яз. в 1-ю очередь. На конв. помета Т.: «Отвечать, оч<ень> важ<ное>». Письмо Панфилова опубл. в «Новом мире», 1958, № 5, с. 276. Т. отв. 28 апр. (т. 78, с. 126).

4 Под загл. «Письмо к китайцу» опубл. письмо Т. к Ку Хун-мину в окт. 1906 г. (т. 36).

5

6 Узнав от Гусева о намерении Т., П. И. Бирюков в письме от 27 апр. просил его описать это событие и «осветить теперешним взглядом». Свое участие в защите солдата В. Шибунина 16 июля 1866 г. Т. изложил в форме письма к П. И. Бирюкову (см. т. 37).

19 апреля

1 Назв. произв. Гюго входят в его кн. «La légende des siècles», IV. P., J. Hetzel, s. a. (ЯПб, пометы). В тот же день Т. продиктовал в фонограф свой перевод прозой стихотв. «La guerre civile», спустя месяц отредактировал его и под загл. «Сила детства» включил во 2-е изд. «Круга чтения» (т. 42, с. 31—33).

2 В ЯПб «Les misérables». Bruxelles, 1862; «Morceaux choisis. La peine de mort». P., Société d’éditions littéraires et artistiques, s. a.; «Oeuvres posthumes. Post-scriptum de ma vie». P., 1901; «Religions et religion». P., 1880.

20 апреля

1 В ст. «Закон насилия и закон любви» Т. цитирует письма А. В. Варнавского от 10 апр., А. И. Иконникова и др. (т. 37, с. 185—189).

2 «Круг чтения», т. II, с. 97 (т. 41, с. 538).

3 В. БулгаковР. вед., № 91, 19 апр.).

21 апреля

1 «Круг чтения», т. I, с. 312—315 (т. 41, с. 274—277).

1 Письма А. И. Иконникова от 21 сент. и 7 окт. 1907 г. Т., вероятно, перечитывал их в связи с работой над ст. «Закон насилия и закон любви».

2 Письма Т. к А. И. Иконникову от 10, 27 мая и 23 июля и А. В. Варнавскому от 23 июля (т. 78, с. 134—135, 144—145, 188, 190).

3 Рассказ Наживина «В дни безумия» из его сб. «В долине скорби». М., 1907.

23 апреля

1 Василий Чолба в прилож. к № 109 Р, 21 апр. в ряду других афоризмов под общим загл. «Пути (Мысли и афоризмы)».

27 апреля

1 «Не могу молчать», гл. V (т. 37, с. 93—94).

28 апреля

1 «Мысли мудрых людей на каждый день», с. 121 (т. 40, с. 116).

29 апреля

1 «Как съели Бака» (НВ

2 Кн. изд. в Нью-Йорке в 1908 г. (ЯПб).

3 Р. Хёнтер с женой приезжали в Ясную Поляну 29 июня 1903 г.

30 апреля

1 См. ст. А. И. Толстой и П. С. Попова «Толстой за чтением литературы по научному социализму» («Л. Толстой. Материалы и публикации». Тула, 1958).

2 —1910 гг. присылала Т., изд. «Посредником» под псевд. Н. Б. Петрова: «Из дневника народной учительницы». М., 1915.

3 В письме от 27 апр. И. Ф. Наживин просил Т. послать Ваисову книги. На конв. помета Т.: «Н. Н. послать книг и написать». В Список

Сноски

1* Пропуск в подлиннике. — Ред.

2* Л. Н. об этом писал на днях ответ матери3.

3* «Отец в хорошем состоянии» ().

4* Этот Коля вскоре был отдан в кондитерскую в Тулу, в ученики; он там мяса не ел, не курил, пить не стал; его там дразнили Толстовым.

5* «Собственность — кража» (франц.).

6* Пропуск в подлиннике. — Ред.

7* Ред.

8* Из Московского восстания, декабрь 1905 г.

9* «Это было так комично» (нем.).

Раздел сайта: